Чисто римское убийство

И все же, Плацидий, поддержанный одобрительным ворчанием стаи, не желал уняться. Он ворочался, пытаясь освободиться и брызгая слюной визгливо выкрикивал оскорбления.

Пожалуй, дело и правда могло бы дойти до рукоприкладства, если бы не заступничество одного из хозяйских рабов, столь же спасительное, сколь и унизительное. Невидимый до сих пор среди деревьев он вдруг шагнул к столу, склонился над Плацидием и прошептал ему что-то на ухо. Пары слов раба, чьи волосы были ухоженнее, и чья туника выглядела добротнее чем одежда, любого из тех, с кем Юний делил стол, было довольно, чтобы затушить пожар, так яростно бушевавший еще минуту назад.

Молодой человек, пунцовый от стыдливого гнева, сидел, не решаясь оторвать взгляд от стола, когда тот же самый раб, неслышно скользнул к нему и наглым, самодовольным тоном прошептал:

– Если господину угодно, время позднее… На улицах по ночам, говорят неспокойно.

Но самым, худшим, самым унизительным было то, что случилось потом. Когда Юний был уже на пороге к нему подскочил кто-то из домашних, из тех, кого не пустят прислуживать за хозяйским столом, и пробормотав нечто невнятное сунул в руки молодому человеку узелок. Уже выйдя на улицу Юний, заглянул внутрь. Несколько улиток, кусок пирога с потрохами, половина курицы и пара яблок. Еда, которой потчевали настоящих гостей. Дешевая подачка, которой расплатились за нанесенное ему оскорбление.

Юний мог бы швырнуть этот узелок хозяину дома в лицо, если бы ему позволили приблизиться к столу, за которым тот пировал. Он мог бы отхлестать этим узелком слугу, который передал ему сверток. Но что толку? В лучшем случае лукавый раб сожрет содержимое, радуясь нежданной удаче. А в худшем, в худшем его вышвырнут из дома, чтобы потом потешить гостей веселой историей о то, как молодой провинциал подрался с домашними рабами.

Все чаще Юний жалел о том, что в тот раз пошел на поводу у гордости и гнева. Конечно, он поступил правильно. Оскорбивший его негодяй получил по заслугам. Урон, который понесла его честь, требовал возмещения. Но все же… Если бы тогда он проявил больше сдержанности и смирения, может быть он бы добился большего. Может быть он добился бы хоть чего-нибудь.

*****

Будь проклят день, когда он решился довериться таким лживым и подлыми существами как гладиаторы. Как он мог быть столь беспечен, чтобы полагаться на того, кто по природе своей лишен и чести, и совести! На что он рассчитывал, надеясь, что такой человек способен сдержать обещание?

Меньше всего ему сейчас хотелось ворошить прошлое. Еще сегодня утром Корвин был твердо уверен, что похоронил эту глупую, позорную и опасную историю навсегда. А теперь она вернулась к нему. Как пресловутое кольцо Поликрата, от которого не избавиться, как ни старайся.

Ничего, в этот раз он будет умнее. Не будет доверяться чужим планам. Хочешь сделать что-то хорошо – сделай этой сам.

– Это нелепо. Что он себе вообразил? – Публий Сульпиций Корвин раздраженно швырнул табличку в секретаря. Тот неловко, обеими руками, поймал письмо.

– Написать вежливый отказ?

– Дурак. – Корвин скривил губы, сделал глубокий вдох, на миг скорбно прикрыл глаза и распорядился. – Напиши, что я буду рад принять его завтра в то время, которое он посчитает удобным. И пускай письмо отнесут теперь же.

Если секретарь и был удивлен полученным распоряжением, то у него хватило ума никак этого не показывать. Он, молча поклонился и вышел из спальни. Корвин с тоской посмотрел ему вслед. Почему-то ему никогда не везло с прислугой.

Глава 4

Префект и ланиста

Пугливый солнечный луч не удержался на ветке, потерялся в прозрачном утреннем воздухе, скользнул еще ниже и испуганно отпрянул, ожегшись о хищно изогнутое лезвие бритвы. Лезвие на миг запнулось, растерянно зависло, словно позабыв о своем предназначение. Но тут же опомнилось и сердито сверкнув, разбросало во все стороны осколки неосторожного луча. Почти с нежностью легло на ожидающую его шею и медленно проехало вверх по туго натянутой коже.

– Прости мою прямоту, господин, но твой друг не показался мне человеком глубокого ума, – произнес Иосиф.

Прямой и неподвижный будто каменное изваяние патрон сидел посреди сада в плетеном кресле без спинки. Орудуя попеременно ножницами и маленькой бритвой Марципор, приводил бороду хозяина в порядок. Худое, изможденное лицо слуги, со щеками, прорезанными двумя глубокими вертикальными морщинами, сморщилось, кончик языка то и дело мелькал между губами, а тонкие брови слились в одну линию у переносицы. Если Марципора в чем и можно было упрекнуть, так уж точно не отсутствии старательности.

– Лоллий склонен к поспешным выводам, – выдавил сквозь зубы Петроний, чье лицо, казалось, не менее напряженным чем у цирюльника.

В юности Марципор два или три года служил в пастухах. Именно это предопределило решение Иосифа, когда ему потребовалось найти для патрона цирюльника. В конце концов, тот кто в молодости остриг десятки овец в состоянии побрить одного всадника.

Конечно, иудею пришлось приложить немало усилий, чтобы защитить свой выбор. Но что ему оставалось делать? Ограниченный бюджет никак не позволял обзавестись профессиональным парикмахером. Пользоваться же услугами небрежных городских брадобреев, что стригли и брили клиентов прямо посреди улицы, нимало не смущаясь царящей вокруг толчеей, Петроний категорически не соглашался.

– Я заметил, господин, что ты оберегаешь своего друга от знания, которое может принести ему многие печали.

– Ни к чему загружать голову Лоллия лишними заботами. Его решимость довести дело до конца может и пошатнуться, когда он поймет, кого мы ищем, – проговорил всадник, когда Марципор на миг отвлекся, чтобы ополоснуть бритву.

– Найти виновного среди сотни невинных все равно что искать камень на пляже, среди мириады других камней, – с сомнением проговорил Иосиф.

Петроний не успел ответить, поскольку в этот момент, Марципор сообщил, что закончил. Он аккуратно промокнул лицо хозяина теплым полотенцем, потом вытащил из-за пояса небольшое бронзовое зеркало и поднес его к глазам патрона. Придирчиво изучив результаты Петроний с некоторой неохотой, кивнул. Марципор поклонился, выплеснул воду под ближайший куст, сложил в тазик принадлежности для бритья, свободной рукой подхватил складной столик и направился к дому.

– С таким энтузиазмом ты мог бы вдохновлять войска. На славную смерть в безнадежной битве во имя отчизны. – Теперь, когда с опасными процедурами было, покончено к Петронию вернулось обычное его язвительное благодушие. – Но мне, кажется, ты преувеличиваешь. Во-первых, в доме Лоллия не наберется и трех десятков слуг. А во-вторых, невозможно представить, что Аякс устроил это представление, чтобы произвести впечатление на повара или садовника.

– Гладиатору вовсе не стоило его устраивать, – Иосиф нахмурился. – Ведь говорят: кто нарушает установившийся порядок, подобен глупцу, что будит спящую змею. Добился он только того, что ему пришлось бежать из дома, живя в котором мог получить все что ему нужно.

– Значит ему ни к чему было оставаться в доме, – Петроний пожал плечами. – Чем Аякс мог пригрозить убийце, пока тело лежало в земле? Когда никто не знал ни об убитом, ни об убийстве? Завтра же о находке будет говорить весь Город, а послезавтра Аякс потребует от убийцы плату за свое молчание.

Что ж. Это казалось логичным предположением, из которого следовал вполне очевидный вывод.

– Если мотивом гладиатора был шантаж и, если убийство произошло в тот день, когда твой друг принимал гостей…, – начал Иосиф.

– Готов поставить свою бороду против твоей, что все так и есть, – перебил его всадник.

– Предпочту воздержаться от участия в этом споре. Мужчина без бороды подобен саду без деревьев. – Иосиф не дал сбить себя с толку. – В этом случае у нас остаются Корвин, Юний и Лоллий-старший.

Петроний вздохнул.

– Хотелось бы мне исключить последнего из нашего списка. Боюсь его виновность может разбить моему другу сердце.

– Убийце повезло, что ему подвернулось такое подходящее место, чтобы спрятать труп, – с сомнением проговорил управляющий.

– Я слышу в твоем голосе неуверенность и склонность к поспешным выводам, – с этими словами Петроний встал и направился к дому. Иосиф подхватил кресло и последовал за патроном. – Лоллий сказал мне, что показывал гостям дом и сад. Наверняка похвастался Вакхом, которого собирается установить. Так что и Корвин и этот молодой провинциал знали, что в саду есть подходящая яма.

У входа в дом Петроний на миг остановился и придержал дверь, пропуская вперед обремененного ношей вольноотпущенника. Немногочисленные слуги разбрелись уже по своим делам и атрий был пуст. Иосиф оставил кресло у входа, подошел к столику, стоящему возле бассейна, и аккуратно снял прикрывавшую его салфетку. Под ней обнаружились вареные яйца, мягкий сыр, маслины и хлеб, над которым взлетело облако прозрачного пара.

– Углубить яму, сбросить туда тело, засыпать его землей, а потом еще смыть грязь. Убийца каждую минуту рисковал, что его могут заметить, – произнес иудей.

– И это может означать только одно. Он не мог допустить, чтобы убитого опознали.

Петроний разломил хлеб и принялся за еду. Сегодня им доставили обычный хлеб из пшеничной муки. Кроме него Габинна выпекал пресные лепешки, хрустящий каппадокийский хлеб и соленый александрийский. А еще делал пироги и пиценские булочки. И пек воздушные парфянские булки, такие легкие, что они не тонули в воде. И, слава Господу, его пекарня располагалась в глубине квартала и была слишком маленькой, чтобы устроить в ней магазин. Иосиф сдал ему одну из принадлежащих дому лавок на четверть дешевле обычной цены в обмен на скидку за ежедневные поставки.

– В таком случае, нам нужно искать Аякса, – сказал Иосиф, присоединяясь к патрону. – Узнаем кем был убитый, проложим путь к убийце.

– Искать человека, который прячется в миллионном городе? – Петроний громко фыркнул. – Это не Иерусалим, где ты знал все закоулки, и даже не Александрия. Раньше Аякс умрет от старости, чем мы его отыщем. Мы не станем тратить время на бесполезные метания по Городу. У префекта для этого больше людей и возможностей. Надеюсь, Лоллий сумеет убедить Тавра в том, что разгуливающий на свободе разбойник опасен для спокойствия мирных горожан.

– А если нет?

– На этот случай у меня есть знакомый ланиста. Четыре года назад я оказал ему небольшую услугу и теперь собираюсь попросить об ответной любезности.

– Я мало знаю Рим, но я слышал, что проще отыскать снег в пустыне, чем совесть у ланисты.

– Из любого правила бывают исключения.

– Хотел бы на него посмотреть.

– Не в этот раз. Ты отправишься к Лоллию и займешься его домочадцами. Попробуешь узнать о связях Аякса вне дома, о том, к кому из гостей он выказывал особенный интерес. Гладиатор прожил там месяц. Какой-нибудь след должен был остаться.

Иосиф не разделял воодушевление всадника. В отличие от Петрония, вольноотпущенник был вполне доволен счастливой монотонностью жизни, в которую он погрузился со времени прибытия в Рим. К тому же Иосифу пока так и не удалось найти арендатора для второй лавки. Ему поступило уже несколько предложений, но управляющий не склонен был спешить. Ведь лучше потерять с честным человеком, чем найти с мошенником.

– Верно ли я понял, господин: твои слова о старой дружбе означают, что нам не приходится ожидать вознаграждения за свои труды? – поинтересовался управляющий.

– Боюсь, регулярные обеды – лучшее на что мы можем рассчитывать, – легкомысленно отозвался Петроний.

– Я так и думал, – Иосиф кивнул. – Хотел бы обратить твое внимание, что после того, как мы вернули долги твоему брату, состояние наших финансов начинает внушать опасения. А ведь нам понадобятся деньги, чтобы привести дом в порядок.

– Кстати, по поводу дома. – Петроний заметно оживился и это не стало для Иосифа сюрпризом. – Я боюсь, в ближайшее время мы оба будем слишком заняты, чтобы заниматься вопросами благоустройства. Ремонт придется отложить.

Кто бы сомневался. Вот она – истинная причина, по которой патрон столь охотно взялся за дело сулившее множество хлопот и полное отсутствие прибыли. Иосиф вздохнул.

– Как угодно, господин. Я отложу встречу с подрядчиком.

*****

За четыре года, проведенные на Востоке Петроний, успел уже отвыкнуть от многолюдства, бестолковости и суеты римских улиц. Среди восточных городов, в которых ему довелось побывать, ни Антиохия, ни даже Александрия не могли потягаться численностью населения с Римом. Но, выстроенная по единому плану, с пересекающимися под прямыми углами широкими улицами и просторными площадями, столица Египта, во всяком случае, в цивилизованной ее части, конечно, была устроена несравнимо разумнее, нежели Рим.

Долгое время наслаждавшийся заслуженным миром, Вечный Город в последние годы превратился в одну огромную стройку. Казалось, некая строительная лихорадка поразила все городские сословия. Ей положил начало сам божественный Цезарь28, который объявил, что, приняв Город кирпичным, хочет оставить его мраморным. Первыми жертвами этой болезни стали друзья Императора29 – Меценат и Агриппа. От них, распространяясь сверху вниз, лихорадка захватила сенаторов, всадников, богатых вольноотпущенников и даже алчных откупщиков.

Тот, кто ворочал миллионами, возводил термы и портики, разбивал сады и строил театры. Но и владелец жалкой лавчонки на Авентине30, харчевни на Субуре или мастерской на Таберноле, стремясь отличиться в глазах Цезаря и сограждан, жертвовал деньги на часовню, посвященную ларам родного квартала, фонтан либо скромную статуэтку на перекрестке. Великолепные храмы, роскошные общественные здания и новые частные дома как будто сами собой вырастали на месте пустырей, ветхих инсул и мусорных свалок. Вся эта огромная стройка требовала множества рабочих рук и поглощала невообразимые количества камня, дерева, черепицы, мрамора, известняка и прочих строительных материалов, которые везли в Рим со всей Италии.

Несмотря на ранние часы улицы уже были заполнены людьми. От Тибуртинских ворот, к центру города, где завершалась отделка нового Форума Августа, тянулись последние грузовые повозки, и двигался поток строительных рабочих. Тут и там у открытых таверн разжигались жаровни, разносчики загружали лотки дешевым съестным, а мелкие торговцы Субуры занимали стратегические посты у открытых дверей своих лавок.

В самом начале пути, выходя с улицы Пекарей на Субуранский взвоз Петроний чуть было не погиб, попав под внезапно выскочившую из-за угла груженую бревнами телегу. Отскочив в последний момент, он увидел, как одноглазый, неровно выбритый возница вместо того, чтобы придержать поводья, напротив, хлестнул лошадей, предоставляя пешеходам самим спасаться от гибели. После этого случая Петроний стал осторожнее и всякий раз, подходя к перекрестку, сбавлял шаг, оглядываясь по сторонам.

Пройдя Субуру, всадник свернул направо. Оставил позади многочисленные соблазны Священной улицы и, пройдя узким неудобным проходом между Капитолием и Квириналом, вышел на Широкую улицу. За храмом Нептуна свернул налево и оказался у небольшого холма, плоская вершина которого дала приют амфитеатру Статилия Тавра.

Будучи первым и единственным в Риме постоянным сооружением подобного рода, амфитеатр за четверть века своего существования оброс многочисленными сопутствующими фирмами и конторами. Одним из самых крупным и самых процветающих среди них было печально знаменитое предприятие ланисты Лентула Батиата31. И именно оно была конечной точкой маршрута Петрония.

*****

Выходя из дома, Лоллий Лонгин проклинал все на свете. Будь на то его воля, он бы предпочел провести это утро в тени своего сада в компании с кувшином ледяного фалерна. К сожалению, Петроний, Эбур и Статилий Тавр не оставили ему выбора. Наскоро перекусив, Лоллий с горестным выражением лица замотался в тогу и, в сопровождении двух кападокийцев, уже в третьем часу дня32 вышел на улицу, размышляя о том, сколь многим ему приходится жертвовать во имя торжества справедливости.

Единственным, хоть и сомнительным утешением мог служить тот факт, что префект жил неподалеку. С давних пор Статилий Тавр владел роскошным поместьем на Садовом холме. Некогда принадлежавшая великому Помпею, эта великолепная усадьба досталась Тавру по священному праву победителя. Однако, заняв высшую городскую должность, префект выстроил для себя еще одну резиденцию. Она расположилась в том месте, где суетливая Субура вливалась в респектабельный Аргиалет.

Благодаря удобству сообщения со всеми частями города и близости к главным очагам потенциальных волнений, это место идеально подходило для того, чтобы держать руку на пульсе городской жизни. Так что, прошло немного времени и официальная резиденция, над воротами которой висели окровавленные плети, превратилась для Тавра в место постоянного проживания.

Лоллий успел сделать всего несколько шагов, как калитка, ведущая во двор соседского дома, приоткрылась, и ему навстречу выскользнул крепкий, коренастый подросток лет четырнадцати.

– Господин! Не найдется ли у тебя немного времени?

– А… Здравствуй… Как поживаешь… юный Варий? – Лоллий остановился.

– Гай, меня зовут Гай, господин. Как и отца, – младший Варий поклонился.

За два года, что Варии жили в бывшей усадьбе дядюшки, Лоллий не часто сталкивался с младшим отпрыском этого семейства. Варий-младший произвел на него впечатление робкого, замкнутого ребенка, не смеющего и шага ступить без позволения крикливого, властного родителя.

– Мы, римляне, не слишком изобретательны по части имен, – глубокомысленно заметил Лоллий. – Создает некоторую путаницу, но зато, клянусь дочками Мнемозины, удобно для таких рассеянных людей как я. Однако, Гай Варий, если ты хочешь поговорить со мной, это лучше будет сделать в другой раз. Сейчас я немного спешу.

– Это из-за трупа, который откопали в твоем саду? – поинтересовался мальчик.

– Ты уже слышал? Поразительно как быстро расходятся новости в этом городе, населенном миллионом сплетников, – Лоллий сокрушенно вздохнул.

– Должно быть, ты уже нашел преступника?

– Не буду хвастать. – Прямо скажем, хвастать, собственно, было и нечем. – Гладиатору удалось сбежать, но можешь не сомневаться, мы с Петронием его отыщем.

– Так, убийца гладиатор?

– Да. Охранник из моей усадьбы. Мы подозреваем, что они с подельником задумали ограбить мой дом, но что-то не поделили. Пусть эта история послужит тебе уроком. Когда обзаведешься собственным домом, покупай рабов у проверенного торговца, а не нанимай незнакомых людей с улицы....

Громкий крик из-за забора соседской усадьбы, оборвал поучительную сентенцию на середине. При первых же звуках юный Гай Варий Сирпик, пробормотал невнятные извинения и попытался укрыться за калиткой. К сожалению, он опоздал. Навстречу мальчику, с воинственным видом выскочил крупный краснолицый мужчина в дорогой тоге.

– Прости отец, это я оставил калитку открытой. Не думал, что может случиться беда, пока я буду разговаривать с соседом, – поспешно сказал Варий-младший.

– С соседом. Вот как. – За два года Лоллий уяснил, что Гай Варий Сирпик-старший обыкновенно не стесняется в выражениях. – Прости Луций Лоллий, я расстроен неподобающим поведением своего сына и потому забыл о правилах вежливости, – Варий поклонился. Даже африканский зверь гиппопотам, сделал бы это изящнее.

– Твой сын не совершил ничего неподобающего, – примирительно сказал Луций Лоллий.

– Ты слишком добр. Я считаю, что мальчик не должен донимать взрослого человека глупой болтовней, – сурово отрезал Варий и, обратившись к сыну, строго добавил. – Ступай в дом Гай, мы с тобой поговорим позже.

Юный Варий вскинул подбородок, будто собираясь возразить отцу, но встретившись с ним взглядом, вмиг передумал, склонил голову и, ни говоря, ни слова, скрылся в усадьбе.

– Уверяю, я нисколько не сержусь на твоего сына, – вновь попытался вступиться за мальчика Лоллий.

Однако Варий в ответ лишь сдержано кивнул и важно проговорил:

– Пустое, суровость отца идет на пользу детям.

*****

Подобно всему предприятию Батиата большая часть его конторы была недоступна посторонним взглядам. Снаружи холма находились лишь три-четыре комнаты, в которых ланиста, а чаще всего его помощники, принимали случайных посетителей. Основные же помещения, с разветвленными мрачными коридорами, небольшой временной казармой, комнатами счетоводов, врачей и тренеров прятались глубоко внутри, как нора старого лиса прячется в глубине холма.

Личный кабинет ланисты располагался в самом конце длинного темного коридора. Он был обставлен скупо и с хорошим вкусом, чего, казалось бы, трудно было ожидать, учитывая род занятий владельца и фальшивую помпезность парадных помещений. Внешность Батиата также опровергала стереотипы относительно того, как должен выглядеть человек этой малопочтенной профессии. Он не был ни устрашающе зверообразен, ни мерзостно слащав. Не мог похвастаться ни жиром, затопившим мышцы, ни ожесточившими лицо шрамами. Коротко говоря, по его внешнему виду случайный человек вряд ли мог бы догадаться о его роде занятий. Скорее его можно было принять за секретаря из небогатого дома или мелкого землевладельца, приехавшего в Рим, чтобы разрешить какие-нибудь скучные юридические споры.

Преуспевающий ланиста был мужчиной чуть ниже среднего роста, крепким и стройным, несмотря на свои пятьдесят лет, со скошенным подбородком и мелкими, не запоминающимися чертами лица. В одежде ланиста предпочитал темные цвета, а его взгляд походил на холодный и безразличный взгляд крупной хищной рыбы.

– Учитывая все эти обстоятельства для меня было бы желательно отыскать Аякса как можно скорее. Я был бы очень благодарен, если бы ты согласился написать рекомендательные письма, и указал людей, у которых я мог бы навести справки, – сказал Петроний, закончив описывать обстоятельства дела.

Децим Лентул Батиат, ланиста в третьем поколении, обладал всеми пороками, присущими своему сословию. Он был, расчетлив, скуп и абсолютно, почти божественно бессердечен. Злые языки обвиняли Батиата в похищениях людей, незаконном обращении в гладиаторы провинциалов, многочисленных мошенничествах при выполнении государственных и частных заказов, а также связях с римскими бандитами и иллирийскими пиратами.

Без сомнения, совокупность этих полезных свойств была главной причиной того, что, получив семейное дело после смерти отца, Батиат преуспел в своей постыдной профессии. К наследственной школе в Капуе он прибавил еще несколько гладиаторских школ в других городах Италии и для удобства ведения дел обзавелся отдельной конторой в Риме.

Но даже самые заклятые враги Батиата никогда не обвиняли его в неблагодарности. К любого рода долгам, вне зависимости от того, шла ли речь об обязательствах морального, либо финансового свойства, ланиста относился со скрупулезностью царя Нумы.

В течение всего рассказа он не произнес ни слова. Казалось, на неких невидимых весах ланиста взвешивает соотношение услуги, оказанной некогда Петронием с размером платы, которую тот только что потребовал. Наконец Батиат с сожалением вздохнул, сделав очевидно вывод о том, что его моральный долг все еще слишком велик, а помощь в поиске никому не нужного бывшего гладиатора способна погасить лишь малую его часть.

– Мы сделаем лучше, если ты, мой господин, не будешь возражать, – сказал он. – В наших кругах к посторонним людям относятся подозрительно. Человеку, пришедшему с улицы, какими бы рекомендациями он не располагал, трудно завоевать доверие. С другой стороны, я пользуюсь некоторым влиянием среди коллег. Не в обиду тебе будет сказано, мои люди справятся быстрее. Я выберу самых толковых и поручу соблюдать осторожность, чтобы не спугнуть дичь раньше времени.

– Ты окажешь мне неоценимую помощь, – коротко поблагодарил Петроний. На самом деле на меньшее он и не рассчитывал.

– Кстати, первого нужного тебе человека ты уже нашел, – отогнув большой палец правой руки, ланиста указал на себя. – В начале мая ко мне обращался некий Аякс, похожий на человека, которого ты ищешь. Просил место тренера в одной из моих школ.

– Он был один? – уточнил Петроний.

– Да, – подтвердил ланиста. – И насколько я могу судить, отчаянно нуждался в этой работе. Но, слишком много спеси для провинциала, не имеющего серьезных рекомендаций. Я ему отказал. Не исключаю, что после этого он посетил и другие конторы. Мои люди разузнают все, что возможно.

– На лучшее я не мог бы и надеяться, – Петроний встал. – Я живу сейчас на Оппии, улица Пекарей. Нужно спросить дом с бычьей головой, который прежде принадлежал вдове Юстине.

*****

В гордом, восьмиколонном атрии приёма у городского префекта дожидалось около дюжины клиентов и просителей. Статилий Тавр33 уже успел совершить свой утренний выход, выслушав льстивые приветствия и пообещав, что уделит время каждому. По этой ли причине, либо из страха перед суровой репутацией престарелого магистрата, в атрии царили тишина и порядок.