Взаперти

Они лезут вверх. Полицейская похожа на сильное животное, пот блестит на темной коже, обрисовываются мышцы. Элиша пыхтит сердито, ее упрямство вызывает уважение. Пожалуй, если бы я мог наказать Эмберлин иначе, я бы это сделал. Но напарница – ее самое слабое место.

Во второй раз лезвие царапает бок вовремя отстранившейся Элиши, в третий – вонзается в руку, и она все-таки срывается. Эмберлин цепляется за верхнюю площадку, рычит, пытаясь не соскользнуть вслед за повисшей на цепи наручников подругой. Та наконец находит опору, смеется и плачет одновременно. Кричит:

– Я не смогу! Мне руку проткнуло, я еле удержалась. Давай вернемся!

– Нет! Лезь! – Эмберлин смотрит в камеру под потолком. Я жду просьб, извинений, но вместо этого слышу угрозу: – Молись, чтобы я до тебя не добралась, Миротворец. Клянусь, я не стану отдавать тебя под суд, я убью тебя. И сделаю это медленно.

Пустые слова, Бемби. Олененку не дотянуться до охотника.

Элиша пытается лезть. Смотреть на нее страшно – она скользит на собственной крови, она не Элли и не Эмберлин. Таких девушек называют милыми, мягкими и пышечками, если, конечно, они не против и не носят растянутые майки с надписью «Лед Зеппелин». Элиша против. У нее короткая стрижка и устрашающие очки, она огрызается на каждого, кто пытается сделать ей комплимент, и программный код любит больше, чем людей. Она никогда не казалась мне упрямой. Веселой, да, грубоватой, но с крыши шагнула сразу. Расхохоталась и прыгнула, словно в бассейн, солдатиком. Не помню, я вообще успел сказать, что она не умрет?

Смотрю на нее сквозь призму этого нового знания, замечаю, как она стискивает зубы и тут же улыбается, слезы текут по щекам, капают с подбородка на грудь. Спрашиваю негромко:

– Ты хочешь умереть, Элиша?

Бемби вскидывает голову, готовая не то угрожать, не то торговаться, а ее напарница смеется, хватается за высунувшиеся над головой шипы.

– А ты только заметил, маньяк? Но не надейся. Я сдохну не здесь.

Последним рывком перебрасывает себя на площадку. Полицейская осматривает раны, стаскивает с себя майку, ничуть не смущаясь камер, зубами раздирает на бинты. Спрашивает:

– Встать можешь?

Элиша с сожалением качает головой. Бемби садится рядом, ее спина блестит, бретельки спортивного лифчика выделяются на темной коже.

– Тогда отдохнем. Потом пойдем дальше. Мы уже много прошли.

Элиша еще не видит, что впереди, иначе истерически хохотала бы. Такой же спуск вниз.

Я отпускаю их под утро. Они смогли спуститься и даже пройти еще одно препятствие, но на следующем Элише распороло ноги настолько серьезно, что это грозило смертью без обработки и перевязки.

Когда с таким трудом преодоленные ловушки скрываются в полу, Бемби скрипит зубами. Дрон приносит ключ от наручников, стандартно суетится, наводя порядок в боксе. Эмберлин берет подругу на руки.

Я открываю дверь не сразу. Смотрю, как полицейская стоит, пошатываясь под чужим весом, как течет кровь из ее рассеченного лба. Жду. Элиша давно без сознания.

– Пожалуйста, – наконец выдыхает Эмберлин, – отпусти нас.

– Поклянись, что больше не будешь ломать мою технику.

Она кривится, цедит сквозь зубы:

– Клянусь, что больше не буду ломать твою технику.

– Плохо врешь. Ты поняла и принимаешь свое наказание. Повтори.

Она зажмуривается, явно удерживаясь от ругательства. Смотрит на подругу, переступает с ноги на ногу. Выдавливает:

– Я поняла и принимаю свое наказание.

– Молодец, – шепчу, открывая дверь.

Откидываюсь на подушку. Больше не хочется бежать наверх, стоять рядом с их боксом. Только спать. Спорю на что угодно, разбудят меня часа через три. Если повезет. Если не повезет – через час. Ладно, буду надеяться, что жаворонки сегодня проспят. Или, по крайней мере, не станут ломиться в боксы с утра пораньше.

С подбородком я угадал, мягкий и округлый, совсем не шварценеггеровский, а вот с глазами прокололся – Гарри выбирает нестандартный, чуть азиатский разрез. Живописно растрепанные волосы, едва пробивающийся над верхней губой пушок – Джерри на фотороботе похож скорее на девушку с усиками, чем на парня.

Теперь на доске у меня над столом висит описание двух пропавших.

– Шон, распечатай листовки. Стандартные, «вы видели этого человека».

– С фотороботов, – фыркает Захари. – Пол, тебе хоть раз по ним звонили?

– Звонили. Как сейчас помню, в девяносто шестом и девяносто девятом году мы человек двадцать по фотороботу нашли… И все мимо.

Их в итоге нашло ФБР. Мертвых, да еще пятерых таких же. Ненавижу маньяков, но с моей специализацией имею с ними дело омерзительно часто.

Утром оказывается, что я не выключил программу слежения, планшет разрядился, и в итоге я проспал завтрак. Выспаться впервые за пару недель – это прекрасно, но, пока техника включается, я успеваю придумать десяток возможных катастроф. Но на мое счастье, гости не успели ничего сломать. Только во второй бокс полезли.

Застегивают наручники, инструкцию к которым вчера выдала Бет. Элли шутит про специальную модель с тремя браслетами для трехруких инопланетян, хотя центральный застегнут на трубе раз и навсегда. Винни хмурится. Они не пара. Это что, только мне очевидно? Восьмой этаж не самый сложный, но попытка пройти его со случайным человеком чревата травмами. А если она так же полезет на четвертый или на второй?

Первая половина теста простая, так что переживут без моего наблюдения пять минут. Наскоро умываюсь – надежда регулярно принимать ванну и мыть голову давно канула в лету. Иногда я обещаю себе соблюдать хотя бы минимальную гигиену, но не могу даже дня продержаться. Когда выбор стоит между искупаться и поспать еще полчаса, результат очевиден. Коже плевать, а вот волосы придется обрезать – хвост превращается в мочалку.

Вспоминаю свою последнюю стрижку, и холодок проходит по спине. Я не суеверен, но некоторые сцены накрепко въедаются в мозг, заставляя избегать всего, что с ними связано.

Отправляю пиццу оставшейся на десятом паре, ставлю себе кофе.

В боксе камер больше, чем в комнатах отдыха, – мне нужно видеть все в подробностях. Электроника фиксирует движение, последовательно переключая картинку, я слежу за гостями краем глаза, готовя завтрак. Пока у них получается недурно, но это только разминка перед испытанием. Всего-то и нужно, что перелезать через трубы одновременно с напарником, не дергая его за руку.

– Эй, осторожней! – вскрикивает Элли, едва не вывихнув запястье.

Винни замирает, проворчав что-то невнятное. Стоит, опустив голову, кусает губы. Здесь нет привычной тебе иерархии, невозможно понять, кто главный, и ты понемногу начинаешь пробовать окружающих на прочность, верно? Не стоит начинать с Элли. Она кажется восторженным золотистым спаниелем, но спаниель – охотничья собака.

И здесь нельзя молчать. Не в этом боксе, где сетка труб не позволяет разглядеть напарника, но от слаженности действий зависит все. Вы должны переговариваться, подстраиваться друг под друга, словно в танце. Мой любимый тест. Я проектировал его одним из первых: сначала полностью настроил на себя, потом добавлял программы, рассчитанные на гостей. Автогенерация была самой интересной частью, но потом я отказался от нее – выходило слишком сложно.

Винни, неожиданно выругавшись, спрашивает:

– Как ты там пролезаешь? Я тощий, но все равно едва протискиваюсь. Или с твоей стороны больше места?

Самая длинная речь с тех пор, как он проснулся на крыше.

– Разве что по меркам мыши, – смеется Элли, пытаясь проползти в крохотное окошко частой сетки. Не самое удачное место, но я бы тоже выбрал его. Заглядывает на сторону Винни, присвистывает: – Ну и лабиринт у тебя!

Тот не отвечает, протискиваясь между двумя трубами. Скептически поджимаю губы – правило «если пройдет голова, то и остальное пролезет» никто не отменял, но, если он застрянет, как ребенок, засунувший голову между балясинами лестницы, выйдет глупо. Ему, однако, везет. Видимо, еще сильней похудел на пиццах, хотя вроде дальше некуда.

– Блин, а я думала, хуже быть не может, – стонет Элли. – Наш маньяк увлекался Эшером. Очень старался нарушить законы трехмерного пространства!

Если у них будут проблемы, они начнутся сейчас.

– Надо одновременно, – тихо говорит Винни.

– Да вижу, – беззлобно огрызается напарница. – Давай пробовать.

К моему удивлению, получается. Элли смеется, плавно проскальзывая между препятствиями, разве что не напевает в такт. Винни, стиснув зубы, повторяет ее движения так быстро, как может. Невольно думаю, как интересно было бы пройти этот бокс с ней, – я ведь тестировал его в одиночестве, с напарником все должно быть иначе. Не просто вызов, но единение, близкое тепло и дыхание, общий ритм.

Винни шипит сквозь зубы. Они дошли до ловушек. Не так опасно, как шипы на седьмом, но ожоги можно получить неприятные.

– Эй, что у тебя там? – беспокойно спрашивает Элли.

– Пар… – Винни пятится, вынуждая ее тоже отступать.

На трубы предыдущего участка они налетают одновременно. Винни заглядывает к напарнице, выдавливает:

– Извини.

– Нормально все. – Камеры смотрят сверху, лиц не разобрать, но я уверен, она улыбается. – Хотя в следующий раз все-таки сообщай, что делаешь. Желательно – словами через рот!

Он быстро кивает, касаясь лбом решетки. Наверняка кусает губы.

– Идем? – говорит невнятно.

– У тебя промежуток, да? – догадывается Элли. – Бежим!

Стискиваю чашку. Для меня тест – карта с чередой точек с таймерами, и та, что перед Элли, мигает красным. Две секунды, одна, они не успевают! Дергаюсь к мышке, указатель пролетает мимо ловушки, выскакивает предупреждение: «Изменить эту часть лабиринта? Внимание: изменения могут повлечь за собой угрозу жизни гостей». Крик Элли:

– Тащи!

В развернутом окне видно, как она падает ничком перед бьющей с потолка белой струей, Винни не останавливается, и Элли пролетает по гладкому полу, как на санках, врезается в трубы, но не вскрикивает. Винни замирает, вздрагивая, рука вытянута далеко назад – он пытался уберечь напарницу от удара. Напряженный, съежившийся, и все-таки на миг под обликом нелюдимого бродяги проскальзывает… гордость?

Элли встает, охая, задирает майку, скептически рассматривает ободранную кожу на животе. Оборачивается к напарнику:

– Ты как? Извини, у меня пар сверху пошел, не успевала затормозить.

– Нормально, – хрипит Винни. Закашливается, вскидывает голову, выискивая камеру. Скажет мне что-нибудь?

Нет. Конечно нет. Рано. Он еще не научился огрызаться на того, кто сильней. Но зеленые глаза щурятся, и сладкая дрожь в желудке подтверждает: скоро мне попытаются угрожать. Странно оценивать успехи гостей по собственным рефлексам, но критерия верней у меня нет.

Они идут дальше, то прорываясь вперед, то отступая, не всегда успевая предупредить напарника, падая и вытаскивая друг друга. Элли злится, торопится, Винни попадает под струю пара. Его едва задевает, но напарница тут же становится осторожней. Адреналин, верно? От него ты становишься другой. Забыла про это? Даже про это?

Вскоре ловушка накрывает уже ее. Она, вскрикнув, бросается вперед и стягивает через голову майку, оставляя ее болтаться на цепи наручников. Левый бок весь красный, Элли кривится, с наслаждением прижимается к холодной трубе. Вспомнив о напарнике, говорит:

– Меня тут обожгло, извини. Ты там как?

Я, спохватившись, включаю дрона, ныряю в сплетение труб. Судя по тому, как Винни прижимает ладонь к животу, будет роскошный синяк, на лбу кровоточит ссадина. Медленно выпрямляется, выравнивает загнанное дыхание. Обреченно спрашивает:

– Далеко еще?

– Я откуда знаю! – Элли взмахивает руками, звенит цепь наручников. – Если эта часть такая же, как до ловушек, столько же, сколько прошли.

– Идем назад.

Больше похоже на констатацию факта, чем на просьбу.

– Эй, ну ты чего? – Элли повисает на сетке, как ребенок, упрашивающий родителей остаться в зоопарке еще на часок. Обжигает ладонь о трубу, подающую пар, отшатывается, но продолжает убеждать: – Мы уже так много прошли! Мы сможем!

– Нет.

Он не объясняет. Стирает текущую в глаза кровь, тяжело опираясь на решетку. Что ж, это все равно серьезный прогресс. Элли молчит, и я жалею, что не могу разглядеть ее лицо.

Какое оно, когда от тебя требуют отступить? Стискиваешь ли ты зубы, блестят ли глаза яростью? Я хочу увидеть это твое лицо.

Но Элли только коротко выдыхает, интересуется:

– И что ты предлагаешь? Спиной вперед в обратном направлении пройти лабиринт? Задачка не проще, чем двигаться дальше!

Винни запрокидывает голову. Молчит так долго, что напарница снова начинает его уговаривать, и только тогда выкрикивает:

– Миротворец! Позволь нам вернуться. Пожалуйста.

Впервые он заговорил со мной. Это смело для того, кто прежде не решался даже на прямое обращение ответить. Не могу удержаться, злая улыбка, которую я когда-то старался изображать, сама растягивает губы.

– Ты готов заплатить за это?

И Винни, секунду назад такой решительный, замирает, как кролик перед удавом. Это моя слабость. Если когда-нибудь я сломаюсь, если в самом деле превращусь в маньяка, то именно от любви к чужому страху.

Винни молчит, зато Элли говорлива сверх меры.

– О господи, нашелся самый страшный зверь в лесу! Я готова. Чего ты хочешь? На одной ножке тебе попрыгать? Какого черта ты придумал тесты, которые невозможно пройти?!

Она перехватывает инициативу, как мячик в игре. Усилием воли удерживаю улыбку. Они ее не видят, но слышат, я знаю.

– Кое-что большее, Элли. Но пусть это будет сюрпризом.

Начинаю расплетать лабиринт под ее возмущенный возглас: «Эй, вообще-то я еще ни на что не согласилась!» Однако всерьез спорить не пытается. Теребит руку Винни, дотянувшись сквозь решетку, подбадривает его, рассказывая, как круто все получится завтра.

Как есть спаниель. Даже не понимает, что во второй раз он с ней не пойдет. Винни не из тех, кто любит играть с удачей, он усваивает свои уроки с первого раза. Не пара – значит, не пара. Правда, иногда такая готовность отступить может закрыть вполне реальные, хоть и сложные пути. Не все получается с первого раза.

Блоки лабиринта скрываются в полу, от сложной сетки труб остается решетка посередине и участок, на котором сидят неудачливые гости.

– Эй, смотри-ка! – Элли толкает напарника локтем в бок, взгляд прилип к двери в противоположной стене. – Прямой путь!

Винни только передергивает плечами, отворачиваясь. Умный мальчик. А вот у Элли с чувством самосохранения совсем плохо.

– Слабо взять и проскочить?

– Тогда следующий тест не пройдешь, – сообщаю спокойно.

Мне показывают язык. Иногда от того, насколько ты не изменилась, становится страшно. Да, гости должны относиться ко мне легко, чтобы не сойти с ума, но не настолько же! О чем ты догадываешься, Элли? Хорошо, что Винни правильно понимает намеки, а ты не решаешься бросить его.

Элли бредет через полупустой бокс следом за напарником, ворча об упущенных возможностях. Ловит ключ, принесенный дроном, щурится на беднягу так, что я всерьез начинаю задумываться о бронировании своих помощников. За гостями закрывается дверь. Осталось придумать, чем Элли отплатит за мою доброту. И еще наказание для Бет… Возвращаюсь к позабытому завтраку. Кофе я пил, помню, а вот с едой пока не сложилось.

Второй наш пропавший тоже в базе не засветился. Удивительно законопослушные бездомные нынче пошли. Шон приуныл – непривычно парню в двадцать первом веке работать практически с пустыми руками: ни ДНК тебе, ни отпечатков, никаких благ цивилизации. Почти никаких.

– Хей, Фуллер, – подхожу к коллеге. Осторожно, спереди, окликая заранее. Винсента Фуллер у нас вроде ветерана Вьетнама, повидала всякое. Уже все привыкли к тому, что ее лучше не обнимать внезапно и не заходить со спины даже в шутку. – Разместишь пару пропавших в фейсбуке?

– Фотороботы, Пол? – Она смотрит без сочувствия, но и без насмешки, спасибо ей за это. – О’кей, скидывай в личку. Завтра днем будут.

Напарник, с утра получивший разнарядку, обзванивает больницы и морги округа. Подключаюсь, вычеркиваем из общего списка строку за строкой. Идем по расширяющейся спирали от парка. Когда закончим, возьмемся за церкви и благотворительные организации. Наши пропавшие – совсем мальчишки, так что завтра наверняка подключатся «Матери против преступности». Ну то есть как подключатся. Растиражируют объявление о поиске, начнут внимательней смотреть по сторонам, расспросят соседей, и те, может, что-нибудь вспомнят.

– Извините, сэр. – Шон поднимает голову, когда у нас с ним совпадает промежуток между звонками. – Я не пойму, почему вы не позвонили Мэй.

Мэй курирует связи с волонтерскими поисковыми группами, благодаря ей нашлось большинство потеряшек. Но есть одна неувязочка.

– Они не старики и не дети, – напоминаю, не отрываясь от монитора. – Таких на пачках с молоком не печатают и на мобильники не рассылают.

Поднимаю взгляд на удрученного Шона, в очередной раз думаю, какой он все-таки молодой. Впрочем, оно и к лучшему. Дали бы мне Эзру, так он бы мне голову отгрыз на второй день за слишком дружелюбные и неторопливые методы работы.

Удивительно, но Бет и Эл решили дождаться соседей, и завтракаю я одновременно с гостями.

– Не прошли, – сообщает очевидное Элли, жадно засовывая в рот кусок пиццы. – Завтра попробуем еще раз!

– Не попробуем, – наконец говорит Винни.

Забивается в угол со своей крохотной порцией, опускает голову под тремя взглядами.

– Объясни, пожалуйста, – мягко просит Бет. – Вы не пара?

Винни кивает облегченно: ничего не надо говорить, счастье-то какое.

– И что тогда? – неуверенно спрашивает Эл.

– Будем ждать, когда сваха привезет нам пары, – криво улыбается Элли. Машет рукой с деланой беспечностью: – Вы идите, что с нами сидеть! Черт его знает, когда следующая гроза, может, через неделю. Пройдете все тесты и вызовете полицию, пока мы тут будем куковать.

Она храбрится, но досада проскальзывает в движениях и голосе. Ты хотела бы сама выйти из дома и вызвать полицию? Сдать меня в руки правосудия, теперь – на законном основании?

Вряд ли кто-нибудь из них, закончив тесты, вспомнит об этой возможности. Пары – крепкие, единые – скорее будут благодарны Миротворцу за пережитый опыт, чем захотят отомстить.

Однако у меня проблема. Для Элли, я, допустим, могу привезти пару. А для Винни? Кто из будущих гостей проведет его?

Сейчас на пороге бокса, не глядя друг на друга, стоят Бет и Эл. Послушались Элли и решили идти вперед или у них более сложный план? Что скрывается за поджатыми губами? Возможно, ничего, кроме отчуждения. Они и тест начинают так же отстраненно, обмениваясь лишь отдельными фразами. Не спешат, ждут друг друга, цепь наручников не натягивается ни разу, но я морщусь, глядя на это. Мои тесты следует проходить не так. Если не научатся здесь, дальше будет сложней. Включаю микрофон.

– Тебе будет небезынтересно, Эл, что ты здесь из-за сестры.

Даю ему время осознать услышанное. Мальчишка только стискивает зубы, просовывает ладонь между труб, берет Бет за руку.

– Зачем ты это говоришь? – спрашивает зато она, шумно сглотнув.

– Потому что ты рассказала о тесте не напарникам, – усмехаюсь. Честность обычно ошарашивает, и я, пользуясь этим, подсовываю следом ложь. – Сначала я обратил внимание на тебя: хирург, которая никому не доверяет, была нужна для безопасности гостей и любопытна для меня. Я узнал о тебе многое… И нашел твоего брата. Сам по себе студент, которого выгнали из университета, меня не заинтересовал.

Вру, не краснея, на самом деле было с точностью до наоборот. Но какая разница, если благодаря моим словам равнодушие трескается. Эл налетает на трубу, Бет охает, дергается в сторону, встряхивая рукой. Видимо, брат слишком сильно сжал ее пальцы.

– Эл, послушай, – начинает она.

– Нет. – Эл резко мотает головой. Звенит цепь, это он выставляет руки, будто пытаясь оттолкнуть сестру. – Ты послушай. Я тебя ни в чем не виню. Меня бесит то, что он сказал, я очень жалею, что оказался здесь. Но это уже случилось. Я здесь. А ты – моя сестра. Я не могу это изменить.

– Но хотел бы, – шепчу я.

– Да, хотел бы! А еще хотел бы, чтобы пони срали радугой! Но это не так. Все. Точка. Живем с тем, что есть.

Смотрю в его сердитое лицо, не сдерживая улыбки. Вот так правильно, Эл. Чувствовать, пусть даже боль, правильно. Медленно выдыхает Бет, замечает неловко:

– Когда выйдем, мы снова станем друг другу чужими. Как раньше.

– Не получится. – Ее брат мотает головой. Объясняет, и его злость затихает, становясь печалью: – Этот псих все делает для того, чтобы не получилось. Так что ближайшая цель – выбраться отсюда. Что будем делать дальше, подумаем, когда окажемся снаружи.

Бет ныряет под очередную трубу, Эл делает то же самое, и я вижу сверху, насколько ровно они идут, даже не держась за руки. Они обижены друг на друга, они не хотят сближаться, но, пусть по разным причинам, готовы сделать это.

Нужно придумать, как еще больше пробудить их общее чувство вины. Однажды оно вскроется, как гнойный нарыв, и начнет наконец заживать.

Смотреть на успешный, но не идеальный тест скучно, я пользуюсь моментом для проверки остальных. Бемби щеголяет форменной голубой рубашкой. Она сняла ее, едва оказавшись в доме, видимо, не желая «пятнать честь мундира». Как будто то, что она ходила в майке, теперь пошедшей на бинты, что-то меняло. Сейчас Бемби с напарницей смотрят телевизор. Я оставил на восьмом много дисков, и процесс выбора наверняка был забавным. Итог тоже – Элиша прилипла к экрану, глядя, как бегают киношные копы, а Бемби то и дело прикрывает лицо ладонью, но сменить фильм не просит.

Иногда я почти верю, что вы пара, но потом вспоминаю об оставшемся наверху Винни. Жаль, Элиша ушла вниз раньше, чем я привез его. Поймешь ли ты, что он твоя пара, когда вы окажетесь рядом? Он ведь не подаст знака. Всегда есть ведущий и ведомый, и, к сожалению, если ведущий ошибается, ведомый редко исправляет его.

Этот ведомый тем временем заперся в туалете десятого этажа. Дрожащими руками отмеряет себе несколько крупинок наркотика, – психике, может, и хватает эффекта плацебо, а вот организм, привыкший к куда большим дозам, требует своего.

– Ты не сможешь вечно оттягивать конец.

Зеленые глаза поднимаются к камере, но он не отвечает мне. Винни можно понять – всю его жизнь спорить было смертельно опасно, – но все равно его молчание раздражает сильней, чем своеволие других.

«Гости Элджернон Литтл и Элбет Литтл прошли второй тест». Кликаю по уведомлению, смотрю, как дрон тащит опустевшие наручники на старт. Открывается ведущая на этаж дверь.

– Привет. – Эл снова изображает веселого парня. – А я о вас слышал!

Элиша бросается обниматься, Бемби встает, представляясь и складывая руки на груди. Бет улыбается, украдкой вытирает глаза.

Ты в самом деле думала, что они умерли? Но ни разу не спросила меня о них. Даже не пыталась. Это естественно, бояться своего похитителя, но в этот миг мне кажется, что реакция Элли, которая забросала бы меня тысячей вопросов, лучше страха.

Просматриваю прогноз погоды. Гроз не обещают, ближайший дождь через два дня. Что ж, будем ждать. Встаю из-за ноутбука, потягиваясь. Удивительно, у меня есть время! Ногой включаю робот-пылесос, ухожу в ванную. Привожу себя в порядок, вспоминаю о забытом в машинке белье. Если бы не встроенная сушилка, одежда давно бы заплесневела, а так ничего, только измята до ужаса. Развешиваю рубашки, перешагивая через суетящийся пылесос. Иногда я чувствую себя котом – хочется или зашипеть и убежать, или усесться сверху, и пусть он меня катает.

Через пару часов подвал сияет чистотой, я замечательно пообедал, а новых уведомлений все нет. Готовлю мясо, предвкушая, как буду по-человечески питаться ближайшие три дня. А когда-то не любил разогретую еду. Теперь смешно.

Молчание системы начинает настораживать. Гости решили расслабиться и ничего не ломать? Разворачиваю оба этажа на экране, слежу вполглаза, но тихая идиллия неподдельна. Внизу говорят об оставшихся наверху, наверху лениво играют в города.

Когда я понимаю, что так называемый отдых вымотал меня сильнее самого напряженного дня, гости уже ложатся спать. Следую их примеру.

30 сентября

С пропажи мальчишек прошло несколько месяцев, так что спешка не требуется, и вечером мы с Шоном расходимся по домам. Но бессонница не спрашивает, нужно ли мне выкладываться, работая ночами. Она просто приходит, ставя перед фактом. Конечно, я не сдаюсь ей сразу, пью таблетки. Не помогает. От сна остается одна картинка, даже не особо жуткая, – мальчик с первого фоторобота лежит на земле, неестественно выгнув шею, а вокруг расплывается кровь. Мне такое при каждом новом деле снится: новый фигурант и когда-то виденные обстоятельства смерти.