Полная версия
Остановиться, оглянуться… (Поэтический дневник)
2017
«2008 год. Москва. 36-й километр…»
* * *2008 год. Москва. 36-й километр по Рублёвскому шоссе. Деревянная дача, которую я снимаю. В окне – часовня Мстислава Ростроповича. Жизнь и судьба…
Начало 70-х. Великий музыкант играет в концертном зале Брянского музыкального училища. Случайно увидел скромную афишу, написанную от руки. Тогда была запрещена не только реклама, но даже просто упоминание имени опального музыканта. Так мастера отлучали от мира за совесть, за правду.
Для небольшой группы людей в провинциальном музыкальном училище он играл, как в последний раз, «Танец огня» де Фальи. Звучание гения, мгновения завораживающей музыки. И острая боль за мастера, за страну, которая не дорожит такими уникальными людьми.
На долгую память осталась эта встреча с молодым, необыкновенным, неистовым в своей самоотдаче Ростроповичем.
«Мы живем в плену у своих воспоминаний…»
* * *«Мы живем в плену у своих воспоминаний…» Я записал эту фразу, брошенную одним из героев какого-то французского фильма, и она словно застыла на белом листе в ожидании замечательной телепередачи Виталия Вульфа о Лидии Сухаревской.
Время Сухаревской – это эпоха Гончарова, Товстоногова, Эфроса. И назад – в акимовские, охлопковские времена – с лестницы на лестницу, с лестницы на лестницу…
Остановиться и оглянуться…
* * *В постановке Сергея Голомазова смотрю «Салемские ведьмы» Артура Миллера в Театре на Малой Бронной. В антракте подхожу к памятному стенду к 90-летию со дня рождения Анатолия Васильевича Эфроса, вглядываюсь в снимки эпизодов из лучших его спектаклей, в которых блистали Михаил Казаков, Андрей Миронов, Лев Дуров, Ольга Яковлева и многие другие знаменитые актёры.
Сегодняшний Театр на Малой Бронной – это живой организм. Новый состав, неплохие премьеры, но память неизменно возвращается к «золотому веку» А. Эфроса, в то неповторимое время. Его ученик – Геннадий Сайфулин, который замечательно играет в спектакле «Салемские ведьмы», ставит сегодня на Малой сцене спектакль-посвящение своему учителю.
2017
Л. Дуров
Февраль 95-го. Спешу на встречу к Льву Дурову. Это был год выхода из тупика, когда снова стала нужна профессия. Несколько минут ожидания на служебном – и я в кабинете Анатолия Васильевича Эфроса. Магия портрета и долгий разговор о судьбах театра с Дуровым. Лев Константинович – один из преданных учеников Мастера, охранял его покой в этом храме на Малой Бронной. Зал Эфроса, коридоры, кабинет, дух великого романтика. Театр переживал столь обычное межсезонье без главного режиссёра: экспериментировал, сопротивлялся. Со всеми своими проблемами и трудностями из-за кулис приходил на сцену и там сражался за право жить в это смутное время, когда блеск и нищета поднимались по одной лестнице и играли один спектакль.
Занавес. Передо мной предстал театр с какой-то обескураживающей немощью. Играли Стругацких – «Жиды города Питера», и даже Дуров ничем не мог помочь плохому театру в этот вечер. Я знал, что пришёл новый режиссёр Женовач, знал, что не все его принимают. Вспоминал Дурова времён Эфроса.
Печаль моя светла,
Печаль моя полна тобою…
Уходя из театра, я поднял у самого порога листок:
«Один из лучших режиссёров Москвы – Сергей Женовач, представляет в этом сезоне необычный и многообещающий театральный проект. Вы увидите сразу три премьеры по роману Ф.М. Достоевского: «Идиот», спектакли «Бесстыжая», «Рыцарь бедный» и «Русский свет»… Нам бы хотелось донести до зрителя весь текст романа, его философскую глубину, логику авторской мысли, силу чувств, остроту действия.
Вас ждет встреча с Ириной Розановой, Львом Дуровым, Сергеем Гармаевым…
Наш адрес – Малая Бронная, 4».
…Театр на Малой Бронной завершал остров Тверского бульвара, с его новым «архитектурным шедевром» – новым МХАТом. С театром Пушкина (Таирова), с бесконечными воспоминаниями-переживаниями премьер и встреч… Гримёрка, зима, интересные, содержательные разговоры, отказ от банкета в честь сотого спектакля…
Я свернул на Калашный. Там, вдалеке, осталась патриархальная академия на Собиновке, где в те времена тоже витал дух Анатолия Васильевича Эфроса, Марии Осиповны Кнебель, где в коридорах можно было встретить знаменитого мэтра и вечных студентов, отдающих уже с десяток лет этим мэтрам честь. Вышел к «Художественному», а там – на Арбатскую, к Киевской и – домой, домой, домой…
* * *В том феврале 95-го Дуров играл бенефис в Брянске. Встречая Льва Константиновича холодным мокрым утром на вокзале, я почувствовал с первой же минуты его тревогу и усталость. Такая же тревога ощущалась и на репетиции. Ленивая степенность актёров провинциального театра не попадала на первую долю дорогого мне мастера. На лицах людей, некогда верно служивших Мельпомене, печать безденежья, апатии, равнодушия.
И всё-таки, с честью выдержав эти и иные испытания, Дуров предстал на пресс-конференции актёром, чье амплуа невозможно определить. Не сыграно ещё такой роли, не рассказано самой остроумной истории, самого неожиданного анекдота, самого важного случая в жизни.
А потом был бенефис. Словно из сокровищницы или, скорее всего, из старой табакерки, доставал он очень дорогое, доброе, мудрое. Будь то капитан Снегирёв из пьесы по Достоевскому, или затейливая водевильная ситуация, или сцена из чеховских «Трёх сестер», доносившая живое дыхание Эфроса, дыхание старого Театра на Малой Бронной…
И свеча в финале, и фотография на память…
Прошли годы, я иногда дозванивался до великого актёра, снова приглашал его и Ирину Алфёрову в свой город, и снова была премьера, был праздник. Потом его телефон замолчал, а спустя какое-то время, когда его величество случай остановил машину в нужном месте, он поведал мне историю своей болезни, и наступила долгая пауза в общении.
Но вот мне попала в руки его книга воспоминаний, которую я прочёл с таким удовольствием. С тёплой улыбкой вспомнил все наши встречи и подумал: надо обязательно забежать…
* * *Август 2015 года. Льва Дурова не стало. Исчезло яркое явление.
Исчезла уникальная личность.
Его необыкновенное человеческое тепло, обаяние, искромётность таланта делали людей людьми, театр – богаче, а жизнь – настоящей.
Уже не вспоминаются какие-то подробности тех ярких спектаклей. Осталась просто память о выдающемся актёре и человеке.
* * *После наших встреч я часто записывал некоторые из его высказываний. Сегодня это уже история, свидетельства очевидца сложного, переломного времени.
«У нас сейчас не свобода, а вольница».
«Раньше все сводилось к разговору о женщинах, а сейчас – о Чечне. Когда я вижу по телевизору эти события, то сразу, как актёр, представляю себя на месте тех людей. Мне становится страшно».
«Перед отъездом в Брянск знакомые журналисты рассказали, что нашего Президента на днях буквально выносили из самолета, так как он уже не мог идти. Было дело в Алма-Ате. Правда ли это? Во всяком случае, мне говорили люди, которым я верю».
«Кто может стать следующим Президентом? Мне думается, это генерал Лебедь. Если дать ему два-три раза выступить по телевидению, то он явно наберет очки».
«Свобода у нас оказалась не простой. Это не свобода, а какая-то вольница. Я прихожу в ужас, когда, проходя в метро через газетные «развалы», вижу, извините, одни женские бюсты. Нет, я не за цензуру, но должна же быть какая-то моральная защита. Не уверен, скажем, что у нас в ближайшие десять лет переиздадут Пушкина. Время такое! И зритель в нашем театре не изменился, а просто исчез».
«В недавнем фильме Игоря Гостева «Серые волки» (о снятии Хрущёва) сыграл Микояна. Снимали на его бывшей даче, даже охрана была настоящей. Когда я шел, простите, в туалет, охранник так и докладывал: «Объект № 1 проследовал в туалет». А если серьёзно, фильм, кажется, получился. Когда я его смотрел, то искренне жалел Хрущёва, ведь картина не собственно о Хрущёве, а о человеке, попадающем в столь печальные обстоятельства. Четыре мужика в бане за рюмкой просто решили его судьбу. Сейчас, вероятно, тоже многое в политике решается именно в бане».
1995–2017
«Всё равно стихи…»
* * *Всё равно стихи.Всё равно метель.Всё равно печаль.Лодка у дороги.Всё равно ВеснаДверь сорвёт с петель,Белым цветом в ростВишня на пороге.Всё равно закат.Всё равно костёр.Телефонный звон,Словно гомон птичий.Всё равно портретНапишу на спорИ воды нальюВетреной криничкой.Всё равно стихиВечером и днём,Всё равно печальС звонкою подковой.Всё равно идём,Всё равно живёмИ латаем мирЗапоздалым словом.2019
«6 января 1984 года.» (О Театре Г. Мацкявичюса)
«Взгляд, поза, едва уловимое движение тела «обнажают» человека неизмеримо больше, чем это могут сделать слова… Именно безмолвие сопутствует всем крайним, кульминационным моментам человеческой жизни».
Г. Мацкявичюс6 января 1984 года. Театр имени Ермоловой. Московский ансамбль пластической драмы показывает сценическую композицию «Жёлтый звук» в постановке Гедрюса Мацкявичюса. Либретто Василия Кандинского. Музыка А. Шнитке.
После мировой премьеры «Жёлтого звука», состоявшейся в 1976 году в Париже, это была вторая попытка осуществить замысел знаменитого художника-авангардиста. Его сценическая композиция воплощала идею творчества, «продиктованного внутренней необходимостью», через такие внешние средства выражения внутренних ценностей как музыкальный звук, телесно-духовное звучание людей и предметов, цветовой тон. В качестве персонажей выступали пять ярко-жёлтых великанов, ребёнок, колокольный звон, жёлтый цветок.
К сожалению, в данном спектакле режиссёру не удалось соединить философскую мысль Кандинского и музыкальную историю Шнитке. Впервые на спектакле изобретательного Гедрюса мне было скучно от недофантазии. И всё же знакомство с удивительными, почти запредельными возможностями «аистов» продолжилось. («Аистами» называли артистов Московского театра пластической драмы Гедрюса Мацкявичюса за их изумительную пластичность и фантазию.)
Для меня знакомство с ними началось через моего друга – сокурсника по ГИТИСу Андрея Родикова. Я смотрел все спектакли с его участием. Я был влюблён в этот театр, в этих людей, самозабвенно выжимающих из своего тела потрясающую чувственность и полёт. Виртуозно владея средствами пластического выражения, они были способны донести до зрителя сложные смыслы сонетов Шекспира, философии Айтматова, произведений живописи от Микеланджело до Петрова-Водкина и многое другое.
Вспоминаю, как после вечера в ЦДРИ, где театр исполнял отрывки из своих спектаклей (в том числе ошеломительный танец-прыжок из «Хоакина Мурьеты»), обаятельный Гедрюс, покидая зал, как бы прощался со своим театром. И так было всегда: идея умирает в исполнителях вместе с утратой их молодости и ничем не замутнённой свежести их мироощущения. После 16-и лет успешной практики ансамбля пластической драмы режиссёр взялся за создание нового театра, а его «аисты» разлетелись кто куда. Мой Андрюша теперь посылает мне весточки из Швеции. Он уехал туда, женившись на очаровательной шведке-журналистке, а замечательный театр Гедрюса Мацкявичюса продолжает жить в нашей памяти о знаковых прорывах в театральном искусстве 80-х.
* * *Мы встретились спустя двадцать пять лет. Шведская весна была так же волнующа, как наша встреча. По долгой истории нашей жизни нас связывало тепло дружеского общения, родственное любопытство по части театральных премьер. Мы всегда что-то советовали друг другу. Например, я советовал ему перечитать Пастернака, Джойса, Толстого. Он мне – сходить на премьеру театра из Цинцинати по пьесе У. Гибсона «Тряпичная кукла», от которой проснулась вся театральная Москва. Я тогда сидел на полу в битком набитом Театре Сац рядом с Георгием Тараторкиным, и нам казалось, что театр-жизнь – это именно то, что мы видим на сцене.
Когда-то Андрюша пробовал быть клоуном, но так и не стал им. Клоун – это не повторенье гэгов, заученных трюков, это – жесты, рождающиеся изнутри. Теперь он вёл нас по тропинке, где гуляет шведский король, делился впечатлениями о выставке Мунка и был на пике своей чуть постаревшей жизни. А ещё он потрясающе танцевал танго, как бы в продолжение своей истории танца и пластики в театре Гедрюса Мацкявичюса.
И рядом с ним всегда была его семья: рыжеволосая Анна, его милые девочки.
2017
Стокгольм. Утро
А. Родикову
Прогулка по тропинке короля,Пологий берег, шум балтийских сосен;И дышит непрогретая земля,И что-то в разговоре произносит.То вверх, то вниз, и берег далеко,И лысины камней – времён приметы,И потянулся май к началу лета.И стало вдруг особенно легко…Благословенна временем земля! —Прогулка по тропинке короля.2008
«Январь 1986 года. Готовлю реферат…»
* * *Январь 1986 года. Готовлю реферат в ГИТИСе о Верико Анджапаридзе. Смотрю «Покаяние» Тенгиза Абуладзе. Удивляюсь его пронзительности и правдивости. Поражаюсь Верико – мудрости её и силе. Судьба Грузии – удивительной, ранимой, гордой, – судьба Верико Анджапаридзе. Читаю о ней, вглядываюсь в судьбы грузинской культуры, где всё так переплетается и вспоминается.
* * *В прежние времена, когда трудно было найти тот или иной сборник поэзии, всегда можно было обратиться к тбилисскому издательству «Мерани». Там печатали Мандельштама, Пастернака, Беллу Ахмадулину. Из нутра грузинской культуры складывалась родословная Георгия Товстоногова, и от её познания – блистательная «Ханума», а дальше, после смерти театрального гения, пришёл в его знаменитый театр Темур Чхеидзе. Тбилисская Мтацминда упокоила душу А. Грибоедова рядом с И. Чавчавадзе и его дочерью. Верико Анджапаридзе, Софико Чиаурели, Георгий Шенгелая, Константин Лоркипанидзе, Резо Чхеидзе и чуть назад – Сандро Ахметели, Константин Марджанашвили и чуть вперед – блистательный Мегвинтуцухеси, исполнитель роли Дато Туташхиа в фильме по роману Чабуа Амирэджиби «Берега». В последние годы во МХАТе он играл в спектакле «Медея».
Посмотрите, как дружно встаёт зал, чествуя Резо Давидовича Чхеидзе, как восторженно принимает московский зритель премьеры Роберта Стуруа – гения «Кавказского мелового круга» и «Ричарда III». Сегодня он главный режиссёр калягинского театра Et Cetera.
Мы всё так же открываем тома Шота Руставели, Галактиона Табидзе, вглядываемся в наивную пастораль Пиросмани, цитируем персонажей грузинских короткометражек. Это наше дорогое общее летоисчисление, наша общая радость, боль и гордость.
2018
«Неожиданно Грузия…»
* * *Неожиданно Грузия,Неожиданно боль,Неожиданно грустноВспоминаем с тобой.Неожиданно Чабуа,Кахи, ТенгизПо глоткам приспособилисьВыпивать нашу жизнь.Лица, годы, фамилии…Память душу прожгла!И Мтацминда, как лилия,В облаках пролегла.Там поэты причудливы,Там стихает молва,И века – неподсудные,И пророки – слова.Где луч солнца над крышами,Где светло и легко,Что-то главное слышитсяОт тебя, Верико.И судьба, и признание,Реки – складки морщин;К берегам покаянияВозвращаемся мы.Пересуды, иллюзии,Ночь лежит за окном…Неожиданно Грузия —За нашим столом.2012
«Всю жизнь я ехал, Грузия, к тебе…»
* * *Всю жизнь я ехал, Грузия, к тебе,Совсем забыв, что жизньПроходит быстро;И зов был и печален, и неистов,И он не мог противиться судьбе.Мне всё казалось: о тебе я зналИ Мцхеты призрак,И дорогу к храму;Я по крупицам встречу собирал,Откладывая встречу постоянно.Дарил Галактион свои стихи,Ираклий до последнего сражался,Мой путь к тебе пророческим казался.Вот лодка, вот течение реки,А там, за поворотом – лик вершин,И всадник к перевалу устремится,И спросит у меня мой старший сын,Когда же наша Грузия случится.И этот день пришёл, как божий свет,И было утро, и пребудет вечер;Храм на горе и улочек секретРадушием твоим очеловечен.Мне бабушка пекла горячий хлеб,Кахетия вином меня поила,И быстро таял виноградный снег,И в горы уходил набраться силы.К себе домой в тот день вернулся я.Да будет вечной Грузия моя.2017
«Кахетия. Алазанская долина…»
* * *Кахетия. Алазанская долина. Цинандали. Имение Александра Чавчавадзе. Издалека, из глубины пространства и времени – «Вальс» Грибоедова. В особняке тихо; много предметов 19 века, много трогательных мелочей, деталей. Картина Роберта Стуруа «Портрет Нины Чавчавадзе». Красива, юна, бессмертна. Здесь Александр Сергеевич Грибоедов читал «Горе уму» – одну из первых сценических версий своей комедии. И снова его «Вальс», затем Шопен – музыка любви, человеческих страстей. В пантеоне на Мтацминде звучит эта музыка. Она в сердцах приходящих сюда. На чёрном камне строки, как слёзы; для каждого – свои.
Из Цинандали мы двинемся в Алаверди – в храм, где идёт вечерняя служба. Нет света. Мерцают слабые огоньки свечей. Две женщины читают молитвы. Пастырь в белом хитоне вторит им. Молитва уходит под купол – в небо, к Богу.
И возвращается благословением.
2017
«И опадала бренная листва…»
* * *И опадала бренная листва,Рассвет кружил. И наступало утро.И ожил парк, и шумная молва,Из той поры пришедшая как будто.2017
«Отошли куда-то…»
* * *Отошли куда-тоВсе заботы наши.Горы, храмы, ветерИ горячий хлеб.Спит Батоно Миша,Спит Батоно Саша,Спит Илья Батоно, —Коротают век.Просто возникает рядом Цинандали,Городок Сигнахи —Первый твой маршрут.Калбатоно Дина,Калбатоно Валя,Калбатоно ЛенаК Грузии прильнут.Остановит толькоТихая молитва,Монастырь вечернийДа мирской уют.Калбатоно Ната,Про святые землиПраведные речиБудто оживут.А вино в бокалахЯнтарём задышит,К медленным согласнымГласные спешат; —Спи, Батоно Саша,Спи, Батоно Миша,Спи, Илья Батоно, —Боги говорят.2017
«Боржомское ущелье…»
* * *Боржомское ущелье.Снег прозрачный,Мельканье лиц,Летящий водопад;И хлопья, как ресницы,ОбозначатНеловкий взгляд.Растают очень быстроНаши встречи,Умчатся далеко за перевал.Боржомское ущелье;Скоро вечер,А в Цинандали бал.2017
«Открывается храм на горе…»
* * *Открывается храм на горе.Вот совсем ненадолго,Я знаю,Синеватая дымка сползает,На закатном сгорая костре.А потом, переждав облака,Как советует друг мой, Отари,Сознаю, что дорогаЛегка,Когда в нас продолжаетсяДжвари.2017
«Монастырь зелёный на горе…»
* * *Монастырь зелёный на горе;Маленький алтарь, негромко служба.Так уютно, словно на двореСобираются на званый ужин.Здесь спокойно исповедь течёт;Все свои и к Богу недалече,Так отрадно движутся навстречуВсе родные, все наперечёт.Здесь теплей становятся друзья,Здесь солгать неведомо и странно,И украдкой молодость мояГоворит со мной неперестанно.Бесшабашно спорит и дерзит,Ошибаясь, странствуя, переча;Вот моя любовь идёт навстречу,И так много вспомнить предстоит.Хочется проснуться на зареИ увидеть след белёсых кружев.Маленький алтарь. Негромко служба.Монастырь зелёный на горе…2017
«Посох ударит…»
* * *Посох ударитМолитвой ответитСлово, как слово, —Поверю ему.А над ущельем —Ноябрьский ветер;Трудно ему – одному.Не хорохоритсяВ солнечной Мекке,Мягко кружит по горам;И нагнетаются «белые снеги»По кахетинским дворам.По Цинандали, Телави, КварелиВетер летит к облакамИ, озираясь в Панкисском ущелье,Снегом врывается к нам.Ветер – какое свирепое диво! —Остановил свой полёт.Грузия. Горы. Тепло и красиво.Новая встреча грядет…2017
«В ресторанчике у Резо…»
Р. Габриадзе
* * *В ресторанчике у РезоВозле кукольного приютаНачинаем будто с азовВспоминать былого маршруты.Будто на руку куклу надев,Нашу жизнь, как софит, усмиряя,И испить до дна, и испеть,Чьё-то прошлое повторяя.А Казбеги лежат в облаках;Безрассудством безоблачной синиНачинается эхо в горах,Продолжается в сердце России.У Резо продолжался обед;За окошком – тифлисские тайны,И расписанный стол, как сюжетНезаученный,Непрощальный.И скрещение наших судеб,Перевалов, дворов и застолий;И печёт наша бабушка хлебИз совсем ещё свежих историйВ ресторанчике у РезоВозле кукольного приюта…2017
«Я вернусь к тифлисским улочкам…»
* * *Я вернусь к тифлисским улочкам,Где балконит чудо дней,Где история прищурится,Где разлука всё сильней.Я плутаю по окраинам —Мне далече до Куры,Принимают, как хозяина,Постаревшие дворы.В них и радость и бессмертие,Перепалок кутерьма,И печальное известие,И забытая война.Словно чистое писание —Крик бегущей детворы;Всё в подстрочнике заранееОживает до поры.И в знакомой старой булочнойХлеб является на свет.Я иду к тифлисским улочкамЧерез много, много лет.2019
«1991 год.» (Харьков. Спектакль М. Анджапаридзе)
* * *1991 год. Харьков. Спектакль-импровизация «Мои несыгранные роли» народной артистки Грузии Медеи Анджапаридзе. Незабываемая встреча с удивительным человеком, высокой культурой, породой, поэзией. А сколько тем для режиссёра – «Импровизация на несыгранные роли»…
…На сцене только кресло, в котором сидит актриса. Никакого антуража, никаких движений. Льется неспешная речь, и ясно видишь перед собой княжну, императрицу, прихожанку, комиссара…
«Княжна Медея. Тихий вечер…»
* * *Княжна Медея. Тихий вечер.Несыгранных ролей портрет.Вот неотыгранная вечностьИ непрочитанный сюжет.И мечется воображенье,И рвется Фирсова струна;И запредельное паденье,И тихой юности весна.Слова негромкие роятся,До мизансцены – целый шаг.Вот где-то в коридорах ЧацкийС гримасой чести на устах.И леди Макбет, гнев и сила,Вот-вот на пьедестал взойдёт.Медея нынче так любила…А остальное все не в счёт.И движется судьбе навстречуГероев боль и торжество.Княжна Медея. Тихий вечер.Грузинской речи божество.1992
«Мтацминда – долгосрочное свиданье…»
* * *Мтацминда – долгосрочное свиданье.Тифлис внизу – так близко облака.И тихая записка на прощание:Лечу. Пока!2019
Картина художника Урушадзе
И. Бродскому
Вот старый город – старый эликсир,Кувшин в придачу, солнечные крыши;Однажды вслух произнесённый мирСебя ещё пытается услышать.Вот лошадь, всадник; вот открыта дверь.Вот во дворах негромко песнопенье.Юродивый, от собственных затей,Не помнит даже своего рожденья.Вот круг гончарный, старый половикПостеленный. И место для молитвы.Вот поле, отрешённое от битвы;Вот от зимы ушедший снеговик.Всё есть, и всё исчезнет в сей же час,И бег врёмен в разбитой черепушкеСпоткнётся. Чья-то детская игрушкаНаходит нас, соединяет нас.И дым пойдёт, повиснут облака, —Всё, как вчера, волнует и тревожит.Кирпичики мой старый мастер сложитИ молвит чудодейственно: Пока!Всё изнутри. Снаружи только след,А значит, ничего уже не значит,И только нарисованный букетВчерашней встречей молча обозначен.Вот старый город. Он ещё для нас:И радует и, прошлым воскрешая,Достраивает медленно «Парнас», —Зайти туда как будто разрешает.2014
«Я почему-то не приезжал к тебе, мой город…»
* * *Я почему-то не приезжал к тебе, мой город…
Я не видел твоих гор, покрытых библейской пеленой, не входил в глубокие воды Севана, не поднимался к храму IV века, где свечи и годы плавятся одновременно… Я не останавливался, завороженный, перед каскадом высоты и не стремился взобраться наверх, откуда город кажется ещё красивее. Где он летит, оброняя молитву Нарекаци, ловя звуки удивительной армянской музыки…
И вот я приехал к тебе на свидание, Ереван.
2013
«Возвращаемся, Севан, возвращаемся…»
* * *Возвращаемся, Севан, возвращаемся.В тихом храме над свечою покаемся.Звезды рады твоему возвращению,У людей и звёзд то взлёт, то падение.Возвращаемся, Севан, в годы ранние,К нашим улочкам, домам и окраинам.К нашим песням под зурну, к плачам горестным,В нашу долгую весну старой повести.Где в надежде по слогам начинаемся.Возвращаемся, Севан. Возвращаемся.2013
«Всё было так: и лес на посошок…»
Свете Перчихиной (Розенреттер)
* * *Всё было так: и лес на посошок,Весна и осень, листьев постоянство,Но ты ушла… Серебряный рожокНе будит наше тихое пространство;Не теребит прощенье белых зимИ не тревожит солнечных июлей.Тот выстрел, что казался холостым,Не досчитался настоящей пули.А так – всё то же. Та же боль с утра,И детвора песком куражит замки;И графика похожего «вчера»,Застыла в безнадежно чёрной рамке.Всё было так, и всё произойдёт —И тихий свет грядущих полнолуний,И то, что знаем мы наперечёт,И то, что нам когда-то не вернули.Всё, как вчера, надолго, навсегдаС тобой ушло и медленно случилось.А вечером упавшая звездаК тебе за светом молча обратилась,Но невзначай угасла без следа.Всё было так, воистину, на мигПричудливо, игриво, безмятежно.И осень, не расслышав чей-то крик,Оставит след на кромке белоснежной.Всё было так…2014
