Улисс

– Эй, мистер у тебя матня расстегнута, мистер!

А он грит:

– Мендельсон был еврей и Карл Маркс, и Меркаданте, и Спиноза. И Спаситель тоже еврей был, и папа его еврей. Ваш Бог.

– У него отца не было,– грит Мартин.– И довольно. Поезжай.

– Чей Бог?– грит Патриот.

– Ладно, дядя его был еврей,– грит он.– Ваш Бог был еврей. Христос был еврей, как и я.

Е-бо, Патриот враз рванул обратно в зал.

– Клянусь Исусом,– грит,– я этому долбаному евреину череп развалю. Я ему покажу, как марать святое имя! А ну, сюда мне эту печенную коробку.

– Стой! Стой!– грит Джо.

Большое и прочувствованное скопление друзей и знакомых со всего метрополиса и из пригородов Дублина собралось в своем многотысячьи попрощаться с агьязогос урам Липоти Виреж, до недавних пор подвизавшегося у г. г. Александер Том, печатники Его Величества, по случаю его отбытия в отдалённый край Щажарминчброюгуляш (Луг Журчащий Вод). Церемония, проходившая с большой помпой, отличалась самой тёплой сердечностью. Расписной свиток древнего ирландского пергамента – изделие ирландских художников, был преподнесен выдающемуся феноменологу от лица большей части населения и впридачу подарен серебряный бочонок, со вкусом выполненый в стиле древнего кельтского орнамента, работа, в которой отразились достоинства изготовителей, г. г. Джекоб agus Джекоб.

Отбывающий гость удостоился сердечной овации, многие из присутствующих заметно растрогались, когда отборный оркестр ирландских духовых грянул хорошо известный мотив ВОЗВРАЩАЙСЯ В ЭЙРИН, а за ним сразу же последовал МАРШ РАКОЦИ. Дегтярные бочонки и костры были зажжены вдоль береговой линии всех четырёх морей, на вершине горы Тёрн, Трехскального Холма и Сахарной Головы, Вопящей Башки, на горах Морна, Гелвея и на пиках Окс и Донегал, и Шперрин, на холмах Наглса и Бограга, и Коннемара, на кряжах М'Джилликади, Слив Оти, Слив Бернаг и Слив Цвет.

Под крики "ура!", потрясавшие небеса, и под ответные "ура!", которыми откликнулись рьяные приверженцы, густо столпившиеся на отдалённых Кембрианских и Каледонских взгорьях, мастодонтоподобный прогулочный корабль медленно отошёл, осыпаемый заключительным салютом цветочного воздаяния от представительниц прекрасного пола, явившихся в громадном количестве, покуда корабль продвигался вниз по реке, с эскортом флотилии барж, флаги на конторе Балластонадзора и на Таможне были приспущены, отдавая салют, как и флаги на электростанции, у Голубятни: Visszontlatastra, Kedves baraton! Visszontlatastra! Покинул, но не забыт.

Е-бо, его б и дьявол не остановил, как ухватил-таки жестянку и выскочил наружу, а малой Альф висит у него на локте, а он вопит, как свинья проткнутая, ну, чем тебе не долбаный спектакль в королевском театре.

– Где он, я его кончу!

А Нед и Дж. Дж. парализованы смехом.

– Долбаные войны,– грю,– я всё ж таки за последнюю заповедь.

Но тут уж вознице посчастливилось развернуть клячук и – покатили.

– Брось, Патриот,– грит Джо,– прекрати.

Е-бо, он отвёл руку и метнул с размаху. Бог смилостивился, что у него глаза были залиты, не то б он сделал из него покойника. Е-бо, он чуть не докинул до графства Лонгфорд. Долбаная кляча напугалась, а старый псина следом за коляской, как долбаный чертяка, а люди вопят, хохочут и старая жестянка дребезжит по улице.

Катастрофа была мгновенной и сопровождалась ужасающими последствиями. Обсерватория Дансинка зарегистрировала в общей сложности одиннадцать толчков и все пятибальные, по шкале Мерчелли, столь рекордного размаха сейсмические встряски на нашем острове не достигали со времени землетрясения 1534 года, года восстания Шёлкового Томаса.

Эпицентр, предположительно, находился в той части столицы, которую составляет округ Гостиничной Пристани и приход Святого Михана, покрывая поверхность в сорок один акр, две сотки и один квадратный локоть. Все многоэтажные жилые дома в окресностях дворца правосудия разрушены, а само это благородное здание, в котором в момент катастрофы велись важные юридические дебаты, представляет собой буквально груду развалин, под которыми, надо полагать, все присутствовавшие на тот момент остались похоронены заживо. По свидетельствам очевидцев, сейсмические волны сопровождались резким атмосферным завихрением циклонного характера. Головной убор принадлежавший, как теперь выяснилось, клерку короны и мирового м-ру Джорджу Фотреллу, и шелковый зонт с золотой ручкой и выгравированными инициалами, гербом и номером дома эрудита и почтенного председателя квартальной сессии сэра Фредерика Фалкинера, регистратора Дублина, были обнаружены поисковыми партиями в отдалённых районах острова: первая на третьей базальтовой гряде Спуска Великана, второй вонзённым на глубину в один фут и три дюйма, на песчаном пляже залива Дырокрыт у пологого мыса Кинсейл, соответственно. Другие очевидцы присягают, что наблюдали раскаленный объект громадных размеров, пронёсшийся в атмосфере с ужасающей скоростью по траектории направленной к западу-юго-западу.

Послания соболезнования и сочувствия ежечасно поступают изо всех уголков разных континетов и верховный священослужитель милостиво соизволил повелеть, чтобы специальная missa pro defunctis было одновременно торжественно отслужена ординариями любой и каждой кафедральной церкви во всех епископальных диоцезах, подлежащих духовной власти Святого Престола, об упокоении душ верующих, что так нежданно были призваны от нас. Проведение спасательных работ, приборка исковерканных людских останков и т. д. было доверено г. г. Майкл Мид и Сын, Большая Брунсвик-Стрит, и г. г. Т. Дж. Мартин, Северная Стена 77, 78, 79 и 80, при содействии личного состава и офицеров полка легкой инфатерии герцога Корнуэльского, под общим командованием контр-адмирала Его королеского Величества, досточтимого сэра Геркулеса Ганнибала абеас Корпус Андерсона, Р. П., Р. К., Р. К. Б., Ч. П., М. С., Б. М., О. В. С., О. Г. Ш., М. П. О., Ч. К. И. А., Б. Л., Док. Муз., Г. П. Л., П. Д. К. Т., П .О. К. И., П. К. С. П. И., и П. К. С. С. И.

Такого ты во всю переднюю жизнь не видал. Е-бо, если б этот лотерейный билет шмякнул его по чердаку, уж он попомнил бы эти скачки на Золотой Кубок, так и знай, но, е-бо, тогда б Патриота повязали за нападение с избиением, а Джо за пособничество и подстрекательство. Возница спас ему жизнь, что погнал вскачь. Так же точно, как что Бог сотворил Моисея. А? Исусе, точно, что спас. И он пустил залп проклятий ему вдогонку.

– Я пришиб его,– грит,– или как?

И кричит долбаному псу:

– Взять его Герри! Взять его, малыш!

И, напоследок, мы увидели как долбаная коляска свернула за угол и старая овечья морда на ней руками машет, а долбаная дворняга метёт следом, аж уши за спиной полощутся, чтоб разодрать его на долбаные части. Сотню за пять! Исусе, он содрал с него сколько причитается, я те отвечаю.

Когда ж, о диво, разлилось вкруг всех их великое сияние и узрели они колесницу, где Он стоял, возносясь к небесам. И узрели они его в колеснице, облаченного сиянием славы, в одеждах блистающих подобно солнцу, ясных как луна и грозных, ибо не смели они взглянуть на него. И дошёл голос с небес, воззвавший: ИЛИА! ИЛИА! И ответил он громким криком : АББА! АДОНАИ! И узрели они Его также Его, бен Цвейт Илию, средь облак из ангелов, возносимого к славе осиянной, под углом в сорок пять градусов над трактиром Донахью на Малой Грин-Стрит, как взброс с лопаты.

* * *

Летний вечер постепенно охватывал мир своим таинственным объятием. Далеко на западе садилось солнце и последний отблеск столь быстролётного дня любовно длился над морем и над прибрежным пляжем, над горделивой вершиной старого милого Тёрна, извечного опекуна вод залива, над зеленью утёсов вдоль берега у Сэндикова и (пусть в заключение, но столь же значимо) над мирным храмом, откуда порой изливались в вечернюю тишь звуки молитвы к той, чьё чистое сияние являет вечный маяк в бушующем сердце человека – к Марии, путеводной звезде.

Три подружки сидели на камнях, наслаждаясь картиной вечера и свежим, но не промозглым воздухом. Давно уж и довольно часто хотелось им прийти сюда, в излюбленный их уголок и, близ искристых взблесков волн, всласть поболтать, обсуждая чисто женские дела и вопросы. Кисси Кэфри и Эди Бодмен с младенцем в колясочке, а также Томми и Джеки Кэфри – два кудрявоголовых мальчугана в матросских костюмчиках и в одинаковых шапочках, где печатными буквами значилось БЕЛАЙСЛ: К.Е.В. Ведь Томми и Джеки близнецы, которым всего-то четыре года отроду, причём весьма шумливые и избалованные близнецы, хотя, вобщем, премилые крохи с весёлыми смеющими личиками – просто прелесть. Вот они и возились в песке со своими лопатками и ведёрками, строя крепости, как заведено у детишек, либо бегали за своим большущим многоцветным мячом, полные счастья, как долгий ясный день. А Эди Бодмен покатывала туда-сюда колясочку с младенцем-ангелочком и этот юный джентельмен прямо-таки захлёбывался от восторга. Ему исполнилось всего одиннадцать месяцев и девять дней. Но этот, совсем ещё малюсенький пупсик, начинал уже лепетать свои первые младенческие слова.

Кисси Кэфри склонилась над ним: пощекотать его пухленькие щёчки и прелестную ямочку на подбородке.

– Ну-ка, малыш,– сказала Кисси Кэфри.– Скажи-ка нам, хорошо-прехорошо. "Я хочу водички."

И крохотулька пролепетал за нею:

– А аньк аньк абонь.

Кисси Кэфри немножко потискала ребёночка, уж очень она любит малышат, и столько у неё с ними терпения, вон Томми Кэфри, например, нипочём не заставишь принять касторовое масло, покуда она, Кисси Кэфри, не возьмёт его за нос и не пообещает ему хрусткую горбушку от буханки чёрного, намазаную золотистым повидлом. Просто мастерица найти к ним подход эта девушка! Но и ребёночек в коляске, ах! – просто золотко и загляденье в его новых цветастых ползунках. Так что всякие там порченые красотки, вроде Флоры МакФлинси, не идут ни в какое сравнение с Кисси Кэфри. Не сыскать другой такой чистосердечной девушки на свете, с неизменной улыбкой в её цыганистых глазах и весёлым словцом на алых, словно спелая вишня, губках – что за прелесть эта девушка! Вон и Эди Бодмен рассмеялась на забавный лепет своего братика.

Но в этот момент между мастером Томми и мастером Джеки случилось маленькое разногласие. Мальчишки есть мальчишки, и наши двое близнецов не составляют исключения из этого золотого правила. Яблоком раздора послужила одна из песчаных крепостей, которую выстроил мастер Джеки, а мастер Томми чуть было не испортил, намереваясь архитектурно дополнить парадной дверью, как у башни Мартелло. Но если мастер Джеки был упрям, то мастер Томми тоже не подарок и, согласно пословице, что для каждого малыша-ирландца дом это его крепость, он дал отпор назойливому сопернику да так, что посягнувший крепко пострадал и (ах, какая жалость!) вожделенная крепость тоже. Нечего и говорить, что вопли расстроенного мастера Томми привлекли внимание подружек.

– Поди-ка сюда, Томми,– повелительно окликнула его сестра.– Сию минуту! А тебе, Джеки, стыдно толкать бедняжку Томми в грязный песок. Ну, погоди – схлопочешь ты у меня.

Непролитые слёзы туманили глаза мастера Томми, когда он приблизился на её зов, потому что слово старшей сестры было законом для близнецов. И весь его вид казался таким жалким после стрясшегося злоключения. А шапочка маленького военного моряка, и неназываемые части туалета были все в песке. Но Кисси просто волшебница, если надо загладить мелкие неприятности жизни, и вот уже на его нарядном костюмчике не видно ни песчинки. Однако, синие глаза всё ещё полны жгучих слёз, что готовы вот-вот пролиться, и она, сцеловывая обиду, погрозила рукой мастеру Джеки, виновнику, да ещё сказала, что доберётся до него, и глаза её при этом грозно приплясывали.

– Гадкий Джеки!– крикнула она.

Она обняла рукой маленького матроса и неотразимо подлизалась:

– Как тебя зовут? Масло со сливками?

– Скажи-ка, кто твоя любимая,– заговорила Эди Бодмен.– Кисси твоя любимая?

– Неа,– сказал полнослёзый Томми.

– Эди Бодмен твоя любимая?– принялась выведывать Кисси.

– Неа,– сказал Томми.

– Я знаю,– медоточиво произнесла Эди Бодмен и хитро повела своими близорукими глазами.– Я знаю кто у Томми любимая. Герти его любимая.

– Неа,– сказал Томми, готовясь разреветься.

Быстрый материнский инстинкт подсказал Кисси в чём причина и она шепнула Эди Бодмен завести его за колясочку, чтоб не на виду у джентельмена, но так чтоб он не замочил свои новые башмачки из дублёной кожи.

Но кто же такая Герти?

Герти МакДовел сидит неподалёку от подруг, устремив в дальнюю даль свой взор полный глубокой задумчивости, и она воистину неотразимый образец неотразимого ирландского девичества, которым всякий был бы рад полюбоваться. Писаная красавица, по мнению всех её знакомых, правда, некоторые при этом утверждают, что она скорее в Гилтропов, чем в МакДовелов. Её тонкая грациозная фигура могла бы, пожалуй, оставить впечатление излишней хрупкости, но те железосодержащие пастилки, на которые она недавно перешла, пошли ей на пользу—да ещё как!—намного лучше женских пилюль Вдовы Велч, и без всяких побочных эффектов и чувства усталости. Восковая бледность её лица, подобная своею чистой белизной слоновой кости, придавала ей вид одухотворённости, однако, розовый бутон её губ смотрелся настоящим луком Купидона, ну, абсолютно греческий стиль. И руки словно выточены из алебастра, с тонкими прожилочками вен и длинными сужающимися пальцами настолько идеальной белизны, насколько можно добиться соком лимона и питательными кремами, и вовсе неправда, будто она одевает замшевые перчатки на ночь, или что парит ноги в молоке. Берта Сапл однажды сказанула такое Эди Бодмен—какая наглая ложь!—но тогда она была на ножах с Герти (девушкам-подружкам тоже случается пофыркаться, как и прочим смертным) и ещё она ей сказала ни за что не говорить, что это она ей сказала, как бы она ни выпытывала, не то она больше не будет с ней разговаривать. Нет. Пусть честь воздаётся по заслугам. Потому что чувствуется в Герти какая-то внутренняя утончённость, а в изысканной форме её рук и крутом арочном подъёме ступни неоспоримо проступает спокойное королевское превосходство. Да, будь судьба к ней подобрее, чтоб она родилась джентльдамой высокого разряда, при соответственных правах, и чтоб имелась возможность настоящего образования, то Герти МакДовел запросто была б на равных с любой леди страны и щеголяла бы в изысканных нарядах с драгоценностями на челе, и видела б у ног своих высокородных женихов, оспаривающих друг у друга право угождать ей.

Может, именно это – все ещё не сбывшаяся любовь – и наполняла временами нежные черты её лица выражением сосредоточеной и сдержанной многозначительности, придавая прекрасным глазам оттенок странного призыва, перед чарующей силой которого мало кто в силах устоять. Откуда берутся у женщин такие колдовские очи? У Герти они лучились синейшей ирландской синевой, отенённые густыми ресницами и тёмными выразительными бровями. Когда-то эти брови не были столь шелковисто-пленительны. Это мадам Вера Верити, хозяйка страницы Женской Красоты в альманахе ПРИНЦЕССА, первой посоветовала ей испробовать новую линию бровей, которая придаст глазам возвышенное выражение, такое же чарующее, как у законодательниц моды, и она об этом ни разу не пожалела. Ещё там были советы как научно излечиться, чтобы не краснеть, и как стать выше ростом, придав себе статности, и ещё – у вас красивое лицо, но ваш нос? Вот что пригодилось бы м-с Дигнам, потому что нос у неё просто кнопка. Однако, венцом славы было самое драгоценное достояние Герти – её прекрасные волосы. Тёмнокаштановые с натуральной волнистостью. Как раз сегодня утром она их подстригла по случаю новолуния, и они вились вокруг её прелестной головки обильем роскошных локонов, и ещё обточила ногти, ведь четверг для богатства. И вот теперь, после слов Эди, когда красноречивый румянец, нежный как утончённейшее цветение розы, прокрался на её щеки, она преисполнилась настолько неотразимо милой девичьей смущённости, что—видит Бог!—во всей пресветлой земле Ирландии не сыщется равных ей.

Какой-то миг она молчала с явной грустью, потупив взор, и собиралась уже дать ответ, но что-то вдруг сдержало слова на устах. Хоть и хотелось высказаться, однако, достоинство подсказывало промолчать. Хорошенькие губки чуть надулись, но она тут же подняла глаза и рассыпалась радостным смехом, юным подобием свежего майского утра. Уж кому, как не ей, знать с чего это косоглазка Эди завела такие речи – намекнуть, что он поостыл в ухаживании, а на самом деле это просто размолвка влюблённых. Ясное дело, кое кто готова просто нос вывихнуть за парнем, который гоняет на велосипеде под её окном, туда-сюда. Просто сейчас отец не выпускает его по вечерам, чтоб подзанимался и хорошо сдал, ведь после школы ему поступать в колледж Троицы и учиться на доктора, по стопам его брата В. Е. Вайли, который участвует в велогонках за Студенческую Команду коллежда Троицы. Его, наверное, не слишком-то заботит каково ей всё это, как порою в сердце глухо ноет пустота, пронизывая до глубины. Впрочем, он ещё так юн, хотя возможно, со временем, ещё научится любить её. В семье у него все протестанты и, конечно, Герти знала Кто превыше всех, а за ним Всеблагая Дева, а потом Святой Иосиф. Бесспорно, он привлекателен и выглядел тем, кем был – джентельмен каждым своим дюймом, а также формой головы, сзади, когда без кепки, она ведь всё примечает, если что-то необычное, и как он заворачивает велосипед у столба, не держа руль руками, и какой приятный аромат у тех дорогих сигарет, да и к тому же они ростом так подходят друг другу, вот почему Эди Бодмен позволила себе так мерзко поумничать, раз он перестал раскатывать туда-сюда перед её палисадничком.

Одета Герти была просто, но с инстинктивным вкусом прирождённой Модной Дамы, что-то ей подсказывало – а вдруг он встретится. Изящная блузка цвета голубой электри́к—собственоручной окраски (потому что ДАМСКИЙ ИЛЮСТРИРОВАННЫЙ полагал, что в этом сезоне в моде будет голубой электри́к)—с манящим разрезом вниз, до ложбинки, и карманчиком для платка (где она всегда держала клочок ваты с ароматом её любимых духов, потому что платок портит контур) и матросская, в три четверти, юбка свободного кроя великолепно подчёркивали её тонкую грациозную фигуру. На голове кокетливая миленькая шляпка широкой чёрной соломки с контрастной отделкой из подкладки синеватой шенили, а сбоку узел-бабочка того же оттенка. Весь прошлый вторник она охотилась за такой шенилью и, наконец, нашла в самый раз на летней распродаже у Клери, чуть залёжанная, но никто даже не заметит, два и пенни за всё про всё. И она сама же и мастерила, а потом так обрадовалась, когда примерила и улыбнулась своему милому отражению в зеркале! Потом она натянула её на кувшин, чтоб сохранялась форма, зная что теперь наверняка собьёт спесь кое-кому из её знакомых задавак. И туфли на ней были новейшей моделью обуви (хоть Эди Бодмен и задается, что у неё размер petite, но у неё никогда не было и не будет такой ножки, как у Герти МакДовел – номер пятый), с лакированными носочками и с одинарной изящной застёжкой на её высоком подъеме. Её, классическая по форме, лодыжка демонстрировала свои превосходные очертания из-под юбки, показывая—в пределах пристойности и не более того—её пропорциональные конечности, обтянутые чулками-паутинкой, с высокой пяткой и широким верхом для подвязки. Что касается нижнего, то это всегда было первоочередной заботой Герти и кто их тех, кому ведомы трепетные надежды и страхи семнадцатилетия (хотя семнадцать ей уже исполнилось), наберётся духу порицать её? У неё имелись четыре набора для смены, с ужасно миленькой вышивкой, из трёх предметов, да ещё ночнушка, а каждый из наборов с отделкой из ленточек своего цвета—розовый, голубой, фиалковый и бледно-зелёный—и она их сама высушивала и подсинивала, когда они возвращались домой из стирки, и гладила тоже сама, у неё даже есть кирпич, чтобы ставить утюг, потому что прачкам она не доверяет, когда убедилась, что они прожигают вещи.

Она одела голубое – привлечь удачу, всё ещё надеясь, всему наперекор, к тому же это не только цвет девичьей удачи, но ещё и её цвет – как тут не одеть что-нибудь голубое, потому что на ней было зелёное в тот день, когда отец загнал его домой готовиться к экзаменам, а кроме того ей подумалось, вдруг ему удасться выйти на улицу, потому что когда она одевалась сегодня утром, то чуть было не натянула свои старые наизнанку, а это уж к удаче и к встрече влюблённых, если одеваешь такие вещи наизнанку, если только это не пятница.

И всё-таки, и всё же! Это озабоченное выражение её лица! Щемящая неизбывная грусть не покидает её. Душа её вся целиком прихлынула к её глазам и она весь мир бы отдала, только бы оказаться в привычной уединённости своей комнаты, где смогла бы дать волю слезам и выплакаться хорошенько, облегчить свои угнетённые чувства. Впрочем не чересчур, потому что она умела очень мило проливать слезы перед зеркалом. Ты прелестна, Герти, говорило оно ей.

Призрачный вечерний свет ниспадает на бесконечно печальное и умудрённое лицо. Душа Герти МакДовел в напрасном томлении. Да, она с самого начала знала, что её грёзы наяву о бракосочетании под перезвон свадебных колоколов в честь м-с Регги Вайли (протому что просто м-с Вайли именуют ту, которая выходит за старшего брата), и о роскошном дорогом платьи из серого, с отделкой мехом редкостной голубой лисицы, ведь м-с Гертруда Вайли разбирается в тонкостях моды, так и останутся несбыточными. Он слишком юн, чтобы понять. Он не поверит в любовь, это удел женщин по праву рождения. И как же далёк тот вечер у Стоеров (тогда он носил ещё короткие штаны), где они остались вдвоём и он украдкой обвил её за талию рукою, а у неё даже и губы побледнели. И он назвал её малышкой, таким странно хриплым голосом и сорвал полпоцелуя (первый!), но тот задел лишь самый кончик её носа, а он сразу же заторопился уйти из комнаты, что-то бормоча насчёт прохладительных. Такой непостоянный! Сила характера никогда не была отличительной чертой Регги Вайли, а тот, кому удасться завоевать Герти МакДовел, должен быть мужчиной из мужчин. Но так трудно ждать и только лишь ждать покуда попросят, а ведь сейчас високосный год к тому же, и такие быстро минуют. В её прекрасной мечте о небывалой удивительной любви, к её ногам её слагал вовсе не милый принц, а мужественный мужчина, со спокойным сильным лицом, которому так и не встретился его идеал, и волосы, возможно, уже чуть тронуты сединой, зато он всё понимает и, заключив в надёжное объятие, прижмет её к себе со всей страстной силой своей глубокой натуры и утешит её долгим нескончаемым поцелуем. Это было бы как в раю. Вот по такому-то и томится она в этот благоуханный летний вечер. И всем своим сердцем готова стать верной только ему, быть супругой его в богатстве и в бедности, в болезни и в здравии, отныне и до того дня, покуда смерть не разлучит их.

И когда Эди Бодмен отвела маленького Томми за колясочку, ей как раз подумалось – придёт ли тот день, когда она сможет назвать себя его жёнушкой. И пусть потом они болтают о ней до посинения, и Берта Сапл тоже, и Эди, которая чуть ли не огнем плюётся, потому что в ноябре ей будет двадцать два. Она бы сумела создать ему уют, потому что Герти была по-женски мудра и знала, что мужчины любят, чтоб их обхаживали. Её пирожки, поджаренные до золотисто-коричневого оттенка, и восхитительный кремовый пудинг королевы Энн нахваливают все, кто пробовал, всё оттого, что у неё лёгкая рука, даже и камин разжигается с первого раза, нужна мелкая дрожжевая мука и постоянно помешивать в одном направлении, потом добавить молока, сахара и взбивать, и ещё чуточку яичного белка, а вот уж есть она не любитель, смущается, когда вокруг много людей, поэтому ей не раз думалось: почему не получается есть что-нибудь поэтичное, типа фиалки, или розы, и у них была бы красиво обставленная гостиная с картинами и гравюрами, и с фотографией милого дедушкиного пса, Герриовена, он до того умный, что чуть ли не разговаривает, и с цветными чехлами на стульях, и с тем серебряным подносом с летней распродажи у Клери, какие бывают в богатых домах. А сам он такой высокий и широкоплечий (её всегда восхищали высокие женатые мужчины), со взблеском белых зубов под тщательно подстриженной щёточкой усов, и свой медовый месяц они проведут на континете (три чудесных недели!), а потом, когда обустроятся в миленьком удобном и уютном домике, то по утрам у них будет завтрачек на двоих, простой, но превосходно сервированный, и перед уходом на службу он будет крепко обнимать свою любимую жёнушку, на миг засматриваясь в её бездонные глаза.

Эди Бодмен спросила Томми Кэфри, кончил он, что ли, и он сказал, что да, и тогда она застегнула ему штанишки и велела бежать и поиграть с Джеки, и быть хорошим мальчиком, и не драться. Но Томми сказал, что он хочет мяч, а Эди сказала, что нет, с мячом играет маленький и, если он заберёт, будет столько крику, но Томми сказал, это его мяч и что он хочет свой мяч, и стал даже подпрыгивать на месте, вы полюбуйтесь только. Что за характер! О, он уже мужчина этот маленький Томми Кэфри, хотя только вчера вырос из слюнявчиков. Эди сказала ему, что нет и нет, и пусть идёт с глаз, и она сказала Кисси Кэфри не потакать ему.