Лучник. Любый мой. Книга четвертая

– Нет, он от меня получит. – Рванулся к старику Глань, но споткнулся о камешек и снова рухнул на галечник.

А старик и вдругорядь не пошевелился, хотя и не мог не видеть выпад сотника.

– Шустрый малый. Аки молодой козлик. – Покачал он головой, – Рожки только молочные. Рази у вас не так?

– А кто градом правит?

– Известно дело, обчество. Вече, называется.

– А император у вас есть?

– Император? – Как бы задумался старик. – Нет, этого безобразия, кажись, нет. Да и не велика наша империя-то. О конь можно за пару дней из конца в конец проскакать.

– За пару дней? – Не поверил Члун. – Где же она, ваша империя?

– Ясно дело, как есть, напротив вас стоит.

– Что против нас стоит? Войско? – Вскинулся теперь другой сотник, Заремом кличут.

– Зачем, войско? – Неподдельно удивился старик. – Рази нельзя мир держать?

– Ну, мир держать можно. – Поразился простой мысли Воевода. – Но вы же пришли на наши земли. Стало быть …. – Он невольно замялся, формируя свою мысль.

А старик его опередил:

– Если о подати речь, то мы понятливые. Сколь можем, дадим.

– И сколь вы можете? – Не успокаивался Глань.

– Так, ить, год на год не приходится. Ныне урожай неплохой уродился, а в следующий вдруг да недород случится. – Не оглядываясь на него, ответил старик. – И это не мне решать. Я – что? говорун, да и только. Волхвовать по-стоящему и то разучился.

– Что делать? – Снова подался вперед Глань.

– Волхвовать, стало быть. Не ведомо что ль? – Удивился старик. – Ранче справнее волхвовал, а тепере что говорить? Говорю, дыра в памяти.

– Ишь, разговорился! – Начал оглядываться Глань, ища глазами поддержку себе. – Ты зубы-то не заговаривай.

– И тут твоя правда. – Согласился старик. – Ранче с зубами ко мне толпами шли. А теперя не ходют.

– Да что же это такое? – Не удержался Глань, – характер-то от отца достался. – Толком отвечай.

Привычки часто от отцов достаются. Члун – не исключение. Отец, пока в детство-то не впал, учивал, не показывать на людях свою растерянность и незнание. Именно поэтому Члун чаще молча обретается в стороне, пока другие ведут беседу. Чаще это делал Воевода – человек рассудительный и терпеливый, – не то, что Глань, либо отец его Новар. Отцу вообще поперек слова не скажи, – сразу к мечу лапищу тянет, либо лапищу – в кулак, – и конец всем разговорам.

– Ну, вот что. – Решил Император. – Воевода и я тут останемся, а остальные могут в тенечке отдохнуть.

– Нет, пусть он сначала скажет, что такое – волхвовать. – Заупрямился Глань.

– Неуж-то не ведаете этого? – Искренне подивился старик. – Скучно, получается, вы, тогда, живете, не разумно. Кто же вам болячки лечит, грусть-тоску выпроваживает, али погоду поправляет?

– Так ты – маг, что ли? – Догадался Воевода.

– Не, до мага мне далеко. Волхвовать только и могу. Да и то через пень-колоду. А иначе эта оказия не случилась бы. О-хо-хо, дела наши грешные. – Тяжко вздохнул старик. – Стало быть, подать вас интересовает?

– Ну, да! – Подтвердил Воевода. – Битый час об этом толкуем. Сколько дать обещаете?

– Вот ить неразумные. – Старик, наконец, слез с камня. – Говорю вам, не я это решаю, а обчество. Решило оно, положим, десятину граду поставлять, – так возы справно приходят. Или, скажем, решили, что обветшало у града оружие, так мастеровые денно-ночно будут то оружие справлять, пока понови дружина сильной не станет.

Воевода коротко усмехнулся: не случайно старик про оружие проговорился.

– И мы оружие может заказать?

– Опять – сто одно. – Старик, видимо, хотел, было, бросить шапку, что держал в руке, но передумал.

– Велика ли у вас дружина? – Как бы попусту спросил Члун, но старика не проведешь:

– Так это, как мерить? Какова сеча предвидится, такова и дружина.

– Хитер бродяга! – Громко восхитился Воевода, но и старик за словом не в карман полез:

– Так ить простаку только в гулянке ловко живется, а жисть – она с боку на бок крутит, переворачивает. Ты, вон, тоже не прост. Воевода, никак?

– Так и есть. А ты кто таков?

– Так ить бродяга и есть. Милеем меня кличут, коли совета просют, а так, вообще, без имени обхожусь. А вы, стало быть, знатные люди?

– Тебе ж сотник сказал, что Император пред тобой. – Напомнил Воевода.

– Не расслышал, видать. – Деланно засокрушался Милей. – Больно речь у сотника твоего резкая, – уши закладыват.

И он принялся внимательно разглядывать Члуна:

– Не императорская одежонка-то.

– Купальная. – Терпеливо пояснил Воевода.

– Купальная? Купаться нагишом надо. Вода тело ласкать любит, а тело – воду.

– Женщины тут. – Смутился Воевода.

– Женщины? – Закрутился ужом старик. – Где?

– На пляже.

– А! – Тут же успокоился Милей. – Тогда, оно, конечно. У нас-то оно иначе. У кустиках в заводях купамся. Девки-то за нами не подглядыват, поди, а уж мы за ними – за уши не оттащишь. Оно, конечно, если девки увидят такое, то в крапиве непременно вывалят, – семь ден чесаться будешь. А пройдут волдыри – изнови за свое берешься.

– По деревням-то у нас то же самое. – Добродушно пробубнил Воевода. – А здесь-то Императорская свита, сам понимаешь.

– Как не понять? – Усмехнулся старик. – Императора-то как кличут?

– Члун-Икосаэдр.

– Как? – На лице старика отразился такой неподдельный испуг, что и Воевода опешил. – Члуник?

– Не Члуник, а Члун-Икосаэдр. – Назидательно осадил его Воевода. – Понял?

– Это понять можно. Только из песни слова не выкинешь. Леталка-то ваша жива еще?

– Какая леталка? А, рейдер? Разбили рейдер в минувшую кампанию. – И Воевода подозрительно посмотрел на старика.

А старик вдруг прямо на глазах стал как бы невменяемым:

– Стало быть, сошлось время. «На некошеных берегах, там, где волны ленивы и беспечны, там, где Члун-Император потеряет свое сердце, сойдутся рати непримиримые на смертный бой. И будет длиться бой о семь ден, и вырубят вои друг дружку всех, до единого…». Спешить, однако, надо.

И старик, бросив наземь шапку, пошел к воде.

– Стой, старик! – Заступил ему путь Глань. – Что ты тут бормотал непотребное?

– Что бормотал, говоришь? – Словно прозрел старик. – Ты первой жертвой будешь, сотник. Нет, второй. Члуник станет первой и задней. – И старик начал обходить препятствие.

– Стой, говорю! – Схватил его за плечо взбешенный сотник. – Боюсь, ты станешь первой жертвой. – И он недобро осклабился.

– Не. – Не согласился упрямый старик. – Мне еще Лучника сыскать надоть.

– Какого еще Лучника? – Словно очнулся Воевода. – Члуника?

– Не-а! Как есть Лучника. Не найду, – не миновать беды. – И плечо старика легко выскользнуло их цепкой руки сотника.

Конечно, это было наваждением. Так не бывает. Сотник недоверчиво посмотрел на свою руку. Нет, его рука только что сжимала живую плоть.

Сжимала. А старик пошел по воде, аки посуху.

Глань рванулся, было, следом, но с головой ушел под воду. И, пока он выбирался на берег, старик ушел довольно далеко. И Глань еле-еле расслышал:

– Бойтесь чужака теперича. Не позволяйте ему заговорить себя. Не позволяйте. Даст бог – не выполнится предначертание.

Глава вторая

ЧЛУН-ИКОСАЭДР. УЩЕРБНАЯ ГРАНЬ

1

Старик так по воде и ушел, не только не ответив на насущные вопросы, но и поставив новые. Даже умудренный опытом Воевода задумчиво трепал свою густую, черную, как смоль, бороду.

В общем, было, о чем задуматься. И только Глань озлобленно ругался после неудачного «купания», да и он затих, едва разглядев в воде плавники чудных рыб.

– Что скажешь, Воевода? – Спросил Члун, первым нарушив долгое, тягостное молчание.

– Так сразу и не скажешь. – Не перестал трепать бедную бороду Воевода. – Чудно все это, но и не верить не можно. Эх, знать бы, о каком предначертании он сказал.

– Ха, предначертание. – Вмешался в разговор нетерпеливый Глань. – Не верю я ни в какие предначертания. Это он нарочно вас напугал, чтобы подать не требовали.

– Охолонь, сотник. – Нервно скрипнул зубами Воевода. Сотника он не любил, но был вынужден терпеть этого еще неоперившегося выскочку. Вынужден, но указать на место не преминул. – Зелен еще – в государевы дела вмешиваться. Есть ли, нет ли предсказания, все одно, настороже надо быть. Знает этот старик что-то такое, что нам неведомо.

– Знает, как мозги запудрить. И только. А вы уши развесили.

– Ага. – Недобро усмехнулся Воевода. – И глаза закрыли. Видел я, как он дважды тебя носом в берег ткнул, аки нашкодившего щенка. – Воевода нарочито подбирал обидные слова.

– Это я… споткнулся …. – При этих словах Глань смертельно побледнел.

– Ну, да, споткнулся… о чужой палец. – Воевода, видимо, решил окончательно добить сотника. – А в воду-то зачем полез? Рыбу решил половить?

Воевода слыхивал о злопамятстве Новарова отпрыска, но отказать себе в удовольствии не мог.

– То-то и оно. Старик-от по воде ушел, аки посуху, а ты едва на корм рыбам не пошел. Впрочем, мог бы и не вылезать, – ты же второй жертвой назначен.

– У-У-У! – Заскрежетал зубами Глань. – Все равно, не верю я ни в какие предсказания. – И быстрым шагом, не оглядываясь, пошел в сторону пляжа.

– А ты поберегся бы его, Воевода. – Вполголоса проговорил Император, провожая глазами сотника. – В отца пошел сотник. Та еще семейка.

– Знаю. – Угрюмо ответил Воевода. – Знаю и то, что кое-кто породниться с ними хочет.

– Не я хочу. Дума.

– Дума под Новаром ходит. А ты противников его к себе не приближаешь, – не ослабляешь Новара. Скоро каждый шаг твой будут предписывать. – Воевода, похоже, решился полностью выговориться.

– Согласен я. А ты подскажи, как это сделать.

– Это можно. Не только подскажу, но и подсоблю, сколько могу. А не то, смурно что-то становится.

– Совсем ты меня запугал, Аромей. – Члун редко называл Воеводу по имени: «Воевода» звучало более уважительно и вес обоим придавало. Но сейчас другое дело, когда не вес нужен, а доверие.

– Себя не меньше. Никак не идет у меня из головы этот старик.

– А, может, прав был сотник, когда говорил, что запугивает? – Спросил Члун, но уже сам и опровергал свои слова. – Чего ж он так быстро убежал? Лучника какого-то звать хочет.

– Это и меня помутило. Ты уж извини, коли не так скажу. Тебя он упорно Члуником именовал. Так? – И, не дожидаясь подтверждения, продолжил. – А, ежели буквы переставить, получается Лучник. Но, с какой стороны к этой загадке подъехать, ума не приложу.

– Он же не меня искать пошел. – Добавил сомнения Члун.

– Это так. И не так. Все одно, вы чем-то связаны. – И, снова потрепав бороду, добавил. – Если не ошибается он. Что же он такое знает, чего не знаем мы? И про рейдер как-то витиевато он спросил, словно, потеряв этот злосчастный рейдер, мы впустили в наш мир кого-то.

– Их и впустили. – Сказал и сам удивился своему открытию Члун.

– Оно, конечно. Но и еще кого-то, кого испугался старик.

– Ан и верно. – Согласился Члун. – Бойтесь чужака, говорил. Только как узнаешь, чужак он, или нет, коли на лице не писано.

– Старика надо снова найти. – Решительно сказал Воевода, на что Члун возразил:

– Так, он же ушел Лучника искать.

– Но не тотчас же ушел. Думаю, в граде он еще.

– Пусть и в граде, но как попасть в него? – Члун пристально поглядел на остров.

А воевода только развел руками.

2

Разумеется, не царское это дело – старца разыскивать, тем более, не императорское. Да, еще с Воеводой вместе.

Но не выслушал Император доводов веских, – град-от загадочный прям пред глазами, – рукой подать. Столько времени в других землях отсутствовали, – и то ничего.

Но почему так всполошилась свита? Не вдвоем же плывут, а с дружинниками. Да и драккар справен вполне.

Может быть, потому, что свиту не взяли? А что? Любят они по озеру кататься. Не впервой. Но сейчас не до развлечений.

Им еще долго махала платочками с берега надувшие губки «свита». А «благоверная» не вышла ни проводить, ни сопроводить. Да, и что тут провожать-то. Авось, вечером снова потешимся, – Подумал Члун – и больше на берег не оглядывался.

Первыми почувствовали неладное гребцы. Они-то все время видели, как быстро удаляется берег. Народ бывалый. С таким-то ходом драккар давно был должен не только ткнуться носом в остров, но уже и обратно вернуться. Кое-кто не выдержали, – и начали оглядываться вперед. А это только добавило тревоги. Плавни давным-давно закончились, и пошла открытая вода, а острова не было видно. Сбиться с курса они не могли, – не впервой, и шли по надежным ориентирам.

Но, поскольку Император и Воевода были заняты серьезной беседой, не решились отвлекать их опаской своей.

А острова все не было и не было. Зато, озеро вдруг начало быстро заволакивать туманом. Это же, считай, в середдень?

И родной берег сильно потускнел, – так, скоро и ориентиры скроются.

Наконец, рулевой не сдержался:

– Прости, ваше высочество. Неладное, чую.

Воевода опередил Императора. Он стремительно вскочил со своего места и потемнел в лице.

– Куда ты нас завез, весельщик?

– А я знат? По риентирам идем, все чин по чину. Видны еще риентиры-то. Сам погляди.

Да, ориентиры еще виднелись. В центре створа навигатора тыльная башня левым боком выглядывала из-за набатной. Значит, остров никоим образом не могли миновать.

Воевода с надеждой посмотрел на небо. И разом пропала надежда, – на небе заместо солнца высыпали яркие звезды. Но над столицей же стояло полуденное ….

Воевода всей спиной ощутил тревожный холодок, какового не испытывал и пред самым грозным врагом.

Солнце пропало теперь вместе со столицей, а оттуда, где должен быть берег, накатывались густые волны не то дыма, не то тумана.

– В обрат плывем? – С робкой надеждой всхлипнул рулевой.

А куда, в обрат, если ориентиров нет.

– По звездам можно плыть. – Робко подсказал первый весельщик.

– По звездам? – Выплыла новая надежда и тут же пропала, уступая место еще не страху, но уже испугу, – небо было чужим. Совсем чужим.

Ровно так же, как и все вокруг. Даже воздух. Даже ….

– Где мы? – Не мог определиться Воевода, а Члун вспомнил, как настойчиво отговаривала свита от этого путешествия, – и ему стало совсем тоскливо.

Одно к другому. Гребцы уже давно «сушили весла», и ветра не было, но драккар почему-то куда-то неудержимо несло.

Конечно, в озере и раньше наблюдались подводные течения, но настолько слабые, что на них никогда не обращали особого внимания.

Гребцы поначалу тревожно смотрели на темную воду, потом один за другим опустили в воду весла, и все активнее и активнее начали грести против течения. Но драккар неумолимо несло назад.

– Хватит. – Поняв тщетность их действий, сказал Воевода. – Не тратьте силу понапрасну. Не может же это продолжаться вечно. – Но в голосе его не слышалось надежды.

И что удивительно: как только весельщики прекратили грести, уменьшилось, хотя и не прекратилось совсем, и само течение.

Кто знает, насколько был прав Воевода, но прошло не так и много времени, когда то тут, то там начали призраками выплывать из тумана деревца с острыми листьями, растущие прямо из воды.

Все, кто находились в драккаре, постоянно озирались, но, что они могли сделать в случае нападения. Конечно, на драккаре в потаенных местах имелись в нужном количестве и мечи, и самострелы, – стража, как-никак, а вот пушек не было ни одной, что сильно сужало шансы обороны.

Густота деревьев по мере продвижения возрастала, что обещало как бы берег, но берег не просматривался, – и у команды возникли опасения, что недалек тот час, когда судно вдруг да застрянет среди деревьев, обрекая команду на мученическую смерть, поскольку никакого намека на твердую землю никто не видел. Да и как его увидишь, если туман становился все гуще и гуще, и только небо почему-то становилось все четче. Чужое небо, и оно не предвещало ничего хорошего.

3

Нет, наверное, богам не важно, какое небо над головой, да и туман не может помешать услышать шепот молитв. Весельщики – народ издревле суеверный, они, знал Воевода, еще и богов каких-то придумали, в которых больше никто не верил. Впрочем, мало, кто приобщился и к общей вере, усердно насаждаемой в последнее время. И, так или иначе, но боги их все-таки не покинули. Деревья в воде, поди ж ты, сначала разредились, а потом перед драккаром открылась чистая водная гладь. Течение, конечно, не прекратилось, но при желании гребцы могли бы управиться против него. Да и туман все чаще разрывало порывом какого-нибудь ветерка, – и это уже внушало надежду.

В заросли, с обеих сторон окаймляющие протоку, вглядывались все, но Воевода первым увидел твердь земную. Конечно, драккар долго не мог приблизиться к берегу. Точнее, просто не мог, потому-то другого выхода, кроме как рискнуть выбраться на берег вплавь …. Среди весельщиков имелись два неплохих пловца, но, если в озере плавают кровожадные чудовища, то здесь-то им самое место.

Делать нечего. Пришлось Воеводе самому отправляться в лазуту. Гребцы опускали глаза долу, и начали отговаривать его, но все повертывалось так, что – надо …. Драккар как раз несло мимо широкой прогалины в частоколе дерев. И, хотя у драккара и глубокая осадка, но весельщики сумели довести его настолько, что и проплыть-то оставалось – так, ростов человеческих двадцать, от силы.

Рассчитал-то Аромей правильно, но не учел одного: когда выбрался он на берег, своего драккара не увидел, – непонятно откуда наплыл такой густой туман, что и сапоги еле-еле видно. Налетел, и улетать не метил. Конечно, поначалу поперекликались – поаукались, но голоса товарищей по несчастью почему-то начали медленно удаляться, а потом и вовсе угасли.

Снести течением их не могло, – слабо течение-то, да и, пока перекликались, драккар как бы оставался на месте. Что же такое могло с ними случиться, что перестал их слышать.

Аромей и в младости-то был не из робкого десятка, а, когда стал Воеводой, то о робости и речи быть не могло. Рассудительным стал – это – да, – так ить не может быть Воевода безрассудным. В ратном-то деле без головы никак нельзя, – не только за свою, а за многие головы – в ответе. А здесь озноб по спине шустро прошелся, – загулял от загривка до седалища, как хотел. Загулял и примешал к этому досаду, что, получается, бросил товарищей на распыл судьбы, ни дать ни взять – бросил.

А и в обрат не поплывешь, – где искать драккар, неведомо. Но еще неведомей, куда податься?

Воевода очень долго вслушивался в мертвую тишину, не послышится ли плеск воды под веслами, либо крик.

Не послышались! Зато, Чу! – уловило сторожкое ухо как бы колокольный звон, тут же заблудившийся в шаловливых кронах. Почудилось, никак. Да, и как не почудиться в такой-то передряге, тут все, что угодно, почудится.

Однако нет, не почудилось. Далекий колокольный звон повторился, потом вдругорядь, и еще раз, но уже в набатном призыве.

Не свои колокола, – свои-то сердце вупередь как бы слышит. Чужой набат. Ну, не чужой, возможно, но не свой.

Заныло, затосковало сердце Воеводы, беду услышало. Разум молчал, а ноги сами понесли на звон набатный.

На звон ли? Стих набат, оборвался на полуслове, горестно оборвался. Оборвался как раз перед тем, как распахнулись пред Аромеем просторы широкие. Давненько не видывал Аромей подобного великолепия. Да и как видеть, если уступил подобные земли еще прежний Император, и ограничилась империя равнинными землями. Захолонуло сердце Воеводы, поскольку оказался он на вершине горы, либо на окраине ямины огромной, поросшей, насколько глаз объемлет, лесами первозданными: из тех дерев, знать, под какое и вывели спешные ноги. Горы не высокой, но распахнулось сердце от восторга забытого. Кругом, насколько хватало глазу, лес белоствольный чередовался коричневым. И не было ему конца-краю.

Совсем расстроился Воевода. Бежал-то он, надеясь увидеть какое-нибудь селение, и увидел бы, окажись оно тут. Но ни домов, ни дорог, ни дымов, ни шума. Первозданен это мир, не тронут рукой человека. А то, что колокольный звон услышал – что хотел, то и услышал.

Воевода тяжело опустился на землю. Не тяжесть прожитых лет клонила его голову к земле, – хоть и не коротка его жизнь, и всякого хватало: и плохого, и хорошего. Детей вот хороших народил и вырастил, жена – красавица, а то, что дома не частый гость – знамо дело, его вина, но жена ведь никогда не жалилась. Да и человек он – служивый.

Так что закончить здесь свой век он не пугался, хоть и плакало и ныло сердце либо от незримой тоски, либо от чего-то неведомого. Что-то было не так, совсем не так? Это понятно, что мир другой, и понятно, что потерял он товарищей, но сойдет туман, – и товарищи, даст бог, найдутся. Вот, оно как? О боге вспомнил! А прежде-то не слишком и привечал новую веру. «Приютил» ее еще Члун-Доде, дабы утишить опасные шатания в империи, уже перерастающие в бунты. Утишить-то – утишил, но вскоре церковь и ему указывать начала.

И только сейчас Воеводе стало понятно, почему Члун-Доде на магов войной пошел. Мешали они вере, сильно мешали. И вера мореходов мешала. Но тут сам Доде весельщиков защитил, и на то и сыну своему наказ дал.

Сейчас на драккаре молят молчаливо, знать, водных богов о защите. Одно им остается. Аромей снова оглянулся назад, и только теперь дошло до него, что мир снова изменился. Там, на воде, была ночь, а здесь – день в самом разгаре. А и пробежал-то он, от силы, тысячу скорых шагов, не более. Не великое на это нужно время. Дошло до сознания и то, что он больше никогда не вернется в свой мир. А товарищи по несчастью? Как там вещал старик? Глань второй жертвой будет, а Император – первой и последней? Последней – это неплохо, – все когда-нибудь там будем, но не сказал старик, где и как? И когда первой будет, тоже не сказал.

День был в самом разгаре. Светило, совсем не осеннее еще, прожигало даже сквозь густую крону, – и Аромей невольно задремал. А сон тревожен был. Так тревожен, что крутился и стонал Воевода, а, когда схлынуло марево дремотное, понял, что еще и уполз далеко. Но след остался, – и не пришлось долго искать оставленный меч.

Аромей попытался вспомнить отрывки сна, ибо были так не только понятные заботы, но и нечто, что уже не вернет ни равновесие духа, ни уверенность в завтрашнем дне.

С тем, куда идти, Аромей определился легко. Куда сносило драккар, – туда и путь надо держать. Как ни загадочен этот мир, но ведь не может же он существовать вопреки логике бытия. И, хоть и подсказывал разум, что логика здесь рушилась на каждом шагу, но сердце-то билось сообразно привычному порядку.

И он, решительно откинув мешающие сомнения, шагнул вперед. Шлось легко, – и по ходу движения приутихла боль в сердце.

Тропы как таковой не было, но лес был чистым, как по линеечке оканчивающимся на краю обрыва. И вся возвышенность заросла деревьями иного вида, нежели то, под которым он начал свой отдых. Желто-коричневые стройные стволы тянулись очень высоко в бездонное небо. Слабо всколыхнулось желание влезть на самое высокое, – и с его высоты ….

Вот оно! Аромей вспомнил, что снова слышал сквозь дремоту набатный звон, и не во сне, а именно сквозь дремоту. Он и полз-то как раз туда, откуда и шел этот звон. А куда он полз?

Аромей нерешительно остановился. Получается, что и идет он в этом же направлении.

Он снова посмотрел наверх. Нет, влезть на дерево не получится, но зато …. Зато, он увидел двух высоко кружащихся птиц. Стало быть, не мертвый сей мир, и это дает слабую надежду, что и колокола – не продукт больного воображения.

А еще… где-то звенел робкий колокольчик. Аромей, разумеется, не поверил и зажал уши.

Ну, разумеется – не всегда бывает истиной. А истинным было то, что колокольчик не пропал. Как только слух восстановился, от серебряного звона сердце едва не взорвалось.

Наверное, это было началом помешательства, но Воевода побежал. И… чуть, было, не свалился в глубокую расщелину, откуда выбивался… звонкий родник.

А по обе стороны от расщелины обильно краснели ягоды. Горьковатые, но приятные на вкус.

Разом накатившийся голод он, конечно, не утолил, но все-таки эта кратковременная остановка вернула былое спокойствие и рассудительность, чем всегда и славился Воевода.

Многие, особенно, женщины, порой считали Аромея скучным. И он никогда не обижался на это. Возможно, он и скучен, но он всегда твердо стоял на ногах, а, если и выпадало что-то необъяснимое, но имеющее осязаемые формы, то легко принимал это на веру. Принимал – и все тут.

Его не расстроило, что вместо колокольчика обнаружился родник. Жаль, что нет посудины, чтобы запастись водой, но, если в этом мире столько зелени, то и родники еще повстречаются на пути. И ягод – даст судьба – встретится немало. Конечно, ягоды не утолят голод надолго, но надо надеяться, что и идти не придется далеко. Главное, не пройти мимо тех колоколен. А еще… надо искать дороги, тропки, – все, что, так, или иначе, укажет на присутствие человека.