Кукольных дел мастер

Хотите, представлюсь вами?

То-то.

Лучше прикусите язычок, а я продолжу.

Итак, я антис, которого превратили в робота. Я был рабом, и знаю, что это такое – робот. Печенкой, спинным мозгом, задницей чую! Мое сознание заперто в темнице без окон и дверей. Недавно кто-то скребся в мою тюрьму извне. Сознание встрепенулось. Оно принялось колотить в стены, которые само же и воздвигло вокруг себя – устраивая карантин, спасаясь от коварного вируса в мозгу. Увы или к счастью, наружу пробились лишь слабые, бессвязные отголоски. И сознание вновь окунулось в летаргию, скорчившись на грязной подстилке.

Зато ожили инстинкты.

Инстинкты не знают слова «стены». Они вообще не знают слов. Зато им ведомо другое: чувство голода, например. Смутная привязанность, которая толкнула узника прочь с планеты, в волну, через космос – туда, где находился человек, приносивший еду. Материальная тюрьма рухнула; пси-темница устояла.

В большом теле мне, антису-роботу, лучше, чем в малом. Долго-долго кружусь вокруг теплого шарика. Много-много сладких лучиков пронзают меня насквозь. Приятная щекотка. Часть лучиков остается внутри. Пища. Сытость. Удовольствие.

Я-маленький так не мог.

Рядом – подобная мне, только больше. Я тоже хочу, как раньше назад: совсем-совсем большим. Хочу обратно: туда тогда. Вернуться. Вернуть себя.

Возвращаюсь.

Бьюсь лбом: больше-меньше-больше…

Ничего не получается. В туда получается, а в тогда – ни за что. Мне надо в туда-тогда. Пробую снова. Нет. Но я хочу!..

Решение лежало на поверхности.

Нейрам Саманган возвращался в ту точку пространства, где в последний раз был самим собой в полном объеме. В раздевалку рядом с душевой комнатой в доме Мансура Гургина. Антис инстинктивно желал стать прежним. Изменить себя, вернуться в здоровое состояние, лишенное вируса роботизации; сместить зараженный «организм» по шкале пространства и времени.

«Нейрам хотел, как я, – объясняла Шам-Марг. – Дальше вперед, раньше назад, здесь сейчас. Не умел. Научился, думаю. Вдруг раньше назад ушел. Вернуться не может. Он раньше назад маленький, глупый был. Врача очень просим исправлять…»

Робот-антис пытался обойтись без врача. Пробовал эволюционировать на манер флуктуаций высоких уровней. И всякий раз бился в несокрушимую преграду времени. Здесь, но не сейчас! Как летящий на свет мотылек. Как верный пес, ждущий у крыльца покинутого дома. Хозяин обязательно возвратится, и все станет, как раньше…

V

– …ты меня слушаешь?!

– Слушаю.

– Что я только что сказал?

– Ты сказал: никакой это не призрак. Это Нейрам.

– А ты?

– А я молча согласился. Признаться, я тоже не очень-то верю в призраков.

– Молодец.

Лючано не понял, почему он молодец: из-за неверия в призраков, или потому что слушает Фаруда? Но переспросить не рискнул.

– Вот мы и добрались до главного. Пир Саманган намерен вернуть сына.

Полковник Сагзи выдержал паузу. Наверное, следовало что-то ответить, или изобразить восторг от такого проявления отцовской любви. Увы, Лючано твердо решил держать язык за зубами, помалкивая о своих парадоксальных выводах. Внутренние голоса (тоже безмолвно!) всячески одобряли это мудрое решение.

Не дождавшись реакции, Фаруд насупился и продолжил:

– Мы предполагаем, что Нейрам в ближайшее время снова возникнет на Михре. Место его появления известно. Двое суток он не объявлялся, но это ничего не значит. Есть шанс повысить вероятность его визита. Двойная приманка: место, которое привлекает антиса…

– Его привлекает дом Мансура Гургина? Интересно, почему?

Тарталья задал вопрос, глядя на собеседника в упор с невинностью закоренелого афериста. Очень уж хотелось посмотреть, как правдивый вехден начнет выкручиваться.

– Нейрам был учеником пахлаван-пира, – Фаруд не задержался с ответом ни на секунду. – Он любил и уважал учителя. Подолгу жил в его доме…

В словах полковника содержалась чистая правда, одна правда, и ничего, кроме правды. Ни грана лжи. Вот только на вопрос он фактически не ответил. Просто озвучил вслух ряд подробностей из взаимоотношений антиса и старого борца. А считать это ответом, или нет – ваше личное дело, синьор кукольник.

– Я понял. Первая приманка – дом. А вторая?

– Вторая приманка – ты.

– Я?

– У вас с Нейрамом связь. Он нашел тебя на корабле. Если ты будешь находиться рядом с тем местом, которое его притягивает – вероятность явления повышается.

– Ну да! Я, значит, стану сидеть в воронке и ждать, пока Нейрам поджарит меня до хрустящей корочки? Благодарю покорно!

Сок из кивушей стал горьким, как полынь.

– Зачем же в воронке? – Фаруд обезоруживающе засмеялся и развел руками, словно желал заключить Борготту в дружеские объятия. – Километр от эпицентра – вполне безопасное расстояние. Кстати, я лечу с тобой. И не я один. Никто не хочет превратиться в жаркое, приятель. Риск мы сведем к минимуму.

– Хорошо, – морщась, Лючано допил сок и отставил в сторону керамический «бокал дружбы». – Допустим, Нейрам прилетит на пепелище. Что дальше? Как вы собираетесь его удержать? Он ведь «овощ»! На слова не реагирует, знакомых не узнает…

– С твоей помощью, разумеется. Ты ведь сумел его активировать?

– Не до конца! Иначе мы бы тут не разговаривали.

– Пусть не до конца, – покладисто согласился Фаруд. – Но саму методику активации ты помнишь?

– Ну… в общих чертах.

– Вот и умница. Когда Нейрам объявится, ты сделаешь то же самое, только наоборот. Успокоишь его, не дашь вернуться в расширенное состояние.

– А если у меня не получится? Мы ведь тогда погибнем! – Лючано вчистую проигрывал словесную битву, но пытался сопротивляться.

– Надо, чтобы получилось. Я верю в тебя. Ты справишься.

Пафос в голосе Фаруда звучал искренне: ни единой нотки фальши.

– И что потом? Что вы собираетесь делать с Нейрамом?

– Это вопрос к его отцу, сатрапу Пиру. Думаю, отец приложит все усилия, чтобы вернуть сына в исходное состояние.

«Вот же змея! – сделал вехдену комплимент маэстро Карл. – Сказал – и понимай, как хочешь. „Исходное состояние“! Какое – исходное? Антиса или „овоща“?»

– Контракт мы подготовили заранее. Ставь подпись, и в путь.

Вопроса, согласен ли Лючано подписать контракт, Фаруд не задал.

– Сумма гонорара еще не проставлена. Во сколько ты ценишь подобную работу? Не стесняйся! – заказ уникальный…

Кинули кость: гонорар. Камень преткновения. Предмет наиболее ожесточенной торговли. А тут – радуйся, невропаст! Называй сумму – не жалко! Все равно потратить заработанное вряд ли сможешь: кто ж тебя отпустит, такого умельца?

– Тридцать миллионов экю.

– Что-о-о? Ну у тебя и шуточки!

Это был звездный час Лючано Борготты.

– Какие шуточки? Мой последний гонорар составил ровно тридцать миллионов. За две минуты работы. Не веришь, могу продемонстрировать свой счет. Там указано…

– Верю, верю! – натужно хохотнул полковник. – Но тебе не кажется, что это уж слишком?

– Ничуть! Синьор сатрап нанимает не абы кого! Я – невропаст-универсал. Экзекутор. Контактер с безумцами-антисами. Далее: я – рецидивист. Две судимости…

Тарталья начал загибать пальцы, как гематр в космопорте.

– Причинение ментального вреда помпилианцу. Боевая высадка на варварскую планету. Массовый захват пленных. Участие в рукопашной, спасение командира. Аварийный старт на орбиту с использованием нестандартного энергоресурса. Битвы с флуктуациями – в ассортименте. Гладиаторий. Убийство психира. Общение с пенетратором. Побег из-под стражи. Перестрелка, захват спасбота… Хватит?

– Ну ты даешь! – восхитился Фаруд. – После экспедиции на Михр я зачислю тебя в спецназ. Инструктором. А главное, ни слова не соврал. Уважаю! Но тридцать миллионов… Да, ты еще кое-что забыл из послужного списка. Ослабленную чувствительность к нейроколлапсаторам.

– Что-о-о?

– Быстроразлагающиеся одоранты. Вызывают временный паралич центральной нервной системы. Безвредны и эффективны.

– А при чем тут я?

– В том-то и дело, что ни при чем. Не действуют они на тебя.

– Это в космопорте?

– Именно. Ты должен был лежать в отключке часа четыре, – Фаруд приоткрыл некоторые карты, намекая: ерепениться опасно. – А очнулся в мобиле, минуты через три.

– Очнулся?

– Не помнишь?

Полковник с подозрением уставился на собеседника. Опять шуточки?

– Ладно, освежим тебе память.

Взмах пультом, и Лючано оказался в салоне едущего мобиля. Напротив, пристегнут к стандартному медицинскому ложу, лежал он сам. На сиденьях по обе стороны расположились крепкие, плечистые вехдены в бело-зеленых хламидах. Парализованный пленник вдруг зашевелился и прежде, чем «медики» успели среагировать, ловко высвободился из захватов.

– Не надо волноваться, синьоры, – пленник сел. – Я не окажу сопротивления. Я готов к сотрудничеству.

Вехдены ошалело пялились на «клиента», которому по всем законам биохимии полагалось лежать без чувств и помалкивать.

– Пожалуйста, одолжите мне уником.

– Еще чего! – возмутился один из «медиков».

– Вы можете смотреть, – пленник срезал его доброжелательной улыбкой. – Если мои действия не понравятся, скажите. Я прекращу.

Фаруд-«врач», сбитый с толку, протянул наглецу коммуникатор. Наклонившись вперед, полковник был готов в любую секунду принять «срочные меры».

– Отправка голосового сообщения через гиперканал. Адресат – Антоний, гражданин Помпилии, фамилия неизвестна. Начальник личной охраны Юлии Руф. Место нахождения – Террафима, система Марзино, – пленник поднял глаза на Сагзи. – Не волнуйтесь. Я намерен сообщить ему, где Юлия.

Внимательно прослушав надиктованное вслух сообщение, Фаруд-«врач» ничего крамольного не обнаружил и кивком подтвердил: можно отправлять. Затем пленник выяснил фамилию и имя охранника, дежурившего в космопорте у пункта гиперсвязи. Отыскал в местном вирте каталог спортивных тренажеров, заказал навороченный мультирежимный нано-био-комплекс «Лидер» за тридцать семь тысяч экю – и распорядился доставить подарок на дом охраннику.

После чего заявил, что голоден, и принялся с жадностью поглощать бутерброды, полученные от конвоиров.

– Фаг меня заешь! Ничего не помню! – бормотал Лючано-нынешний, наблюдая за собственными проказами.

«Ага, фаг заешь! Флуктуация своевольничает, дружок».

«Не так уж и своевольничает, – отбрил экзекутора маэстро Карл. – Малыш, ты ведь это и собирался сделать? Уведомить Антония, отблагодарить охранника…»

«Да, маэстро. Но…»

«Дружок, твое „но“ дурно пахнет. Огрызок стал пенетратором. Пока он следует твоим желаниям, но что дальше?»

Писк уникома: не в записи, реальный – и сфера схлопнулась.

– Да, здесь… В полном порядке. Слушаюсь!

Фаруд дал отбой.

– Тебя ждет сатрап Пир. Даю совет: придержи свое чувство юмора.

VI

Отец был очень похож на сына.

Да, конечно, наоборот: сын на отца. Но так сложилось, что сперва Лючано увидел Нейрама Самангана, «овоща»-антиса, и лишь теперь – сатрапа Пира Самангана. Мощное телосложение, знакомые черты лица, в глазах светится проницательный ум. Такого «замазкой» с ложечки не накормишь.

– Располагайтесь, – сказал сатрап.

Он принимал посетителя, одет по-домашнему. Тапочки, штаны из хлопка, рубаха навыпуск. На макушке – крошечный тюбетей. Если не оценивать качество ткани и ручной вышивки, можно подумать – перед тобой не государственный деятель, а здешний садовник. Тем более, что кабинет напоминал оранжерею. Стеллажи с цветами, гнезда для кустов, система капельного полива – контроллеры, насосы-дозаторы для удобрений, био-добавок и кислот; блок регуляции температурных циклов…

Чувствуя себя в джунглях, Лючано осматривался, узнавая в лучшем случае одно растение из десятка. В душу закрался страх. Казалось, из рукотворных зарослей сейчас выползет удав или прыгнет леопард.

– Это лихнис.

Повернувшись к гостю спиной, сатрап любовался кустом метровой высоты. Подсвечен скрытым «псевдо-солнцем», весь в цвету, куст горел темно-алым пламенем. Наверное, в статном, величественном, скромно одетом Хозяине Огня, когда он встал у живого пожара, усматривалась известная аллегория. Но гостю сейчас было не до символов.

– Лихнис халцедонский, иначе горицвет. По строению похож на гвоздику, по окраске – на мак. Любуясь им, обретаешь бодрость и энергию. А это – тигридия павлинья. Красавица, да?

– Да, – ответил Тарталья, чтобы не молчать.

Тигридия походила на стареющую провинциалку, доставшую из шкатулки все драгоценности, какие были. Желток, оранж, кровь, пурпур; зев – пятнистый, махровый. Светло-зеленые мечи листьев охраняли сокровища, выставленные напоказ.

– Вы недавно видели моего сына. Как он?

– Э-э… В общем, нормально.

«Ты идиот, малыш, – вздохнул маэстро Карл. – Расскажи еще, что сынок хорошо кушает. За папу, маму и тебя лично. Прибавил в весе. Дерется. Начал потихоньку летать…»

Сатрап, взяв ножницы, стал удалять у лихниса отцветающие головки. Его действия вызывали неприятные ассоциации. Глядя на властного садовника, повернувшегося к гостю в профиль, Лючано обнаружил, что крылья носа у Пира татуированы. Вначале это не слишком бросалось в глаза. Ага, и тройная складка между бровями, похожая на букву W – имплантант, косметический или функциональный.

Следование обычаям?

Оставленные на память грешки молодости?

– Ваш контракт на столе. Там же – подписка о неразглашении. Надеюсь, вы понимаете, что молчание – золото?

– Да.

– Хорошо. Я не люблю прибегать к насилию без крайней нужды. Обратите внимание: в контракте прописана возможность продления срока действия по обоюдному соглашению сторон. Трудно предсказать заранее, какое время мой сын будет нуждаться в ваших услугах. Заверяю вас, что вознаграждение превысит самые смелые ваши ожидания.

Лючано не сомневался, что обоюдное согласие – фигура речи.

Он смотрел, как Пир Саманган, закончив возню с лихнисом, переходит к следующему «клиенту»: перистые листья цвета хаки, соцветья ярко-желтые, похожие на щитки. Защелкали ножницы, обрезая тонкие побеги. Пряный запах распространился по кабинету.

Похоже, хозяин одобрял тот факт, что гость не торопится схватить контракт.

– Вы в курсе истории рождения моего сына?

– Э-э…

– Не надо лгать. Все в курсе, значит, вы тоже. Однажды я уже терял Нейрама, чтобы найти – там, где и не предполагал. Сейчас это повторяется на новом витке спирали.

На миг прервав работу, сатрап откинул волосы, упавшие на глаза. Роскошная грива до сих пор оставалась темной. «Должно быть, красится, – подумал Лючано. – Если выкрасить блондина-Нейрама…» Прошло не более пяти минут с того момента, как он вошел в оранжерею. Пять минут, и сходство отца с сыном куда-то улетучилось.

«Они совершенно не похожи. Ни капельки…»

– Я слушаю. Говорите.

– О чем?

– О ком. О моем сыне.

Под щелканье ножниц Лючано заговорил. Воспоминания облекались в слова. «Овощехранилище» гладиатория. Дверь из титанопласта. Ряды камер, забранных решетками. Ухмыляется, подмигивая, ланиста Жорж.

– Он до сих пор в Эскалоне?

– Ланиста? Думаю, он погиб. Ваш сын разрушил гладиаторий, стартуя вслед за мной.

– Жаль.

«Если Жорж Мондени остался в живых – он твой должник, дружок, – вмешался Гишер. – Вряд ли наш цветовод интересовался ланистой из соображений благотворительности…»

– Продолжайте. Я слушаю.

Тщательно взвешивая каждое слово, Лючано повел рассказ дальше. Банки с замазкой; миска и ложка. Первая попытка войти в контакт. Вторая. Главное: не называть антиса – Пульчинелло. Ссадины и синяки Нейрама после «арены». Боль, как способ вывести подопечного из боевого цикло-транса.

– Кто бил моего сына?

– Другой «овощ». Извините, так в гладиатории зовут подопечных…

– Вы ни в чем не виноваты. Продолжайте.

Он говорил, как шел по канату. Аромат оранжереи кружил голову. Неужели сатрап часами выдерживает здесь? Аметистовые, белые, серебристые пятна. Шелест листьев. Тихая капель. Взрывается реакторный отсек: пришел антис. Смыкают кольцо голодные фаги. Башня молчания: невропаст обкладывает дровами исполинскую статую. Горит костер. Горит экипаж «Нейрама».

Дождь.

Птица Шам-Марг.

– Все. Больше я ничего не знаю.

– Это хорошо, – кивнул сатрап. – Вы и так знаете очень много.

«Он никогда не отпустит меня. Контракт – иллюзия. Видимость свободы выбора. Айзек Шармаль не мог убить племянников – и взамен громоздил сложность на сложность. Пир Саманган будет держать меня при сыне; кукольника – при кукле. Даже если у меня есть один шанс из ста оказать на антиса влияние, он прикует меня цепями к Нейраму до конца моих дней. Шармаль-младший не мог убить племянников. Саманган-старший…»

Случайная догадка превратилась в уверенность. Отец принес сына в жертву. Не в силах убрать физически, устроил сложнейшее пси-покушение. Фаруд Сагзи – исполнитель. Истинный организатор провокации, в итоге которой лидер-антис вехденов погиб для всех, а для немногих посвященных навеки поселился в хосписе «Лагуна» – вот он, цветочки выращивает. Ждет, когда завяжутся ягодки. А ведь любит сына, вне сомнений, любит…

«Какому богу ты пожертвовал дитя, сатрап? Какому демону?»

– Я рад, что Нейрам нашелся. Надеюсь, с вашей помощью, – Пир тщательно избегал называть гостя по имени. Возможно, для вехдена-традиционалиста это значило что-то важное, – мы сумеем вернуть его в исходное состояние. Вы оправдаете оказанное вам доверие?

– Я… э-э… я постараюсь.

– Помните, от ваших действий зависят не только человеческие судьбы. В ваших руках – судьбы держав. Будь я кукольником, я бы задрожал при одной мысли, что мне досталась такая невероятная кукла…

Лючано не понял, кого имеет в виду сатрап: сына-антиса, или государство, чья судьба лежала на весах. Замолчав, не желая развивать сказанное, Пир вдыхал запах незнакомого цветка, похожего на горящую свечу. Трепетали татуированные ноздри. Дергалась между бровями складка-имплантант. Словно над цветком висела наркотическая аура, мало-помалу распространяясь на сознание Пира Самангана.

– Исчезновение моего сына – камешек, породивший лавину. Нейрам с его фанатичной, безрассудной преданностью кею Кобаду IV был, к сожалению, залогом развития болезни. Залог пропал, Кобад отрекся; болезнь перешла в операбельную фазу. Кровь, огонь, распад – вот путь, открывшийся перед вехденами. Горнило, в котором куется свободный от заразы реформизма клинок. Ледяная купель, где возрожденный в новом качестве меч закалится. Избавляясь от смертоносной опухоли, надо резать по живому. А затем по живому сшивать. Иного пути нет…

Он бросил «свечу» в утилизатор.

– Впрочем, мы ушли от темы. Подписывайте, контракт ждет.

– Вы в курсе, – спросил Тарталья, – нюансов моей работы?

«Может, флуктуация внутри – это хорошо? Когда осталось недолго, имеешь право чуть-чуть походить с прямой спиной…»

– Подписывайте. С нюансами – к Фаруду, он изучит.

– И все же рискну отнять у вас еще минутку. Мы, невропасты, трижды спрашиваем у заказчика разрешения на коррекцию, – он благоразумно умолчал о том, что искалеченная психика антиса позволяла обойтись без разрешения. – Наше воздействие минимально. Рядом с возможностями помпилианцев, телепатов или психиров – ничтожно. И тем не менее, заказчик должен трижды согласиться. Если маленький человек три раза дает согласие на микро-коррекцию… Сколько же раз надо спросить согласия у целой державы, чтобы бросить ее в костер? Даже ради благой цели?

Сатрап с интересом смотрел на него. Лючано ждал взрыва эмоций, приказа выйти вон, равнодушия – чего угодно, но только не прямого ответа.

– Ни разу, – улыбнулся Пир Саманган. – У державы ничего нельзя спрашивать. Иначе рискуешь целую вечность топтаться на месте, не сделав и единственного шага. Вы будете подписывать контракт?

«Нет», – хотел сказать Лючано.

Но не успел.

Контрапункт

Лючано Борготта по прозвищу Тарталья

(почти сейчас)

Почему трехлапая собака вызывает больше сочувствия, чем одноногий человек? Вид больной обезьяны терзает душу сильней, чем нищая старуха, ковыляющая в магазин за буханкой хлеба. И ведь нельзя сказать, что животных мы любим, а людей – не слишком. Себя-то уж наверняка любим больше всех собак и обезьян, сколько их ни есть. Ребенок смотрит сериал «Никки», рыдает, видя раненого дельфина, из последних сил рвущегося на свободу. Спустя полчаса этот же ребенок лупит своего сверстника – завалил на землю, уселся сверху и тычет кулачками в замурзанную физиономию побежденного.

Мы нервные, как бешеные голуби. Скандальные, как зайцы весной. Хрюкаем, ржем, рычим. Мы видим в зверях – людей, вот и сочувствуем. А в людях мы чаще всего людей не видим.

Разве что в зеркале.

Тир, Андаган, загородный дом сатрапа Пира Самангана

– Старший лейтенант Шенбелид!

Точно определить источник звука не получалось. Акустика помещения создавала впечатление, что в комнату кто-то вошел и расхаживает, не торопясь, из угла в угол. Старший лейтенант Шенбелид, для друзей и непосвященных – Гив-барабанщик, вскочил с тахты, вытянувшись по стойке «смирно».

– Ваш рапорт удовлетворен. Собирайтесь, машина ждет во дворе.

– Ты подал рапорт? – удивился гитарист Заль.

– Ага, – кивнул барабанщик.

Лицо его от плохо скрываемого возбуждения покрылось капельками пота. Гив не ожидал, что рапорт так быстро пройдет все инстанции.

– Ты не летишь на Михр?

– Нет.

– Устал? Нервный срыв?

– Я в порядке. Просто я не хочу в этом участвовать.

– Почему?

– Оставь его в покое, – прервал гитариста Бижан. Сегодня, с самого утра, он большей частью молчал. Даже когда Гив с Залем уселись играть в нарды, азартно вскрикивая в особо яркие моменты партий, Бижан следил за игрой, не проронив ни слова. Не насвистывал любимый мотивчик – «Дождь в Кохен-деже»; не бурчал, что хочет есть, а до обеда далеко.

Таким он обычно становился перед началом сложной операции.

– Нет, командир, пусть он скажет: почему? – гитарист категорически не желал угомониться. – Если на что-то намекает, пусть скажет прямо! А то взял моду: рапорты тайком подавать…

– Угомонись, Заль. А ты, Гив, иди. По возвращении я тебя найду.

Трубач почувствовал странную двусмысленность сказанного и добавил, снимая напряжение, повисшее в воздухе:

– Закажем ужин в «Розе ветров». Вино, цыплята, плов с чечевицей… Помянем наших, кто не долетел. Сейчас не получилось, так, чтоб по-человечески – значит, отквитаемся. Ты иди, тебя ждут…

– Ага, и партию доиграем! – могучий «йети» долго сердиться не умел. Он с сожалением посмотрел на доску, где, по мнению Заля, ему светила победа, а Гиву – разгром. – Нарды просто так бросать нельзя, на середине. Удача задом повернётся.

– Я не слишком суеверен, – улыбнулся барабанщик.

Он лукавил. Он был очень суеверен. И знал, что нарды – древний символ неба, где движутся фишки-звезды. Дюжина гнезд на каждой половине доски – двенадцать месяцев стандарт-года, деление доски на четыре части – четыре сезона… Гив мог перечислить до двух десятков таких вот символических зависимостей. Он впервые в жизни оставлял партию недоигранной, и нервничал.

Но выбора не оставалось: Гива ждала машина.

Спустя шесть минут, с сумкой на плече, он подходил к лифту. Неприятно чувствовать себя предателем. Особенно, если ты – самый молодой в группе майора Хезервана, больше известного как Бижан Трубач. Барабанщика откомандировали в группу после гибели предыдущего ударника. Для легенды требовался музыкант ритм-секции, а у Гива Шенбелида за плечами были восемь лет музыкальной школы по классу ударных.

И пять лет Эрдеширского высшего командного училища по специальности «командир подразделения особой разведки». Он до сих пор смеялся, вспоминая о вступительных экзаменах: вехд-ар (сочинение), унилингва и три дополнительных языка (на выбор сдающего), физкультура. Сочетание требований для будущего разведчика выглядело исключительно комичным.

Ага, вот и лифт.

Больше всего на свете он хотел бы остаться. Но миг, когда на «Нейраме» объявился лидер-антис Нейрам Саманган, усопший, оплаканный и прославленный – в облике слюнявого идиота, который хочет манной кашки… Что-то сломалось в душе Гива. Давно лишенный иллюзий, он вдруг понял: всему есть предел. Он один раз встретил живого покойника. Хватит.

Второго раза не будет.

Пусть умалишенного антиса ловят другие. Из благих побуждений? – допустим. Из соображений гуманности? государственной безопасности? – ладно. Лейтенант Шенбелид написал в рапорте: прошу предоставить мне краткосрочный отпуск для восстановления сил. А следовало бы написать: в связи с тем, что я не верю в ваши благие побуждения. Ни капельки не верю. Я помню слезы полковника Сагзи, когда он смотрел на воскресшего Нейрама. Это были слезы стыда. Значит, полковнику есть, чего стыдиться.