Взаперти

Но почему мальчик, приснившийся мне, намного моложе своего описания? Лет на пятнадцать выглядит, а не на двадцать с лишним. И детали откуда-то взялись, вроде бледных веснушек на аккуратном носу, – я бы его, кстати, не как восьмой, а как двадцать третий номер обозначил, у восьмого крылья шире. Но я же никогда его не видел. Или мог? В вещие сны я не верю, да и в интуицию не то чтобы, но от всего этого пропадает даже желание уснуть. Явиться на работу в три утра субботы – все-таки перебор, так что я, неторопливо умывшись и сварив полезной для желудка безвкусной каши, отправляюсь в парк.

Знакомой кухни не видать, в тишине пронзительно скрипят ветки и верещит неведомая пичуга. Бреду без конкретной цели, размышляя, слежу только, чтобы не налететь на какую-нибудь парочку или наркодилера. Двое пропавших бездомных из одного парка. В разное время, так что не сговаривались. А они вообще были знакомы? Хотя бы в одно время в парке оказывались? Черт, как же мы про это не спросили. Достаю телефон, но потом вспоминаю, который нынче час, и ставлю будильник на полдень. Не стоит поднимать мисс Стрит среди ночи.

Просыпаюсь мгновенно, не понимая, что меня разбудило. Не кошмар, сердце бьется ровно. Можно было бы перевернуться на другой бок, но я предпочитаю довериться чутью. И не зря. На планшете Бемби и Элиша ломают уже не дрона и даже не камеру, а сам дом. Поддевают панель на лестнице деталью несчастного коптера.

Страх, злость, удивление. Отмечаю собственные эмоции, как сторонний наблюдатель. Почему-то удивление пришло последним и оказалось сильней всего. Какая-то странность есть в том, что делают девушки… Конечно! Они пытаются взломать не дверь, закрывающую путь вниз и надежно защищенную, а стену. Так можно вернуться на этаж и проникнуть на территорию, которую я оставил для себя. Если бы я не экономил на материале! Стоп. Не время посыпать голову пеплом. Бояться тоже не время, до меня они не доберутся, лестницы и двери перекроют путь. Но остановить моих слишком наглых гостий все же следует.

Несколько глубоких вдохов, я стараюсь настроиться если не на ледяную ярость, то хотя бы на веселый адреналин Миротворца.

– Те, кто не спит по ночам, зарабатывают наказание.

Бемби дергается, чтобы закрыть подругу, а та даже не оглядывается, словно не слыша меня. Добавляю мягкой угрозы в голос:

– Элиша, если ты сейчас же…

– Есть! – перебивает меня радостный возглас.

– Ты открыла путь в тупик, вниз так не попасть, – сообщаю скучающе. – И за это бессмысленное действие придется платить.

Она упрямо протискивается в узкий проем; светит фонариком, уверенно направляясь… К боксу? Назад? То есть она не ошиблась, а специально хотела попасть именно сюда, но зачем? Отправляю дрона проследить, тот выныривает из вентиляции, направляется следом за нарушительницей. Бемби медлит на пороге, смотрит в объектив камеры.

– Накажи меня вместо нее, – просит тихо. – Пожалуйста.

Смотрю, как Элиша простукивает стены, ведущие на противоположную лестницу, складываю головоломку из тихого вечера, разговоров о десятом этаже и выбранного направления. Догадавшись, что происходит, отвечаю полицейской:

– Она выбрала незнакомцев вместо тебя. – И попадаю в точку.

– Все равно. – Бемби встряхивает головой, прыгают рассыпанные по плечам кудряшки. – Не трогай ее. Она не знает, на что идет.

Откуда такая вера в мое милосердие? Откуда вера в наивность Элиши, даже не спрашиваю. Впрочем, я могу извлечь из этого пользу.

– Я накажу ее так, чтобы она поняла свою ошибку. Но если ты останешься здесь, я не стану наказывать тебя. И ей будет легче.

Бемби хмурится. Откажется? Бросится следом за подругой?

– Я поняла, – глухо отзывается она и ставит панель на место.

Переключаюсь на лестницу перед боксом, где скоро появится Элиша, потом на дрона. У меня есть пара минут, прежде чем она взломает стену на этой стороне. Пользуюсь моментом, чтобы перебраться за ноутбук, включаю свет и переодеваюсь. На часах четыре утра, можно было бы предположить, что наверху спят. Однако спит лишь Элли, свернулась в своем гнезде, крепко обнимая подушку во сне.

Прикусываю губу, глядя на нее. Твои объятия, длящиеся ровно столько, чтобы начать задыхаться, крепкие ровно настолько, чтобы хрустнули ребра. Я не удивлен, что ты стала альпинисткой, ты всегда была восхитительно сильной. Здесь с тобой может потягаться только Бемби.

Я бы хотел смотреть еще, просто видеть тебя, но нужно найти Винни. К счастью, это несложно, десятый этаж невелик. Винни сидит на площадке лестницы перед первым боксом. Приходит в себя после наркотика? Похоже на то. Значит, у него больше не осталось порошка.

– Ты думал, что они будут делать с тобой, когда начнется ломка? – Впервые я не насмехаюсь над ним. Ну, почти.

Он медленно поднимает голову, возвращаясь в реальный мир.

– Да. Я скажу, когда будет близко, – отвечает едва слышно.

Звенит отлетевшая панель, Элиша едва не спотыкается о вытянутые ноги Винни. Не задумавшись ни на миг, протягивает руку:

– Привет, я Лекс. Пришла провести тебя вниз.

Винни щурится, прикрывая глаза ладонью. Против света она, наверное, похожа на полноватого ангела, сошедшего с небес. На лице Винни недоверие, грозящее перейти в благоговение, но Элиша буднично присаживается на корточки, осторожно касается его плеча.

– Эй, ты в порядке?

Он кивает, накрывая ее пальцы, точно не вполне верит в реальность происходящего. Откашливается, но говорит все равно хрипло:

– Привет. Я Элвин. То есть Винни.

Входят в бокс, держась за руки. Я бы поаплодировал тому, как красиво сложилась пара, если бы они не сделали этого поперек всех правил. Хмыкнув, блокирую перегородку, которая открывается, когда застегивают наручники. Лекс пинает полупрозрачную стену, оборачивается к камере:

– Миротворец, у тебя бокс завис!

– Я предупреждал, что не следует нарушать правила.

Винни, кажется, даже дышит через раз, чтобы не привлекать внимания. Лекс скрещивает руки на груди, как полицейская, только не расправляя плечи, а сутулясь. Однако задора не теряет.

– И что? За дрона ты нам тест усложнил, а теперь мы будем просто торчать посреди бокса?

– Именно. Ты поторопилась, когда нужно было ждать, и наказанием станет ожидание. Один день, после которого вы сможете пройти тест.

– Тогда дай вернуться назад, – нахально предлагает она. – Я хоть с Элли познакомлюсь. И твою пиццу вспомню, вот уж подлинный кошмар!

Подождав ответа, который я предпочитаю не давать, разочарованно вздыхает, оборачивается к напарнику, извиняясь. Впрочем, тот, наоборот, расслабляется, садится на пол, готовый ждать, сколько потребуется. На первый взгляд наказание кажется легким, – если забыть о том, что им предстоит провести день без еды, воды и туалета.

К утру успеваю обойти парк и встречаю рассвет на берегу. Мы с Марией часто загорали здесь летом. Река катит мимо, за высоким мостом поворачивает на север, далекие небоскребы подсвечены восходящим солнцем. Красиво.

Движение в листве едва заметно, это может быть кто угодно, от белки до раннего бегуна, но я все же тороплюсь подняться по крутому берегу.

Натянутый между деревьев тент когда-то списали в военной части: он до сих пор справляется с маскировкой, а вот потрепанное красное одеяло бросается в глаза. Обитатель немудреного жилища едва оглядывается, разводит костерок под чайником на железной треноге. Подхожу не торопясь, присаживаюсь. Огня не предлагаю, хотя зажигалка у меня при себе. Я тут проситель, а не благодетель. Хмурый скуластый старик подкладывает под ветки мятую газету и крупные щепки. Очень здоровый, пальцы не дрожат. Ногти подстрижены, а не сломаны и не обгрызены. Интересный может быть собеседник.

Он заговаривает со мной, когда над чайником поднимается пар.

– Добро пожаловать, Пол.

Среди клиентов кухни я его не видел, но, возможно, у него там друзья?

– Спасибо. – Подумав, рискую представиться полностью: – Пол Сандерс, живу на Форестхилл-драйв. Детектив.

Старик кивает, наполняя жестяную кружку пахучим отваром.

– Джон, – отвечает коротко. Может, это даже настоящее имя, но без фамилии оно мне все равно ничего не даст. – Вы пропавших ищете. Двух мальчишек.

Киваю. На миг почти верю, что сейчас узнаю что-нибудь важное, но старик шумно отхлебывает, бросает на меня равнодушный, непробиваемый взгляд:

– Ну-ну.

Убедившись, что ответов здесь не получу, прощаюсь, выбираюсь из парка. И только около «Перекрестков», любимой кофейни в квартале от дома, куда я пришел по привычке, хлопаю себя по лбу. Какое уж тут равнодушие, если он запомнил в подробностях, что делает в парке полиция. Мало того, в лицо меня опознал! В таком ключе заключительное «ну-ну» особенно интересно.

Возвращаюсь в два раза быстрей. Тент с одеялом на месте, но следы костра старательно уничтожены, самого бродяги не найти, хотя я рыскаю по окрестностям, пока не приходит пора отправляться в участок.

Хорошо, однако, день начинается. Вполне уловисто, несмотря на пропажу таинственного старого Джона. Хотя, конечно, на третьем фотороботе меня коллеги засмеют. Пусть даже это уже не пропавший, а ориентировка для патрульных. Если заметят похожего старика, скажут мне сразу. Может, я ухватился за собственный хвост вместо ниточки. И все-таки хуже от этого не будет.

Утро для восьмого этажа проходит в молчаливой панике. Бет готовит завтрак, но все валится у нее из рук, Эл неловко помогает сестре. Бемби едва ли не час ожесточенно делала зарядку, а теперь сидит на полу, скрестив ноги и глядя в одну точку. Медитирует? Молится?

Сожалеешь ли ты, что не пошла вместе с Лекс? Никто из вас не ожидал, что героически-идиотское решение вернуться за отставшими кончится таким образом.

– Эй… Винни, ты где?

Роняю лопатку, которой переворачивал омлет. Хотя я осознанно включил фоновую трансляцию с десятого, голос заставляет вздрогнуть. Искушение посмотреть в лицо всеми покинутой Элли слишком велико, и планшета для этого недостаточно. Сажусь за ноутбук.

Она обходит комнату, заглядывая во все углы, проверяет ванную и лестницу, где на дверях светится красным сигнал, означающий, что бокс занят. Лицо Элли становится озадаченным, спустя мгновение обиженным, но между этими двумя выражениями успело вскипеть молочной пеной иное, третье, от которого я ежусь и улыбаюсь одновременно.

– А меня предупредить, что уходит? И как вообще у него это получилось? Не проспала же я новенького, в конце концов!

Возвращаюсь к плите – завтрак еще не пригорел. Элли ворчит за спиной, обращаясь уже ко мне.

– Эй, а меня кормить пиццей не нужно, что ли?

Забавно слушать ее комментарии фоном. Словно мы просто живем рядом, обычные соседи, ничего особенного. Оглядываюсь на монитор… и замираю, прикованный к месту льдисто-голубым взглядом. Дергаю воротник, глотая воздух, отхожу к холодильнику. Ледяное молоко обжигает горло, я закашливаюсь и долго не могу отдышаться. На сером линолеуме пола белые кляксы, в моих руках – непонятно когда вынутая из морозилки пицца. Смотрю на нее несколько секунд, потом закидываю в духовку. В самом же деле нужно отправить на десятый еду.

Счастливый день для Элли, у меня закончилась гавайская пицца. Правда, рыбу она тоже не любит. Неожиданно злюсь – я что, всерьез об этом думаю? Беспокоюсь о том, что кто-то из гостей не в восторге от еды, – на десятом этаже, где они должны проводить максимум пару дней?

Не кто-то. Она.

К реальности меня возвращает запах горелого омлета. Кофе решаю не варить – я слишком мало спал, лучше подремать днем, чем будить себя стимуляторами. С ними полчаса бегаешь, как ужаленный, а потом сидишь отупевший, не способный даже заснуть.

Отправив Элли пиццу, смотрю, как в боксе Лекс и Винни играют в «правду или действие». Пока в шутку, но в таких случаях перелом всегда наступает неожиданно. Вот и сейчас Лекс выдает:

– Почему ты носишь свитер? Тут вроде тепло.

Винни вздрагивает, натягивает рукава на пальцы. Отворачивается. Она, поняв, что задела его, торопится добавить:

– Ты можешь не отвечать!

– Тогда какой смысл играть. – Блеклая улыбка говорит не столько о доверии, сколько о том, что действие последней дозы наркотика не выветрилось до конца. – У свитера длинные рукава.

Замечаю, как вспыхивают азартом глаза Лекс, и удивляюсь – мне казалось, жестокость ей не свойственна. Впрочем, Винни решает не дожидаться следующего круга и добровольно избавляется от своего грязно-бурого чудовища. Поводит худыми плечами, на которых болтается пожелтевшая от старости майка, вытягивает руки, демонстрируя ряды точек, в основном уже поблекших.

– Я наркоман. Теперь моя очередь. Правда или действие?

– Правда, – тут же отвечает Лекс. Виновато качает головой. – Извини. Я не хотела лезть.

– Ничего, – мужественно врет Винни, – все равно бы всплыло. Давай ответное: почему ты так одеваешься?

Теперь ее очередь помрачнеть и отвернуться.

– Чтобы не выглядеть красивой. Чтобы никого не заинтересовать. – Ее веселое круглое лицо становится ожесточенным. Она могла бы остановиться сейчас, но искренность, как опьянение, не дает молчать. – Чтобы никто не сказал, что я «сама хотела». Чтобы вообще никто никогда не посмел даже подумать…

У нее перехватывает дыхание, Винни хмурится, протягивает руку, словно желая коснуться, но только хрипит:

– Это же бред, Лекс. Гребаный бред.

– Нет. – У нее страшная, вымученная улыбка. – Не бред. Так все говорят. А еще – что такая страшная телка должна быть благодарна, что обратили внимание. И что если бы не хотела, то ничего бы не было. И что надо было сказать им вежливо, и они бы отстали. И…

– Послушай! – Он встряхивает Лекс за плечи, звенит цепь наручников. – Знаешь, единственное, что ты можешь сделать?

– Расслабиться и получать удовольствие? – Она спрашивает это таким слабым голосом, что страшно становится даже мне.

– Нет! – Винни говорит медленно и отчетливо, с такой силой, какую я в нем даже не предполагал. – Нет. Не знаю, какой мудак придумал этот бред. Наверное, тот, кто считал, что никогда не будет жертвой. А ты можешь напасть в ответ. Кусаться, выцарапывать глаза, вцепляться в горло. Знаешь, кошка, которая бросается на пса, выглядит не смешно, а страшно. И шансов выжить у нее больше.

Лекс хлюпает носом, судорожно вздыхает. Кивает, вытирая глаза. Винни, только что произнесший прочувствованную речь, отпускает ее плечи. Отводит взгляд, добавляет:

– Ты не должна делать даже это. И вообще ничего не должна. Разве что суметь жить после того, что случилось. Вопреки всему. – Опускает голову так низко, что прижимается подбородком к груди. Шепчет: – Ты классно справляешься. Я так не смог.

Она поднимает на него взгляд, в заплаканных глазах отражается недоумение. Очень типичная реакция, подавляющее большинство упускает из виду половину жертв насилия. Винни ежится, словно на ледяном ветру, спрашивает насмешливо:

– Что, думаешь, как можно заставить парня? Да ладно, многофункциональность задницы – не тайна.

Шутка звучит как мучительная попытка принизить значение произошедшего, сгладить. Может показаться, что это соответствует лозунгу «жить дальше», но, чтобы научиться жить после перелома, нужно осознавать, что тот был. Делать что-то, чтобы кости срослись правильно, а если не вышло, понимать свои ограничения. Не травмировать себя каждый раз с удивлением и болью, словно это случилось только вчера.

– Ох, Винни.

Лекс прикрывает рот ладонью, не в силах выразить ужас словами. Винни, конечно, все понимает не так. Он боится презрения. Но Лекс придвигается к нему, обнимает крепко, словно обещая защитить. Он замирает в ее руках недоверчивым зверем, потом расслабляется, приникает, шепча недоверчиво:

– Теплая…

Она смущенно хихикает:

– Может, поспим пока? Накроемся свитером, как одеялом.

Винни кивает, сползает ниже, так что, когда она ложится на пол, его голова оказывается у нее на плече. Вдвоем встряхивают свитер, выворачивая и расправляя. Их руки в браслетах наручников вздернуты вверх, подвешены на общей цепи, соприкасаются локтями: мягкий и полный – Лекс, сухой, в россыпи веснушек – Винни. Мир и покой, они засыпают, словно пара после свидания. В некотором смысле так и есть.

Брачное агентство, да, Элли? Намного лучше. Брак – это про общий бюджет и продолжение рода. А вот так засыпать на плече, выговорившись и выплакавшись, можно только у друга. Где-то фоном думается: какое прекрасное задание Миротворец мог бы дать им на четвертом. Самое сложное, самое страшное. Которое действительно тяжело пройти, но все-таки не невозможно. Одергиваю себя. Я, как бы ни шутила Элли, знаю о существовании порнохаба и никогда не был фанатом даже постановочных роликов про насилие. Тем более не хочу смотреть на почти настоящее.

В боксе теперь тихо, на десятом Элли лежит в подушках, устроив пиццу под рукой и перелистывая страницы книги. Зато в жилой части восьмого напряжение вот-вот перехлестнет через край.

– Почему ты не пошла с ней? – спрашивает Эл.

Он не обвиняет, скорее, просто интересуется, подтверждая заодно, – это был их общий план. Ловлю нужный ракурс камеры, чтобы увидеть, как окаменеет лицо Бемби. Но отвечает она спокойно:

– Наказывая меня, Миротворец бьет по напарнику. Так ей легче.

Усмехаюсь. Правильно поняла и правильно реагирует: ждет, как и следовало с самого начала. Устраиваю щеку на сложенных руках, возможно, у меня будет несколько минут, чтобы подремать…

– Дождь, – тихо поправляет полицейскую Бет. – Элли придумала называть его Дождем.

Вскидываю голову. Теперь и ты используешь это прозвище. Как скоро все забудут о том, что я представлялся Миротворцем?

В камеру они смотрят втроем. Правда, Эл тут же отворачивается, старательно намывает посуду. Девушки взглядов не отводят. Собираются обратиться ко мне? Ну-ну. Бет сцепляет руки на коленях, словно школьница, набирающаяся храбрости перед разговором с директором.

– Что с Лекс? – спрашивает наконец. Ждет, но я молчу. Она хмурится, подходит к камере. – Миротворец, Дождь. Пожалуйста, ответь нам.

В ее движении – открытость, настойчивость, почти бесстрашие. Рядом тут же оказывается Эл, сжимает ладонь сестры. Поднимается с дивана Бемби. Единый фронт, делегация от восьмого этажа. Мне не страшно.

– Я могу заплатить за то, чтобы помочь Лекс? – продолжает Бет.

Готовность пожертвовать собой, ради чего? Если бы ради брата, ради Элли, с которой вы сдружились наверху. Но вы с Лекс всего пару часов поговорили!

– Нет. Придется ждать. Это наказание за то, что вы ее не остановили.

Выдыхает с облегчением Эл, привычным жестом скрещивает руки на груди Бемби. Бет смотрит в камеру из-под челки. Вдруг спрашивает, словно пристрелочным выстрелом метит в молоко:

– Почему именно доверие, Дождь? Чем оно так важно для тебя?

Попадает в центр мишени. Если хотела ранить, ей это удалось.

– Кто-то предал тебя, – предполагает. – Кто-то очень близкий.

Я мог бы перебить ее. Сказать, что думает Миротворец. Но она бьет слишком точно, неожиданно легко проникая за мой щит.

– Или, возможно, кто-то не доверился тебе? – звучит в динамиках, словно течет из них обжигающий яд. – И тот мальчик, которым ты был раньше, решил, что люди не умеют доверять, и захотел научить их этому.

– Не он. – Я не хочу отвечать. Так почему же отвечаю? – Тому мальчику это никогда бы не пришло в голову.

– Что превратило тебя в Миротворца, Дождь? – тихо спрашивает она.

Стискиваю зубы. Я не Дождь. Я Миротворец. Бет пытается найти у меня слабое место, создать связь, зачем? Надеется на лимский синдром, думает, если я привяжусь к ним, то отпущу на свободу без тестов?

– Бесполезно, доктор, – смеюсь через силу. – Вы ошиблись адресом, вам нужно говорить не со мной, а со своим братом.

– Почему? – В ее голосе улыбка и настойчивость. – Ведь мы доверяем тебе жизнь. Верим, что, когда пройдем тесты, ты нас отпустишь.

– Последний бокс открывается в прихожую. Я не смогу помешать вам выйти, даже если захочу.

– Мы верим тебе. – Она смотрит в камеру, прямо в глаза.

Больно. Что-то сжимается в груди, кусок льда трескается, истекая живой кровью. Не хочу. Хватит. Отболело. Почему же тогда Элли здесь?

Указатель мыши наконец подчиняется мне, напрочь отключая звук. Миротворец сердито хмурит мои брови: он не понимает, как этот разговор может нас задевать. Напоминает – нужно сконцентрироваться на реальных проблемах. Например, что делать, когда Лекс и Винни пройдут бокс. Ведь на восьмом станет нечетное число гостей. Даже если я привезу Эбенизера и Эзру в ближайшие грозы, проблемы это не решит. Не пропускать же кого-то из них вперед без теста! Тем более не возвращать назад.

Из этого тупика много выходов, но один мне нравится больше всего. Не самый очевидный для Миротворца, не вполне честный, но очень изящный путь. И не придется дожидаться грозы. Ухмыляюсь, разворачивая план второго бокса, вношу несколько мелких поправок, благодаря которым все удастся. Ты ведь не сможешь сидеть сложа руки, верно, Элли? Ты обязательно выберешься из своего уютного гнезда.

Я буду ждать.

– Пол, я разместила. – Винс окликает меня через ряд столов. – Ответы будут приходить тебе.

Первых сообщений жду добрый час, зато потом добропорядочные горожане как с цепи срываются, помимо фейс-бука названивают по телефону.

– Да. Спасибо большое. Мы обязательно проверим. Повторите еще раз, где вы его видели?

Главное – не упустить в потоке бесполезной информации действительно ценные крохи. Все имена и адреса записываю, чтобы перепроверить, дважды вежливо отправляю в пресс-службу ушлых независимых журналистов. Одну, кажется, даже по голосу узнаю, больно характерная манера держаться у девушки. Улыбаюсь минут пятнадцать после ее нахального предложения:

«Привет, как насчет интервью по вопросам расследования?»

Все бы такими прямолинейными были.

– Пить хочется.

Бокс. Проснулись наконец-то. Сверяюсь с часами – даже если я проявлю милосердие и позволю им пройти тест ровно в полночь, этой паре еще долго предстоит сидеть взаперти.

Встаю из-за стола, потягиваясь, спина отзывается хрустом и легкими вспышками боли. Не помню, я ел сегодня? Кажется, да, но давно пора обедать, если не ужинать. Голодовка все-таки должна быть у гостей, а не у меня, иначе превращусь в Винни, которого сносит порывом ветра.

Гость на экране встряхивается, словно мокрая сова, натягивает через голову свитер, служивший одеялом. Хрипит:

– Как ты? – Откашливается. Голос даже более впечатляющий, чем обычно.

– Нормально, – зевает Лекс. – Жалко, не понять, сколько мы проспали. Вдруг пора махать руками Миротворцу: мол, день прошел, ура?

Винни вымученно улыбается, обхватывает себя руками. Приближаю картинку, ловлю его лицо – глаза красные, больные. Очевидно, действие наркотика кончилось, организм требует продолжения банкета, но устроить это Винни при всем желании не может. И в таком виде он собирается проходить тест? Ну-ну. Хоть напарнице скажет, что с ним?

Конечно нет. Классический пример – один приступ откровенности не гарантирует дальнейших отношений. Особенно если проснулся голодным и разбитым. Впрочем, на предложение продолжить игру Винни соглашается.

Я разогреваю себе обед, слушая их. Фантазия хромает на обе ноги, но это и хорошо. Например, ответ на вопрос: «Где ты живешь?» – для Винни отнюдь не такой банальный, как может показаться.

Бездомный с раннего детства, рыжая тень широко известного в узких кругах человека. Иногда я думаю, что у людей, стоящих по другую сторону закона, больше шансов найти меня, чем у ФБР. Как минимум, они меня видели и могут сложить два и два.

Время идет, в боксе замолкают, охрипнув от избытка разговоров при недостатке воды. Внизу обсуждают меня и нервничают, наверху Элли сидит на лестнице, медитируя на светящийся красным замок.

– Чего они застряли? – бормочет себе под нос. – Эй, Дождик! Если там проблемы, как у нас с Винни, может, вернешь соседей? Я же рехнусь одна!

Усмехаюсь, не отвечая. Тебе не так долго ждать, как ты думаешь. Но прерывать наказание я не стану. Не в этот раз. Никогда больше.

Она лениво расшнуровывает кроссовку, прицеливается в камеру над головой. Фыркает, не бросив, приваливается плечом к стене. Что-то мурлыкает себе под нос, я прислушиваюсь. Зажмуриваюсь на миг, смотрю в экран с яростью. Как ты смеешь петь это? Здесь? Ты понимаешь, что…

Сжимаю кулаки, заставляя себя остыть. Она всего лишь напевает мелодию. Я знаю ее музыкальные предпочтения, она не слушает эту группу. Мы оба в последний раз слышали эту песню десять лет назад.

– Вот же привязалось, – не то удивленно, не то сердито замечает Элли. – Эй, Дождь! Хоть музыку включи, а? Иначе я ее сочинять начну, а слуха у меня нет, имей в виду!

В смысле, сочинять? Ты не помнишь?

Телефонная трель мешает продолжить мысль. Полночь.

1 октября