Образование, наука и просвещение на пути из прошлого в будущее. Советская Россия. Том I. 1917–1953 гг.

Сигналом к началу реализации нового курса стало то, что Сталин на приеме в Кремле 24 мая 1945 г. назвал русский народ «наиболее выдающейся нацией из всех наций, входящих в состав Советского Союза». Это означало пересмотр понятий «интернационализм» и «советский патриотизм», и бороться нужно не за интернационализм, а против космополитизма. Это многих устраивало еще и потому, что появлялась новая возможность «обвинять».

В июле 1945 г. Отто Куусинен, председатель Президиума Верховного Совета Карело-Финской ССР и член ЦК ВКП(б), опубликовал (под псевдонимом Н. Балтийский) в журнале «Новое время» (№ 1) статью «О патриотизме. Историческая проверка». В ней Куусинен, пытаясь защитить «космополитов», писал, что коммунисты и все советские граждане доказали свой патриотизм, перенеся все тяготы войны и победив в ней, а космополитизм свойственен представителям международных банкирских домов и картелей, крупнейшим биржевым спекулянтам – всем, кто орудует согласно латинской пословице «ubi bene, ibi patria» (где хорошо, там и отечество). Эта статья не возымела действия, и «борьба за патриотизм» и против «космополитизма» набирала обороты.

В том, что касается патриотизма, этот процесс строго контролировали «сверху», не допуская отклонений от установленного курса. Так, ознакомившись в июле 1947 г. с материалами А.А. Жданова к проекту новой Программы партии, Сталин против слов «Особо выдающуюся роль в семье советских народов играл и играет великий русский народ: он по праву занимает руководящее положение в Советском содружестве наций» написал: «Не то». В целом, руководство страны удерживало патриотическую кампанию в рамках «советского патриотизма». Иначе обстояло дело с борьбой против «низкопоклонства и космополитизма», приобретавшей все больший размах.

Одним из первых признаков изменения общественной атмосферы стало новое название журнала ЦК ВКП(б) «Партийное строительство» и новые задачи, стоявшие перед ним.

С августа 1946 г. он стал называться«Партийная жизнь», и помимо публикации официальных документов ЦК и разъяснений партийных решений, был призван мобилизовать коммунистов претворять эти решения на практике. Это означало тотальный партийный контроль в отношении научного и художественного творчества, отмеченного, по мнению партийного руководства, «идеологической вялостью, появлением новых идей и иностранных влияний, подрывающих дух коммунизма» (цит. по [24, с. 306]){461}.

Руководил идеологическими кампаниями А.А. Жданов. В качестве члена Политбюро и Секретариата ЦК ВКП(б) он отвечал за идеологию и внешнюю политику, с апреля 1946 г. курировал Управление пропаганды и агитации (начальник Управления – Г.Ф. Александров, в 1947 г. – М.А. Суслов, с 1948 г. – Д.Т. Шепилов) и Отдел внешней политики (заведующий Отделом – М.А. Суслов).

4.4.1. Естественные науки

В 1947 году, была развёрнута одна из первых кампаний против «низкопоклонства перед Западом», поводом для которой послужило дело члена-корреспондента Академии медицинских наук СССР Н.Г. Клюевой и профессора Г.И. Роскина. Клюева и Роскин создали эффективный, по их мнению, препарат от рака – «КР» (круцин). Открытием (находившемся в состоянии разработки и еще не проверенным должным образом) заинтересовались специалисты из США, пожелавшие издать книгу авторов «КР» и предложившие программу совместных исследований. Соответствующая договоренность (с разрешения властей) была достигнута, и в ноябре 1946 г. командированный в США академик-секретарь АМН СССР В.В. Парин{462} по указанию заместителя министра здравоохранения передал американским ученым рукопись книги Клюевой и Роскина и ампулы с препаратом. Это, однако, вызвало сильное недовольство Сталина.

По возвращении Парин был арестован и осужден, а Сталин лично занялся организацией кампании против Клюевой и Роскина (КР). По его указанию А.А. Жданов подготовил закрытое письмо ЦК (17 июня 1946 г.), посвященное «делу КР» как проявлению «низкопоклонства и раболепия» интеллигенции перед «буржуазной культурой Запада» и важности «воспитания советской интеллигенции в духе советского патриотизма, преданности интересам Советского государства».

Сталин предложил Константину Симонову написать книгу на тему «дела КР» и «советского патриотизма». В 1949 г. Симонов сочинил пьесу «Чужая тень», и она была поставлена в нескольких театрах страны. Через много лет он пытался оправдать свою позицию: «Если взять нашу среднюю интеллигенцию, научную интеллигенцию, профессоров, врачей, у них недостаточно воспитано чувство советского патриотизма. У них неоправданное преклонение перед заграничной культурой. Все чувствуют себя ещё несовершеннолетними, не стопроцентными, привыкли считать себя на положении вечных учеников. Это традиция отсталая, она идет от Петра. Сначала немцы, потом французы, было преклонение перед иностранцами-засранцами» [133].

Самое характерное свойство этого текста – огульность суждений. Откуда Симонову было знать что бы то ни было про нашу «среднюю интеллигенцию, научную интеллигенцию, профессоров, врачей»? Второе характерное свойство – бессмысленность обвинений. Что значит, «неоправданное преклонение перед заграничной культурой»? Как Симонов различает «оправданное преклонение» и неоправданное? Что значит, «все чувствуют себя ещё несовершеннолетними, не стопроцентными, привыкли считать себя на положении вечных учеников»? Что, всем уже овладели? Разве учиться нужно не всю жизнь?

Бессмысленные обвинения удобны тем, что их невозможно опровергнуть. Обвиненного человека просто облили грязью, и всё. Это и было нужно – чтобы все стали обливать друг друга грязью, самых замаранных можно сажать или расстреливать. Известный способ, часто встречавшийся в нашей истории. Для его реализации28 марта 1947 г. было принято решение Политбюро ЦК ВКП(б) об утверждении проекта постановления Совмина СССР и ЦК ВКП(б) «О Судах чести в министерствах СССР и центральных ведомствах».

Согласно этому постановлению, в каждом ведомстве предполагалось создание особого органа – «суда чести», на который возлагалось «рассмотрение антипатриотических, антигосударственных и антиобщественных поступков и действий, совершенных руководящими, оперативными и научными работниками министерств СССР и центральных ведомств, если эти проступки и действия не подлежат наказанию в уголовном порядке». Немедленно был организован «суд чести» над Клюевой и Роскиным, причем в его организации активное участие принимал Жданов, лично редактировавший речь обвинителя. В 1947 г. суды чести были сформированы в 82 министерствах и ведомствах, включая ЦК ВКП(б) (см. [62, с. 684]).

В установочных статьях руководителя Агитпропа Д.Т. Шепилова разъяснялось, что советское руководство подозревает в «антипатриотизме» всякого, кто не уверен в безусловном превосходстве СССР над Западом. Такой подход негативно влиял на научную работу: ссылки на современных зарубежных авторов расценивались как недопустимое проявление «низкопоклонства», осуждались публикации наших ученых в иностранных журналах. Почти половина ведущих научных журналов мира, включая такие, как «Science» и «Nature», была изъята из свободного доступа в библиотеках и направлена в «спецхраны». Это мешало исследованиям советских ученых, поскольку они не могли использовать результаты своих коллег. Вместе с тем, такая ситуация создавала благоприятные условия для не отличавшихся талантами и беспринципных ученых, поскольку отрыв от зарубежной литературы облегчал ее использование для скрытого плагиата и выдачу его за оригинальное исследование. Изоляция препятствовала и утверждению приоритетов отечественных открытий и изобретений.

В марте 1948 г. Г.Ф. Александров опубликовал в «Вопросах философии» статью «Космополитизм – идеология империалистической буржуазии», в которой объявил космополитами Милюкова, Бухарина, Троцкого, левых эсеров и левых коммунистов, власовцев и всех, перешедших на сторону немцев, – таким образом термин «космополит» приобрел особо зловещий оттенок, став синонимом понятий «изменник Родины», «контрреволюционер» и «враг народа».

В конце 40-х гг. «борьба с космополитизмом» в науке проходила под флагом борьбы с достижениями зарубежных ученых и их последователей в СССР.

В 1948 г. в биологии развернулась кампания против «вейсманизма–морганизма». На сессии ВАСХНИЛ 1948 г. состоялся разгром отечественной школы генетики. Научная проблема, обсуждавшаяся на сессии (соотношение между «мичуринской агробиологией» и «классической генетикой»), могла быть решена позитивно, путем диалектического синтеза двух теорий в том виде, как это было сделано в конце XX в. после появления эпигенетики.

Однако в 1948 г. вопрос стоял иначе: нужно было укрепить авторитет Лысенко и его сторонников административными методами, поскольку их позиции не выдерживали научной критики. «Лысенковцы» мастерски воспользовались готовностью государства репрессировать всех, чьи воззрения не согласовывались с примитивно понимаемой материалистической диалектикой. Ученые, признающие хромосомную теорию наследственности, были объявлены «реакционерами и проводниками буржуазных воззрений в науке».

История этой кампании восходит к концу войны, когда позиции в биологии Т.Д. Лысенко и его адептов заметно пошатнулись. Изменилась и ситуация в стране: началось сотрудничество с «буржуазными» странами —союзниками по антигитлеровской коалиции; в 1945 г. президентом АН СССР стал С.И. Вавилов, брат репрессированного Н.И. Вавилова. К началу 1948 г. положение Лысенко настолько ухудшилось, что он написал письмо Сталину, жалуясь, что «стало тяжело работать» из-за обвинений сторонников «метафизического направления в биологии». Было решено провести «дискуссию», на которой будет признана окончательная победа «мичуринской агробиологии». Лысенко и его приверженцы получили одобрение Сталина, несмотря на попытки разоблачения лысенковцев Ю.А. Ждановым, в то время руководившим Отделом науки Управления пропаганды ЦК ВКП(б).

Сессия ВАСХНИЛ готовилась в обстановке строгой секретности, о ней не были уведомлены президент АН СССР С.И. Вавилов, академик-секретарь отделения биологии Л.А. Орбели, а также многие из членов ВАСХНИЛ – противников Лысенко. Вопреки практике избрания в ВАСХНИЛ, Лысенко подписал у Сталина документ об утверждении академиками группы своих сторонников, и 15 июля 1948 г. Совмин СССР постановил ввести в состав ВАСХНИЛ 35 новых действительных членов. 28 июля «Правда» опубликовала список новых академиков и сообщила, что «очередная июльская сессия, посвященная обсуждению доклада академика Т.Д. Лысенко на тему «О положении в советской биологической науке», состоится в конце июля с.г. в гор. Москве». К 23 июля Лысенко и его помощниками был подготовлен проект доклада и отправлен Сталину. В первоначальном тексте широко использовались термины «буржуазная генетика», «антимарксистская биология» и т.п., утверждалось, что буржуазная наука и диалектико-материалистическая биология «столкнулись в непримиримой борьбе». Один из разделов назывался «Основы буржуазной биологии ложны». Однако в ходе правки Сталиным противопоставление «буржуазная наука – диалектико-материалистическая биология» была заменена на противопоставление: «реакционная (идеалистическая)и прогрессивная (материалистическая) наука», а раздел «Основы буржуазной биологии ложны» вычеркнут вследствие неприятия Сталиным положения о существовании «классовых наук»{463}.

27 июля Лысенко был принят Сталиным, присутствовали также Берия, Маленков, Микоян, Булганин, Каганович{464}.

Сессия ВАСХНИЛ проходила с 31 июля по 7 августа 1948 г. В своем печально знаменитом докладе Лысенко подчеркивал роль внешней среды, призывал к большей практической направленности селекционной работы, критиковал «морганистов» за увлечение фундаментальными исследованиями на мушках-дрозофилах, говорил о своей верности мичуринскому учению. Он дал понять аудитории, что Сталин прочитал и одобрил его доклад.

В качестве основных лиц, против которых были направлены выступления Лысенко и его сторонников, выбраны академик АН СССР И.И. Шмальгаузен{465}, чл.-корр. АН СССР Н.П. Дубинин{466} и академик АН БССР А.Р. Жебрак{467}.

Сессия ВАСХНИЛ завершилась полным разгромом генетики. И.А. Раппопорт, резко выступавший в защиту генетики на заседаниях, был единственным, кто отказался принять решения сессии (в 1949 г. он был исключен из партии). Материалы сессии ежедневно освещались в газетах и в соответствующей обработке изучались на политзанятиях.

24–26 августа 1948 г. состоялось расширенное заседание Президиума АН СССР о «состоянии и задачах биологической науки в институтах и учреждениях Академии наук СССР». Президиум безоговорочно поддержал решения сессии ВАСХНИЛ и постановил закрыть ряд лабораторий, объявленных очагами «реакционного морганизма». Были уволены научные противники Т.Д. Лысенко, независимо от того, были ли они генетиками, физиологами, почвоведами или медиками. Изымались и уничтожались статьи, монографии и учебники, основанные на принципах генетики и т.п. Особенно тяжелые последствия имел запрет медицинских исследований наследственных заболеваний.

В передовой статье «Вестника Академии наук СССР» генетика характеризовалась как оторванная от жизни «вейсманическая лженаука». В статье, в частности, говорилось, что «лаборатория Н.П. Дубинина сделалась центром притяжения воинствующих реакционеров в биологии…» Лабораторию закрыли, а Дубинин занялся орнитологией.

23 августа 1948 г. вышел приказ Министерства высшего образования СССР «О состоянии преподавания биологических дисциплин в университетах и о мерах по укреплению биологических факультетов квалифицированными кадрами биологов-мичуринцев». Во исполнение этого приказа были уволены многие известные ученые.

Так, в 1948 г. был уволен из МГУ И.И. Шмальгаузен, организатор и руководитель кафедры дарвинизма; лишился должности профессора кафедры генетики Воронежского университета Н.П. Дубинин, из Горьковского университета уволен С.С. Четвериков{468}.

Особое внимание правительство обращало на подготовку новых «мичуринских» кадров биологов в Московском и Ленинградском университетах. В МГУ был объявлен дополнительный набор студентов на биологический факультет, проведена радикальная «чистка» его преподавательского состава. Были уволены не только генетики, но и другие сотрудники биофака. Освободившиеся места заняли сторонники Лысенко. В частности курс «Основы дарвинизма» в Московском (и Ленинградском) университете читал главный идеолог лысенковской агробиологии И.И. Презент{469}.

Отметим, что ректор МГУ в 1948–1951 гг., академик А.Н. Несмеянов{470} не выступал против увольнений преподавателей. Не без его согласия под влиянием «биологов-мичуринцев» биологический факультет был преобразован в биолого-почвенный (1948 г.), началось строительство агробиологической станции и т.п.

Иная обстановка была в Ленинградском университете: за 1948–1952 гг. в нем сменилось несколько ректоров, и все они противостояли увольнениям преподавателей.

В 1948–1949 гг. ректором ЛГУ был профессор Н.А. Домнин{471}. Он категорически отказался подписывать приказ об увольнении преподавателей и сотрудников биологического факультета, не разделявших «теорию» Лысенко, а также в ходе «борьбы с космополитизмом» возражал против необоснованных нападок на преподавателей филологического факультета. Апогеем травли Ленинградского университета и его ректора стало выступление Г.М. Маленкова на пленуме Ленинградского обкома ВКП(б). В декабре 1949 г. Домнин был вынужден уйти с поста ректора.

В январе–апреле 1950 г. обязанности ректора ЛГУ исполнял заведующий кафедрой археологии М.И. Артамонов. На посту ректора он проявил себя как талантливый ученый и организатор науки, но на все предложения утвердить его в должности ректора отвечал отказом (видимо, не желая выполнять распоряжения об увольнениях сотрудников биофака). В 1949–1951 гг. Артамонов возглавлял беспрецедентную по размаху Волго-Донскую экспедицию ИИМК АН СССР, обследовавшую район Саркела, которому предстояло уйти на дно Цимлянского водохранилища. В августе 1951 г. Артамонов правительственной телеграммой был вызван в Ленинград, чтобы возглавить Эрмитаж (об этом мы писали ранее).

В 1950–1952 гг. ректором ЛГУ был А.А. Ильюшин{472}. В период его ректорства обстановка в университете была очень тяжелой: в 1950 г. был расстрелян предшественник Ильюшина на этом посту – А.А. Вознесенский{473}, продолжались гонения на преподавателей биологического факультета, инспирированные И.И. Презентом. Ильюшин предложил Презенту оформить план его научной работы на будущий, 1951 год, и через год тот был вынужден подать заявление об уходе по собственному желанию (иначе ему предстояло разбирательство, как не выполнившему план научной работы). По свидетельству одного из учеников Ильюшина после этого на биофаке на место портрета Дарвина повесили портрет Ильюшина. Когда на философском факультете группа молодых сотрудников обвинила руководство в троцкизме, Ильюшин организовал дискуссию с приглашением секретаря горкома партии. Обвинения были сняты, поскольку обвинители, плохо разбиравшиеся в троцкизме, в своих выступлениях повторили некоторые тезисы Троцкого.

В 1950–1951 гг. в Москве состоялась организованная Отделом науки ЦК ВКП(б) так называемая «Павловская сессия» – совместная сессия Академии наук СССР и Академии медицинских наук СССР (28 июня – 4 июля 1950 г.) и объединенное заседание расширенного Президиума АМН и Пленума правления Всесоюзного общества невропатологов и психиатров (11–15 октября 1951 г.). Все эти мероприятия были идеологическим продолжением сессии ВАСХНИЛ 1948 г. и еще одним проявлением сталинской политики научной и культурной изоляции страны и установлением тотального идеологического контроля над научными исследованиями.

Совместная сессия Академии наук и Академии медицинских наук открылась выступлениями президента АН СССР С.И. Вавилова и вице-президента АМН И.П. Разенкова. Основные доклады были сделаны К.М. Быковым («Развитие идей И.П. Павлова (задачи и перспективы)») и А.Г. Ивановым-Смоленским («Пути развития идей И.П. Павлова в области патфизиологии высшей нервной деятельности»).

Главным объектом шельмования и поношения стал выдающийся ученый, академик АН СССР и АМН СССР Л.А. Орбели{474}. Так, основным содержанием доклада академика К.М. Быкова была разгромная критика, направленная на Л.А. Орбели, его учеников и последователей.

После объединенной сессии АН и АМН СССР академик Орбели был освобожден от всех руководящих постов, кроме должности заведующего физиологической лабораторией Естественно-научного института им. П.Ф. Лесгафта. По решению Президиума АН СССР в октябре 1950 г. академику Орбели была оставлена для работы небольшая группа сотрудников, в январе 1956 г. послужившая базой для создания Института эволюционной физиологии им. И.М. Сеченова. Директором нового института был назначен Л.А. Орбели и руководил им до самой кончины в 1958 г.

Другим объектом нападок стал ученик Павлова, выдающийся ученый и врач П.К. Анохин{475}. В частности, профессор Э.А. Асратян (тоже ученик Павлова), возмущался тем, что «когда ученик Павлова Анохин под маской верности своему учителю систематически и неотступно стремится ревизовать его учение с гнилых позиций лженаучных идеалистических «теорий» реакционных буржуазных ученых, – это по меньшей мере возмутительно…» (цит. по [157]). В результате Анохин был отстранен от работы в Институте физиологии и направлен в Рязань, где до 1952 г. был профессором кафедры физиологии в медицинском институте, а Асратян стал директором Института высшей нервной деятельности и нейрофизиологии АН СССР и профессором кафедры физиологии 2-го Московского мединститута.

Демагогической критике подверглись академики И.С. Бериташвили, А.Д. Сперанский и другие известные ученые, обвиненные в попрании учения Павлова, идеализме, антипатриотизме и т.п.

Особенно подлый удар в докладе К.М. Быкова был нанесен по Л.С. Штерн{476}. Ответить она не могла, так как находилась в особо строгой «режимной» тюрьме по «делу Еврейского антифашистского комитета» («Дело ЕАК»).

Одним из немногих участников сессии, осмелившихся дать отпор безграмотным выступлениям «ревнителей павловского учения» был Н.А. Рожанский (1884–1957) – профессор и заведующий кафедрой физиологии Ростовского мединститута, академик АМН СССР. Вернувшись в Ростов, Рожанский счел своим гражданским, научным и человеческим долгом сделать все возможное, чтобы остановить разрушение отечественной физиологии: он написал письмо Сталину о судьбах советской физиологии в связи с решениями сессии. После этого начались преследования Рожанского: регулярная «проработка» на заседаниях Ученого совета института, поношения в местной партийной газете «Молот» и т.п. Через некоторое время он написал письмо зав. отделом науки ЦК ВКП(б) Ю.А. Жданову (сыну А.А. Жданова), реакция последовала незамедлительно – Рожанский был уволен. С большим трудом он нашел работу в Педиатрическом институте. В 1954 г. Николай Аполлинарьевич Рожанский был восстановлен в прежних должностях. [Читать подробнее]

Второй этап «Павловской сессии» проходил с 11 по 15 октября 1951 г. в форме объединенного заседания расширенного Президиума АМН и Пленума правления Всесоюзного общества невропатологов и психиатров. С программным докладом «Состояние психиатрии и ее задачи в свете учения И.П. Павлова» выступил директор Института судебной психиатрии А.В. Снежневский. Содержание доклада сводилось к обвинениям в отклонении от учения Павлова известных психиатров М.О. Гуревича{477}, А.С. Шмарьяна{478}, Р.Я. Голант{479} и др. Вслед за Снежневским вице-президент АМН Н.Н. Жуков-Вережников обвинил их в том, что они «неустанно припадают к грязному источнику американской лженауки».

В ответных выступлениях обвиняемые признавали свою вину, отрекались от своих научных идей, обещали исправиться и т.п. Несмотря на это, в заключительном слове Снежневский заявил, что они «не разоружились и продолжают оставаться на старых антипавловских позициях», тем самым нанося «тяжелый ущерб советской научной и практической психиатрии»{480}. По результатом второго этапа «Павловской сессии» Гуревич, Шмарьян, Голант и другие «неразоружившиеся антипавловцы» были уволены и лишились возможности заниматься исследованиями и преподаванием.

В конце 1940-х гг. началась кампания идеологического вмешательства в химию и физику, призванная «очистить советскую науку от буржуазных идеалистических теорий и рабского преклонения перед буржуазными научными авторитетами»{481}.

В физике борьба с «космополитами» началась с того, что реакционными и идеалистическими были признаны отмеченные Нобелевскими премиями теория относительности, интерпретация квантовой механики и другие научные достижения.

Попытка повторить сессию ВАСХНИЛ в физике (на этот раз против приверженцев квантовой теории и теории относительности) была предпринята на последовавшем в начале 1949 г. Всесоюзном совещании физиков. Во многих выступлениях «борьба с физическим идеализмом» превращалась в «борьбу с космополитизмом и безродными космополитами».

Известный «борец с космополитизмом» В.Ф. Ноздрев, чье выступление было одобрено оргкомитетом Совещания, потребовал «освобождения редакций физических журналов и издательств, комиссий по Сталинским премиям, экспертной комиссии и т.д. от физиков-космополитов, наносящих огромный вред делу развития физической науки в нашей стране».

24 мая 1949 г. по итогам Совещания Ученый совет Физического института АН СССР провел специальное заседание «О космополитических ошибках сотрудников ФИАН». Во вступительном слове директор института академик С.И. Вавилов сказал: «Всем известно, что за последние месяцы по всей нашей стране, во всех научных учреждениях, высших учебных заведениях прошли оживленные обсуждения различных значительных ошибок, допущенных в работе в самых разных областях, начиная с литературы, искусства, театральной критики и кончая наукой и техникой». Он объяснял, что космополитизм в науке выражается в «прямом презрении к собственной науке, к собственным достижениям». Космополиты считают, что «наша наука даже не второго, а третьего или четвертого сорта…», предпочитают публиковать свои статьи в зарубежных журналах, а в обзорах цитируют преимущественно иностранную литературу.

Вавилов признал, что «космополитические ошибки» совершают и сотрудники ФИАНа, и добавил: «Я назову эти имена, потому что о них, вероятно, речь будет в дальнейшем. Речь идет о С.Э. Хайкине, С.М. Рытове, Я.Л. Альперте и В.Л. Гинзбурге». Затем Вавилов кратко охарактеризовал «космополитические ошибки» каждого из упомянутых им сотрудников и предоставил слово для доклада академику АН УССР А.К. Комару. Тот в основном повторил прозвучавшие в речи Вавилова обвинения четырех сотрудников, после чего выступили другие члены Совета. В результате обсуждения было принято постановление Ученого совета с осуждением четырех «космополитов». Им было предписано выступить в печати с разоблачением собственных ошибок{482}.

Впрочем, обвиненные ученые не были даже уволены с работы. В целом, сколько-нибудь значительных репрессий в отношении физиков не последовало —по общепринятому мнению, из-за связи этой сферы с Атомным проектом. Говорили, что академик И.В. Курчатов предупредил Сталина о том, что вовлечение физиков в «философскую дискуссию» может сорвать график разработки водородной бомбы, и физиков оставили в покое [108, т. 2, с. 274]).