Лучник. Любый мой. Книга четвертая

– Так и есть. – Подтвердил Укан. – Кажись, он уже сюда ломится?

Но и общая надежда не помогла. Напрасно вслушивались гребцы в пугающее безмолвие.

– А ну, никому не спать. – Вдруг громовым криком взорвал безмолвие Укан, да так взорвал, что едва Император за борт не выпал. – Не спать, говорю. Все тут сгинем.

– Почему это сгинуть мы тут должны? – Тут же раздались недовольные сонные голоса. – Пусть поспят люди. Заодно и Воеводу дождемся.

– Я сказал, не спать! Забыли, как на Ремре отряд ни за что положили?

– Так здесь же чужаков и нет, не то, что – там.

– Лазуту тогда голыми руками взяли, таким же воздухом отравленную. Уходить надо. – Укан пристально посмотрел на Члуна.

– Уходим. – Кивнул император.

И весла разом упали на воду.

– Воевода нас там нагонит. – Члун на мгновение как-бы опомнился, но посмотреть в глаза команде не решился. Впрочем, и гребцы взгляд в днище драккара спрятали, и драккар не сразу ход набрал.

– Не суди нас строго, Аромей. – Прошептал Укан, когда ветер погнал мимо новую порцию хмельного тумана. – А НУ, НИКОМУ НЕ СПАТЬ!

Разумеется, все в «слух» обратились, ибо не только за Воеводу тревога, а и своя жизнь с его крепкой ниточкой связана.

Мах за махом, мах за махом, но как ни мучила гребцов совесть, а, когда небо красками окрасилось, драккар ход основательный набрал. Только, вот, гребцы угрюмо молчали. Да рулевой все тревожней и тревожней посматривал в свинцовую воду, в коей начали просматриваться дивные рыбины, целиком состоящие из огромной пасти и короткого хвоста.

Про новый день только краски в небе и напомина…. Прежде напоминали, а сейчас там тоже – серо и тоскливо, а потому к метаниям руля внимание рулевого особым стало. Не должно быть такого, это вам не горная река. И гребцы давно уже втянулись в размеренную, монотонную работу, – не должен вихлять драккар.

Решение все не находилось, а новая порция хмельного тумана только отвлекла рулевого. Более того, помимо вибраций появилось еще что-то, еще не слишком проявившееся, но пугающее уже не меньше, если не больше.

Рулевой еще раз с надеждой посмотрел на небо. К его досаде, небо, кажется, еще больше потемнело.

«Что-то Укан замолчал?».

Не напрасно про Укана Грац вспомнил. Как ни тревожно стало, а задремал он-таки, и его левая рука безвольно упала на воду.

Знать, не напрасно он делал подношения водяным духам и богам. Эта-то мысль первой родилась, а следом удивление пришло, что имя свое вспомнил. Когда Воевода уходил, не мог вспомнить, а тут …? А тут, кого хочешь, вспомнишь ….

Два ряда острейших зубов пролетели мимо руки рулевого и застряли в веревке, связывающей руку рулевого с рычагом руля, и свободно свисающей к воде. Ненадолго застряли. Еще и озноб к Грацу прийти не успел, а размером с ладонь туша, перестригнув веревку, звонко шлепнулась в воду. И тут же с разворота взвилась в новую атаку. Все остальное дорисовало воображение. Дорисовало бы, если бы действительность не оказалась страшнее.

Про зубы ничего не надо было и дорисовывать. Они сами всплыли над поверхностью воды. Конечно, не сами зубы, но они затмили все остальное.

Теперь и припоздавший озноб на месте оказался, но не помешал отчетливо увидеть чудовище, целиком состоящее из зубов, из воды торчащих. Хвост-то Грац потом увидел, когда рыбина на бок легла.

Грац, как позже сам догадался, что-то совсем нечленораздельное крикнул Укану, но и тот только отшатнулся от борта.

«Ни в коем случае не бросай руль! И это даст шанс и тебе, и доверившим тебе свою жизнь людям». НЕ ВИДЕЛИ СОВЕТЧИКИ ЗУБОВ, ЛЕТЯЩИХ ПО ВОЗДУХУ ЗА ТВОЕЙ РУКОЙ.

Грац наотмашь полосонул своим ножом весельщика по серой тени, и не успели ее две части в воду вернуться – исчезли в вынырнувших из воды таких же пастях. А он – и по ним мечом.

Грац опомнился только тогда, когда неловко зацепившись плащом за крюк, едва не выронил свой нож за борт.

Опомнился, – и… исполнил первую заповедь мореходов, – про руль которая. Может быть, и запоздало вспомнил, поскольку весельщики, орудуя веслами, аки мечами, уже раскачали драккар настолько, что он начал черпать бортами воду.

Грац не понимал, есть ли от него толк, как от рулевого, но больше уже не бросал руль.

А за бортом вода кипела. Говорят, так начинается морская буря, в каковой Грацу побывать довелось только раз, но помимо законной гордости ….

Эх! Да что говорить? Поначалу ваш корабль начинают сотрясать мелкие неугасаемые вибрации, от которых тут же начинает сводить зубы …. А потом ….

Разумеется, за бортом была не буря. Разумеется. Беспомощность Граца легко можно объяснить. И не совсем разумением.

Гребцы – люди опытные, но опыт, что нужен сейчас, так просто не приходит. Откуда же было им знать, что кровь привлечет новых хищников. И понятно, что привлекла. Драккар беспомощно закрутился, совсем перестав подчиняться веслам и рулю. И все бы ничего, но днище все продолжали и продолжали, как понял теперь Грац, грызть чьи-то неутомимые зубы. Смысла в этом как бы не было, – тем более что стражникам пришлось-таки еще поработать мечами. А куда деться, когда прямо по хребтам отчаянно борющихся за добычу рыб к борту устремились несколько более наглых пастей.

И прорвались-таки. Прорвались, – и в еду вцепились – в сапоги, то есть.

Видимо, воды этого мира не способны прокормить столь прожорливых хищников. А и вряд ли сюда собрались все? Но даже если и так, то их тоже слишком много. Это понял Грац, но, похоже, поняли и гребцы. И благо, что не отупели они еще от осознания бессмысленности своего упорства.

Грац отпихнул в клокочущую воду двух дорвавшихся до борта рыбин, и огляделся.

Их команда уже выдыхалась. Полностью. Некоторые с превеликим трудом бессознательно поднимали мечи вверх, и так же бессознательно втыкали, либо роняли их в воду.

«Эх, Воеводу бы сюда». Грац снова поискал глазами Укана. Он, конечно, не Воевода, но авторитет большой имеет. На месте был Укан! Необычно молчалив только. Оно и понятно, – не меньше, поди-ка, других устал. А виду-то старый вояка не подает: размеренно кладет свои удары на кровавую кипень воды.

Грац пошевелил рулем, – ничего нового: туго пошел руль. Ох, туго. Но и в покое его, кажется, оставили: никто уже не грызет его больше.

Зато корпус грызть не прекращают. И, как бы ни крепка была обшивка, у всего предел-то есть. Грац старательно гнал от себя опасную мысль, но чуткое ухо так и выслушивало подозрительный скрежет.

«Накликал-таки!».

Но, хоть и первым узрел беду Грац, первым возле нее оказался, все же, не он. Сонир, брат Укана, уже вгонял в днище клин якоря.

Грац оторопел поначалу, – в безумии Сонира заподозрил. А времени-то на то и не было уже. Не удержался на ногах Сонир, – и прямо на глазах выполз из прорана якорь. Упал, – и проскочили на палубу через проран несколько зубастых тварей. И, бросив руль, теперь уже сам Грац помогал вгонять якорь в проран.

Это было невероятно. Конструкции прогулочных драккаров внешне мало, чем отличаются от боевых. Разве, что материалом. Но этот же – драккар Императора. Стало быть, боевой прогулочный. И, стало быть, на его постройку шла самая отборная чука, и строили его самые лучшие мастера. Грац в этом деле специалист – так себе, но толк в цене того, или иного корабля знает. И цену чуки знает, и знает, что прогрызть ее нельзя. Редко какой мечник решится проверить свой меч на правильно заготовленной чуке: слишком дороги мечи.

Грац про Императора, если честно, позабыл уже, оттого, к прискорбию Граца, от его дикого визга руки-то и задрожали. А когда не видишь, заподозришь все, что угодно.

Упф! Это уже проходили. Оказалось, одна из бестий вцепилась зубами в сапог Императора. Непорядок, конечно, но терпимо.

ЧТО?! Не проходили этого. Не про-хо-ди-ли! Невероятно, но драккар снова дал течь.

Грац, конечно, знал, что на драккарах есть несколько мест, где используется совсем невызревшая чука, но этому драккару много лет, и у него и недозревшая чука должна была дозреть. Драккары сращивают из обрезков чуки только во время сокодвижения не более двадцати дней в году. В Империи существуют всего две корабельные верфи и там трудятся более трех сотен человек. Только двадцать дней в году, и за это время успевают построить по одному-два больших драккара. Правда, задолго до этого они же вымеряют, выбирают и намечают подходящий материал, чтобы потом в ходе строительства не терять попусту время. Все рассчитано до мелочей, и у каждого своя очень точная работа: ошибется один, – и на целый год сотни семей остаются без средств существования. А на следующий год уже не всегда удается врастить в судно недостающую деталь. Капризна чука, – плохо срастается с уже твердой поверхностью. Но даже точная работа не гарантирует, что все срастется, как надо, и не везде это возможно. Для этого и используют еще не начавшую вызревать древесину. И, хотя эти места гораздо слабее, но и без них не обойтись. До таких мест, похоже, и добрались эти твари. Щель была значительной, – и, если бы не рыба под бортом, драккар, наверное, пошел бы ко дну: хоть чука и легче воды, но больно уж много на драккаре того, что еще как тонет.

Однако, визг Императора пошел на пользу: разом схлынуло всеобщее отупение, – и словно луч света лица зажег. Несколько человек ко второму якорю метнулись, и вогнали его в новый проран так, что ничто его оттуда не выдавит. И у Императора только честь пострадала.

Возможно, это дало только кратковременную отсрочку. Но так глупо снова растерять надежду. Тем более, когда солнце, наконец-то, пробило серую дождливую мглу. Ну, солнце-то, надо думать, намерения свои изменит неоднократно, а вот люди? Люди надежду еще не теряли, удовлетворенно отметил Грац, и снова не небо посмотрел. А ведь разбегаются тучи: «Авось и выберемся».

Но рука Граца сама потянулась к мечу.

«Что-то не то, однако?». Сердце сжалось, и взгляд Граца тревожно заметался по драккару. Ничего как бы подозрительного?

Кажется, ничего. Конечно, драккар, поднятый рыбами над поверхностью, все еще беспомощен. Но есть надежда, хоть и маленькая очень, что яркое солнце, на какое-то время отпугнет рыб. И тогда уж ….

Нет, что-то он, все же, просмотрел?

И вдруг Грац едва не выпал за борт, – драккар, приподнятый над водой скоплением рыб, сначала быстро понесло к берегу, а потом бросило круто носом вниз.

Граца всего передернуло, и он судорожно вцепился в рычаг руля. Но мысль, способен ли драккар выдержать такой удар, явно запоздала. На горных реках, случалось, отваливались носы, изображающие головы загадочных животных. Не известно, кто – эти животные, и почему именно их головы была на носах кораблей, но что есть – то есть.

Драккар выдержал, но падение было таким неожиданным, что сгинули в воде два гребца и, – что хуже! – три меча. А, вот, воды драккар почти не зачерпнул.

Весельщики скопом бросились к бортам, но выпавших гребцов так и не увидели. Зато, весьма неожиданно почти рядом вынырнул из тумана берег, но снова между ним и драккаром оказалась хоть и узкая, но высокая полоса растущих прямо из воды деревьев, а туман все еще позволял видеть берег только прямо перед ними, и никак не дальше.

Но внизу-то – хищники.

Грац нервно посмотрел на воду и удивился: внизу, кажется, было пусто, хотя скрежет под судном еще продолжался. И, все же, сейчас вряд ли кто решится последовать примеру Воеводы.

«Что-то он просмотрел?». ЧТО?

Нет, кругом было спокойно. И, хотя небо снова окутало дымкой, но не была она ни мрачной, ни ….

Грац все-таки был неплохим водоходцем, и уж ему ли не знать, как искажают окружающее пространство вода и туман? Тогда горизонт словно бы заваливается на тебя, изображая главный ужас морей. Когда горизонт??! Горизонт заваливался, но совсем не так. Грац вскочил на скамейку и, едва не упав в воду, схватился за нос драккара: драккары всегда симметричны, даже рули. Правда, носовой руль во время хода болтается свободно и судном не управляет.

Похоже, его опаска верна: не горизонт падает на воду, а в их сторону движется гигантская волна.

Озеро не всегда бывало спокойным. Сам-то Члун ни разу не видывал их, да и немного осталось в живых свидетелей волн-убийц.

А теперь и Члун, кажется, увидел таковую.

Рядом она уже была, эта волна. И, наверное, от страха показалось Императору, что нет у нее цвета воды. Либо на ее поверхности отразились деревья, растущие из воды, сеточкой отразились.

Император, кажется, онемел. Испуганные его видом гребцы бросили свое суетное занятие и обернулись туда, куда, издавая нечленораздельные звуки, указывал рукой Члун.

Пред ними над высокой волной вставало полосатое серо-желтое небо.

Никто не успел даже испугаться, – наверное, не нашлось уже места новым испугам. Просто, замерли все на своих местах.

А клетчатый серо-желтый горб уже быстро скользил мимо, разгоняя по сторонам стоячую воду. И некуда уже было деться этой стоячей воде, – и она выплеснулась вверх и на берег, увлекая вместе с собой обреченный драккар. И полоска деревьев не помешала, только коротко царапнули по бортам верхушки деревьев.

А в самый последний момент ….

А в самый последний момент на полосатом серо-желтом небе возникли два огромных глаза, над которыми ….

Над которыми величаво возвышалась ЗОЛОТАЯ КОРОНА.

5

Император Члун, кажется, «впал-таки в детство». Предсказание сбылось. Наверное, это-то Милей и назвал первой его смертью? Двум-то смертям не бывать. Вторым должен погибнуть Глань. А потом ….

Волна с силой вогнала их драккар в густые заросли деревьев, а при отступлении не хватило у нее сил вернуть его обратно.

И драккар, сначала медленно, а потом все быстрее, и опять же носом к земле, сполз вниз, да в таком положении и остался.

Больше всего досталось рулевому: он, как повис, схватившись за рычаг, так и съехал. Силы-то быстро кончились, а, поскольку зацепиться больше не за что было, так и рухнул вниз.

Члун-Икосаэдр, и никак иначе, быстро и упорно выкарабкивался из путаницы всяческого сора, принесенного водой вместе с ними. Разумеется, сором теперь оказался и поставленный стояком и зажатый между деревьев драккар, и люди, с трудом приходящие в себя после жесткого падения и растерянно выбирающиеся из этого сора.

Члун тихо заскулил, брезгливо сбрасывая с себя липкие комки тины и гнилой листвы, но, все же, старался держать себя в руках, тайно надеясь, что помутнение пройдет, и подданные не увидят его беспомощности. Оно бы и прошло, если бы не перекрывающий все образ неправдоподобно огромной пасти, перекрывающий полнеба. И с короной на голове.

Нет, скулить-то он перестал, когда рядом упал рулевой, а дальше?

А дальше ничего. Разве что? Но признаться в этом – значит, добровольно сообщить то, о чем так часто вещали «доброжелатели».

Неприлично долго они растерянно осознавали, что все-таки выжили. Грязные, в дурно пахнущей тине, с многочисленными ссадинами, – про одежду и речи нет, – и в полной прострации, – они, закаленные воины, мало походили на людей, всегда ловко выходивших из многих передряг.

Но пошли и, буквально, поползли, – кто – как! – они не к воде, чтобы смыть с себя все зловоние. Инстинкт подсказал им вверх карабкаться. Наверное, они могли и потеряться, расползтись в разные стороны, но что-то удержало их вместе, свело на сухом холме, густо усыпанном горько-сладкими ягодами. Но и не ягоды приманили их, это однозначно. Возможно, многие и шли, и ползли сюда бессознательно, из последних сил.

Хотя четверых так и не досчитались: двое-то там, на воде, сгинули, а еще двое – что тут говорить? – не нашли, стал быть, дороги.

Иное поразило и обрадовало рулевого: никто меча «не обронил».

Это после уже поразило, когда зашевелились, подыматься начали, ощупывая себя и охая. Из тех, кто вышел, больше всего рулевому и досталось, – рука у Граца была, наверное, сломана, когда падал – как только и полз-то он?

Ну, руку-то Сонир ловко приладил, – так на то у магов и подвизался, а вот как с головами быть? То ли от пережитых страстей, от ушибов ли, али от тумана смородного у всех они аки медные колокола гудят. А туман-то – тут как тут: потянулась сладко манящие еле заметные его ниточки.

Император-то не выше большинства оказался, на рулевого, было, право решать пало. А до того ли ему?

А туман уже к холму подбирается. Переглянулись Грац с Уканом, кивнули друг другу головами. Укан первым и пошел, а за ним и другие. Сначала они пошли вольготно, словно на прогулку собрались, да что-то больно быстро ход набрали, аки гнался за ними кто-то. Некоторые даже Укана обогнали. А тут, глядь, далеко впереди просвет веселый образовался, – вот и понесло. Пока, запнувшись о корягу, не стукнулся рулевой больной рукой о встречное дерево. Это-то тут же и умерило их прыть.

Надо сказать, вовремя умерило, ибо чуть, было, не столкнулись нос к носу с то ли лазутным, то ли дозорным отрядом.

«Кто, такие?», – Оглянулся на молодого лазутного Укан, – на него теперь право решать пало.

«Я таких не видывал ни разу», – оторопело заморгал глазами лазутный, на что тут же вскинулся Император: «Пошто Сабора не взяли?».

– Занемог Сабор, а таких людей и он не видывал. – Махнул здоровой рукой Грац. И, задумчиво помолчав, добавил. – Земля-то чужая, как-никак.

И это напоминание заставило «уши-то к земле и прижать».

Они на этой земле – чужаки, а посему не резон и раскрываться было. Уже одно то, как по-хозяйски вел себя тот отряд, ничего хорошего им не сулило. Грац придирчиво оглянулся на своих: м-да, одним махом сметут их чужаки, – заметят ли? Но чужой отряд вдруг перешел на рысь, и веером растаял в полумраке леса.

– Не нас ли ищут? – Прошептал кто-то из гребцов.

– Не, не нас. – Попробовал оправдаться лазутный. – Не сторожевой отряд-то.

– Ишь, знаток какой?! – Миролюбиво крякнул Укан. – Все равно, рано нам на люди выходить. Сначала осмотреться надо, и Воеводу сыскать.

– Так, Воевода их на поиски и направил. Кто еще? – Обрадовался, было, гребец, да, сам себя и опроверг. – Не было с ними Воеводы, однако.

– Если нас ищут, назад вернутся. Но я так думаю, нет нам надобы раньше времени обозначать себя. Вот, помыться бы, да о желудке позаботиться – самое время. – Грац устало опустился на землю. – Придется кому-то к драккару вертаться, а кому-то дичь искать.

К драккару вертаться не пришлось, поскольку Укан про котел еще у драккара вспомнил, и про самострел тоже.

«Ну, и аппетит нагуляли, словно дней пяток не ели».

Всякую опаску потеряли. Уже, когда завершали трапезу, разбрелись по лесу по разной надобе, и снова на отряд едва не нарвались. Однако хватило разума самим в руки не отдаться. Похоже, тот же отряд, битый только. То-то, звуки, легко узнаваемые, из леса-то слышались?

Сразу и не до сна стало.

«Что делать будем? – Растерялся Император, оставшись без Воеводы.

– Оно и понятно. Уходить надо. – Рулевой, хоть и ветеран был, но растерян был не намного меньше.

– Это куда же уходить? – Второй-то ветеран, Укан, уже котел в дорогу готовил.

– Туда и идти, откуда бой был слышен. – Грац уже все решил.

– Так они и нас так же приветят. – Невесело хохотнул, молчаливый все это время весельщик.

– Не приветят, если не будем железом поперед головы работать.

6

Не по-умному все и получилось. Затесались они в такие непролазные дебри, что, выбираясь, едва не растеряли друг друга, да и вышли незнамо, куда. Им бы угомонить свою прыть, да куда там: заметались они по лесу, пока ноги не посбивали, и многие уже были готовы сдаться, кому угодно. И не потому ли, выбравшись на небольшую поляну, рухнули, кто, где стоял, и до следующего утра проспали. И озерцо лесное не приметили.

А потом прошли еще – кто насчитал, два, а кто, три – дня полуголодного состояния и бесплодных метаний по лесам. Дважды, нет, трижды они оказывались в объятьях смородного тумана, и одиножды едва не сдались его настойчивости, да, ветер спас. Этот-то раз и посчитали, видать, за лишний день, а, может, так и было. А на третий, – (или, все же, четвертый?) – они вышли туда же, откуда и начали свои метания. Теперь большинство уже было готово сдаться. И сдались бы, если бы было, кому, да случай вывел их на окраину густого леса, как раз туда, где возле вросшей в землю избушки горько плакала девица над умирающим… Воеводой.

Душа Воеводы никак не хотела расставаться с телом. Он почти не приходил в сознание, и все время бредил про набатные колокола, невыполненную службу и коварного врага.

Тело Воеводы грузное, под стать его силе и опыту. Даже лошадь тяжело дышала и нервно косилась на перекинутое через седло тело. А посему шли медленно, вопреки всяческой необходимости.

Случайно ли, нет ли, но их пути пересеклись.

Милей возвращался от разбитого рейдера, а заодно привел очередной обоз с провиантом. Конечно, их пути могли и не пересечься, но Милей остро чувствовал, что в его отсутствие что-то произошло и здесь. И это его не удивило бы.

Тот рейдер не был простым. В его движитель был заключен Кристалл Времени, один из тех двенадцати Главных Кристаллов Малаи. Как известно, четыре из них уничтожены, вынужденно, но однозначно. Шесть спрятаны не за семью, а семьюдесятью печатями, и, если возникнет опасность, их тоже уничтожат.

Одиннадцатый, как ведал Милей, – во Врановом болоте скрывается.

Про двенадцатый, что принадлежал Белому Волку лично, знали только несколько надежных человек. Его, конечно, искали и другие, но те, что знали о нем, знали, прежде всего, про него такую тайну, что они даже под страхом смерти, скорее, откусили бы себе языки, прежде чем раскрыли бы рот. И мозг тоже. Во времена Белого Волка рейдеров еще не было, и этот Кристалл Времени был сердцем большого Кристалла, аналоги коего впоследствии назовут Звездчатыми Октаэдрами. Говорят, с их помощью малаи по миру расселились.

Так говорят. Двенадцатый же Кристалл тоже, было, на Земле обретался.

Волхв Еремей, не тот, что стоял у града Китежа, а его дед, должен был собрать разбросанную по миру «неразбавленную кровь Малаи». Трудно сказать, был ли он малаи «неразбавленной крови». Всего скорее, нет. Да и обнаружилось, что у Еремы был дед, – что, по логике вещей, глупо, – когда Еремей Иванович пропал… вместе с градом.

Рейдер уже был готов к отлету, когда стало известно, что на Еремея началась большая охота, а посему ….

А посему спрятан был Кристалл на берегу озера Светлояр. А дальше – у Милея мозга за мозгу попросту зашла. До двенадцати считать он, худо-бедно, не разучился, но кристаллов, получается, – гораздо больше. Либо …. Либо уничтожены были поддельные кристаллы.

А посему, и это однозначно, рейдер стал чистильщиком-утилизатором Гиперпространства. Это сейчас Оно самоочищается, а в то время оно было скопищем различного мусора, от бытового начиная, и кончая астероидами. Рейдеры, стало быть, – так, соринки.

Это потом уже, когда и сами мусоросборщики такого типа сами стали своего рода мусором, рейдер попал под опеку Члунов, правителей недалеких, но науки и новизны не чурающихся. К тому времени про двенадцатый кристалл совсем забыли, и до последнего времени все шло нормально.

Почему всплыла старая, можно сказать, невзрачная легенда Милей и до сего времени понять не может. Говорят, случайно, но не настолько случайно, потому как тут же всполошила Хранителей, а следом и тех, кому это знать совсем не положено. Нет, как чаще всего и бывает: какой-то доморощенный кандидат в какие-то особы решил форс показать, так сказать. Ну, и выпендрился, стало быть, да так выпендрился, что Милея посередь законного сна с кровати выдернули и… послали.

Он бы тоже мог послать, – как-никак конвенция обратной силы не имеет. Но достаточно было одного имени, чтобы «А что такое сон, скажите?».

Имя это не было названо, но и клочка бумаги, коий по прочтении сожгли, было вполне достаточно.

Если честно, Милей никогда в Бессмертные и не стремился, – и, надо понимать, не был богом. Он был, как сам считал, всего лишь заурядным волхвом. Ну, и заурядным – это громко сказано. Конечно, громко. Он был провинившимся волхвом-неудачником. И любовь его этому – не оправдание. Он, конечно, не был уверен, что и обет его – оправдание, но он сам объявил себя волхвом-изгоем.

А Бога-изгоя, по простоте своей душевной, определил своей противоположностью, почти двойником.

Об этом и думал, подремывая на ходу, Милей, возвращаясь от рейдера со смешанными чувствами. Кристалл из рейдера пропал – это однозначно. Когда – это неопределенно, зачем – спросите что-нибудь, что – полегче, как говорят. Одно успокаивает, – кристалл где-то рядом, это же и тревожит, – полная противоположность тоже где-то рядом.

И это самая большая загадка. Кокон, – знает Милей, – сооруженный Арель и Олой, внешне цел и невредим, а Многоликого в нем нет. Нет, конечно, Милей в курсе, что он когда-то сумел сбежать и из Пантеона, но кокон – это кокон. А Многоликий, все одно, сбежал. Помог, получается, кто-то?