Иго во благо

– Так это по дороге, – обрадовалась женщина. – Не возьмёте с собой?

Таксист был не против. Сказал, сколько будет стоить дополнительный пассажир. Собственно, я потом и заплатил за матушку Сергию.

Женщина оказалась монахиней, да не простой – расшивала облачения патриарху Алексию. Жила не в монастыре, в Москве. Но часто ездила в Шамордино.

Села в машину. Увидела батюшку, обрадовалась, взяла благословение, успокоилась.

– Слава Богу за всё, – повторяла. – Не чаяла уже сегодня уехать. А меня ждут, я ведь позвонила в монастырь, сказала, что обязательно буду. Не зря молилась Пресвятой Богородице. Услыхала Царица Небесная.

Батюшка сидел впереди, рядом с водителем, матушку я посадил между мной и сыном.

Спросила, откуда мы, сказал, что сопровождаем старца, батюшку Савву.

Коля полусонный, носом клюёт, сказывается бессонная ночь в поезде.

Уточнила, кивая на Колю:

– Сын?

– Старший, – говорю.

– Тоже Коля.

Почему, думаю, «тоже».

– У меня сына звали Колей, – пояснила.

Матушка стала рассказывать о себе. За три часа всю жизнь доверила. После смерти мужа, протоиерея Сергия, приняла постриг с именем Сергия. Муж был настоятелем храма в Москве, сын помогал восстанавливать церковь и пономарил. Это начало девяностых. Сын с отцом поехали на такси к благотворителю за деньгами. Тот дал крупную сумму на новый иконостас. Тогда исключительно наличка имела хождение. Таксист узнал о деньгах и стукнул братве. По дороге остановили ребята в кожаных куртках, таксиста вытащили, тот, якобы, вырвался и убежал.

На беду сын матушки серьёзно занимался каратэ, да братва тоже не простая попалась. Отметила и протоиерея, и сына. Деньги отобрали. У сына после этого случилась онкология мошонки.

Помыкался по нашим врачам, медицина, как и вся страна, в очередной раз переживала трудные времена, ничего утешительного доктора не обещали, только и всего – давали советы ехать лечиться заграницу. Парню подвернулась возможность отправиться с группой студентов на учёбу в США. Тот самый благотворитель (деньги которого забрали братки-грабители) отцовского храма посодействовал, в надежде, что парень сможет пройти нормальное обследование и прооперироваться при надобности.

Матушка Сергия с такой болью рассказывала. С сыном часто созванивались, только он не хотел печалить родителей, сообщать, что дела очень плохи. Говорил обратное. Радовались за Колю, жили верой – вернётся здоровым, вдруг звонок – умер.

Тело без ведома родителей кремировали.

– Вернулся домой в коробочке, – вытирая слёзы, сказала матушка. – Не по православному похоронили мы Колю.

Детство матушки прошло в Белоруссии. Интересный факт, немецкий офицер приютил пятерых сельских детей, в том числе и матушку, которые оказались без родителей. Нормально к ним относился, кормил, опекал. Матушка рассказывала, что налетела наша авиация, начала бомбить расположения немцев за селом. Она была во дворе, схватив ягнёнка, побежала прятаться в сарай. Вдруг взрыв, убило девочку, что рядом была, и ягнёнка, которого прижимала к себе. Не она спасла животинку, та её.

– Плачу над ягнёнком, – рассказывала. – Подружка рядом убитая лежит, я не по ней, по ягнёнку слезами заливаюсь.

Потом оказалась в партизанском отряде. Партизаны выкрали у немецкого офицера детей, под сеном вывезли.

Такси домчало нас до Шамардино, матушка Сергия пригласила посмотреть обитель. Таксист дал полчаса на всё про всё. За дорогу батюшка устал, но пошёл.

Красивейший монастырь. Во многих приходилось бывать, от Шамордино неизгладимое впечатление. Всё благоухает, клумбы – цветочек к цветочку, монастырский огород тоже диво дивное. Ухоженный, красивый. Поразили кочаны капусты – неправдоподобно огромные. У меня вырвалось:

– Неужели такое может быть?!

Вокруг Шамардино деревеньки убитые, бедненькие, а здесь рай.

Зашли в храм, монахини радостно встретили матушку Сергию. Она принялась знакомить их с отцом Саввой, со мной. Была уже в монашеском одеянии. Как только на территорию обители зашли, сказала:

– Вы посмотрите пока, я сейчас.

Минут через десять подошла в монашеском облачении.

Настолько тепло было с ней, настолько близкий по духу человек, что казалось – наше знакомство обязательно должно продолжиться… Узнала, что езжу в Москву, пригласила:

– Обязательно заходите ко мне, буду очень рада.

Распрощались как самые родные люди. Дала телефон московской квартиры, договорились созвониться…

Но понятие «созвонимся» растяжимое, конкретности не прозвучало. Как позже понял, матушка подразумевала, не буду далеко откладывать. Сказала: в монастыре пробудет максимум до конца августа. Наверное, считала, в сентябре позвоню.

Напрямую не говорила, но позже сопоставил и понял, доверила свои воспоминания, чтобы я записал рассказ о её жизни и передал ей.

Позвонил приблизительно через полгода. В голове носил «надо позвонить матушке Сергии, надо позвонить», да всё тянул. Почему не мог собраться, не знаю.

Позвонил после Пасхи, она сразу узнала мой голос. И печально произнесла:

– Что ж сразу не позвонили? Куда пропали?

Я извинялся, сказал дежурные слова, что закрутили дела.

Она холодно прокомментировала:

– Конечно-конечно – семья, работа.

По тону чувствовалось, не расположена к разговору. И всё же произнесла на прощанье:

– Звоните, если посчитаете нужным. Не теряйтесь.

Через два месяца, будучи в Москве, позвонил, трубку взяла духовная дочь матушки. И сообщила, что матушку парализовало, поехала в монастырь, и там случился инсульт. Понемногу приходит в себя, но ещё в тяжёлом состоянии.

Телефон матушки до сих пор храню. Сколько ни звонил – не отвечает. Звонок проходит, а никто трубку не берёт.

На нашей православной выставке-ярмарке всегда спрашиваю монахинь из Шамардино про матушку Сергию, но ничего выяснить не удалось. Приезжали из обители насельницы, которые ничего о матушке не знали и сказать не могли – жива ли, нет.

Ношу вину перед матушкой в себе. Не оправдал её надежд.

Коля всю дорогу в Оптину проспал. Печально, конечно. В паломничествах с детьми не один раз Господь сводил с людьми с интересной и поучительной судьбой, которые рассказывали уникальные вещи. Балбесам моим послушать бы внимательно, нет – чаще интересовало другое.

Спрашиваю как-то Колю:

– Помнишь монахиню Сергию, с которой ехали в Оптину в такси.

– Смутно.

О чём рассказывала и подавно не отложилось.

Конечно, что-то запало им в душу, да немало прошло мимо.

Кстати, относительно недавно выяснилась такая деталь той поездки, почему-то раньше Коля молчал, что едва драку не учинил, защищая батюшку.

Когда я пошёл покупать билеты на автобус в Козельск, его с батюшкой посадил за столик открытого кафе. За соседним столиком располагалась компания молодых парней.

Батюшка в туалет отошёл, один из парней попросили у Коли закурить, и пренебрежительным тоном бросил:

– И что это ты взялся прислуживать попику? Прямо стелешься перед ним – «батюшка, батюшка»! Водичку подливаешь, бутербродиками угощаешь. Попишка голову тебе задурил, а ты и рад стараться… Плюнь ты на него…

Коля задохнулся от негодования. У него такое уважение к батюшке и вдруг…

– Ты поддувало-то поганое закрой, – сказал парню, – пока башку твою не повернул на сто восемьдесят градусов пятки разглядывать!

Не побоялся, что их трое.

Вовремя я подошёл, позвать Колю в машину. На минуту позже появись, неизвестно чем бы закончилось. Коля не дал бы себя в обиду, скорее всего, справился с парнями, но как пить дать, замели бы в милицию, и в Козельск мы в тот день не попали. Подхожу к сыну, вижу не в себе. Что такое? Мол, ничего особенного, просто парень не совсем вежливо попросил закурить, а он сказал, что ларёк с сигаретами в двух шагах находится.

Глава четырнадцатая

Венчание

Отец Савва бил в мой грех. Зная основной грех, лупил в него. Удивительно скромный и смиренный, примеры приводил, называя себя.

– Ты что, думаешь, – говорил, – рогатый блуда не дёргал меня и не дёргает? – Батюшке было за восемьдесят. – Ты что, – говорил, – считаешь, я не мужчина что ли?

Рассказывал такой случай. Был в Омске блаженный Николай – Коленька. Мог запросто епископу в глаза колючее сказать. Его любили не только прихожане Крестовоздвиженского собора, но и священники. Бывало, привечали у себя. Ходил с заплечным мешком, из которого мог и кирпич достать. Одним словом – блаженный. Батюшке Савве однажды приглянулась на клиросе в Крестовоздвиженском соборе вдовушка. Грудное сильное сопрано, и из себя ладная. Батюшка ей тоже понравился. Приходилось видеть его фото в сорокалетнем, пятидесятилетнем возрасте. Да и в шестьдесят лет он был видным мужчиной. И голос. Одна бабушка-прихожанка, рассказывая про него, сравнивала его голос в молодости с голосом популярнейшего в шестидесятых и семидесятых годах певца – Валерия Ободзинского. Летящий, ангельский тенор.

На волне взаимной симпатии клирошанка пригласила Ивана Карпова к себе в гости. После вечерней службы батюшка вышел из храма с намерением подождать вдовушку на соседней улице, так сказать, чтобы лишние глаза не увидели, и пойти к ней. Идёт через двор церкви, а на скамье сидит блаженный Коленька со своим неизменным мешком. Окликнул батюшку:

– Ваня, подожди.

Батюшка остановился, мол, что тебе, Коля.

Коленька и говорит:

– Ваня, ты головой хорошо подумай! Очень хорошо. Не то вместо этого, – показал пальцем на небо, – будет тебе это! – Коленька опустил руку вниз и указал на землю. – Так что подумай.

Такая история. Свидание так и не состоялось.

Батюшка настойчиво убеждал меня, снова и снова возвращаясь к этой теме:

– Тебе венчаться надо.

Но я сам с усам, считал: это формальность – загс, венчание, штампы в паспорте.

– Зачем? – говорил батюшке. – Для меня развёлся, не развёлся, какая-то печать в паспорте – это всё бюрократия. Главное, что как никто другой знаю: жена навсегда одна, первая и последняя, и что бы ни было – продолжаю её любить.

Любил, положим, в то время не любя. Головой помнил тот ореол, те наши первые после свадьбы двенадцать лет. Сердце не отзывалось. Говорил себе: такого не может быть, ты вспомни, нас столько связывает. Но сердце молчало. Поэтому любил, не любя. Парадокс.

– Венчание ни с чем не сравнивай, – наставлял батюшка. – Обвенчаешься и поймёшь. Грехом невенчанного брака нагружаешь детей. Они несут родовые грехи, а ты ещё свои добавляешь!

В конце концов, послушался батюшку. Убедил меня настырного.

О венчании не стал никому сообщать. Своего друга Вову Долгачёва привлёк с женой.

– Раз, – говорю, – дружкой не захотел на свадьбе, будешь венец держать. Отговорок, надеюсь, нет, что руки болят или ноги не держат?

– Никак нет, – дурашливо отдал честь, положив левую руку на голову (к пустой голове руку не прикладывают), а правую бросил к виску. – Жив-здоров, чего и жениху с невестой желаю!

На венчание маму позвал. Батю не стал, всю жизнь он церковь не признавал. Я посчитал: ни к чему напрягать, его не переделаешь, как есть так и есть.

Маме венчание очень понравилось, сожалела, что я никого не пригласил на таинство, в том числе и отца.

– Зря ты, Саша, так сделал. Пошёл бы, обязательно пошёл, и остался доволен. Ты знаешь, как гордится тобой! Нет-нет да скажет: «Что там ни говори, а Сашка у нас, мать, самый умный получился».

При венчании чудо произошло. Повёл отец Валерий к аналою, а навстречу бабочка со стороны алтаря… Крылья огненного цвета… Подлетела и давай кружить вокруг нас. Я ещё удивился: надо же, откуда она в церкви?

Позже прочитал в православной газете. Во время крестного хода, что шёл с Дальнего Востока в Санкт-Петербург, муж с женой надумали повенчаться. Причём, не откладывая на потом, а при первой возможности. Возможность вскоре представилась. Литургия служилась под открытым небом перед церковью, всех крестоходцев храм не вмещал. После литургии венчали мужа с женой. При совершении таинства произошло чудо при многочисленных свидетелях, появились вдруг бабочки и принялись кружить подле венчающихся. Площадь перед церковью полна крестоходцами, однако бабочки летели только к виновникам торжества.

Батюшка поле таинства объяснил причину явления. Оказывается, бабочки, в отличие от нас, видят не только тварный свет (мотыльки ночью летят к горящей лампе), на нетварный Божественный свет тоже реагируют.

К нам пусть одна бабочка, да прилетела. Жена, кстати, не заметила, волновалась, вся в себя ушла.

Не скажу, что сыновья мои кардинально после нашего венчания изменились. Но дури поубавилось. Поэтому, когда через несколько лет оказалась при смерти Полинка, дочь сотрудницы, я, отталкиваясь от собственного опыта, посоветовал родителям обвенчаться. Расскажу обязательно об этом случае.

Батюшка надеялся, венчание, прежде всего, на меня благотворно подействует. Я и сам наивно так думал. Ведь не печать в паспорте, перед Богом клятва дана…

Хватило ненадолго, снова полез в грязь.

Месяца не прошло, у Марины был день рожденья, пригласила в «Мельницу», было такое модное кафе на Герцена, с мельничными крылами. Выпили вина, посидели, она позвала к себе.

Ночью увидел подле себя движущуюся змею. Это не было сном в чистом виде. Другое состояние. Со мной однажды произошёл следующий случай: спал в родительском доме, и вдруг на ноги кто-то запрыгнул. Мягкий, наподобие кошачьего, прыжок. Глаза у меня были закрыты, однако я увидел жуткую рожу. Казалось, будь это сон, спал бы себе дальше. Начал читать «Отче наш» – рожа исчезла. Я соскочил с кровати, был один в доме, родители в Казахстан уехали, заглянул во все углы – никого. Только после этого успокоился.

Здесь увидел подле себя движущуюся толстую змею. Холодная чешуйчатая кожа, серебристо серого цвета и в движении.

Считаю, тогда я получил мистический укус – утром открылась язва, началось кровотечение.

Первый раз за год до этого со страшной силой скрутила язва, не ныла, как бывало много раз ранее, здесь выл от боли. Получилось следующим образом. Марина попросила свозить в Солнечный, подружка рекомендовала тётку, та, дескать, хорошо предсказывает и помогает.

– Да брось ты верить в это! – сказал Марине. – Тётки какие-то, ржавые лебёдки, непонятно с кем связываешься.

После баб Зины осторожно к народным целительницам-прорицательницам относился.

Марина ещё та упрямица:

– Нет, сказали, никакая не колдунья. Православная. У неё иконы, свечи.

На православную я купился. Хотя баб Зина тоже позиционировала себя православной целительницей. Да ведь путь наш усеян граблями, на которые не устаём наступать.

Приехали. Номер дома тринадцать. В голове мелькнуло: Бог шельму метит. Идти с Мариной не собирался. Сижу в машине, книжку читаю. Часа полтора миновало, думаю: сколько можно будущее узнавать? Решил сходить и выяснить, что к чему.

Первый этаж, двухкомнатная квартира. В коридоре и кухне народ. В комнату дверь закрыта, туда по вызову заходят пациенты. Процентов на девяносто – пациентки. В импровизированной приёмной (кухня и коридор) мужчина, лет этак сорока пяти, помощник целительницы-прорицательницы, по ушам народу ездит. Дескать, для оздоровления надо осваивать цигун.

Я тайчи занимался шесть лет. Дисциплина родственная цигун, обе связаны с энергетикой. Хотя нам говорили, что ничего там религиозного нет, просто упражнения выполняешь, но не совсем так. Цигун разрабатывали даосские монахи. В нём есть медитативные практики. На мужичка, вещающего про цигун, снисходительно посмотрел, мол, свисти-свисти, приятно слушать, но меня не проведёшь, я-то продвинутый.

Только на крючок «православной» целительнице «продвинутый» ещё как попался.

Марина, оказывается, ещё не заходила, но очередь подходит. При мне за дверь к таинственной целительнице нырнула, минут через пять вышла со словами:

– А ты хочешь зайти? Я о тебе сказала.

Думаю, почему не зайти, раз уж здесь оказался. Любопытной Варваре не зря нос оторвали.

В комнате полумрак, на окнах тяжёлые бордовые шторы, за столом сидит крупная, хорошо сбитая, от жизни не уставшая женщина, пальцы унизаны серебряным кольцами, свечи горят. С предыдущими пациентами долго не разговаривала, на меня добрых полчаса потратила. В завершении приёма говорит:

– Знаешь, я тебе помогу. Всем помогала и тебе помогу.

Должна была насторожить фирменная фраза – «всем помогала и тебе помогу». Это как у продавцов, которые навяливая товар, говорят с честной физиономией, мол, даже себе домой купила. Но я уже рассиропился в ожидании целительного чуда.

– Сделаешь мне подарок, – продолжает, – а также купишь две головки чеснока. Приедешь в среду в пять утра.

Не мог свой любопытный нос не сунуть туда, где запахло дешёвой мистикой. Тем паче присутствует чеснок, который, известное дело, нечисть отгоняет.

Поразмышлял, какой подарок вручить, надо ведь от души, на то и подарок. У меня был отличный нож, люблю холодное оружие. Его определил в качестве презента целительнице. По сей день жалею – классный был нож. Купил две крупные головки сибирского чеснока. Машина была на ходу, подъехал ни свет ни заря к дому под номером тринадцать. Кроме меня ещё две женщины притащились в такую рань.

Открыл всё тот же мужичок. В комнате у целительницы мрак, свечи горят, окна зашторены. Выходит она из смежной комнаты, под цыганку одета. Что-то длинное цветастое свободное. В мужской шляпе, на шее верёвка.

И говорит:

– Вот шляпа от покойника, вот верёвка, на которой удавился человек…

Хорошее начало, ничего не скажешь. Что-то ещё бормотала. Потом подошла к одной женщине. Не помню, о чём её спрашивала, возможно, не расслышал, не о том думал. Та ответила. Подходит ко второй. Эта ближе ко мне сидела, начала плакаться: у сына семья, а он завёл другую женщину, собрался подавать на развод, чтобы на разлучнице чин по чину жениться.

На что получает категоричный ответ целительницы, мол, пусть разводится, со второй будет лучше.

– Как же так, двое деток, – женщина не хотела развода сына, скорее всего, надеялась получить от целительницы насмерть присушивающее к законной жене снадобье.

– Младшенькой всего полгодика, – жалуется, – как тут разводиться?

Целительница неумолима, выносит вердикт:

– Пусть разводится. Со второй ещё нарожает.

Подходит ко мне:

– Кто такая Марина? – спрашивает.

Я замялся: у меня две Марины. Какую имеет в виду? Ту, что к ней приходила?

Не дожидаясь моего ответа, изрекла:

– Марина молится за тебя.

Ещё что-то говорила, не запомнил.

Потом обратилась ко всем:

– Вы принесли чеснок. Женщины принесли маленькие головки, мужчина – большие. Чеснок надо вам съесть.

И объясняет, коим образом употреблять. Не с борщом. Дала каждому по листочку со специальной молитвой. И начала объяснять суть целительной процедуры. Сейчас вспоминаю и сам себе удивляюсь: нет предела идиотизму. Рецепт следующий. С вечера надеваешь трусы наизнанку. Спишь в носках. Предварительно делишь две головки чеснока на девять частей. Каждый вечер на час ночи ставишь будильник. Это время икс, в которое съедается, запивая водой, одну из девяти частей чеснока. Далее набираешь в ванну воды, в носках топчешь её, читая молитву по листочку. И так девять дней кряду. Рассказывала куда после курса лечения девать трусы, которые наизнанку надевал и носки, которыми вода топталась. Эти детали уже забыл. Она с серьёзным видом объясняла, женщины со старательным видом записывали, я мотал рецепт на ус.

Представляю, как лукавый хохотал над нами в то раннее утро.

С женой на тот период были практически в разводе. Я спал в зале. Изредка случались приступы язвенной болезни. Обычно просил жену снять боль, используя энергетические методики, которые вместе когда-то осваивали. Жена шла навстречу, не отказывала моей просьбе, руками поработает, и легче становилось, утихала боль.

Четыре раза я чётко выполнил процедуру-ритуал: трусы на левую сторону – носки на ноги – подъём в час ночи – употребление чеснока – топтание воды – чтение молитвы. На пятый день съедаю в час икс чеснок, запиваю водой, старательно топчу воду, ложусь и не успеваю заснуть – желудок мой начинает сворачиваться. Боль такая, какой раньше никогда не было – в разы сильнее.

Я терпеливый, тут стона не могу сдержать. Постучался к жене, прошу:

– Помоги, страшно болит.

Она поначалу не хотела, потом вышла. Поработала руками, а ничего не помогает.

Я вспомнил про молитву Господню. Ложусь, принимаюсь читать. Читаю, читаю, и начинает отпускать. Заснул. Часа три проспал. Проснулся – ничего не болит. Потом чувствую, опять заныл желудок. Снова повторяю «Отче наш»…

После этого прекратил лошадиными дозами пожирать чеснок с топтанием воды. И жаль стало ножа, так по-дурацки отданного.

Пожалуй, расскажу ещё об одном случае, тоже с Господней молитвой связанном. Хронологически забегу вперёд. Это было годом позже после моей операции на желудке. Заболевает жена. Её кладут в больницу, в гинекологическое отделение. На обследование. Низкое давление, понижен уровень эритроцитов. Видимых причин болезни нет, но все показатели более чем тревожные.

Меня вызывает зав. отделением и объясняет, что положение более чем серьёзное:

– Скажу тебе честно, как мужик мужику, идёт резкое ухудшение. Понять, что к чему не можем.

Собрали консилиум, единого мнения нет, окончательный диагноз поставить не могут.

– Будем пробовать лечить, но бывает, что надеяться надо только на Бога.

Пришёл домой вечером, сижу на кухне, поделиться не с кем, не будешь детям говорить, что с мамой плохо.

Доктор меня напугал. Безоговорочно поверил ему. Сижу и думаю о худшем: могу потерять жену. Сыновья и дочь улеглись спать, у меня внутри: как я останусь один с ними? Как они без матери? Дочь ещё маленькая.

Звонит старшая сестра, Люба. Она первая из нашей семьи, потянулась к церкви. Но тоже долго металась – колдуны, гадалки. Это у нас, наверное, родовое. Только брат равнодушен ко всему, в том числе и к церкви.

Люба говорит:

– Саш, надо срочно поговорить. Не по телефону.

В это время отец лежал в больнице. У нас с ним одна проблема – язва желудка.

– Приезжай, – говорю, – сестре. Не могу к тебе подтянуться, детей одних оставить. Бери такси, я оплачу.

Приехала и давай каяться… Я после «чесночной целительницы» всем своим строго настрого наказал (авторитет у меня есть в семье), чтобы никаких бабок, православных колдуний! Что вся эта братия одним миром мазана, одной верёвочкой связана.

– Саша, – говорит, – я была у женщины, ты меня ругал, чтобы не ходила. Но подружка сказала, она хорошая. Папину фотографию показала. Она мне: «А всё – у него крест. Дальше ничего нет, закрыто». Спрашиваю: «Что я могу сделать?» – «Да ничего, – говорит, – ты не сделаешь». Я же, Саша, и Маринину фотографию показала. Она посмотрела: «Здесь, – говорит, – тоже крест. У вас что-то в роду». Я начала её тормошить: «Здесь-то можно как-то помочь? Женщине сорока пяти нет». Она говорит: «Если кто-нибудь из ваших родственников тысячу раз прочитает “Отче наш”».

Я на Любу напустился, больше от отчаяния:

– Сколько раз говорил: прекрати ездить к бабкам, гадалкам, целительницам-дурительницам. Мутотой всякой забиваешь голову себе и людям!

Ругаюсь, а у самого в голове – «крест на жене». Врач сказал – шансов мало, на Бога надейся, и эта крест увидела.

Люба уехала. На меня такая тоска напала.

Посидел-посидел. Дети спят. Пошёл на кухню. Поставил на стол икону Пресвятой Богородицы «Чаша терпения». Достал банку с рожками. Принёс два тазика. В один отсчитал тысячу рожек. Затеплил большую свечу. И начал читать «Отче наш». После каждого прочтения беру из полного и опускаю в пустой тазик один рожок.

Молитва, казалось бы, короткая, что там повторить тысячу раз, вроде немного, а читал всю ночь. Где-то слёзы начинали душить, сидел и плакал. Снова начинал: «Отче наш, Иже еси на небесех…» Под утро несколько раз молитву вышибало из памяти. Начисто. Силюсь вспомнить и не могу. Только что прочитал без запинки, а тут заколодило. Не могу, хоть плачь, воскресить в голове. Впору за молитвенником бежать. Всё же осилил – полный таз опустошил, тысячу раз «Отче наш» прочитал.

Жену выписали через четыре дня, неожиданно началось улучшение. Анализы пришли в норму. Один Господь знает, насколько помогла моя молитва. Кстати, крест, который прорицательница видела на фото отца, тоже не состоялся. Батя ещё восемь лет прожил. Умер не от язвы, а от астмы.

Возвращаюсь снова к моей язве, к тому случаю, когда увидел змею.

Обычно, что делал, обнаружив кровотечение, – два дня отлёживался, с дивана не вставал. И на этот раз собрался так лечиться. Да звонит родной брат Олег, ему подвернулся участок земли в хорошем месте, собрался дом строить. Попросил помочь оформить. Я в свою очередь звоню Вадиму Селезнёву, специалисту по таким сделкам. Брат заезжает за мной, потом забираем Вадима и едем. Мне всё хуже и хуже, силы тают на глазах. Приехали на место, я стоять не могу, присел. И больно, и ноги не держат. Вадим узрел, что я не в своей тарелке. Начал расспрашивать.