Теория Фокса

– Каким таким? – выдохнул Джим.

– Бунтарям. Повстанцам. В обществе будущего вы все обречены. Ты не поверишь, когда я тебе скажу, Джим. Не поверишь! Я сам ещё никак не могу поверить, – его голос гудел.

Приступ кашля выкрутил Джима наизнанку. Некоторое время короткий наблюдал за ним, затем спрыгнул со стула, зашёл за стол и нажал какую-то кнопку. С металлическим лязгом дверь распахнулась, и Джим вцепился в угол кровати. Охранник вошёл и вытянулся по струнке.

– Принеси его одежду и лекарство, – бросил короткий назад, не оборачиваясь.

Спустя минуту он кинул куртку и ботинки на кровать.

– Надень. И не делай из себя мученика, не надо себя жалеть. И вообще, зачем ты злишься на меня? Ведь не мы похитили твою дочь, в конце концов, так? Давай, надевай…

Джим натягивал куртку, когда он пододвинул к нему стакан.

– Вот, выпей. Это поможет.

Тёплый напиток пах травами. Джим отхлебнул.

– Джим, ты ненавидишь группы, так? Хронический группоненавистник, вот кто ты. Но пытался ли ты понять, что именно ты ненавидишь? Ведь как можно ненавидеть то, чего не понимаешь?

Джим отставил стакан в сторону.

– Что такое группы, Джим? Откуда они появились? В чём их суть? – Он рычал всё быстрее, как будто боялся опоздать. – Что было в начале? Откуда мы? Кто мы, Джим? Что с нами случилось? Мы ведь были простыми охотниками и собирателями. Маленькие группки, племена по двадцать, тридцать, максимум пятьдесят человек. Очень редко, когда больше чем пятьдесят. И знаешь почему? Еды было мало. Недостаточно, чтобы прокормить много людей. Вот так мы и жили, жалкими кучками, миллионы лет. Но вдруг мы изобрели земледелие. Тысяч десять лет назад. Один и тот же клочок земли теперь мог прокормить намного больше людей. Нас стало больше, и группы стали больше. Это уже были не робкие группки по пятьдесят человек, нет. Сотни и даже тысячи человек.

Короткий слез со стула и приложил тыльную сторону ладони ко лбу Джима.

– Но там была проблема. Первые более-менее человекоподобные приматы возникли когда? Около двух миллионов лет назад, так? Почти два миллиона лет мы развивались в условиях маленьких групп по пятьдесят человек и меньше. Два миллиона лет, Джим! И лишь только десять тысяч лет назад мы стали жить в больших группах.

– Какое всё это… имеет значение? – прошептал Джим, зажавшись в угол.

– Большую часть времени эволюция создавала нас для маленьких групп. Наш мозг приспособлен к выживанию в маленьких группках по пятьдесят человек. Поэтому в больших группах мы не можем даже просто запомнить имён. Всё, что больше пятидесяти человек, – это бесконтрольная толпа. Собственно, поэтому большие группы естественно распадаются на меньшие. Скажем, двое в группе начинают враждовать. Что-то не поделили. Допустим, женщину. Но если группа маленькая, то почти всегда у этих двоих найдутся общие родственники или друзья, которые растащат их. И группа сохраняется. А вот если же группа большая, скажем, сто человек, и двое начинают драться, найдутся ли у них общие друзья? Вряд ли. И тогда возникает война, так? И практически мгновенно большая группа распадается на маленькие. Собственно поэтому, Джим, все организованные группы редко когда больше пятидесяти человек. Взвод в армии, класс в школе – всё это группы не более пятидесяти человек. Всё, что больше, – нестабильно. Большие группы распадаются как радиоактивный атом.

– К чему это? – в горячке прошептал Джим.

– Я рассказываю тебе твоё будущее, Джим. И то, почему у тебя его нет. – Он задумался на секунду и заговорил ещё быстрее. – Теперь представь, ты изобрёл сельское хозяйство и твоё население увеличилось. Это не то, к чему наш организм был приспособлен. Как ты будешь управлять группой из тысяч, если ты даже не можешь запомнить их имён, а они всё время пытаются враждовать и распадаться на мелкие группы? Как, Джим? А просто. Берёшь и назначаешь пятьдесят менеджеров, каждый из которых управляет пятьюдесятью обычными людьми. Это бюрократия с одним уровнем. И с её помощью ты уже можешь справиться с двумя с половиной тысячами людей. И вот у тебя уже не племя, а самое настоящее княжество. Слушаешь, Джим? Это важно.

Джим простонал.

– Теперь, когда столько людей платят налоги, ты можешь нанять профессиональных солдат. Ты создаёшь армию. И что затем? Ты нападаешь на соседей – на те маленькие несчастные группки людей, которые ещё не создали собственные армии. И ты одерживаешь верх. Просто потому, что вас больше. В большинстве случаев большие группы выигрывают. Убиваешь их мужчин, забираешь женщин и территорию. Ты развиваешься! И скоро твоя группа вырастает… ну, скажем, до десяти тысяч, так? И что ты делаешь тогда? Как их контролировать?..

Он перевёл дыхание.

– А нужно добавить ещё один уровень бюрократии. Назначаешь пятьдесят высших менеджеров, каждый из которых управляет пятьюдесятью низшими, каждый из которых управляет пятьюдесятью обычными людьми. И вот у тебя уже машина, контролирующая более чем сто тысяч человек. Ты создаёшь полицию и даёшь ей монополию на насилие. Затем нанимаешь ещё большую армию. И так ты строишь государство. И вот тут…

На мгновение он замер.

– Вот тут вдруг выясняется, что чем больше группа, тем легче людям умирать за неё. Это удивительно, Джим. Патриотизм! Государство порождает патриотизм. Солдаты готовы жертвовать собой во имя государства. В княжествах нет патриотизма. Ноль! Ни один солдат не хотел умереть за княжество. Все эти воины, осаждающие стены Трои, они ведь собрались туда с маленьких островков. С Крита, Пелопоннеса и Итаки. Ты не задавался вопросом, зачем они туда приплыли? За что они отдали свои жизни?

Джим мотнул головой.

– Не во имя своего города или острова, нет. Они приплыли завоёвывать Трою ради еды, золота и женщин. И ничего другого. Никакого патриотизма в помине… Но государства, они другие… В глуши Австралии есть городок Герроя. На стенах его старого городского совета в самом видном месте высечены длинные списки солдат, погибших в дальних и всеми забытых уголках планеты… Знаешь, что написано над ними? «Они погибли за Империю». Британскую империю. И всё, точка. Вот эта маленькая табличка является достаточной причиной для миллионов людей ехать неизвестно куда и отдавать там свои жизни. Государство делает так, что отдать за него жизнь становится великим, геройским поступком. Воинам более не надо золота. Они отдают жизнь просто так. Чем больше группа, тем легче её члены жертвуют собой. Ты следишь за мыслью?

«Зачем… Зачем он пытает меня?» – стонал Джим про себя.

– Это всё игра размера. – Короткий вскочил на ноги и начал ходить из стороны в сторону. – Меньше пятидесяти – племя. От сотен до десятков тысяч – княжества. Начиная от сотен тысяч – государства… И вот здесь нас ждёт вопрос, Джим. Ты готов?

Сквозь боль Джим приоткрыл глаза, и их взгляды пересеклись. В сумраке мерцающей лампы Джим разглядел густые, сросшиеся брови, загнутые вверх, как бы постоянно удивляясь.

– Что дальше? – спросил короткий. – После государства… Неужели ты думаешь, что это окончательная форма организации групп? Что ты можешь бесконечно нагромождать бюрократов, слой за слоем? Да, это работает для миллионов. Даже сотен миллионов. Но будет ли это работать для миллиардов? Джим, ну скажи что-нибудь! Ты же синтезатор? Ну, так вот – синтезируй.

Джим не мог пошевелиться.

– Хорошо, Джим. Я сам синтезирую, раз ты не в духе. Посмотри вокруг. Всё уже давно изобретено природой. Мы просто идём по проторенному пути. Какая самая сложная форма организации групп, до которой природа смогла додуматься? Социальные насекомые. Муравьи, термиты, пчёлы. Суперколонии. Колонии, в который нет «Я», а есть лишь «Группа». Муравей – это не индивидуум. Муравейник – вот индивидуум. И поэтому они непобедимые. Победить их может лишь другая суперколония. Суперорганизм… Что нужно, чтобы создать суперколонию? В первую очередь, мгновенная система коммуникаций. Ведь если ты – колония и твои клетки всё время ползают неизвестно где, тебе надо иметь способ быстро связываться с каждой из них, отдавать команды. Муравьи делают это с помощью химических маркеров, сообщений – феромонов. Как это делают люди?

Он посмотрел на Джима.

– Ты видел людей, слепо идущих по улице, смотря в телефон? Как думаешь, что они делают? Сидят в социальных сетях? Нет, Джим. Они обмениваются информацией с центральной системой.

– С алгоритмом? – неожиданно для самого себя вдруг спросил Джим и почувствовал, как голос возвращается к нему.

Короткий кивнул.

– Так, Джим, допустим, коммуникации есть, так? Что ещё нужно для суперколонии?.. Нельзя, чтобы клетки сопротивлялись. Нужно, чтобы было беспрекословное, добровольное повиновение. Как это делают люди, ты можешь спросить? Видел камеры наблюдения на улицах? Они повсюду. И все они тоже подключены к центральной феромонной системе. Они распознают человека с абсолютной точностью. Так что отключиться от феромонной системы невозможно – она всегда знает, где ты и что делаешь. Каждый под колпаком. Всегда! А что происходит, когда человек знает, что за ним наблюдают? В университете Ньюкастла был один случай. У них было кафе без продавца. Все должны были сами брать себе кофе и печенье и сами же класть деньги в специальную коробку. И угадай что? Денег постоянно не хватало. Люди постоянно недоплачивали. Уж что только ни пробовали – и угрозы, и уговоры – ничего не помогало. Но там мимо проходил психолог. Он распечатал изображение глаз – просто глаз! – и повесил над коробкой… Все стали платить! Абсолютное, автоматическое следование правилам. Когда люди думают, что за ними наблюдает группа, они подсознательно меняют своё поведение. Подчиняются. Автоматически! Даже полиция больше не нужна. Люди делают то, что они думают, группа ждёт от них. Ты представляешь, насколько более эффективно такое общество?! Ни конфликтов, ни разногласий. Все подчиняются. Как ты этому можешь противостоять?! – Он задыхался от возбуждения. – Человечество наконец-то построило первый в мире Паноптикон! Мечта Джереми Бенхама сбылась…

– Паноптикон?

– Да! Тюрьму, которая не нуждается в охранниках. Где все подчиняются лишь потому, что думают, что за ними наблюдают. Вот! – Он порылся в портфеле и достал поблёкшее чёрно-белое фото. – Вот, охранник в центре видит всех, но заключённые не видят охранника. Они даже не знают, если ли охранник вообще. Но все подчиняются, автоматически…

– Просто потому, что думают, что за ними наблюдают… Так что два шага из трёх к суперколонии человечество уже сделало… Коммуникации и подчинение. Ну и, наконец, самое главное… Альтруизм. Нужно, чтобы каждая твоя клетка была готова умереть ради других членов колонии. Не ради колонии, а ради других. Автоматически, не задумываясь. Победить группу альтруистов практически невозможно. Тут, правда, возникает маленькая проблема. Ведь альтруисты – это как террористы-смертники. Они постоянно жертвуют собой. И отсюда главное правило альтруизма: каждая жертва должна спасать более одного альтруиста. Ведь иначе они просто кончатся. А вот если же, жертвуя собой, альтруист спасает более чем одного другого, такого же, как он сам, то альтруизм распространяется как огонь по степи. Доминирующая стратегия. У муравьёв, как, впрочем, и термитов с пчёлами, это получилось из-за аномально высокой степени родства в группе. Когда в колонии индивидуалистов появлялась мутация альтруизма, большинство других членов колонии тоже были альтруистами. И тогда каждая жертва спасала больше альтруистов, чем убивала. И в итоге колония росла.

Короткий замер; он потирал руки от нетерпения.

– Джим, а теперь спроси меня, как сделать альтруистов из людей? Из этих жутких индивидуалистов, заботящихся только о себе? Как сделать так, чтобы каждая жертва спасала больше чем одного альтруиста. Ну же! Скажи!

Вдруг Джима прошептал:

– Большие группы!

– Концентрированные группы, – воскликнул короткий. – Концентрированные! Ведь когда вокруг тьма людей, любая катастрофа уносит множество жизней. Даже в простой автоаварии может погибнуть не один десяток. Какая плодородная почва для альтруизма! Каждая жертва спасает множество жизней. И множество других альтруистов. Посмотри на Японию – очень высококонцентрированное общество. Какие-нибудь параллели не замечаешь? Каких-нибудь особенных альтруистов?

– Камикадзе! – воскликнул Джим.

– Япония была первым прототипом человеческого суперорганизма, человеческой муравьиной колонии. Но у Японии не хватило размаха. Слишком маленькая территория. Очень концентрированная, но маленькая. И поэтому они так и не смогли развернуться в полномасштабную суперколонию. В отличие от нас…

Джим затряс головой.

– Китай – это суперорганизм, Джим. Мы построили общество новой эпохи – первую человеческую суперколонию. Мы – следующая ступень эволюции человека. Будущее человечества.

Улыбка промелькнула у короткого на лице.

– Китайцы – муравьи? – еле выговорил Джим.

– Не в биологическом смысле, разумеется. Мы по-прежнему сапиенсы. Но наша группа устроена по тем же принципам, что и у социальных насекомых. Насекомые-альтруисты. Мы – первый человеческий муравейник. Первый человеческий суперорганизм. Вершина эволюции!

Мурашки пробежали у Джима по спине.

– Что, не веришь? – спросил короткий. – Когда ты последний раз видел группу организмов, контролирующую рост своего населения? В природе заложено бесконтрольное размножение. Любая группа растёт в геометрической прогрессии, пока есть ресурсы. Но это же так неэффективно! Постоянно балансировать на грани голода и вымирания. И только суперорганизмы решили эту проблему. В них размножается только королева, а она контролирует количество откладываемых яиц. Муравьи – это практически единственный вид животных, целенаправленно контролирующий свою численность. Муравьи и Китай.

– Политика одного ребёнка…

– Да. Мы контролируем численность, не разрешая женщинам иметь более одного ребенка. Иногда двух. Но численность группы – это ещё что. Сколько ты знаешь животных, способных контролировать пол? Попробуй-ка изменить соотношение количества самцов и самок. Мало кто, кроме муравьев, способен на это. Муравьи устанавливают пол, оплодотворяя клетку. Если клетка оплодотворена, то это самка. Если нет, то самец. Теперь колония может решать, кто ей нужен, а кто нет… Китай делает то же самое… Традиционно все хотят иметь как минимум одного мальчика – наследника. Но что делать, если ребёнок – девочка, а второго ребёнка иметь нельзя? В результате у девочек мало шансов. Стоит УЗИ показать, что ребёнок – девочка, женщины в этот же день идут на аборт. Сами, Джим! Каждый год рождается девять с половиной миллионов мальчиков и лишь чуть больше восьми миллионов девочек. Это даже не группа делает, а сами женщины. Так что человеческий суперорганизм тоже контролирует соотношение полов, так же, как и муравьиный.

– Муравейник, – прошептал Джим.

– Суперорганизм нового поколения! Суперколония! – Короткий уже просто кричал. – Это неизбежность! Будущее человеческой расы. Конвергенция! Никак, слышишь, никак ты не поспоришь с эволюционной конвергенцией! Неизбежность! Если что-то помогает выжить, то это что-то будет изобретено эволюцией множество раз. Просто потому, что это что-то приносит пользу… Возьми глаз – один из самых сложных инструментов в природе. Сколько раз эволюция уже изобретала его! И каждый раз независимо. То же самое с крыльями… Всё, что даёт преимущество, природа придумывает снова и снова… Суперорганизм даёт гигантские преимущества – помогает выжить и покорить остальных. И потому природа создаёт суперорганизмы снова и снова. Заметь, муравьи, термиты, пчёлы – они все превратились в суперколонии самостоятельно. Независимо друг от друга! Почему-то все думают, что они родственники. Но к друг другу они не имеют вообще никакого отношения! Термиты произошли от тараканов, муравьи – от ос, на много миллионов лет позже. И все они создали суперорганизмы независимо друг от друга. Конвергенция, говорю же тебе! А теперь настал черёд человека. Термиты, пчёлы, муравьи, человек. Это природа! Ей невозможно противостоять! Люди привыкли считать себя личностями, со своими собственными целями и идеями. Как же это неэффективно, нецелесообразно. Да и просто смешно, Джим! И вот, наконец-то, каждый становится частью чего-то большого, важного! Суперорганизма, который невозможно победить. Теперь у каждого есть смысл!

– Есть ли… – прошептал Джим, в ужасе уставившись на него, – есть ли шанс спастись?

– Спастись? У одиночки?! – рассмеялся короткий. – Нет, ну, конечно, порой бывает, что какая-нибудь клетка-одиночка сходит с ума и пытается восстать, – тут он, прищурившись, посмотрел на Джима. – Но судьба у неё одна – быть уничтоженной иммунной системой. А если уж кому-то и удаётся улизнуть, обмануть систему, то… Знаешь, что происходит, когда клетка начинает бесконтрольно воспроизводиться? Когда начинается восстание?

Джим почувствовал, как затряслись его руки.

– Рак?!

– И организм погибает. Вся колония, целиком… Рак – это восстание одиночки против системы, колонии, общества. Восстание против главного процесса в природе – построения колонии. Скажи, что делают с раковыми клетками? Правильно! Их уничтожают.

Короткий мерил камеру шагами, от стены к стене, как маятник.

– Муравьи, пчёлы, человек – просто ступени этого процесса. И надо быть идиотом, чтобы идти против него…

Тут он замер и снова едва заметно прищурился, его голос вдруг странно задрожал:

– Скажи, ты же не идиот?

Короткий чуть наклонился вперёд, всматриваясь в его лицо.

– Сколько можно, Джим? Сколько можно плыть против течения природы? Сначала ты погубил Нельсона, затем убил Марию. Зачем?

– Что?! Что ты сказал?.. Я убил Марию?!

– А кто? Хочешь сказать, японцы? Они лишь хотели купить у тебя идею. Ты из-за своего ребячества отказался. Если бы ты просто согласился достать им идею, Мария была бы жива. Они даже не стали бы её похищать! Нельзя так пренебрежительно к людям относиться, особенно когда это якудза… И вообще, Джим, а чего ты ждал, когда отказал им? Что они развернутся и уйдут?

Джим смотрел на него, стиснув зубы.

– Так что это ты убил её. Точно так же, как и Нельсона. Ты бросил их обоих под колёса своего бессмысленного бунтарства. «Я не имею дел с государствами!» – передразнил короткий. – Повзрослей, Джим! Ты, именно ты уничтожил, растоптал их. Японцы тут даже ни при чём.

Джим вдруг побледнел, его лицо вытянулось, затем он резко развернулся и уставился в бетонную стену перед собой.

– Ну, вот… Теперь ты видишь, да? – проговорил короткий.

Вдруг раздался сдавленный стон, Джим прижал руки к лицу, затем вскочил, уткнулся головой в стену и медленно сполз на пол.

– А главное – ради чего? – продолжал короткий. – Ты считаешь себя бунтарём. А ведь всё, что ты делаешь, – это просто идёшь против системы, как ребёнок назло родителям. Система идёт налево, ты – направо. И наоборот. У тебя нет собственной воли, ты лишь копируешь систему, только наоборот. Ты – её зеркало. Противовес. Ты – хвост. Туловище – направо, хвост – налево… Можно ли хвост считать бунтарём?

Короткий с интересом наблюдал за агонией Джима. Тот беззвучно рыдал, упав на колени, сжавшись на полу. Его скрюченные пальцы судорожно пытались схватиться хоть за что-нибудь, но лишь скользили по бетону.

– Знаешь, кто такой настоящий бунтарь? Это не дитя, что идёт против системы, само не зная зачем. Бунтарь – это тот, кто независим от неё. Думать и действовать не вопреки чему-то, а самому по себе – вот настоящее бунтарство…

Короткий наклонился к Джиму.

– Посмотри, чего ты добился? Все они погибли из-за твоего ребячества. Ты убиваешь дорогих тебе людей одного за другим. И сейчас ты готовишься убить последнего из них.

– Кого?! – прохрипел Джим.

– Себя. Ты идёшь против системы, против самой природы. Против суперколонии. И она вот-вот уничтожит тебя.

Он подошёл к Джиму и встряхнул его за плечо.

– Ты слышишь меня?

Джим поднял воспалённые, блуждающие глаза, он не мог ни на чём сфокусировать взгляд.

– Ты меня слышишь? – снова спросил короткий. – Мы даём тебе шанс. Последний выбор. Только делай его осторожно, Джим. У тебя не осталось времени на ещё одну ошибку, поверь мне.

– Кто это, мы?

– Группа людей, управляющая этой системой.

– Государство…

– Суперколония самодостаточна – она живёт сама по себе. Но время от времени её нужно направлять в правильное русло. И мы её направляем.

Джим сидел на полу, обхватив голову руками.

– Присоединяйся, Джим. Хватит идти против своей собственной природы. Поверь, чувство принадлежности – ради этого стоит жить. Знать, что ты не один. Ведь Джим…

Короткий замолчал на мгновение.

– Ведь нельзя же вечно носить в себе эти детдомовские страхи.

– Что?!

– Сколько можно бояться, что тебя снова бросят?

– О чём ты?! – вскричал Джим.

– Ты ведь даже не псевдобунтарь, Джим. Ты просто испуганный ребёнок в страхе снова быть брошенным… Ты помнишь своих родителей?

Глаза Джима расширились.

– Вижу, что помнишь… Значит, помнишь и то, как тебя оставили одного, как тебя бросили. Помнишь, как это больно… И какой самый надёжный способ не быть брошенным снова? Правильно – бросить первому… Держаться от других подальше. Быть одиночкой. Быть Джималоуном. Так сколько можно, Джим? Повзрослей!

Джим долго лежал на полу, затем прошептал:

– Зачем я вам?

– Драконов мало. Ими не разбрасываются.

Короткий умолк, изучая Джима.

– И от тебя потребуется-то всего ничего… Изменить нужно будет лишь самую малость.

– Да… Себя.

В тишине было слышно, как на руке короткого тикают часы.

– Но зато ты больше не будешь один… И главное – ты будешь жить. Решай, Джим!

Всё внутри у Джима сжалось, скрутилось в узел.

– Да или нет? Это же так просто! Как жить или умереть. Решай же сейчас! Да или нет?!

Джим чувствовал, как рассудок покидает его. И вдруг всё исчезло. Лишь струился мягкий свет. Он падал откуда-то сверху, сквозь витражи, выхватывая из воздуха парящие пылинки. Вдали, прямо в столбе света сидела девочка, шляпка с синей лентой скрывала её лицо. И вдруг она обернулась.

– Мария!

Она смотрела, улыбаясь, положив подбородок на спинку скамейки. На щеке у неё проступала ямочка.

– Дитя моё, прости! – вырвалось у Джима.

– Ну?! – окрик вернул его в ледяной мрак камеры. – Так да или нет?

– Ты прав. Я бросил их всех. Всех до единого…

Джим закрыл глаза.

– Но я не брошу их снова.

Повисло молчание.

– Ну, как знаешь… – короткий пожал плечами. – Моё дело было спросить… У тебя и так не было будущего, Джим. Ты – раковая клетка, и ты должен быть уничтожен. Не я… Не я тебя уничтожаю… А эволюция! Её не остановить! Нас не остановить! Вершина эволюции. Суперорганизм нового поколения! Мы – будущее человечества! Суперколония!

– Муравейник… – прошептал Джим.

– Мир будет наш. Мы победили! – Короткий триумфально вскинул руки. Затем развернулся и добавил: – Ну а тебе пришло время умереть.

Глава 8

– Время умирать, Джим. – Короткий сделал шаг назад. – Ты готов?

– Готов? Как к этому можно быть готовым? – Спиной он вжался в стенку.

– Понять смерть… Самый большой обман в мире. Что ты так смотришь? Неужели не знал, Джим? Все эти твои деньги Павлова, собаки с мячом… Вся эта ерунда… Неужели ты, группоненавистник, не разгадал их самый главный трюк?

Джима затрясло.

– Что группа хочет от тебя, Джим? Что колония хочет от своих рабов? Хорошо, я скажу тебе… Она хочет одного: чтобы ты жил, как если бы не нужно было умирать. Как если бы смерти не было.

– З-зачем?

– Чтобы ты думал, – cказал короткий, – что твоё время безгранично. Мы не ценим то, что неограниченно. И они хотят, чтобы ты не ценил своё время. Зачем ещё, ты думаешь, они придумали загробный мир? Бесконечную жизнь по ту сторону… Все до единой религии придумали жизнь после смерти… Зачем им это? Спроси меня, Джим… Ну, спроси же!

Джим смотрел на него исподлобья.

– Чтобы ты отдавал им своё время. Не задумываясь, просто так… Бессмысленная работа, нелюбимая женщина, ненастоящие друзья… Пустые вечеринки, смокинги и платья, шампанское, дорогие машины… Забытые мечты… Чтобы ты жил без единого человека, который бы понял и пожалел… И поймёшь ты это, только когда времени не останется. Как Иван Ильич… Тот понял в последние три дня. Но всё, что оставалось, это кричать. И он кричал, Джим. О, как он кричал… За тремя дверьми было слышно. Ведь каково это – узнать, что не жил? Что это всё было не то?

Короткий прикрыл глаза.

– Все кричат, Джим… Когда узнают, что жизнь прожита зря, рядом с чужими. Кто молча, а кто в голос… Группа, общество, колония. Они хотят, чтобы ты не думал о смерти. Не знал о ней. Её спрятали, отобрали у тебя. Чтобы ты её не понял, не узнал.