Аналогичный мир. Том второй. Прах и пепел

Он недоумевающе посмотрел на неё и медленно кивнул.

– Я… я расскажу тебе… о нём… – она остановилась не в силах продолжать.

– О ком? – попробовал ей помочь Эркин.

– О нём, – Женя невольно сжалась, как от холода. – Об отце Алисы.

– Тебе тяжело, – возразил Эркин. – Не надо.

Он повторял её же слова, и она возразила тоже его словами.

– Я хочу, чтобы между нами не было тайн.

– Как хочешь, Женя, – согласился он.

– Я… я училась тогда в колледже. А он… он приезжал туда… со своими… друзьями… И был Бал… Бал Весеннего Полнолуния…

Женя не удержалась и всхлипнула, и Эркин сразу дёрнулся, как от удара.

– Женя…

– Нет, ничего, я в порядке. А потом, словом, ему это было так, развлечение. И когда девушка ему надоедала, он передавал её остальным, – у Эркина потемнело лицо. – И он не хотел ребёнка, потребовал, чтобы я избавилась, сделала аборт. Я не захотела. Вернула ему его подарки и… и всё.

Эркин встревоженно посмотрел на неё.

– Он… обидел тебя, да?

– Он не мог мне простить, что я сделала по-своему, не пошла по рукам. Он не терпел, чтобы ему противоречили.

Эркин медленно кивнул.

– Я понимаю. А… а сейчас он где?

– Не знаю, – пожала плечами Женя. – Больше я его не видела, – о преследовании, как её гнали из города в город, она решила не рассказывать. Незачем. Было и прошло. Эркин всё ещё смотрел на неё, и она улыбнулась. – Вот и всё, Эркин.

– Спасибо, – сказал он очень серьёзно. – Женя… если он опять полезет к тебе… убью.

Она не поняла сначала, а поняв, рассмеялась.

– Ты думаешь, это Рассел? Нет, того нет в городе. Я же сказала. Больше я его не видела.

– А этот, Рассел, ему чего надо? – и тут Эркин сообразил. – Эти книги он дал?

Женя кивнула и, увидев, как изменилось лицо Эркина, заторопилась:

– Нет, Эркин, не надо. Не связывайся. И потом… мы же уедем скоро. А посадят тебя… Как я одна с Алисой и вещами управлюсь? И не поеду я без тебя. Я прошу тебя, Эркин.

Эркин вздохнул.

– Слушаюсь, мэм.

– То-то, – изобразила строгость Женя.

Сняв шуткой страшное напряжение этой ночи, оба почувствовали усталость. Эркин прислушался к чему-то.

– Светает уже. Ты… ты устала, Женя, я замучил тебя.

– Перестань. В понедельник я ему отдам их…

– А зачем дал? – перебил её Эркин и замер с открытым ртом, – так… так, значит он… так он видел… он, значит…

– Что видел? Ты о чём? – встревожилась Женя.

– Ладно, – Эркин не хотел рассказывать, но тут же решил, что пусть лучше от него узнает. – Мы тогда из леса вышли, там развалюха была, помнишь? – Женя кивнула. – Я потом подошёл к ней, но внутрь не заглядывал. Там как… ну, как дыхание чьё-то. Я подумал, что крысы, и ушёл. А это он, значит, там сидел. Ну… ну, ладно. Один раз я его отпустил, во второй раз, выходит, не заметил. Ладно, третьего не будет.

– Эркин, я же просила. Не надо. Он с оружием.

– Сам не полезет – не трону, – пообещал Эркин, допивая давно остывший чай.

Женя решила удовлетвориться этим, а выяснение, что это за первый раз был, отложить на потом.

Эркин пощупал чайник.

– Чуть тёплый. Женя… ты… я тебе всё расскажу… и, ты не думай…

Женя улыбнулась.

– Знаешь, я думаю, раз он нас там видел, он, наверное, хочет поссорить нас. Но это же глупо. Просто глупо.

Эркин кивнул.

– Может, и так.

Он протянул к Жене руки ладонями вверх, и Женя с улыбкой положила на его ладони свои. Эркин наклонился вперёд и прижался лицом к её рукам. И рывком выпрямился, посмотрел на Женю. Женя кивнула.

– Ничего. Ещё месяц, и всё.

– Выдержу, – улыбнулся Эркин. – Ты ложись, поспи. Не ходи сегодня в церковь.

– А ты?

– Я пойду, – вздохнул Эркин. – А то он, поп этот чёртов, припрётся. Мне говорили: он так шляется. Как кто не придёт, так он сразу в дом лезет и выспрашивает.

– Да, – согласилась Женя. – Тогда, конечно.

Эркин встал и подошёл к окну, осторожно отвернул край шторы. На его лицо легла серая полоса света.

– Уже утро? – удивилась Женя.

Эркин кивнул. Женя погасила лампу, и он отодвинул штору.

– Пойду за водой сейчас. Ты… ты не жалей меня, Женя. Я счастливый. Выжил, тебя встретил, самого страшного, что с нами делали, у меня не было.

– Самого страшного? – сразу переспросила Женя.

– Да. Только… я потом расскажу об этом. Не сейчас.

– Конечно-конечно.

Женя подошла к нему, на мгновение как бы прислонилась и тут же отошла. Но он успел наклонить голову и коснуться губами её виска.

1993–2018

Книга пятая

Белая Смерть

121 год

Осень

Тетрадь тридцать седьмая

АлабамаКолумбия

Джентльмену положено размышлять у камина, попивая коньяк или херес, в крайнем случае, хорошее виски. А он… Ну, так он никогда и не считал себя джентльменом. В современном понимании этого слова. Он, слава Богу, джентри. Из тех, старых. И потому он занимается самым мужским делом – чистит, смазывает, заряжает и готовит к бою своё оружие. Мужчина не бывает уродлив, мужчина не бывает стар. Оружие тоже. Если, конечно, к нему относятся как к оружию, а не как к музейной рухляди. Начало, нет, не коллекции, собранию, да, правильно, собранию оружия положил ещё прапрадед, родоначальник. Говорят, он был неграмотным то ли пиратом, то ли… неважно. Свою войну предок выиграл, и потому его прошлое никого не волнует. Каким мы его опишем, таким оно и будет. Друг продаст или предаст, то есть продаст бесплатно. Жена изменит. Дочь выйдет замуж и поставит мужа выше отца. Сын постарается уложить отца в могилу, чтобы самолично распорядиться накопленным. И только оружие тебя не продаст и тебе не изменит. Если и ты будешь с ним честен и заботлив. И никогда не доверяй своего оружия рабам.

Оглядев очередное старинное ружьё, вычищенное и практически готовое к стрельбе, он заботливо уложил его на положенном месте, рядом мешочки с пулями и порохом. Конечно, вряд ли дойдёт до двухсотлетнего старика, но лучше, чтобы всё было наготове. Так, что у нас дальше? Красавица винтовка, «Красотка Мери Сью». Тоже не первой молодости, но ещё хоть куда. Дальность, кучность, калибр – всё при ней. Да, тогда, ещё в первую расовую чистку, старушка потрудилась изрядно. Дед любил рассказывать об удачных выстрелах, нащупывая заветные щербинки на прикладе. Многим идиотам-говорунам, радетелям равенства и братства, демократо-либералам она укоротила язык. Ну, и прочим, кто мешал или, что важнее, мог помешать. Да-а, было время. Потом снова настали времена. Республики, империи, что-то ещё – всё преходяще. Но неизменен Старый Охотничий Клуб. Никакой политики, ни-ни-ни! Мы – только охотники, любители и ценители оружия, сугубо мужского развлечения. А где, как и на кого мы охотимся… ну, это же такие мелочи. А Белая Смерть? Досужие сплетни, ночные страхи. Официально её нет и не было. А что там болтают… Ну, вот и старушка готова к работе. Настоящая красавица хороша не блестящими бирюльками, а победами над чужими, ха-ха, сердцами. И головами.

В дверь осторожно поскреблись, и голос жены прошелестел:

– Тебя ждут у камина.

Условная фраза означала, что приехал свой для серьёзного разговора.

– Спасибо, дорогая. Скажи, что иду.

Да, не стоит заставлять ждать, новости могут оказаться серьёзными.

Гость ждал, как и было сказано, у камина. И не в гостиной, а в кабинете. Рассматривая развешенные над камином дипломы с выставок охотничьих трофеев. На стук закрывшейся двери не обернулся, демонстрируя полное доверие, дескать, за спину не опасаюсь. И разговор доверительный, но без имён и названий. Стоят плечом к плечу два немолодых человека, рассматривая реликвии и трофеи, перебрасываясь короткими, понятными только им фразами.

– Выпьешь?

– С утра пьют аристократы, а мы джентри.

– Понятно. Всё-таки сейчас.

– Выяснилось, что Старику перекрыли банковские счета, а без поворота офисные крысы хвостом не шевельнут.

– Они перестали бояться?

– Они теперь боятся других.

– Русских?

– Не исключено. Там кто-то крепко шурует. Пока не проявился.

– Понятно. А наши счета?

– Этот бригадный идиот перевёл клубные на свою службу. А русские объявили её преступной. А старый идиот прикончил бригадного, не взяв кода.

Ого, как он про Паука. Раз он осмелел, то, значит…

– Без кода и русские ничего не возьмут. Нужен суд.

– С каких пор победители судятся с побеждёнными?

– Даже так?

– Похоже на то.

– Думаешь, русские вмешаются?

– Будет шумно, вмешаются обязательно. Вспомни День Империи.

Кивок и снова молчание.

– Да, рановато, но и откладывать нельзя. Будет совсем не с кем.

– Машину запустили, так что думать уже поздно.

– Надеешься выпрыгнуть на ходу?

– А ты?

– В моём собрании ничего русского нет. Пусть обыскивают.

Понимающий кивок.

– Я тоже всё скинул.

– Юнцы зашумят.

– Пускай. Прочистят и проредят, а потом скинем и их. Личные счета остались.

– Да, шанс есть.

– Его и используем. Начнём в понедельник вечером, чтобы Хэллоуин спокойно отпраздновать.

– Ни пуха ни пера.

– К чёрту.

– Взаимно.

Гость повернулся и вышел. Было слышно, как он прощается, отвешивая хозяйке дома несколько грубоватые, но очень искренние комплименты. Хозяин по-прежнему стоял у камина, разглядывая дипломы, знакомые до буквы, до пятнышка на полях. Всё-таки не один год, даже не десятилетие собирались. Когда за спиной раздались шаги жены, он не обернулся.

– Дорогой…

– Я у себя.

Жена молча отступила, пропуская его в оружейную.

Надо успокоиться, вдохнуть привычные с детства родные запахи оружейного масла, металла и пороха, ощутить тяжесть металла и живое тепло дерева. Завтра, да, завтра всё решится. Утром среды всё закончится. А начнём… ну, это решают на местах. Здесь лучше завтра с утра. Всё-таки Колумбия – большой город, русские держат большой гарнизон, а ночной шум заметнее. Русские… да, надо продумать и этот вариант. Если что… Старик Говард без своих телохранителей не опасен. А как удалось узнать, он потерял уже девятерых. Десятый – последний и сдан в аренду в провинцию, тамошней подставе. Сам старик в Атланте. Так что… рассчитывать можно и нужно только на себя. Если что…

АлабамаГрафство ЭйрОкруг ГатрингсДжексонвилл

Женя быстро и бездумно печатала очередной лист. Текст был сложный, насыщенный цифрами, вставками и невнятной правкой, но её это не волновало. Этих текстов у неё было… и будет наверняка. Неумолчный щебет женских голосов, треск и звон машинок…

– Завтра Хэллоуин…

– Да, на час раньше заканчиваем.

– А приходим?

– Тоже на час раньше?

– Нет, как обычно.

– Спасибо и на этом.

– Хэллоуин – детский праздник.

– Да, как вспомнишь…

– Это было так давно?

– Спасибо, милочка.

– Джен, а вы пустите свою крошку?

– Нет, она ещё мала для таких развлечений.

– Конечно, вы правы.

– Кстати, просили не отпускать детей одних.

– Почему?

– Ну, милочка, это элементарно. Из-за цветных.

– И вообще обойтись без гуляний.

– Что-что? – встрепенулась Женя. – Хэллоуин всегда был…

– Всегда, Джен, – перебила её Майра. – А теперь, когда цветные безнаказанно шляются по городу, да к тому же они все напьются…

– В честь праздника, – хмыкнула Ирэн.

– Ну, они и в будни… тёпленькие, – рассмеялась Этель.

– Да, конечно, – Ирэн сосредоточенно просмотрела очередной лист и стала исправлять опечатку. – Мне думается, и нам лучше посидеть дома. Если, конечно, вы не любительница острых ощущений, Джен?

– Нет, – рассмеялась Женя. – Не любительница.

Показалось ей или впрямь миссис Стоун при этих словах быстро посмотрела на неё и тут же отвела глаза? Показалось, конечно. Миссис Стоун ни до кого нет дела. И никому до неё тоже.

Рабочий день плавно подходил к концу. Они уже собирали свои вещи, неспешно, оттягивая время, подравнивали отпечатанные листы. Почему-то Мервин не пришёл, чтобы осыпать их комплиментами и забрать сделанное. Ну и не надо!

Женя, как и все, убрала свой стол, закрыла машинку футляром и, оставив отпечатанный текст на виду, вместе со всеми вышла на улицу.

Рассел уже ждал её. Вежливо приподнял шляпу, здороваясь сразу со всеми – в Джексонвилле все всех знают – и конкретно ни с кем, ловко взял Женю под локоть и повёл так, что она сама не поняла, как оказалась в стороне от всех на боковой тихой улице.

Два дня – вчера и сегодня – она мысленно репетировала гневную отповедь, перебирала убийственные, с её точки зрения, варианты, а дошло до дела… её взяли и повели. И она терпит. Женя дёрнула руку.

– Ну-ну, Джен, не спешите. Судя по вашему… гневу, вы прочитали.

– Да, – Женя заставила себя говорить спокойно. – Сейчас я вам отдам.

Она всё-таки высвободила руку и достала из сумки с покупками книгу с вложенным в неё буклетом.

– Вот, пожалуйста.

Рассел взял её и небрежно засунул в карман плаща.

– Вы не хотите сказать мне спасибо?

– За что?

– Чтение было малоприятным, – рассмеялся Рассел. – Не так ли?

– Вы правы, Рассел. А теперь извините, я спешу домой.

– Я провожу вас.

Женя поняла, что он не отстанет, а идти на скандал… сама же убеждала Эркина не связываться. Она немного демонстративно пожала плечами и молча пошла по улице. Рассел шёл рядом, больше не пытаясь взять её под руку.

– Вы не хотите ни о чём меня спросить, Джен?

– Вряд ли вы ответите на мои вопросы. Я имею в виду, ответите правду.

– Ну-ну, Джен. Давайте попробуем.

– Хорошо, – и неожиданно для самой себя Женя задала совсем не тот вопрос: – Там грифы «совершенно секретно» и про отчётность. С запретом выноса. Как она попала к вам, Рассел?

Рассел присвистнул.

– Однако, Джен, действительно, такого вопроса я не ждал. Но я отвечу и отвечу правду. Я подобрал её в… одной разорённой квартире. Ещё зимой. Вы удовлетворены?

Женя неопределённо повела плечом и промолчала.

– Ну, хорошо. А зачем я вам дал эту книгу, вас не интересует?

– Нет, Рассел. Тем более, что ответ лежит на поверхности. Вами двигала элементарная ревность.

Рассел быстро посмотрел на неё и отвёл глаза.

– Отличный удар, Джен. Поздравляю. Но… это не совсем так. Не ревность, а обида. Я обиделся за Хьюго.

– Он-то при чём? – искренне удивилась Женя.

– Вы отвергли его ради…

– Рассел, если уж на то пошло, Хьюго виноват сам. Ему не нужна моя дочь. А мне не нужен он. Вот и всё.

Рассел задумчиво кивнул.

– Что ж, это вполне логично. Но… но неужели вы и сейчас не поняли, зачем ему нужна ваша дочь?

– Кому?

– Не надо, Джен. Не будем играть в прятки. Мы взрослые люди. Пусть парень не виноват в своей ущербности, согласен, но он остаётся машиной, секс-машиной, автоматом.

– Заводная кукла… – усмехнулась Женя.

– Да. Вы умница, Джен. Точное сравнение. Конечно, это ваша дочь, и, если вы хотите, чтобы она начала… свою сексуальную жизнь сейчас, это ваше право. Тем более, с таким опытным, я говорю без иронии, вработанным экземпляром… Но, учтите, Джен, в книге этого нет, но с возрастом у спальников сексуальная активность легко переходит в агрессивность. Учтите и не оставляйте их наедине. Вот и всё.

Женя заставила себя промолчать. И продолжала спокойно идти, хотя больше всего ей хотелось влепить Расселу пощёчину. Как он смеет такое… об Эркине, но… Ладно, ещё месяц – и Рассел станет прошлым.

– Я не убедил вас, Джен? Так? – Рассел улыбнулся. – Вы обижены на меня. Но что поделать, правда – неприятная штука. И самое неприятное, что это действительно так.

Сзади послышались чьи-то шаги. Кто-то бегом нагонял их. Рассел повернулся, заслоняя Женю. Обернулась и Женя. Их догонял белобрысый подросток в форме самообороны.

– Минутку, Джен, – Рассел ободряюще улыбнулся ей и быстро шагнул навстречу мальчишке.

Они заговорили, вернее, говорил мальчишка, а Рассел только кивал. Когда мальчишка замолчал, Рассел обернулся к Жене.

– Прошу прощения, Джен, но я должен идти. Но мы ещё увидимся. Вы дойдёте одна?

– Да, благодарю вас. До свидания.

Но последние слова она договорила уже ему в спину. Удачно получилось. Женя переложила сумку из руки в руку и быстро пошла домой. Кажется, избавилась. Ну… ну, негодяй! Ему, видите ли, обидно за Хьюго, за этого бледного слизняка! Смеет говорить такое об Эркине! Ну, ничего, она с ним ещё посчитается. За всё. И за его мерзкие намёки в первую очередь.

Репетируя уничтожающую Рассела речь, Женя неожиданно быстро дошла до дома. Эркин, сидя на пороге сарая, сосредоточенно щепал лучину. Несмотря на сумерки народу во дворе было много, и Женя, увидев, что к ней направляется Элма Маури, самым строгим и деловым тоном велела Эркину отнести в кухню сумку с покупками. Эркин отложил нож и со словами: «Слушаюсь, мэм», – взял у неё сумку и ушёл в дом.

Элма Маури рассказала Жене о погоде, своём здоровье и, понизив голос, о некоторых событиях в личной жизни прошлого поколения горожан, сделав ряд глубокомысленных замечаний о влиянии этих событий на жизнь нынешнего поколения. Женя ахала, поддакивала и задавала положенные вопросы.

Во двор вышел Эркин и, не поглядев на них, вернулся к прерванной работе. Женя плавно закруглила разговор и побежала в дом.

Алиса ждала её в прихожей и… с ходу неожиданно пожаловалась на Эркина:

– А Эрик меня во двор не пускает.

Женя на мгновение растерялась. Эркин чего-то не разрешил Алисе?! Совсем интересно. Алиса требовательно смотрела на неё, ожидая окончательного решения.

– И правильно сделал, – безапелляционно заявила Женя. – Темно уже.

Алиса, что-то обдумывая, кивнула. Женя поцеловала её в щёку, быстро переоделась и захлопотала. Плита уже горячая, чайник и кастрюля с кашей греются. В кашу он налил воды? А то пригорит, потом не отскребёшь. Да, налил.

Женя бегала по квартире, а Алиса, как всегда, ходила за ней по пятам, рассказывая дневные новости. Что сказали и сделали Дрыгалка, Спотти, Линда, Тедди и мисс Рози. Эркин принёс вязанку дров и лучинки, взял ключ от сарая и ушёл закрывать его. Женя задёрнула и расправила шторы, зажгла лампу. Заправлял лампу теперь Эркин. И печь, и вода, и… да вся грязная работа по дому на нём, а он ещё и ещё на себя взваливает. Кастрюли и сковородку так оттёр, что даже как посветлело на кухне. Женя помешала кашу и отодвинула на край плиты. За её спиной в прихожей стукнула дверь и лязгнул замок.

– Эркин, ты?

– Да. Я всё убрал и закрыл.

– Ага, спасибо. Мой руки и садись. У меня уже готово.

Эркин, как всегда, переоделся в кладовке и вошёл в кухню уже в рабских штанах и рябенькой рубашке. Стоя у плиты, Женя слышала, как он звякает рукомойником, умываясь, как фыркнула Алиса, видно, он опять, забирая у неё полотенце, брызнул ей в лицо водой – с недавних пор это вошло в ритуал вечернего умывания.

– Что нести? Чайник, кашу?

Женя счастливо улыбнулась.

– Бери чайник, каши только на вечер осталось.

– Ага.

Они сели за стол. Алиса сосредоточенно воевала с кашей, а Эркин и Женя вели свой нескончаемый разговор на любимую тему: как они поедут.

– Хорошо, что зимой: всё тёплое на себя наденем, уже паковать меньше.

– А постели придётся оставить?

– Да, жалко, конечно, перины, подушки, одеяла.

– Может, хоть для Алисы возьмём?

– Нет, и так много.

– Чемодан купим.

– Да, придётся.

– Моё-то всё в один мешок влезет. Сапоги, куртка – на мне, а остальное… Да, а ковёр?

– Ну, что ты, ковёр, конечно, возьмём.

– А если в него всю одежду увязать? Он же мягкий.

– Это ты хорошо придумал, – одобрила Женя. – Значит, что получается?

– Два мешка, узел с одеждой и…

– И всё, Эркин. У тебя не сто рук. И спина всего одна.

– Зато широкая и сильная, – рассмеялся Эркин.

Засмеялась и Женя.

– В один мешок моё всё уместится, – продолжал Эркин. – В другой, он побольше, туда если без ковра…

– Туда остальное бельё, посуда, мелочи всякие, продукты на дорогу. Или нет. Вот посуду, продукты, мелочи и всё, что в дороге нужно, в маленький мешок. А в большой всё бельё, а в ковёр верхнее. Деньги и документы…

– У тебя в сумочке.

– Хорошо. Но часть денег у тебя, чтобы не держать в одном месте.

– А моё? – вмешалась в разговор Алиса.

– В ковёр, – сразу ответила Женя.

– Да?! – возмутилась Алиса. – У тебя мешок, у Эрика мешок, а у меня ничего?! Так нечестно!

– Будет и тебе мешок, – засмеялась Женя. – Сделаю я тебе рюкзачок.

– Ага, – удовлетворилась обещанием Алиса.

Женя разлила по чашкам чай, положила Алисе сахар.

– Аккуратно мешай, – и посмотрела на Эркина. – Как сегодня у тебя?

– Всё так же, – Эркин взмахом головы отбросил со лба прядь. – Работы мало, вместо платы еда и сигареты. Правда, кормят хорошо, а с деньгами, – Эркин помрачнел, – с деньгами совсем туго.

– Ничего, – Женя подвинула поближе к нему баночку с джемом. – До отъезда у нас денег хватит.

– Деньги на дорогу нужны, – Эркин старательно не замечал джема. – В дороге тоже… есть надо, да и… мало ли за что платить придётся.

– Ничего, – повторила Женя. – Не переживай. И, пожалуйста, не задирайся.

Эркин только вздохнул в ответ. Но если так и дальше пойдёт, то никаких запасов не хватит, и жить придётся только на деньги Жени… Скорей бы уехать.

Алиса допила чай, и Женя взглядом отправила её спать. Алиса вздохнула, но подчинилась. Эркин встал, собрал и унёс посуду на кухню, оставив только две их чашки. Сидя за столом, Женя слышала, как он укладывает посуду в тазик и заливает водой, звякнул дверцей топки, видно, огонь подправлял. В комнату вернулась Алиса. Женя помогла ей переодеться и уложила. Укутала одеяльцем, поцеловала в щёчку.

– Спи, зайчик.

– Ага-а, – сонным вздохом согласилась Алиса.

– Женя, – Эркин внёс подогретый чайник и сел на своё место.

– Что?

Женя ещё раз поцеловала Алису и вернулась к столу.

– Почему ты её не по имени зовёшь?

Женя не сразу поняла.

– Кого? А, Алиску? – и улыбнулась. – Это ласково так. Меня папа звал Пуговкой. И Трещоткой. А тебя… – и осеклась.

Но Эркин улыбнулся.

– По-всякому. Чаще просто Индейцем.

– А Эркином кто тебя назвал?

– Я сам, – Эркин говорил спокойно, улыбаясь. – Понимаешь, рабу имя не положено. Хозяин даёт кличку. Ну, и сами друг друга называли тоже… кличками. Что у меня имя есть, никто не знал. Я тебе первой сказал. Тогда. А второй раз уже после освобождения. Когда справку получал.

Женя кивнула.

– Я читала когда-то, что индейские имена обязательно со значением. И вот летом у нас тут была комиссия, ну, по переселению индейцев, – Эркин понимающе кивнул. – И там было двое индейцев. Офицеры. Так вот, одного звали Большое Крыло, а другого – Неистовая Рысь. Правда, красиво?

– Д-да, – неуверенно ответил Эркин.

– А твоё имя что означает?

Женя смотрела на него так бесхитростно, так доверчиво… Он может выдумать что угодно, и она поверит. Но… он обещал, что тайн не будет, так что надо сказать правду.

– Я не знаю, – тихо сказал Эркин. – Я… я просто услышал…

…Все учебные питомники одинаковы. Сколько их было на его памяти. И зачем-то снова перевозят. Но он уже знал, что задумываться над причудами белых себе дороже. Чем меньше думаешь, тем легче. И распределители все одинаковые. И вот он опять стоит, заложив руки за спину и опустив голову, а надзиратели спорят над ним.

– Ну, куда его, спальника недоделанного?

– К мелюзге – он их испортит, а к большим, так его размажут.

– Так недоделанный же ещё, может, и обойдётся.

– Ага, а вычет ты за меня платить будешь?…

…– Понимаешь, Женя, мне лет двенадцать или чуть больше было, и вот в распределителе…

– Где?

Он осёкся. Женя не знает?! Да, конечно же, да! Откуда ей это знать?

– Ну, перед торгами нас там держали. Ну вот, и меня отправили в коридор к отработочным. К индейцам, – Эркин усмехнулся, – в отдельную камеру…

…– С ума сошёл?

– Порядок. В отдельную закроем. Там в конце как раз.

– Я в этом не участвую.

– Я и один справлюсь. Слышишь, черномазые расшумелись. Давай, успокой.

– Ну, смотри.

Надзиратель ткнул его дубинкой, направляя в коридор к отработочным. Замирая от ужаса, он прошёл между решётками, из-за которых на него молча смотрели индейцы. Обритые наголо, в лохмотьях. Но вот и маленькая полутёмная камера в конце. Лязгает решётка, толчок дубинки между лопатками, шаг через порог, лязг за спиной, он оглядывается и переводит дыхание. Один? Неужели один?! И тут же вздрагивает, увидев, что тёмная масса в дальнем углу шевелится. Прижавшись спиной к решётке, он следит, как в углу медленно встаёт на ноги человек, выпрямляется, а на полу… Сколько их? Двое? Трое? Взрослые, не отбиться. Рабов отработочные забивали, а ещё поймут, что он спальник… то конец, не отбиться. Запах грязного тела и крови накатывает на него удушливой волной, он ещё теснее вжимается в решётку. Негромкий гортанный шёпот. Он не понимает слов и молча следит за надвигающимся на него высоким костлявым индейцем в лохмотьях. Штаны и рубашка не рабские, белые обноски, что ли…