Надежда

– Папа не разрешит взять на баловство, – возразил Коля.

– А ты собираешься ему наш секрет выдать? – порохом вспыхнул Ленчик.

– Нельзя брать без спросу, – продолжал упираться Коля.

– А ты попроси на время для брата Вовки. Ему твой отец не откажет, родня ведь, – посоветовал Ленька.

– Здорово придумал, – обрадовался Коля.

– Рискованно находиться под землей? – осторожно поинтересовалась я.

– Еще бы! Обвал в любой момент может произойти, – повзрослому сдержанно ответил Ленька и добавил: – Не в пример другим, я не трус.

– Чего это рискованно? Если за столько лет подземный ход не обвалился, значит выдержит, – уверенно заверил Вова.

– Так он и ждет, когда вы полезете, чтоб завалиться, – без истинной веселости «проехался» Олег с Красной улицы.

– Чего пялишься и скалишься? Тебя не приглашали! Нечего из себя умника строить, – разозлился Ленька.

– Не очень-то и хотелось! Добро бы еще полезное дело, а то так, непонятно что. К тому же, обвалы на самом деле бывают. Мой папка в городе Шахты работал. Там еще взрывы газа случались, – «просветил» нас Олег.

– У нас, кроме торфа, под землей ничего не добывают. А для него только пожары страшны, – успокоил всех Коля.

– Ребя, когда полезем, вы подальше отойдите, не топчитесь над нами, – попросил Ленька.

– Возьмите меня, – попросила я, ни на что не надеясь.

– Девчонку?! Явилась – не запылилась роза средь лопухов! – возмутился Ленька.

– Хочешь попробовать моего кулака? – завелась я с полуоборота.

– Не пузырись, она свой человек, – заступился за меня Вова.

– Я читала древнюю легенду о лабиринте. Там девушка Ариадна дала клубок ниток своему другу, поэтому он не заблудился и его не съело чудовище. Может, и нам так сделать? – предложила я таким тоном, будто вопрос о моем участии был решен однозначно и бесповоротно.

– Может, веревку принести? – предложил Олег.

– Дурак, где ты столько веревки возьмешь? – засмеялся Венька с улицы Гигант.

А его брат добавил:

– Веревка тяжелая. Сил не хватит волочить ее по земле. Здесь шпагат нужен. Сбегать? Сестренка в магазине работает. Я с отдачей возьму, а?

– Валяй, – согласился Ленька.

Я принесла домой ведро воды, покрутилась возле бабушки пару минут и выскользнула за ворота.

Решено было втроем пробираться. А остальные будут на контроле, на случай, если нас придется откапывать. Не могу похвалиться отсутствием страха. Где-то под ложечкой заныло, когда прыгнула в траншею, ведущую к темному зеву подземного хода.

– Олег, а шахтеров долго искали после взрыва? – спросила я как бы между прочим.

– Первый раз – три дня. А во второй – целую неделю, – чуть волнуясь, ответил мальчишка.

– Ну, тогда нечего беспокоиться. Вот бы найти что-либо существенное! Это был бы неплохой результат нашей вылазки, – бодро сказала я и опустилась на колени вслед за Вовкой и Леней.

Вова, как собака, понюхал воздух. Я проверила узелок шпагата на ноге. Намертво закреплен. И мы поползли. Фонарик, хоть и очень слабенький, был у Лени. Лаз был узкий, и я не могла повернуться и посмотреть на светлое пятно начала нашего пути. Сначала мне нравилось ползти сзади. Первому страшнее. Но потом стало казаться, что кто-то очень черный и страшный пытается схватить меня сзади за шаровары.

Теснота жуткая. Кромешная темнота давит на мозги и глаза. Даже в ушах почему-то закололо. Натыкаюсь на неровности стен и вздрагиваю. Хотя, казалось бы, с чего? Мальчишки впереди. Ползу, зажмурившись, боюсь засорить глаза. Туннель то сужается, то расширяется. Потом начался весьма ощутимый уклон, который заставил меня заволноваться и окунуться в размышления о причине ухода его на большую глубину. А тут еще фонарик вышел из строя. Пришлось пробираться дальше вслепую.

– Лень, постой, не шурши, дай прислушаться, – попросила я.

– Не тормози, а то воздуха не хватит, – возразил Ленька.

Опять поползла. На память пришел случай, как в детдоме приучала себя к темной комнате и в лесу. «Здесь заблудиться негде», – успокаивала я себя.

Вспомнила, как весной в темном погребе ощупью искала миску с творогом, но почему-то попала совсем не в тот угол, куда требовалось. А потом, когда ляда с пушечным взрывом захлопнулась и пропал слабый серый свет, едва доходивший до пола, я вовсе потеряла ориентацию. Мерещиться всякое стало. Мгновенно охватил жуткий, панический страх, учащенно забилось сердце, сбился ритм дыхания. Я заметалась, пытаясь сообразить, куда идти. «Чего я волнуюсь? Я же в своем подвале. Подпорку плохо закрепила. Торопыга чертова», – ругала я себя тогда.

Еще дрожало сердечко от падения крышки, как новая беда свалилась на голову. Я никак не могла найти деревянную лестницу, ведущую наверх. От этого страх настолько сковал мое тело, что я с трудом переставляла ноги. В который раз я, как мне казалось, обходила весь подвал, но все равно попадала в разные места: то к свекле, то к кадкам с капустой и яблоками. Я совсем не ощущала, в какую сторону перемещаюсь. Замерзла к тому же. Измученная, опустилась на кучу моркови. «Надо успокоиться, и все получится», – настраивала я себя тогда. А тут еще память высветила историю с девочкой, которую припутал в сарае сосед, вернувшийся из армии. Замуж ее тогда выдали в пятнадцать лет. А я одна дома. «Тьфу, черт!» – злилась я на себя, пытаясь унять дрожь. И все-таки взяла себя в руки! Перестала метаться по подвалу и, последовательно ощупывая каждое препятствие, на коленках (чтобы не расшибить голову) поползла вдоль стены. Только с третьего раза мне удалось отыскать лестницу. После того как вылезла наружу, неделю не могла близко подходить к погребу: жутко делалось.

И в городе с Валей тоже в историю попадала. Она боялась одна идти в подвал. А я смелость свою решила показать, и мы пошли вместе. Спускаемся по ступенькам, а старик идет мимо и говорит:

– Девочки, не боитесь одни ходить? Гаражи рядом.

А я ответила весело:

– Волки в городе не водятся!

Мы боком преодолели узкий проход между стеной и канализационной трубой и только подошли к Валиному подвалу, как услышали шум. Валя быстренько открыла замок, мы вскочили в темное помещение и притворили дверь. Стоим, прислушиваемся. О цементный пол застучали сапоги. Грубый мужской голос рявкнул:

– Где же они?

Тихий ответил:

– Сам видел, как входили.

Бесконечно долго грохотали сапоги по лабиринтам коридоров подвала, а мы дрожали с обрезками железного уголка в руках.

– Я записку родителям не оставила. Искать нас здесь не догадаются, – зашептала Валя.

– Заметят, что нет ведра для картошки, – успокоила ее я, пытаясь унять дрожь.

– Не стучи зубами, услышат, – сердилась подруга.

На соседней линии послышался шум отмыкаемой двери. Мы ползком подобрались поближе и спросили:

– Вы из какой квартиры?

– Из пятой, – ответила женщина и посветила в нашу сторону фонарем.

Мы рассказали о происшествии, и она попросила мужа проводить нас до выхода.

Оказывается, мы три часа просидели в напряжении. Боялись, что мужчины спрятались и ожидают нас где-то поблизости от входа.

– Нас спасло то, что бандитам в голову не пришло, что за канализационной трубой может находиться твой подвал, – рассмеялась я.

Только смех получился невеселый.

Валя тогда поклялась, что никогда, никогда в жизни не пойдет в подвал без взрослых…

Старые истории промелькнули в голове как одно мгновение. И почему страшное всегда вспоминается в самый неподходящий момент? Почему в темноте ощущения пространства другие? Когда-то в детдоме, нащупывала ночью лесную тропинку, и мне казалось, что любой шаг в сторону ведет в бездну. Ну, или хотя бы в яму. Все вокруг было чуждым, страшным, неведомым. А когда днем там же пробегала, не замечала ничего особенного. Лес как лес, и тропинка обычная. Как темнота меняет представления! И волк обязательно за деревьями ждет, и ветки, цепляющиеся за одежду, – обязательно гады-разбойники…

А сейчас я ниже земли не упаду. Некуда падать. И бандитов здесь нет. Одна мысль занозой в голове сидит: возможен обвал.

– Вов, о чем думаешь? – не выдержала я долгого молчания.

– Про то, что мы будем первыми, как Колумб.

– Может, как Ломоносов. Он же наш, русский.

– А в чем он первый?

– Не знаю, раз знаменитый, значит в чем-то первый.

– Хватит болтать. Кислород берегите, – приказал Леня.

Наши голоса звучали приглушенно и таинственно.

Ребята не боятся, чего же я трушу? Папанинцам на Северном полюсе хуже было. Здесь хоть тепло. Главное в панику не удариться. От волнения всегда кажется, что воздуху не хватает. Зачем меня черти понесли в эту дыру? Если бы большие ребята не стояли у входа, не решилась бы. Повоображать захотела? Почему они не удержали нас? Тоже сгорают от любопытства перед неразрешимой загадкой? Зато завтра вся школа узнает о нашем путешествии! А вдруг мы на самом деле найдем секретное пристанище древних разбойников или полный оружия блиндаж партизан? Тогда мы будем героями!

Я попыталась вспомнить самое веселое, что происходило в моей жизни. Набиралось не много. И вдруг подумала, что на всякое событие можно смотреть двояко: серьезно и с юмором. Вот когда тяжелый мешок с картошкой свалил меня в межу, все хохотали. Я в первый момент разозлилась. Мне было неловко, что свои силы переоценила, а потом смеялась вместе со всеми. От этой мысли дышать стало легче, будто свежая волна воздуха качнулась в темном пространстве. Но только на миг.

– Ребята, не молчите, – попросила я.

– О чем говорить? – спросил Вова.

– Не знаю, о хорошем.

– Вов, а ты помнишь, как притока реки промерзла до дна и люди из льда рыбу выдалбливали? – спросил Леня.

– Намаялись мы тогда с Колей. Взрослые мелкую рыбу доставали, а мы огромную щуку отыскали. Лежим на льду и от восторга визжим, представляя, как всех удивим. Полдня долбили лед лопатой и ломом. Когда начинали работать, нам представлялось, что щука совсем близко. Но не то обидно. Она оказалась порченой, замшелой. Мозоли кровавые на руках горят. Настроение на нуле… – подхватил тему Вовка. Но тут же прыснул от смеха: – Помнишь, как ты на брюках повис в школьном саду, а сторож тебя по голому заду крапивой?

– Это тебе было весело из-за забора глядеть. А мне не очень – беззлобно огрызнулся Ленька. И добавил: – А как ты после аппендицита Ленку на велике катал и столб на полном ходу обнял? Она-то успела с багажника соскочить, а ты здорово пострадал.

– Еще бы! Шов тогда разошелся. Я кишки рубахой зажал и бегом в больницу. Примчался и у дверей приемного покоя в обмороке свалился, – тихо засмеялся Вова.

– Ого, три километра бегом с распоротым животом? – ахнула я.

– Не волновать же мамку. Тем более, что сам виноват. Две недели всего после первой операции прошло, а доктор велел год поберечься, – объяснил Вова.

– Не ахай громко. В горах лавина бывает от крика или выстрела. В кино видел, – шепотом предупредил Ленька.

И вновь наступила тревожная тишина. Теперь слышно только сопение ведомого.

– Почему лаз такой низкий? Здесь же взрослому не пролезть – спросила я шепотом.

– Земля с годами осела, – объяснил Вова.

Опять напряженно замолчали. Сердце мое стучало, как часы в пустой бочке. Если воздуха не будет хватать, лучше вперед идти или назад возвращаться? Я бы назад поползла: надежнее. Ленька будто почувствовал мои мысли и заговорил нерешительно:

– Может, пора прут втыкать, выяснять на какой глубине находимся?

– А вдруг обвал получится и дальше ходу не будет. Обидно ведь. Давай еще чуть продвинемся, – предложил Вовка.

– Вов, а ты один пошел бы? – спросила я.

– Нет.

– Почему?

– Пробовал… Будто один во Вселенной. Даже холод одиночества ощутил.

– Человек – животное общественное, – засмеялась я через силу, потому что мурашки на спине побежали.

Опять глухая тишина. Только Леня сопит тревожно.

– Будильник не догадался взять. Сколько идем? Час? Два? – спросил Леня.

– Ты что! Больше, – возразила я.

Туннель расширился, ползти стало легче, но повернуться назад все равно не получалось. Вдруг я уперлась головой во что-то твердое. Пощупала. Холодное. Металл. Потянула на себя. Струей посыпался песок.

– Ребя, назад! Я железку сворухнула, – испуганно позвала я и потянула Вовку за штаны.

Он попятился назад.

– Не паникуй. Крепко вросла, – успокоил меня Вова, ощупав непонятный предмет.

– Может, это ружье? – спросила я с надеждой.

Очень уж мне хотелось найти что-либо достойное нашей мечте.

– Нет, по форме не подходит. Пластина какая-то, – возразил Вова.

Над головой раздались гулкие шаги. Опять посыпался песок. Мы отползли назад. Я от страха замерла, прислонившись боком к стене, а потом и вовсе бессильно распласталась на земле. Кто бы знал, как нервное напряжение сжигает силы!

Ленька занервничал:

– Гады. Просил же. Придавит к чертовой матери!

– Не ругайся, может, мы уже под дорогой находимся, – рассудил Вовка.

Похоже, из нас он был самый спокойный и выдержанный. «Тертый калач, на мякине его не проведешь, соображает!» – с уважением подумала я.

И вдруг я наткнулась на Вовины ботинки.

– Чего остановился? – шепчу.

– Ленька не шевелится.

Я вздрогнула. В жуткой тишине услышала шуршание и писк.

– Мыши? – несмело предположила я.

– Наверное. Или кроты, – поддержал меня Вовка и тронул друга за ногу: – Лень, а Лень, очнись.

– На голову что-то упало. Я думал камень, а оно шевелится. Сомлел я, наверное. Может, назад, а? Задыхаюсь, – испуская отчаянные охи-вздохи, бормотал Леня.

– Это от страха. Первому труднее всех. Ты самый смелый у нас, – подбодрил друга Вовка.

Ленька замолчал и полез дальше.

– Ох, боюсь, червяки мне за шиворот начнут падать, – вдруг застонал он.

– Будет тебе, какие червяки в песке да щебенке? – не согласился Вова.

Путь преградили обломки полусгнивших досок. Леня ощупал их на предмет гвоздей и придвинул к стене.

– Доски – хороший знак. Наверное, мы близки к цели, – обрадовал нас Володя.

Потом стали попадаться ветки, обломки кирпичей. Мы оживились, повеселели. И тут Ленька зашептал:

– Ребя, дальше два входа, куда ползти?

Подземный ход расширился так, что мы втроем смогли встать рядом во весь рост. Мое сердце забилось в радостном волнении. Смена «декораций» указывала на то, что разговоры по деревне ходили не пустые. Вовка возбужденно заговорил:

– Давайте так сделаем: ты сиди здесь, а мы с Ленькой пойдем в левый коридор. Добро?

Слово «добро» он сказал так же весомо, как его отец, Петр Денисович, и мы сразу согласились. Но только они успели сделать несколько шагов, как я услышала шум обваливающегося песка. Произошло нечто страшное? Ужасное!? У меня перехватило дыхание. Я замерла, мучительно долго вслушиваясь в восстановленную тишину и воображая себе невесть что. От страха я, наверное, закрыла глаза. А когда открыла, мне показалось, что темнота вокруг меня стала не такой плотной, и запахло свежестью и сыростью. Я смогла разглядеть два входа. Один был черным, второй, тот, куда ушли ребята – серым. Я бросилась в светлый проход, миновала два поворота. Вдруг земля подо мной разломилась, и яркий свет полоснул по глазам. Почувствовала, что лечу неведомо куда. Я еще толком испугаться не успела, как удачно приземлилась, и вместе со струей песка поплыла вниз. Оказалось, хоть и разными путями, но мы попали в одну яму. Леньке досталось больше всех. Он лежал по грудь засыпанный песком и кусками дерна, беспомощно крутил головой, отряхивая с нее пыль, и плевался. Мы с Вовой бросились к другу и принялись откапывать его руками.

Сколько же мы проползли? Двадцать, сто метров, пятьсот? Мне казалось, что мы находились в темноте не меньше полдня. Выбралась из провала на поверхность, огляделась. Мы были на той же площади, только со стороны улицы Гигант. Я помахала ребятам, караулившим наш «поход». Когда они подбежали, то приняли в спасении Лени самое искреннее и деятельное участие. А Коля удивленно сказал:

– Какие вы бледные, будто под землей всю жизнь работали.

Я ничего не ответила. Извлеченный из ямы Леня ежился и озадаченно разглядывал развалы земли. Проходившая мимо женщина остановилась и завопила:

– Нельзя в этих ямах играть! Здесь уж лет сорок жители песок берут. На моей памяти сюда машина с зерном провалилась.

– Эх ты, Ленька, а говорил: «Оружие партизан, железная дверь, клад…» – засмеялись ребята. А через минуту все мы, изнемогая от безудержного хохота, дружно катались по траве.

А Сережка с Нижней улицы сказал торжественно:

– А вы все равно герои.

Никто и не спорил.

– Все равно я верю, что есть настоящий подземный ход, который приведет нас к тайным подвалам. Мне мамка рассказывала. Поп через него удрал, когда церковь взрывать начали, – защищался Леня.

– Следующий раз другой подземный ход проверим, да? – шепотом спросил он.

– Железно! – дружно подтвердили мы, тоже шепотом.

Заручившись молчанием ребят и брата, я отряхнулась и помчалась домой. Настроение было великолепное, хотя я устала так, будто целый день пахала.

ВИТАЛИК

День сегодня дождливый, ветреный, поэтому занимаюсь делами в хате. Вымыла большие «кожаные» листья фикуса. Вытащила на крыльцо огромную розу, тщательно протерла каждый листок и оставила на крыльце подышать свежим воздухом. Потом взялась за влажную уборку и мытье пола. К обеду управилась. Дождик – это хорошо! Огород поливать не надо. Можно почитать. Только пристроилась на диване, слышу голос бабушки:

– Пока суд да дело, сбегай в магазин. Керосин дают. Беги скорей, пока все село не узнало. Может, по случаю дождя народу мало придет.

Накинула я на голову клеенку и помчалась. А со всех сторон к «погребку» уже стекались ручейками детвора и старушки. Дети, конечно, обгоняли. Посчитала, передо мной пятьдесят четыре человека. Жить можно! Каждый берет по десять-двадцать литров. Продавщица бойко машет черпаком, при каждом движении расплескивая керосин в тазик. Но все молчат. Если кто возмутится, так следующий раз она найдет причину не дать ему керосину вовсе. И ничем не докажешь. Горластая тетка!

Мои канистры уже недалеко от двери «погребка». Очередь вдруг заколыхалась и начала приглушенно, но раздраженно роптать. Я настораживаюсь. Вечно на мне или заканчивается керосин или норму уменьшают общим голосованием! Невезучая. Те, кто в хвосте очереди, конечно, требуют уменьшения, а кто ближе к двери – настаивают на сохранении нормы. Побеждают те, у кого больше нахальных теток. Я молюсь, чтобы толпа потерпела, и мне досталось двадцать литров. Но нет, как всегда перед самым моим носом продавщица прикрыла дверь и сообщила: «Осталось человек на двадцать». Толпа взревела. Я уныло присела на пустой ящик. Сейчас несколько минут поругаются, а потом я получу свой минимум – пять литров, – и прощай, счастливые минуты чтения. Придется ждать следующего подвоза жидкого топлива. Пять литров для семьи мало. Керосиновые лампы мало расходуют, а чертовы керогазы «пьют» керосин, как я воду. «И с ситцем, и с селедкой у нас проблемы. В городе больше людей, а очередей я там никогда не видела, – недовольно бурчу я себе под нос.

Вышла из очереди размять ноги. Иду вдоль пыльного придорожного бурьяна и вижу в траве бумажную денежку. Осторожно подбираю. Что дальше делать? Объявить: «Кто потерял?» Прошлый раз, когда я нашла двадцать пять рублей, их забрала бойкая продавщица, а потом я узнала, что немая тетя с нашей улицы плакала. Надо с бабушкой посоветоваться. Куда она из очереди подевалась? Смотрю, а бабушка чуть ли не на коленях по обочине дороги ползает. Окликнула ее и увидела беспокойное, бледное лицо.

– Кинулась, а в кармане фартука только мелочь. Боже мой, что я дома скажу? – растерянно бормотала бабушка.

Я протянула ей деньги.

– Вы, наверное, носовой платок доставали и выронили, а ветер в траву унес, – сказала я.

Как обрадовалась бабушка! А я еще больше.

Приятно делать людям маленькие радости. Вот когда стоят соседки у колодца, я, прежде чем себе воды набрать, наполняю их ведра. Мне же нетрудно. Я давно поняла, что если человеку не хватает радости, он должен ее находить или делать себе сам…

Получила я свои пять литров керосина. Иду домой, сердито машу второй пустой канистрой, сшибаю засохшие комья грязи на верхушках колеи и насвистываю что-то резкое, отрывистое.

– Чего грязью кидаешься. Брюки испачкала, – услышала я недовольный голос.

Подняла глаза. Передо мной стоял мальчик: черноглазый, темно-русый, аккуратно подстриженный, наглаженный как с картинки.

– Городской? – осведомилась я, скривив губы в пренебрежительной ухмылке.

– Городской. Меня Виталиком зовут. Я на лето в гости к бабушке приехал, – с достоинством ответил мальчик.

– Нашим бы и в голову не пришло жаловаться на грязь. Чего вырядился? На свидание собрался? – продолжала дерзить я.

– Просто гуляю, – неожиданно спокойно и скромно отреагировал Виталик.

– У нас просто не гуляют. У нас делом занимаются, – усмехнулась я, делая ударение на слово «делом». – Гуляют в городе, на проспекте, – с чувством превосходства добавила я.

– Я не совсем из города, из пригорода, – неуверенно, будто оправдываясь, пояснил мальчик.

Мне понравилась его вежливость, и я уже мягко, даже с некоторым сожалением, пояснила:

– Я, собственно, тоже наполовину городская. Недавно здесь живу. Уже привыкла, освоилась.

– А почему настроена против городских?

– Вкалывать научилась. А еще завидки берут, что у вас много свободного времени. Вольный вы народ, а тут по минутам весь день расписан.

– А мы вам завидуем. Природа у вас.

– Природа? А видим мы ее? На речку заскочишь помыться, чтобы воду не греть дома, – вот и вся природа. А небо разглядываем только пятой точкой. Ни выходных, ни праздников. Кто на речке целыми днями отдыхает? В основном городские. Кто по лесу грибы-ягоды собирает? Тоже городские. Мы если выберемся в лес один-два раза в год, – так за благо считаем. Даже на Пасху корову пасти приходится, – вылила я на гостя ушат раздражения.

– А Новый год? – пытаясь найти для меня что-либо радостное, подсказал Виталик.

– А плиту Пушкин лузгой топить будет?

– Мы плиту углем и дровами топим. А что такое лузга?

– Шелуха с гречки.

– Днем у вас скучно. Все, как тараканы, по щелям сидят, – вздохнул мальчик.

– Не сидят, а работают. Кто на огороде, кто в хате, – недовольно возразила я. И тут же доверительно созналась: – Знаешь, я, еще когда в городе жила, с сочувствием относилась к крестьянам. А теперь пожила тут и поняла: они же всю страну кормят! А живут недостойно, забито. Все самое лучшее к нам в последнюю очередь приходит. По остаточному принципу, как пишут в газетах. Презираю тех городских, которые в трамваях обзывают сельских жителей, едущих с мешками и сумками. В город они мешки с продуктами везут, чтобы вас кормить, а из города – сумки для себя. У нас в магазине в основном ржавая селедка, подмоченный сахар и хлеб плохого качества. И водка, конечно. Даже за крупой в город едем. Последние два года, правда, чуть лучше стало. Нечему у нас завидовать. Жить в деревне куда как невесело.

– А у нас на окраине города площадка есть. Мы называем ее «база». Там хранится уголь для котельной, прачечная рядом и еще старый-старый трактор-ископаемое. Наверное, еще из первых. Ржавый, разломанный, но такой притягательный! Мы его превращаем в корабль и совершаем на нем всякие путешествия в неведомые страны. Захватывающее впечатление! Потом трактор сделали подводной лодкой и вместе с капитаном Немо бороздили океаны. С нами происходили разные страшные и удивительные приключения. Мы совершали великие подвиги, спасали друзей. Это наш остров сокровищ, остров наших побед! На нем все мы – герои. Неделями продолжаем одну игру. Как уйдем с утра, так до вечера, пока родители не придут с работы, там и живем. Не играем, понимаешь? Живем! Это удивительное место, загадочное, фантастическое! Утром глаза открываю, и первая мысль: «Хотя бы сегодня больше ребят пришло и чтобы у кого-нибудь в голове возникла новая идея!»

А еще рядом есть брошенный сеновал. На нем собаки живут. Щенки у них каждое лето появляются. Мы с ними играем. Жучка-бабушка злющая, а беленькая мама – добрая, ласковая, ее зовем Белкой. И щенятки у нее тоже белые. Белка, знаешь какая умная и гордая! Раньше она в доме жила у моего знакомого мальчика. Хозяин квартиры не любил ее и как-то со злости пнул под зад ногой. Обиделась Белка. А утром завтракает хозяин и чувствует вонь на кухне. Он и там и сям глядит. Обнаружил, наконец, что напачкала собака у него под стулом. Разъярился, конечно, но подумал, что случайность. Вскоре опять наподдавал хозяин Белке ни за что ни про что. А она ему в отместку снова под его стул кучу наделала. Домочадцы стали посмеиваться над главой семейства. А он обозлился и выгнал животное из дому, хотя сам был виноват в проделках Белки.