У Судьбы на поводке

Ну вот, снова довспоминался до стояка. В последнее время что-то слишком часто это происходит. Пора с этим заканчивать. Наши дороги разошлись – у меня жена, которую я, если не люблю, то уважаю и ценю, скоро будет еще один ребенок. Хоть у кого-то из моих детей должна быть полная семья. Надеюсь, мы сможем полюбовно решить вопрос совместной опеки. Только я вот до сих пор никак не могу решить – как же я Даньке объясню наличие другой семьи?

21

Катя

Настоящее время

Сегодня Света с Данечкой решают заняться покупками к новогоднему застолью. Света прибегает к нам ближе к вечеру, скидывает сапоги и пуховик и заявляет:

– Покорми меня! Я голодная, как нильский крокодил. Нет ли каких-нибудь печенюшек с чаем или сухариков? Ты же знаешь, мне нельзя ходить в магазин голодной – это вредно для бюджета!

Мы с Данькой хохочем и достаем из буфета и холодильника все, что там завалялось.

Светка падает на табуретку, стоящую рядом с окном и вдруг заявляет:

– Ко мне вчера твой бывший заявлялся, представляешь?

Пачка сахара вываливается у меня из рук, успеваю ее перехватить на подлете к полу.

– Что??? Зачем?

Светка задумчиво отвечает:

– Да черт его знает, говорит, что хочет разобраться в том, что произошло между вами.

Я зло усмехаюсь.

– А чего тут разбираться? Поматросил и бросил.

– Вот и я так думала. Только он как-то странно, знаешь, реагирует на мои подколы по этому поводу.

– А про моего загадочного любовника он тебе тоже рассказал?

Светка смеется:

– А как же! Его это, похоже, до сих пор задевает.

– Меня теперь мало волнует, что его задевает. Знаешь, что он мне заявил?

– Что?

– Что я плохая мать и ничему хорошему ребенка не могу научить.

Тут я чувствую, что сейчас расплачусь. Начинаю шмыгать носом, стараюсь вдохнуть побольше воздуха, но ничего не помогает. Мне так обидно. Я, конечно, в Диме разочаровалась уже давным-давно, еще будучи беременной Данькой, но к подобной несправедливости готова не была. Впрочем, что я хотела от человека, поступившего так, как поступил он? Прихожу к выводу, что надо наращивать броню, чтобы душу не задевали замечания посторонних людей. Ведь он для меня посторонний?

Светка начинает меня утешать:

– Ну это он зря, конечно. Это же неправда, и ты, и я это знаем. Да все знают, что ты – прекрасная мама. Да вот хоть у Даньки давай спросим. Данечка, у тебя хорошая мама?

Сын, который вертится на кухне и ждет не дождется похода за новогодними покупками, восклицает:

–Конечно, самая лучшая!

Света смеется:

– Ну вот видишь? Раз сын сказал, значит, так оно и есть! Кому знать, как не ему?

Я мало-помалу успокаиваюсь. Дождавшись, пока Данька уберется с кухни, как бы невзначай интересуюсь у Светки:

– Так что он там наговорил еще?

– Утверждает, что не писал то СМС, и что знать не знал о том, что ты беременна. Говорил также, что хочет видеться с Даней и просил меня передать от него извинения за то, что назвал тебя плохой матерью.

– Ну считай, что передала. Только извинять его я все равно не собираюсь. Да и не извинения тут важны. Важно то, что я не знаю, что у него на уме. А вдруг он захочет отобрать у меня Даньку? И реплика о том, что мне нельзя доверить воспитание ребенка, неспроста была. Проговорился, а потом кинулся к тебе, чтобы усыпить мою бдительность.

– Ты настолько ему не доверяешь? Думаешь, что он замыслил такую подлость? – Света изучающе разглядывает меня.

– Да, Светик, настолько не доверяю. У меня нет оснований доверять ему, понимаешь? Он странно себя вел, проявил агрессию без видимой причины, потом просто бросил меня и ребенка. Заявился сюда через несколько лет и требует объяснений. Я сомневаюсь, что он адекватен и не хочу подпускать его к Даньке.

– Может, хотя бы выслушаешь его спокойно и без эмоций?

– Да не получается у нас без эмоций. Я когда его вижу, у меня внутри все вскипает, хочется его побольнее задеть. Знаю, что это по-детски неразумно, но ничего не могу с собой поделать. Я его воспринимаю исключительно как врага, понимаешь?

– Понимаю. Ты только не сердись, но мне кажется, это говорит о том, что ты все еще к нему неравнодушна.

– Еще бы! Ненависть и равнодушие это не одно и то же!

– Вот именно! А если бы вдруг выяснилось, что тогда произошло какое-то недоразумение, которое привело к трагическим последствиям? И, возможно, никто из вас не виноват в том, что вы не вместе? Точнее, виноваты вы оба, но не в той степени и не так, как сами считаете? Как тебе такой расклад?

– Ой, ну что ты, Света! Книжек начиталась, что ли? В жизни все гораздо прозаичнее, вспомни, сколько народных фразеологизмов есть на эту тему: «поматросил и бросил», «прошла любовь, завяли помидоры» и так далее. Это же неспроста, ибо история стара и банальна как мир.

– А я думаю, что все не так просто, Катюха! Ну ладно, пора нам идти на штурм магазина! А то там без нас все вкусное съедят. Где твой список покупок? Давай его сюда!

Протягиваю подруге список, а сама думаю: а вдруг и правда не все так просто, как я думаю и все не то, чем кажется? Но почему именно сейчас Диме попала вожжа под хвост и он решил во что бы то ни стало заявить права на Даньку и вытащить на свет давно минувшие события?

Света и мой сорванец уходят в магазин, а я продолжаю заниматься домашними делами. Стирка окончена, в кухне прибрано, в кастрюльке варится борщ – его и Данька, и Светик любят. Вернутся из магазина, я их покормлю. Не устаю благодарить Небеса за то, что подарили мне такую подругу! Все во Вселенной находится в равновесии – не слишком мне повезло с семьей и замужеством, зато подруга одна чего стоит! Зоя Николаевна и Света оказались мне ближе, чем родная мама и брат.

Так получилось, что со всеми своими планами, переживаниями, удачами и неудачами я бежала к Светиной маме, а не к родной матери. Конечно, так было не всегда. Я помню, что в детстве мама была другой, во всяком случае, мне так казалось тогда. Я не знаю, в какой момент все изменилось.

Мне было пять лет, когда в детском саду мы всей группой рисовали елочку перед новогодним утренником, каждый свою, разумеется. Когда я принесла свои художества домой, мама спросила:

– Что это?

Я со всей серьезностью пояснила, что это новогодняя елка, которую надо повесить на стену и загадать желание под Новый год. На это мама ничего не ответила, взяла мой рисунок и положила на журнальный столик.

На следующий день я нашла свой рисунок в мусорном ведре под кухонной раковиной.

В третьем классе я решила научиться танцевать и попросила маму записать меня в школу бальных танцев. Эту школу посещали многие девочки из нашего класса, и мне хотелось тоже попытать счастья. Я засматривалась танцевальными конкурсами, которые время от времени показывали по телевизору, и хотела научиться танцевать так же, как те красивые пары. Я смотрела на них, и мне казалось, что каждое движение – это воплощенная ожившая музыка. И конечно, мне безумно нравились наряды, в которых выступали конкурсантки! Ах, эти блестки, шёлк, струящиеся ткани, изящество причесок!

С этой идеей я пришла к маме, но она лишь вздохнула и пробормотала:

– Там посмотрим.

Через неделю я случайно подслушала разговор своей мамы с ее подругой, который они вели на кухне.

– Моя-то, представляешь, на танцы собралась! Танцорка какая выискалась! Ходить красиво не может, а туда же – звездой хочет стать. Ты же видела, как она у меня ходит? Вечно ссутулившись бредет на полусогнутых.

Тогда я еще свято верила в непогрешимость материнских слов, поэтому мысли о танцевальной карьере сразу выбросила из головы. Было ли мне обидно? Несомненно. Ведь от самого близкого человека всегда ждешь одобрения и поддержки. С моей мамой всегда получалось наоборот – я словно шла против течения. Все мои планы и устремления были подвергнуты остракизму. Причина этого мне до сих пор неясна.

Вот так и получилось, что Зоя Николаевна и Света стали теми людьми, которые поддерживали меня в моих авантюрах. К седьмому классу я окончательно поняла, что от мамы не стоит ждать поддержки, а посему перестала информировать ее о своих дальнейших планах. Мне не хотелось, чтобы она меня высмеивала – для меня, как и для многих других подростков, была важна вера в себя и свои силы. Любой сквозняк в виде ехидного комментария, мог загубить на корню ростки самостоятельности, а также мою уверенность в себе и своих способностях. Поэтому мама была раз и навсегда выдворена за рамки моих планов и устремлений. Мое поступление в университет стало для мамы полной неожиданностью. Судя по всему, неожиданностью весьма неприятной, ибо означало то, что я буду сидеть на материнской шее еще несколько лет. Время от времени, я находила себе какие-то подработки, но зарабатывать деньги без ущерба для учебы было достаточно сложно. Приходилось выбирать – учеба или работа. Я не могла дождаться, пока закончу вуз и наконец-то смогу сама себя обеспечивать всем необходимым.

Усилием воли вытаскиваю себя из воспоминаний – было и прошло!

Пока жду Даньку со Светиком из магазина, снова разглядываю наряд, в котором мне предстоит завтра отправиться на бал. Тьфу, корпоратив. Эх, если бы не моя лодыжка! А так придется сиднем сидеть за столиком и прятать травмированную конечность от любопытных и сочувствующих взглядов.

Внезапно раздается телефонный звонок, на экране смартфона неизвестный моему гаджету номер. В субботу вечером, с незнакомого номера? Кто бы это мог быть? Жму «ответить».

Из трубки доносится шипение, звуки удара и еще что-то непонятное. А затем пьяный, но до боли знакомый хриплый голос спрашивает:

– Катя, это ты?

Чуть подумав, я отвечаю:

– Нет, это не я.

И сбрасываю звонок.

Я, может быть и готова выслушать, но не тогда, когда Дмитрий Ланге пьян. Потому что в пьяном виде он способен наломать дров, в состоянии алкогольного опьянения этот субъект просто опасен. По крайней мере, для меня – я уже имела возможность в этом убедиться.

Телефон продолжает надрываться от звонка. Я смотрю на дисплей и говорю себе, что нет смысла разговаривать с ним сейчас. Выключить звук? Но Светик с Данькой в магазине, мало ли что может случиться – телефон должен быть всегда под рукой.

Телефон звонит и звонит. Наконец, я не выдерживаю и отвечаю на звонок.

– Ну чего тебе?

– Катя, Катенька…. – пьяный голос продолжает бормотать в трубку мое имя.

– Я не могу сейчас с тобой говорить. Быстрее выкладывай, что хотел и попрощаемся.

– Не можешь? Почему? У тебя кто-то есть? Я сейчас приеду! – выкрикивает в трубку пьяный голос, явно очень разозленный и не очень вменяемый. Ну приплыли, еще мне этого не хватало. Какого черта ему надо? Я не собираюсь открывать дверь непрошеному гостю, значит, придется врать.

– Не надо ко мне приезжать, я не дома. И не звони мне больше. По крайней мере, проспись сначала, алкаш.

– Катя, я не алкаш, я вообще не пью, ты же знаешь. Ой, ты же не знаешь…

Из трубки доносятся звуки бегущей воды, затем снова голос Димы:

– Катенька, я такой идиот, ты не поверишь! Я все знаю теперь, Кать. Катя, а почему ты не дома, ты где?

– Не твое дело, где я. Ты все сообщил, что хотел?

– Нет, я же сообщаю еще: я идиот, Кать, я сейчас приеду к тебе.

– Я тебе еще раз по слогам говорю: Я. Не. Дома. Не. Приезжай. Ко. Мне. Так понятно?

– Котенок, прости меня, если можешь. Я таких дров наломал… Я должен тебе все рассказать.

Душу царапает давно забытое ласковое прозвище «котенок» – так он называл меня когда-то, когда у нас было все хорошо.

Я вздыхаю. Тоже мне открытие – дров он наломал, видите ли!

– Дима, если у тебя хоть капля совести осталась, не звони мне больше в таком состоянии, хорошо?

– Хорошо. Я позвоню, когда буду не в состоянии, хорошо?

Невольно улыбаюсь. Чувство жалости мышкой скребется на дне души, но я тут же одергиваю себя. Нашла кого жалеть!

Вдруг в телефоне слышится еще один голос, женский:

– Димочка, ты чего здесь на полу развалился? Простудишься ведь! Ой, да ты совсем в зюзю, пойдем-ка в постель!

Вся жалость испаряется, будто и не было ее вовсе. Димочка страдает угрызениями совести в приятной женской компании, под заботливым присмотром, сейчас вот в постель пойдет с какой-то дамочкой. Ну и черт с ним, пусть развлекается. А собственно, чего я ждала? Я ведь не рассчитывала, что здоровый молодой мужчина шесть лет будет обходиться без секса? Тем более что между нами давно нет никаких взаимоотношений, да и не было в понимании Димы ничего серьезного, ведь недаром он тогда этой своей Алле сказал, что я – это «ничего особенного».

Так что продолжаем жить дальше, как будто и не появлялся в моей жизни призрак из прошлого.

22

Дима

Настоящее время

Утро встречает похмельем, хорошим таким похмельем, качественным. Во рту пустыня Сахара, кажется, я сейчас помру от обезвоживания. Черт, а может от головной боли помереть? Ладно, я еще не решил, что выбрать, определюсь позднее.

Поистине святой человек оставил на резной деревянной тумбочке пару таблеток и стакан воды. Мучимый жаждой, я смотрю на стакан с водой и уже практически ощущаю на языке ее вкус, прохладу и живительную силу. Моя правая рука тянется к вожделенному стакану, левой я закидываю пилюли в рот. В такой ответственный момент меня вполне можно отравить – у меня совершенно нет ни сил, ни желания выяснять, что это за таблетки и откуда они взялись. Наверное, Юля позаботилась, спасительница заблудших душ.

Часы на телефоне показывают двенадцать – это означает, что полдня выброшено из жизни, сегодня я не в состоянии что-либо предпринимать. Впрочем, будем надеяться, эти волшебные пилюли сделают из меня прямоходящего гомо сапиенса…

Сегодня вечером состоится одно из мероприятий, на которые мы с Юлей приглашены. Значит, надо собрать себя в кучу, добрести до ванной комнаты, принять душ, выпить чашечку кофе ну и так далее.

Подобно вспышке молнии, вчерашний день вдруг взрывается в моей голове, весь до мельчайших подробностей. Подробностей, от которых меня корежит и ломает – я вспомнил, почему я вчера нажрался натурально как свинья.

А я и есть такой, ибо повел себя когда-то как свинья. Вместо того, чтобы по-взрослому разобраться с существующей проблемой, убежал и спрятался в другую новую жизнь. Решил, что меня предали, а предал, оказывается, я сам. За все в жизни приходится платить, в том числе за глупость и безответственность. И за трусость. За удовлетворенное эго мне пришлось заплатить счастьем быть вместе с любимой женщиной и сыном.

Я снова и снова прокручиваю в голове вчерашний разговор со Штепселем, если это можно назвать разговором.

Накануне

В сквере возле наркологии грязно и как-то бесприютно, очевидно, это место стало своеобразной Меккой среди завсегдатаев лечебного учреждения. Возле скамеек всё заплевано шелухой от семечек и бычками, кое-где даже шприцы валяются. Недалеко от ворот расположилась компания пожилых маргиналов, похоже, формула «сообразить на троих» будет работать до следующего Рагнарёка.

Я жду Нефедова, сегодня его должны выписать. Если я не поговорю с ним сегодня, то не поговорю никогда. Судя по отчету начальника СБ, этот тип давно и безнадежно асоциален и опустился почти на самое дно. Если сегодня я его упущу, то черт его знает, где его в дальнейшем искать. По месту регистрации Штепселя живут другие люди, самое интересное в этой ситуации то, что ни о каком Нефедове они и слыхом не слыхивали. Похоже, старый знакомец теперь навсегда потерян для общества, бесславная кончина в одной из подворотен – наиболее вероятный исход его никчемной жизни.

Из ворот выходит сутулая высокая фигура с ярким синим пакетом в руках. Я присматриваюсь повнимательнее, пытаясь понять, Нефедов это или нет. Он. Нынешняя версия кардинально отличается от прежней, но это он. В вытертых драных трениках, раздолбанных кроссовках и видавшем виды черном пуховике с надписью «Пума». Кто бы мог подумать, что известный франт Штепсель опустится до треников и китайского ширпотреба. Впрочем, сейчас ему вряд ли есть дело до внешности, скорее его волнует то, где взять денег на дозу. Или, если он еще не созрел для дозы, на бутылку.

– Штепсель, стой!

Он оборачивается.

– Ты кто такой? Чего надо?

Потом прищурившись, восклицает:

– Опа! Какие люди, да без охраны! Ты как здесь?

Узнал, значит.

– Разговор есть.

– Разговор, говоришь? Ну давай, разговаривай.

Урод цедит слова и щурится так, как будто всю жизнь потомственным гопником был. Повстречай я его сегодня впервые, ни за что бы не подумал, что парень вырос в неприлично обеспеченной семье и посещал частные учебные заведения. Я бы решил, что это сын алкоголиков в пятом поколении. Удивительные метаморфозы иногда происходят с людьми.

– Видео ты мне слил?

– Ты о чем? Нахрен ты мне сдался с каким-то видосом?

Терпеливо, пока еще терпеливо, объясняю:

– Шесть лет назад ты мне видео отправил, где ты и Катя…

Штепсель молчит, я почти чувствую, как ошметки нейронной сети в его мозгу вспыхивают и тут же сгорают, как перегоревшие лампочки. Но процесс запущен и спустя какое-то время Нефедов начинает ржать, аж повизгивая от смеха.

– Ты что-то быстро спохватился, всего-то шесть лет прошло. Приходи лет через десять, расскажу.

Я чувствую себя придурком – в данном случае Штепсель прав, мой внезапно проснувшийся интерес выглядит совершенно по-идиотски.

– И все-таки?

– Ну я отправил и чего дальше?

– Зачем?

– Да просто так. Прикольно показалось. Денег дашь, еще чего-то скажу.

– Все, что ты сказал, я и без тебя знал.

– Ничего ты не знаешь, иначе не пришел бы. Ну так что, бабосы будут?

– Сколько?

Урод медлит – боится продешевить.

– Десять.

– Посмотрим, складно ли врать будешь.

– Деньги покажи.

Вытаскиваю из кармана две пятитысячные, вижу, как у Штепселя глаза заблестели. Уже предвкушает…

– Ну спрашивай.

– Зачем эта съемка? Что было между тобой и Катей?

– А ты что, до сих пор думал, что на видео твоя деваха? Ну ты даешь! Жаль, Пашка не дожил, а то бы тут от смеха и скончался бы.

Нефедов снова ржет как конь. А я смотрю на него как баран на новые ворота:

– Если это не она, то кто? У Катьки сестры-близнеца вроде нет.

– А этого ты наверняка знать не можешь. Может, сбляд…л где-то папенька твоей шмары, вот и получился дубль. Почти один в один тёлка! Вблизи конечно, видно отличия. Но на видео, да еще в полумраке, хрен отличишь. Мы с Паханом как ее увидели, так сразу и поняли, что развлечение знатное получится. Мы как-то раз с ним в один блядю..ник пришли, а там она. Ну мы поржали, понятно дело. А потом Пашка эту идею с видосом подкинул. Жаль, Пахан не любителем тройничков был, а то бы видосик еще шикарнее получился, фрицевский дастишфантастиш и рядом не стоял.

Штепсель рассказывает, захлебываясь от смеха, а я хочу его убить. Вот прямо здесь. До того он мерзок и одновременно жалок в своей мерзости, что человеком его назвать никак невозможно. Как таракана хочется прихлопнуть, чтобы заткнулся и перестал отравлять землю своим видом и смрадным дыханием.

– А потом что было? Когда я уехал?

– Ты про что?

– Это ты ее из машины выбросил?

– Кого? Ту шалаву из блядюшника?

Я начинаю терять терпение.

– Катю!

– А-а-а! Эту… Да она сама выпрыгнула, дура! Подумаешь, цаца беременная! Разверещалась! Ну дала бы нам по разу. Ну или не по разу, там бы видно было. Что с нее, убудет что ли? Близняшку ее мы всю ночь во все отверстия имели, ей нравилось. Ну ты же сам видел. А твоя шмара чем хуже? Тебе она уже не нужна была, ты же уехал. Попользовался -другим оставь. Вот мы с Паханом и решили себе забрать. Девка симпатичная, мы бы ее быстренько научили, как надо настоящих мужиков ублажать правильно. А то все нос от меня воротила, нищета безродная!

Ярость – вот что я сейчас чувствую. Всепоглощающую, огненную, требующую немедленных жертв ярость. Она ревет во мне как лесной пожар и требует убийства, не меньше. Только так можно ее умилостивить и никак иначе.

Мой кулак с силой впечатывается в нос Штепселя. Слышу характерный хруст и вижу, как из носа этого урода начинает хлестать ярко-алая струя. Еще один удар и он визжит, как недорезанная свинья:

– Ты чего? Охуел совсем, что ли? Да я тебя живьем сгною, падла!

Хватаю его за ворот пуховика, слышится треск ткани. Третий удар в омерзительную физиономию и четвертый прямиком в солнечное сплетение откидывают мерзавца в грязный сугроб. Я прыгаю на него сверху, и продолжаю выбивать из него дерьмо. Штепсель лежит в куче мусора и подтаявшего снега и скулит, согнувшись в три погибели. Грязный снег рядом с его лицом быстро становится бурым.

Алконавты с соседней скамейки убрались подобру-поздорову, а больше нас с Нефедовым никто и не видел.

В какую-то секунду всерьез раздумываю над тем, чтобы переломать Штепселю его гнилые кости и оставить здесь подыхать. А потом бросаю в мусорную кучу рядом с ним две обещанные яркие бумажки и говорю:

– Здесь тебе хватит на дозу. Зачем себе отказывать в удовольствии? Прикольно же.

Разворачиваюсь и ухожу.

***

Дима

Накануне

Бармен двигает ко мне уже пятую по счету стопку водки. А может, и не пятую. Нет, пятая уже давно была. Кто сказал, то в состоянии алкогольного опьянения люди ничего не соображают? Снаружи-то я выгляжу как полубессознательная пьянь, а внутри себя я ого-го! Все помню, все соображаю. А я хотел забыть. А вот фигушки! Никак не забывается.

Рядом накачивается коньяком какой-то мужик в пальто. С виду приличный. Впрочем и я прилично выглядел до пятой стопки. Нет, пятая уже, кажется, давно была.

Интуиция подсказывает, что это товарищ по несчастью.

Рискуя получить в морду, поворачиваюсь к нему:

– Здрасте! За что пьем?

– Не «за что», а «из-за чего»!

– Ну и из-за чего?

– Из-за баб, естественно, из-за чего ж еще! Они во всем виноваты!

Вот это наш человек! Определенно, у нас много общего. Правда, я уже слегка запутался, ведь в моей ситуации вроде ничья баба не виновата. Или виновата? Если виновата, то чья? А-а-а! Катька виновата! Сына не дает видеть, прогнала! Значит, я принят в клуб тех, кто сегодня пьет «из-за баб»!

Слегка заплетающимся языком (что весьма странно, ведь я трезв как стекло) соглашаюсь:

– Вот все зло в мире из-за них!

– Это точно! Представляешь, как в анекдоте. Возвращаюсь домой из командировки, а там… Эх!

Взмах рукой и один из стаканов со стойки летит на пол и разбивается.

Мой собеседник воспринимает это как знак того, что пора завязывать с выпивкой на сегодня, оплачивает счет, сползает с барного стула и, пошатываясь, бредет к дверям, по пути задевая предметы обстановки.

Я слегка обиженно смотрю ему вслед. Только начали увлекательную беседу, а он слился. Кто его обучал светским манерам, интересно? Армейский прапорщик?

Поворачиваю голову к бармену:

– Еще парочку!

Тот с прищуром смотрит на меня, продолжая натирать бокал. Затем интересуется:

– А может, хватит на сегодня?

– Тебе что, деньги не нужны?

– Деньги нужны, а вот проблемы не очень. Тебе бы домой, выспаться. Как говорится, утро вечера мудренее.

– Ты, в конце концов, кто? Бармен или психолог?

– И то, и другое. Так уж получилось. Одной тебе хватит, пожалуй. А потом домой.

– Я не могу домой, у меня здесь нет дома.

Бармен, парень лет двадцати восьми, с модным нынче блондинистым хвостом на затылке, недоверчиво хмыкает:

– На бомжа ты вроде не похож.

– Я не бомж, я в гостинице живу.

Получаю свою последнюю на сегодняшний вечер порцию выпивки.

Бармен интересуется:

–Может, позвонить кому? Или такси вызвать?

– Я на машине.

– Да ладно, в таком состоянии за руль нельзя садиться.

– Жене не вздумай звонить, она расстроится. А ей нельзя, она ребенка ждет.

– А ты не ждешь? А чего ты без кольца, раз женат? Жарко стало?

– Так получилось.

Кольцо я еще месяц назад ювелиру отдал, размер подогнать, да с последними событиями совсем забыл забрать его. Юля мне не напомнила, она как-то очень спокойно к таким вещам относится. Впрочем, у нас обоих нет привычки ревновать друг друга. Мы образцово-показательная семья, как на картинке.

Тогда почему мне так тошно, что аж на стену лезть хочется. И еще хочется выть – страшно, тоскливо, по-волчьи.

Вопрос бармена: «А ты не ждешь?» терзает мою совесть. Вроде жду. Но как-то странно жду, отчужденно. Я, безусловно, рад, что у меня скоро родится ребенок. Но радость эта какая-то блеклая, я как бы смотрю на себя со стороны, знаю, что должен радоваться и радуюсь.