Прямо и наискосок

Осенью в группу обучающихся проникла. Следом Вовик поволокся, однако рохля из него так и выступал, кондового бизнесмена не получалось. Светлана брезгливое лицо строила – «не позорься». Отвык. Выправила лицо – оно лучше, когда меньше.

К Новому году еще происшествие. Стояла однажды Светлана в офисе. Минута выдалась бездельная, возила пальцем по стонущему стеклу. К входу в контору – на первом этаже располагалась фирма – подъехало такси. Выдвинулся из него безукоризненно и непривычно одетый мужчина. У Светланы палец остановился и брови шевельнулись. Когда же увидела, что это Румянцев, аж в лодыжке кольнуло. Встретила сидя за столом, взглядом прочным и суровым отчасти.

– Цветешь, прямо скажем, – поставила в известность.

– Как всякий одинокий мужчина, поглядываю на себя, – улыбнулся близко знакомый. Хотел, похоже, ответную любезность сказать и… воздержался. – Тут вот что (Румянцев потер подбородок, так нравился Светлане прежде этот жест), надо бы поговорить.

– Я вся внимание. – Жест Румянцева разогрел в Светлане несколько игривый тон.

– Давай где-нибудь посидим, разговор может сложиться непростым.

– Это я понимаю, это по-западному. В ресторан, да?

– Да.

За столиком Румянцев разговорился, докладывал о бытии. Не натужно, признаки рекламы отсутствовали. Обычное откровение, желание поболтать – ни на что иное это не смахивало, оттого переход к делу был неожидан.

– Приезжайте жить в Венгрию, – Румянцев улыбнулся, только этим и обозначил нелепость рекомендации.

Светлана опешила. Попросился было смешок, но осекся. Столь разнообразно здесь можно было реагировать, что множество и обернулось ничем. Смотрела на Румянцева. Глаза, уши, нос – все находилось на месте. Заставила себя улыбнуться.

– Жить?

– Да, там живут.

Светлана опустила глаза:

– А почему в Венгрию?

– Мне нужен Артем.

– Мило.

Румянцев заерзал на стуле, подышал.

– Тут такое дело. Мне страшно одиноко. Собственно, и не одиноко… Словом, я скучаю без Темыча.

– Возвращайся, что тут сложного?

– Нет, лучше вам туда приехать.

– Кому лучше?

– Вам, я же говорю. Лучше, поверь… Ну, и мне.

– Ты в курсе, что я замужем?

– Ехать нужно, разумеется, всей семьей.

– Даже так!

– Однозначно.

– Андрей, памятуя о твоей политической неприкосновенности, мне бы не хотелось характеризовать твое заявление.

– Выслушай, прошу. Понятно, что это выглядит довольно странно.

– Да, для эпитетов здесь есть простор.

– Подожди, ты, надеюсь, не считаешь меня идиотом. Ничего странного нет, обычное деловое предложение. Итак, относительно тебя. Я, естественно, интересовался. Впечатление такое, что фирма твоя надуманная. Рисовать ты сможешь и там. Муж. Нам нужен толковый парень. Я справлялся, Владимир подходит.

– Нда, тебе не позавидуешь. Такое громоздкое приложение к сыну.

– Напротив, очень удобное. Это тебе в пику. Ты все-таки дай мне поболтать. В принципе после нашего расставания мы говорим впервые. Попробуй посмотреть с этой точки зрения. Случается, что так проясняется хотя бы пережитое… Итак, речь идет о вашем переезде в Венгрию на срок, который выберете сами. Манки: деньги, впечатления, знакомство с западом в перспективном, активном плане. Препятствия. На мой взгляд, главным обычно является инерция психики, уклада. Об этом и намерен сейчас сказать.

Выпили, Румянцев закурил. Светлана жадно разглядывала его.

– Я размышлял как повести разговор и надумал поведать, что произошло со мной. Знаешь, замечательно помню вечную борьбу с собой – глупую, бессмысленную. Скажем, был безудержным вралем. Решил с этим сражаться, но не из принципиальных соображений, а из зависти. Изжил в себе лживость, наблюдая за одним сверстником. Он пользовался всесторонним уважением, был честен, и я решил, что берет этим. Словом, подсматривая за ровесниками, алкая дружбы и прочего, выращивал в себе чужие манеры, даже черты характера. Но кумиры, условия уходили. Менялись диоптрии. Помниться соорудил формулу порядочным быть выгодно. Уравнение на редкость скоро не выдержало испытания. Удовольствия помещал в фундамент – мимо. Решил, что музыка, призвание. Проехало. Семья, работа – ты знаешь. Взору представало нечто бесформенное. Так что же я с собой сделал? А вот что – приучился к власти обстоятельства. Все, что происходило на твоих глазах, было проявлением этого… Итог? Элементарный душевный кризис. Но речь не обо мне. Вернее, обо мне потому, что я из него вышел… Итак, о чем бишь я? Все о тех же обстоятельствах. Мы зачастую живем в условиях, которые созданы чуть не подглядыванием за соседом. Сооружаем штампы, подчиняемся контексту. Возможно, стоит что-то ломать? – Говорил, конечно, продуманно, но, видно, отсюда и лежало в тоне ненастоящее. Однако следующую фразу сказал голосом живым: – Ждешь чего-то, мечтаешь, ковыряешься, а прошло и очнешься – неужели этого?

– Красиво, – подождав, согласилась Светлана. – Я благодарна, раньше ты со мной так не говорил. Но напрашивается вопрос, ты что же, ищешь… э-э… прости, смысл жизни?

Румянцев усмехнулся.

– Смысл – степень способности интеллекта к обобщению. Жизнь – поступок, причем чужой, как говорил Петя, поэтому из нее выхода не имеешь. Я бы говорил о комфорте, и повторяю, речь не обо мне.

– Отчего ты думаешь, что я живу в дискомфорте?

Румянцев улыбнулся лукаво и развел руки:

– Я просто рассказал о себе.

Светлану всколыхнуло:

– Нет, ты не о себе рассказал, ты говорил проникновенные, но спорные весьма слова. И предложил вывод. Однако как он относится к тебе? Скажем, упомянул музыку. Было очевидно, это твое, однако ты совсем ушел от нее. А взамен что?

Румянцев хмыкнул. Помолчал. Полез в карман, достал дискету:

– Послушай на досуге. Запись домашняя, примитивная, но уже с инструментовкой.

Взяла, положила в сумочку. Некоторое время молчали, женщина хмурилась. Подняла голову, спросила:

– Где ты ее сделал?

– В Венгрии.

– Вез запись мне?

Румянцев замялся.

– Ну… в общем, да.

– Ты все еще любишь меня.

Это было из другой постановки. Из любительской, пошлой… Румянцев строго смотрел.

– Нет… А насчет того, что я сказал – зря сомневаешься. Я действительно стал другим.

«Тварь, гадина!» – орала на себя дома Света, остро, оглушительно вспоминая конец разговора. «Ты все еще любишь меня». Не спросила, утвердила. «Нет». Как спокойно, прочно. «Тварь, тварь!»

Вспомнила о дискете, поставила. Прослушала три песни и выключила: не шло, не до того было… Отчего-то задерживался Вовик. И прекрасно. Дотошно воспроизводила весь разговор, интонации, что-то в них содержалось тревожное. О Венгрии даже не задумалась, это, безусловно, чушь.

Когда заявился муж, долго смотрела в него и… ни слова не произнесла.

Румянцев появился еще раз, привел Артема, тот всю неделю жил у него, – о предложении не заикнулся. Отсюда, нет ли, но Светлане стало что называется не по себе. Будто находилась в сумрачной комнате, окно которой занавешено. За окном ясный, теплый полдень, но зажало механизм, не может девушка отворить жалюзи.

Снять напасть решила просто, поведала Вовику о предложении.

– Я знаю, – не смутился товарищ.

Светлана распахнула глаза:

– Не поняла!

– Румянцев сказал.

– Когда?

– В тот же день. После разговора с тобой, он ко мне приезжал.

– Не может быть! – вырвалось у Светланы.

– Что значит не может быть?

– Отчего же ты молчал? – Негодованию не нашлось предела.

– Тебя слушал, – с напором сказал мужчина.

Светлана умолкла, приходила в себя. Спросила:

– И что ты думаешь?

– О тебе? Разное.

– О Венгрии! – Раздражения не умеряла.

– С тобой хоть на край темноты.

Светлана отвернулась, щупала взглядом окно. Неподвижная маска лежала на лице. Не выдержала:

– Я серьезно.

– Это я – серьезно. Предложение заманчивое.

Света вперилась в мужа.

– Ты ненормальный?

Вовик сыграл желваками.

– А я сейчас и проверю. Отчего ты молчала столь долго?

Света обмякла.

– Не знаю. – Ожила. – Неужели непонятно? Я не собираюсь никуда ехать.

– Да? Выходит, не только ненормальный, но и дурак. Не сообразил спросить, можно ли ехать одному.

На другой день выяснилось, супруг отнюдь не гримасничал. Разговор возобновился, и он вполне серьезно объявил о готовности согласиться. Светлана осерчала и решительно отказалась обсуждать вопрос впредь.

– Собственно, почему? – проявил любопытство Вовик.

– По кочану, – разъяснила позицию Светлана.

***

Прошло месяца четыре. Устав от зимы, захирел, полинял снег. Ветер, обуянный анархией межсезонья, рвал бесноватые облака, все настойчивее врывалось в эту склоку солнце. На восьмое марта Вовик подарил Светлане ракетку «Пантера» («Вы у нас тигрица, бесспорно, но тут промашка, иностранцы не доработали») и к концу месяца на день рождения получил новый кожан. «Однако». Там и грач крякнул.

Светлана хорошо порисовала. Давно чаяла попробовать новую технику и, во всяком случае, поняла, ничего страшного здесь нет. Села осваивать входящий в жизнь все стремительней компьютерный дизайн. Сильно захворал Артем, воспаление легких. Положили в какую-то дерганную больницу (врачи, персонал – отдельные; лица у них каменные – понервничать Светлане позволили). С неделю попеременно с Юлией дежурили, кризис погасили. Надо отметить, Вовик волновался мощно, всяческое тепло Светлане устраивал. «Чужой, положено», – думала гражданка. Но было приятно.

Вообще, после эпизода с Румянцевым Светлана обнаружила на супруге свой взгляд. «Любопытный мужчина, право. С атрибутикой!» В них было что-то общее, оба не могли находиться в сидячей позе. Но если первого влекла неосознанная идея, то у Вовика именно неугомонность составляла натуру. Румянцев был с позвоночником, Вовик легче, пружинист, не так самолюбив и тем крут. Не раз наблюдала Светлана, как просто входит он в происшествие.

Что она для Вовика, случай? Поражало, что не солгал, сразу обусловил характер взаимности. Светлана сперва не верила, думала играет. Ошиблась. Вот и теперь не виляет, подлец. Впрочем, как раз играет, но в игру, к которой женщина не привыкла.

– Почем жизнь? – спрашивала наша радость.

– Поневоле в раздолье, в закутке с размахом, – отвечал.

Однажды Вовик привел в одну семью. Там принято было музицировать на фортепьяно. Получилось в настроение, звуки ложились точно, впопад, один к одному. Хорошо. На мужа глянула, удивилась – тот музыку чувствовал… Еще парень любил зубные щетки, халаты, принадлежности. Его привлекала наклейка, бытовая изощренность, внешняя сторона. Светлане это нравилось.

Елена съездила в Москву по делам. Светлана поспешила принимать отчет.

– Ирка вся из себя. Кухня заморская, стол мраморный. Там приобрели. Остальное отсюда везли. В Лужниках живут… Квартира, скажу я, не хоромы, тут шире была. Но… Москва.

– Что Иван?

– Рукой не потрогать. Три минуты из приличия посидел, к рюмочке не прикоснулся. Правда, на машине покатал. Ты таких не видела, корабль космический, вся лампочками мигает.

– А Ирка?

– Тоже фифа. Все долларами разговаривает. Я говорю – рубль, она – кто такой, не знакома.

То, се. Светлана, глядишь, рыбачить пустилась:

– Ширяев?

– При Иване.

– Ну – ну же?

– Не видела. Ирка говорит, неважно живут, гулять начал… – вскинула на подругу глаза. – Помнит тебя.

– Откуда сведения? – всполошилась Светлана.

– Знаю.

– Может, и мне в Москву съездить? – хихикнула дама.

Подруга совместной смешок и слово:

– А чего нет. – Тут же взгляд подозрительный. – Как у вас с Вовиком?

– Нормально.

И вправду Ширяев мерещиться пошел. Понятно, что без умысла, но факт не отменишь.

Такая вещь, выиграла Светлана толику денежную. Шла мимо будки, та лотереями всякими обнесена. «Ну врут же», – подумала и билет купила. И на. Куш невелик, но хозяйка деньги выдавать не стала, езжай, говорит, туда и туда. Светлана не поехала, чтоб окончательно не поверить, но про любовь в связи с удачей вспомнила.

Весна исходила грязью и докучливым сырым ветром. Расчехлился народ, поновел, забеспокоился. Трава съедала ржавчину, наполняла глаз. Вновь тронулись ковырять вечную яму против подъезда мужики в заскорузлых робах. На заборах соскребли отрепья старых объявлений. Повеселели дома.

Лариска совершила аборт. Неудачно, с кровью, долгим лежанием в больнице. Светлана по опущенным маминым ресницам, по папе, молчаливому и недоброму, поняла, дело не пустое. Змей мельтешил, вздыхал.

– Что-то у них не ладится, – откликнулась на допросе мама.

– Не могу от него, ненавижу, – объяснила, оклемавшись, сестра.

Светлана физиономию скорчила.

– Изменил, – призналась Лора.

– Этот пенек? – обомлела Светлана.

И отпрянула оплеснутая диким взглядом самки.

Но вот психика, представилось Светлане, что рожает. От недоразумения даже посмеялась. Только смеялась недолго…

Ленка давно копала: «Рожать собираетесь?» Случалось на пьянках слышать от приятелей Вовика тосты в тему. В начале лета почувствовала себя беременной. Здесь приключения и пошли, задерживаться с сообщением не стала.

– И? – поднял голову полную взгляда Вовик.

– Я о том же.

Вовик захихикал и, подчеркивая шутку, приобнял жену:

– Обычно принято спрашивать, чей ребенок.

– Я обычно отвечаю – ваш.

– И то вперед.

Жена вызывающе смотрела на мужа.

– Ну, рожать что ли? – В тоне Вовика брезжило отторжение. Светлана наполнилась задором.

Поутру Вовик встал вместе с ней (обычно поднимался позже, Светлана обустраивала сына, завтрак, себя). Невпопад толкался в ванной, бормотал, шатаясь по комнатам – «носки, носки… нда, носочки». Завтракал вместе с Артемом, глядел в него задумчиво.

– А день будет, – говорил.

– Ты со мной? – осведомился как обычно. Светлана часто ездила одна, трамваем, ей нравилось разглядывать прохожих.

– Я пошел? – спросил через пять минут.

Светлана беззвучно смеялась.

Вечером за ужином – Артем, быстро закончив, убежал смотреть мультик – Вовик тронул:

– Ты хоть помнишь, мы трезвые были?

Светлана подперла рукой голову, внимание изобразила:

– Ну, продолжай.

Супруг посопел.

– Не время.

Было жутко любопытно смотреть на него. Вовик начал ныть о делах.

– Ситуация не ахти. Я ищу, но пока с авантажем плохо.

– Я забыла, мы о чем вообще беседуем? – сбила наконец Светлана.

– Ты видишь, сколь я не сосредоточен? Представь, ты пойдешь рожать, полная неразбериха.

– От меня-то какой прок? Вспомни, прошлым летом я почти ничего домой не несла.

Товарищ горячился:

– Ты не понимаешь. На твоем реноме я уже кое-что сделал.

Препирались еще и загадочно получилось. Ужин закончился и доходил разговор не за столом: Светлана посуду мыла, Вовик по кухне слонялся. С последними фразами зажигалкой чиркнул, сигаретой пыхнул и пошел в ванную. Светлана стояла у окна, глядела во двор. Вдруг сзади раздался голос мужа – он не мог выкурить сигарету так быстро.

– Насчет Венгрии предложение огромное. Перспектива страшенная.

Светлана развернулась.

– Только через твой труп!

Дальше вовсе невразумительное пошло, Вовик в категорию ударился: «Не будешь рожать». Ноздри Светланы вспухли… Хорошо пожили: парень перебирал методы, наша прелесть всякого его посмотрела. Воздадим справедливости, случался красив. За собой не наблюдала. И зря, что-то выперло. Но обнаружилось это поздно.

Так было дело. Супругу гражданин уговорил, розы принес чудовищной красоты, шампанское: «Позиция номер сто двадцать восемь».

– Тут я пас, – развела Светлана руки. – Не то что рожать не стану, из детдома никого не возьму.

Ночью поглаживала руку мужа:

– А ты мразь, земноводное. Уползаешь всякий раз.

– Это ли мразь, – сокрушался Вовик. – Но не в тюрьму же теперь идти.

Больше разговоров не заводили, собралась Светлана на чистку.

В день пресечения пришел домой Вовик в обычное время, но с губой обвислой, виноватой. Взгляды, тон, все как положено. В руке нес сверток.

– Вот, красного вина припер. Вроде после потери крови хорошо.

– Убийство обмыть, – поправила женщина.

Вовик выдохнул, сделал отчаянное лицо. Светлана напористо забрала бутылку.

– К месту принес. Будущего малыша обмоем.

Вскинулся пружинистый взгляд.

– Ты о чем?

Светлана задиристо, почти зло кинула:

– Чего тут непонятного.

С час Вовик изображал страдание. За ужином все-таки бутылку выдули. В тишине. Нарочитой. Через неделю он вел себя так, будто не было разговоров последнего месяца. В средине июля выпал сумасшедший град и решили в августе сгонять на море.

Прошлое посещение моря получилось тусклым, незаметным, теперь совсем иначе. Артем открывшейся воде чуть из иллюминатора не вылез, Светлана пыталась угомонить, сама видом увлеклась и заболела игривостью. Ладно прилипла жара, ядреное небо хорошо устроилось в мироздании.

Приехали в Геленджик, его знал Вовик, поместились у бабы Вари, ветхой на вид, но живой на деле старушенции. Притулила в летнюю постройку, призрачную, зато отдельную. «Бери, что хочешь, делай, что душе идет. Вижу, люди верные».

На другой же день угодили в пирушку – баба Варя родилась. Пришли два сына с невестками. Пожилые. Один рыбак, другой таксист. Оба умеренно вульгарноватые, оба заигрывающие, простые. Посидели хорошо. Потчевали сокровенными яствами… Почувствовала себя уверенно, хозяйски, странное дело, будущее дитя обременило Светлану надежностью. Муж стал необыкновенно ласков – и прежде умел быть рядом, но теперь его тащило.

Эпизод занимательный. Заехали приятели Вовика, трое парней, что курсировали по побережью на пышной машине. Двое суток угарно пили (Артем с бабой Варей обходился, взаимность у них). Один пригожий Свету поволновал. Взгляды, пятое-десятое. На вторую ночь после ресторана купаться полезли. Две девицы еще местные – гам, шум. В воде пригожий прикасаться начал – Вовик на берегу, своя жизнь – в губы целует, лазает рукой. Светлана не обижала, пущай трогает. И такой дикий от вина, воздуха, воды позыв набежал, так мужика захотелось, что едва не согрешила. Только дело уж приблизилось, увидела в себе Вовиного ребенка. Омерзительной, чужой себя почувствовала, возненавидела плоть, похоть – парня оттолкнула, до крови поцарапав.

Уцепилась на берегу за мужа, повела домой, успокоиться не могла. А когда отошли, иной ракурс – в пространства ударилась смотреть. Хорошо безобразно: кляксы деревьев, бриз по лицу бродит, небо далекое и пустое, звезды растерянные, иглами отороченные – столь высокий натурализм, что тело лишнее и нота в душе играет.

Или вот. На пляже Светлана разденется и смотрит. Мал живот – обидно.

***

Снег осенью лег рано, сухой выпал и мелкий. Народ его топтал усердно – дворник оплошал, за лето обленившись – и шар земной оледенил. На трамвае Светлана ездить перестала.

Начали с мужем препираться. Светлана к свежему воздуху привыкла, Вовик открытой форточки боялся.

– Я в положении, – доказывала Светлана.

– Именно, а там вирус.

И ведь гнул свое. При этом ласточка, говорил, киса, прочая фауна. Стебельком обзывал, ерничал.

К зиме подъехал Румянцев. Открыл Артем, прибежал в заднюю комнату. «Папа!» Светлану покоробило. Очень захотелось не показать живот, через миг – напротив. Вышла демонстративно, даже прическу не поправила.

Артема Румянцев должен был привезти в воскресенье, и Вовик весь день ходил нахохлившись. Когда пришли, супруг душевно пригласил Андрея пройти. Сидели дольше первого раза, гость разоткровенничался. Пошли разговоры Светлане непонятные, Вовик слюной истекал. Румянцев:

– Крупные взятки давать можно, но нельзя. Потому что власть почувствуют. Мелкая взятка – условие работы.

Говорил вещи тревожные:

– Европейский рынок цивильный и русскую мафию любит. Она надежней. Мафия к порядку стремится, государство к проценту…

Проходила беременность против первой очень нормально. Родилась девочка, Лиза. Сперва Вовик терпел, а затем пустился Лизу обожать. Только и занимался, что ковырялся в дитятке да пеленал. Пошла обычная кутерьма, бабушки, хлопоты. Не дожив полгода, Лиза скончалась – зарылась неудачно в одеяло во сне и задохнулась.

Вовик горевал сильней и дольше Светланы. У нее основная боль уж через несколько дней унялась, почти перестала рыдать. В одиночестве, впрочем, поплетутся слезы, но без умысла. Однажды в зеркало на себя глянула – постарела. Плакать прекратила… Непонятно, снились добрые, долгие сны. А вот просыпаться оказалось гадко, страх первым поступал в оживающее сознание. Но уходил быстро.

Вообще, те дни скоро забылись, будто из жизни выпали. Лишь одно воспоминание подчас тревожило женщину. На девятый день ночью Светлана с Вовиком окунулись друг в друга и до изнеможения занимались сексом. В какой-то момент – Светлана находилась что называется в позе собаки – Вовик зарыдал протяжно, от души (жгли спину женщины кипящие слезы), но занятия не прекращал. Возникла у него сильнейшая эрекция и Светлана вошла в буквально конвульсии. Аналогичного оргазма вроде бы не испытывала.

Помимо, похорошела. Правда, нажила складочки от носа, но они вполне шли. Еще лоб стал морщиться резче при гримасах… Через полгода произнесла мужу такую фразу (не к месту вовсе, вдруг изо рта вывалилось):

– Ты не хотел ребенка и… произошло.

Он сжался, опустил голову, видно было сколь лютая ненависть наполнила. Сразу стало жаль. «Прости», – сказала, охватила руками мужа и вжалась головой куда-то в живот.

Уныло топталась осень. Вовик переменился, стал печальным, открылось нечто окончательно мужское и добротное. И раньше ему доводилось ездить в командировки, а тут принялась Светлана без него скучать… Периодически навещала Владимира Ильича. Раз накушалась у него до непотребства, до блевотины.

Замыслила Светлана побаловаться ремонтом. Муж ныл: «Давно ли грязь разводили, и без того все лоснится», – но девушка встала колом. И когда ремонт сделали, пошли события, Вовик крупно влип.

***

Встретил как-то Вован на улице старого знакомца. По непринужденности натуры разговорились, треснули под погоду, и встрял парень в оказию. Знакомец, назовем Слава, имел в близком заграничье дядю, директора мясокомбината. Шлепал дядя тушенку по неприхотливым ценам, и племянник по родственности руки теплил. От широты души и наваристости предприятия и Вовика подхарчить пообещал – давай наличность. Пообщался Вовик с напарником, этого величали Игорь, и рискнули они на многие деньги. Через месяц принес Слава сто процентов прибыли – время было двадцатипроцентной инфляции, прибыль месячная в пятьдесят процентов там и сям произносилась – Вовик заболел. «Какую сумму теперь возьмешь?» – спрашивал. «Хоть этакую», – отвечал Слава.

Ухнули ребята все обратно и снова прибыль. Словом, много об этом историй говорено, да потому и много, что сидит в человеке черт.

Происходило так.

– Еще раз делаем, – говорит напарник Игорь, – потом половину вынимаем. Остальное дальше крутим.

– Нет, – возражает Вовик, – хочу своими очами на Клондайк взглянуть.

Едет человек со Славой обозреть предприятие. Обратно с квадратными глазами вернулся. «Дело верное, золотое дно». И вбухивают все что можно и нельзя. Сейчас и выписывается мерзкая рожа российской действительности. Банк, через который оформляла Славина фирма все операции, лопает по причине стяжательства коварной банкирши. Вячеслав уходит на сумму зелую. Другой банк, обеспечивающий кредит, забирает у него в счет долга квартиру и машину крутой марки. Жена с дитем от Славы уходят по причине женственности. Товарищ наглухо запивает, оставляя нашим бедолагам расписку на мощную сумму и гиблые перспективы. Кручина. А сатана рядом.

– Что делать? – задает напарник сакраментальный российский вопрос.

– Шаги, – отвечает Вовик, и они едут к тушеночному дяде показать расписку.

Пожалуйста, говорит дядя, занимайтесь. Чем могу, помогу.

Нужны деньги. Туда, сюда, ноу ит из нот. Продали машины. Мало. «Закладываем квартиру», – говорит Игорь, шире очков выпучив глаза… И вот весело. «Чью», – с вопросительной интонацией произносит Вовик. «Давай монетку кинем», – на последнем раже отвечает напарник… Помнится, в небе находилось солнце, шальной протуберанец, оторвавшись от мамы, прибежал и опалил Вову задором и беспамятством. В обиженную форточку гудел воробей. «Давай», – разлепил губы Вовик.

Не сразу узнала Света, что живет в заложенной квартире. («Еще ремонт, дура, сделала») А пока мальчики едут в Эльдорадо. Но премьер-министр не дремлет. Как только соколы переступают границу и закупают партию, он срочно вводит нечеловеческий акциз. Денег на него нет. Игорь бежит в Россию за подспорьем. А счетчик щелкает.

Другими словами, не только навар не получили, но в дефицит еще больший вошли. Было предпринято несколько акций, которые только усугубили положение. В конце концов приехали молодчики, один сунул Вове в мурло совершенно непрезентабельное дуло пистолета, другой шабаркнул грязным кулаком в ухо. После дебатов Вовик отдал расписку Славы, сумма в которой прилично превышала долг кредиторам. Счетчик, во всяком случае, остановили.