Десять рассказов

Павел Степанович заметил, как изменился в лице его собеседник при слове МВД. Вариантов, объясняющих такую реакцию, сразу зародилось несколько, потому Павел Степанович решил её мягко уточнить.

– Понимаю вас… Только в те годы я был связан ни с МВД, а с НКВД. Может, знаете? Тогда все партизанские отряды находились под управлением именно этой структуры. Партизанскими их только в народе звали, а в официальных бумагах они значились разведывательно-диверсионными резидентурами НКВД. Да и создавались они из нквдэшников. То есть, из самых надежных, самых опытных, самых обученных и спортивных ребят. Потому и действовали они грамотно и эффективно. Это ведь низкопробными фильмами внедрено представление, будто партизанами становились военнослужащие, бежавшие из плена или выходившие из окружения, потому и организовавшие отряды сопротивления. Ну и какие-то жители местных деревень! Но я вам скажу, немного бы они навоевали без специальных знаний по подрывному делу, особенностям организационной структуры немцев, вооружениям, задачам различных частей противника и без прочих сведений о нем… А как в лесу в мороз выжить долгие месяцы… Если костры жечь нельзя. Если постоянно дикая холодина. Если трудно постираться или помыться… Да и летом не прокормиться. И вода из болота! Как не заболеть? А уж о целенаправленном обеспечении отрядов из Центра вооружением, боеприпасами, вещевым имуществом, продовольствием даже вспоминать не стоит! Без этого никакого партизанского движения не получилось бы! Но и перечисленные ранее категории советских людей в отрядах, конечно, встречались. Даже немало! Но они прирастали к хребту, к основе партизанских отрядов, созданных кадровыми работниками НКВД.

От фронтовика не ускользнула брезгливая мина, исказившая лицо его собеседника, который выдавил неопределенно:

– А-а-а! Опять НКВД…

Павел Степанович сообразил, что продолжать этот разговор не стоит. Разумнее посидеть некоторое время, вежливо проститься и уйти. Именно так бы и поступил, но собеседник опять оживился:

– Вот вы… Вы же многое повидали… Неужели не раскусили тех, с кем имели дело? Ведь люди из НКВД лишь своих пытать-то и могли! Да таких как вы, детей несмышленых, посылать на смерть! А сами в лесу отсиживались, в безопасности! Неужели вы так ничего и не поняли?

«Вот теперь-то я понял всё! – подумал Павел Степанович. – Мой собеседник либо находится в непреодолимом заблуждении от длительной и целенаправленной обработки ложью, либо имеет личные основания опорочить НКВД. Родственники, возможно, пострадали. Одновременно я отметил повышенный интерес к моему пакету и вспомнил, что ранее уже замечал этот интерес. Именно тогда я обнаружил, что мои цветные коробки не оставляют его равнодушным, но теперь догадался, что они-то и явились невысказанной напрямую причиной интереса ко мне. Наверное, собеседник каким-то образом узнал о содержании коробок, и их жидкое содержание не оставляло его в покое настолько, что он следовал по аллее впереди, как бы завлекая меня в сети своего интереса. И когда уже приблизился к своей цели, ему впору оказалось крепко себя поругать. Ведь своими злобными замечаниями о НКВД он сам разрушил выигрышную для себя композицию!»

Распаленный своей откровенностью собеседник ждал ответа.

«А если сыграть на его интересе? – подумал Павел Степанович. – Хотя бы из собственного интереса! Чтобы проверить, верно ли я истолковал его косые взгляды на мой пакет?»

И Павел Степанович сразу же предложил собеседнику одну из коробок.

Незнакомец, отстранившись, манерно отказался. Фронтовик в душе усмехнулся и опять подтвердил своё решение подарить ему протянутую коробку. Теперь незнакомец взял её, даже прижал к себе и сказал, оправдываясь:

– Коль уж так вышло, хотелось бы пригласить сюда и моих друзей, если вы согласны.

Павел Степанович согласился. А его собеседник и проверять-то не стал содержание коробки! Пожалуй, и впрямь знал заранее о спиртном! Не выпуская желанной коробки, он извинился, отошёл в сторону и стал звонить по сотовому, полагая, что фронтовик туг на оба уха.

– Снимайтесь, орлы! Выходите на ту самую аллею… Мы на лавочке… Да! Всё есть! Поскорее! – потом он объяснил и Павлу Степановичу. – Мои друзья теперь где-то в центре парка развлекаются… Я знаю, им тоже будет интересно вас послушать…

– Ну, разве что так! – опять усмехнулся фронтовик, не подавая вида, что обо всём догадался.

Через пару минут, запыхавшись, появились оба товарища случайного собеседника, и он сам торопливо обратился к Павлу Степановичу:

– Простите, что сразу не познакомились. Меня зовите Тимофеем.

– Павел Степанович, – отрекомендовался фронтовик.

– Очень приятно! А это мои лучшие друзья! – он указал на каждого по очереди. – Иван Петрович и Василий Иванович.

Друзья показались серыми и удивительно похожими. И по одеянию, и по суетливости, и по какой-то странной сморщенности их немолодых фигур и лиц. Они застыли в привычной готовности, зная, что сейчас за них всё решат.

И действительно. Тимофей, поглядывая на Павла Степановича с почтением, ввёл друзей в курс дела, объявив, что ненароком разговорился с настоящим героем войны, и тот не побрезговал их скромным обществом. Два товарища изобразили ответную радость на скомканных лицах, произвели какие-то неловкие поклоны и застыли перед скамьёй. Присесть рядом на ней им оказалось не с руки.

– Вот мы и познакомились, хотя с этого и должно было начинать! – подвел итоги Павел Степанович.

Тем временем Тимофей с торжественным видом, благодарно поглядывая на Павла Степановича, распечатал коробку и, демонстрируя наигранное удивление, извлек из нее всё содержимое. У его друзей, нетерпеливо переступающих с ноги на ногу, «совершенно случайно» в карманах обнаружились четыре полиэтиленовых стакана. Павел Степанович и глазом не моргнул, как эти смятые стаканы, прокрученные между ловкими пальцами, оказались выпрямленными настолько, что каждый из них обрел свой первичный объем. Очень скоро содержимое бутылки с непостижимой точностью перелилось в стаканы. Когда же фронтовик отказался от своей доли, сославшись на усталость и жару, оставшаяся янтарная жидкость мигом забулькала в трёх других.

Друзья, напрягаясь от предчувствия дурмана, бережно приподняли стаканы, а Тимофей ощутил потребность произнести тост:

– За вас! И за таких же, как вы! – повернулся он в сторону Павла Степановича, скосив глаза на второй пакет с нетронутыми ещё подарками.

Все дружно ахнули, почмокали шоколадом и заметно повеселели. Их потянуло на разговоры.

– Так вы на фронте были? – обратился к Павлу Степановичу Иван Петрович уважительно-заинтересованно.

– Воевать-то воевал, но на фронте не был! – уклончиво ответил Павел Степанович.

– Это как же? – изумился Иван Петрович.

Тогда Тимофей, вмешавшись в разговор, решительно внёс ясность:

– В отряде… В партизанском отряде… Ещё мальчонком был, значит! Что же непонятного?

– Вот как! – одновременно удивились пришедшие. – И сколько же вам было?

Их снова прервал меня Тимофей. Он бережно отвернул полу пиджака, лежавшего на спинке скамейки, чтобы показались награды, и с торжеством выдохнул:

– Вот! Смотрите сюда! Во, как!

– Ничего себе! Детство! Тут уж и сказать нечего! – сознался один из пришедших, но другой тему развил:

– Мы с тобой, небось, в каком-нибудь концлагере сгнили бы, родившись чуть раньше, а человек героем стал! – обобщил он свои впечатления.

– Могу вас успокоить! – пообещал Павел Степанович. – На оккупированных территориях советское население в концлагерях не содержалось! Оно было свободно и работало! Напряженно работало на победу Германии! У нас об этом не принято говорить, но так и было… Под страхом смерти! Но отдельные типы служили немцам не за страх, а за совесть! Немцы им поручали самую грязную и мерзкую работу… Эти типы своих же и расстреливали. Конечно, ведь немцы свои нервы берегли! Не все и у них, между прочим, извергами были.

– Да-да, странно очень! – удивились пришедшие. – Может, фашисты ещё и зарплату платили?

«Странно лишь то, – подумал Павел Степанович, – Что вы, взрослые люди пенсионного возраста до сих пор в этом не разобрались. Почему? Не интересно? Некогда было? Пожалуй, и то, и другое. Ладно, придётся слегка просветить…

– Платили, конечно! Первым приказом немцев на оккупированных территориях всегда становилось требование с завтрашнего дня возобновить работу всех предприятий, учреждений, совхозов и колхозов! За невыход предполагалось очень строгое наказание. Зарплату действительно платили! А как, а людям иначе жить? Платили сначала рублями, но постепенно переходили на оккупационные марки. Кое-где даже нормальная жизнь налаживалась. Что было, то было! Я не пропагандист, чтобы правду искажать! Было всякое! Вы же знаете, наверное, якобы обиженного советскими властями артиста Вертинского? Так он даже собственный ресторан в Одессе открыл, и с удовольствием выступал с концертами для оккупантов в знаменитом Одесском оперном театре, всюду ездил с гастролями. Именно за усердную службу нашим лютым врагам он и был после освобождения Украины отдан под суд! Это теперь лапшу нам вешают, будто он был идейным борцом с советской властью… И таких ушлых предателей-приспособленцев нашлось немало! Кстати, обе дочери Вертинского потом, уже после войны, известными киноактрисами стали… Понимаете? Никто им предательство отца в вину не ставил! Оно и понятно – они-то в оккупацию детьми были несмышлёными!

– Выходит, даже рестораны работали? Это для кого же? – удивился один из приятелей.

– Для кого угодно! Были бы деньги! Кстати, если не говорить о расстрелах коммунистов, евреев и партизан, то оккупанты местных жителей почти не трогали. Как ни странно теперь это кому-то узнавать, но немцы гарантировали местному населению полную свободу действий и передвижений. Гитлер вообще широко пропагандировал свою программу существования туземцев, «освобожденных от коммунизма». От той программы, конечно, мёдом не пахло! Работа, работа и работа! Только работа! Никакой медицины, никакого образования, никакой гигиены! Положение животных. Но один раз в жизни, как планировалось, каждый раб мог съездить в Берлин, чтобы поглядеть на плоды прогресса высшей немецкой расы! Так Гитлер установил! А наши россиянцы теперь именно так и поступают. Они ездят, смотрят, восхищаются! Вот только на своей родине палец о палец не ударяют. Свобода! Причем, сами немцы, «осваивающие новые земли Третьего рейха», должны были жить, как предполагалось, в отдельных поселениях и никак не пересекаться с местными рабами. Рабам за равный труд платили бы в двадцать раз меньше, чем немцам… Так Гитлер якобы велел.

– Ничего себе! – мгновенно подсчитал Тимофей. – Наша средняя теперь меньше раз в восемьдесят! Докатились, ребята! Вкусили мы демократию и свободу по полной! Заодно и выкусили!

Вновь пришедшие друзья, по видимости, не поняли ничего, поскольку их коллективный мозг был озабочен дефицитом дурманящий жидкости. И только! Однако у них всё-таки родился вполне приличный замысел для того, чтобы раскачать Павла Степановича на следующую коробку.

– Сейчас бы нам, да перед салютом, помянуть нашего прославленного Маршала Победы… – неуверенно промямлил Василий Иванович, явно полагавший, что перед столь святой необходимостью фронтовик не устоит. Но ошиблись! Павел Степанович после этих слов долго молчал.

Молчали и остальные, не зная, как быть?

Но с того момента Павел Степанович глядел на них уже с искренним участием, поскольку перестал считать главным содержанием их личностей трепетное желание выпить. Они же, если не накручивать лишнего, самые обыкновенные мужики. Причем, наверняка, не так уж часто пьющие! Поскольку часто им и не предлагают! А на кровные, на пенсионные, не очень-то разгонишься. Всякий свой рублик, пожалуй, внукам на подарки приберегают, балуют их по своим мизерным возможностям. Вот и разыграли праздничную комбинацию. Безобидную, в общем-то, комбинацию по раскачиванию первого встречного. Двое из них обосновались где-то там, на главной аллее, и промышляли в толпе «счастливых» и уже поддатых, а его новый приятель выдвинулся сюда, где люди редко встречаются. И не промахнулся. В смекалке ему не откажешь!

«А я до сих пор не знаю, – огорчился Павел Степанович, – кто они по профессии, о чем думают, как и чем живут?»

После столь запоздалых выводов отношение Павла Степановича к собеседникам смягчилось. Ведь не алкаши, какие! Тех, давно бы развезло! Он с усмешкой и удивлением констатировал, что они просчитали его, разведчика, куда раньше и точнее, нежели он их. В знак поощрения хорошо развитых аналитических способностей своих новых знакомых Павел Степанович решил отдать им и вторую коробку.

«Уж мне-то она ни к чему! Я лет двадцать, как перестал употреблять, уяснив, что любой алкоголь притягателен лишь тем, что одуряет! Ведь наркотик. А дури у меня и своей достаточно, как говорят в Одессе!»

Павел Степанович молча протянул Тимофею вторую коробку. Тот принял её уже без колебаний; его компаньоны застыли в почтительном ожидании дележа; когда разлили, они, сдерживая нетерпение, не забыли повторно пригласить и своего благодетеля.

– Так что? За Маршала? – решил уточнить Тимофей, адресуя свой вопрос Павлу Степановичу.

– Ваше дело, но я бы за Жукова не стал… – ответил Павел Степанович без нажима, давая понять, что это их личное дело, а его мнение можно и не учитывать.

– Вот как! – с удивлением приостановил тост Тимофей. Его дружки также зависли со стаканами в поднятых руках. – А какие, простите, к нему претензии?

– Вопрос сформулирован точно, и смысл в нём есть. Потому не стану увиливать. Как говорится, извольте! Но перечислю не по степени важности, а как придётся. И это лишь моё мнение. Коротко сказать не смогу… Время нужно, чтобы всё упорядочить. Договорились?

Собеседники согласились. Тогда ветеран задумался и выдал первый аргумент:

– Во-первых, полководец он весьма скверный. Исходя из этого нашу кровь особо не жалел – «бабы ещё нарожают!», зато врага часто просто-таки щадил!

– Это вам немцы рассказали? – съехидничал Иван Петрович.

– Сам Жуков и рассказал! В своих мемуарах! Он неоднократно хвастался, как вытеснял противника то тут, то там! Так и написал: вы-тес-нял! А противника следует не вытеснять, а уничтожать, разделив его группировку на части! Это – основа военного искусства! Немцы с нашими войсками так и поступали, а он, видите ли, вытеснял! Потом вытесненные немцы возвращались, и нам их возвращение стоило новых и новых жертв! Бесталанность Жукова дорого обошлась нашим солдатам, их матерям, женам и сиротам!

Павлу Степановичу не решились возражать, или, вполне возможно, не читав мемуаров Маршала, поверили на слово.

– Во-вторых, человек этот никого и никогда не слушал! Считал себя пупом земли! Потому даже то, в чём помогли бы толковые подчиненные, им никогда не применялось. Он всегда был непомерно груб со всеми, несправедлив, нетерпим к тем, кто имел своё мнение, мстителен и обычно вёл себя крайне подло, сваливая свои просчёты на других людей. У меня есть выписки с мнениями о Жукове многих генералов, служивших с ним. Почти все пишут в резко негативном ключе, хотя о Рокоссовском, например, никто плохого слова не сказал! То есть, нельзя тех генералов заподозрить в зависти к маршальской должности или ещё в какой-либо неискренности.

– Да! Рокоссовского все любили! – подтвердил Иван Петрович. – То Конев прославился своим хамством, хотя полководцем считался очень талантливым!

Павел Степанович продолжил импровизированную лекцию:

– В-третьих, Жуков уже после войны свою некомпетентность, а, главное, преступное довоенное бездействие и даже вредительство, уж не знаю, умышленное или случайное, свалил на Сталина. Эти действия как нам назвать?

– И в чём вредительство заключалось? – прервал ветерана Тимофей.

– Эх! Жаль, с мысли сбили! Теперь трудно будет вернуться к ответу на первый вопрос. Да, уж ладно! О Сталине! Жуков, как начальник Генерального штаба, допустил до войны роковую ошибку, или умысел, в разгадывании направления главного удара вермахта. Ведь до прихода Жукова в Генштаб Красная Армия готовилась к тому, что немцы основными силами ударят по Белоруссии, как и случилось позже! А Жуков всё переиначил. Он ослабил нашу оборону на главном направлении удара немцем и усилил её на Украине, где не следовало. Хотя и младенцу было ясно, что это нелепо! Просчёт Жукова обошелся стране настолько дорого, что в первые месяцы мы едва удержались. Ну, ладно, переиграли немцы Жукова, как начальника Генштаба, оказались на голову выше его, так ведь он всё, что сам наворочал, свалил на мертвого Сталина! Между прочим, Жуков сам и запустил байку о том, будто Сталин никому не верил о готовящемся нападении Германии! Будто он не разрешал войскам давать немцам отпор! Но и это чушь невероятная! Даже я, мальчишка, помню, что никто не сомневался в близости войны. Об этом все открыто говорили, но Сталин к тому же готовил страну к войне. Он сумел мобилизовать не только все наши ресурсы, но и, перехитрить Гитлера, заставить Германию заниматься подготовкой к войне нашей Красной Армии, а не своего вермахта! Вот это и есть высший полет сталинской дипломатии! А Жуков уже после смерти Сталина запустил ещё одну чудовищную ложь, будто Сталин умышленно запрещал приводить войска в полную готовность, боялся якобы спровоцировать немцев. Но ведь сам Жуков как начальник Генштаба и рассылал по округам директивы Генштаба о необходимости приведения в полную готовность к 15-18 июня! То есть, не отсиживаться, дабы не спровоцировать, а готовиться к отпору! Представляете, насколько подлый человек? Зато промолчал, почему он сам не проверил, выполнена ли та важнейшая директива в округах и на флотах? А ведь это было его важной должностной обязанностью! Мало отдать приказ, надо добиться его выполнения! Иначе такому приказу – грош цена! И надо же! В важнейшем Особом Западном военном округе генерал Павлов директиву действительно не выполнил! А Жуков «не заметил»! Потом Павлов сознался, что умышленно её проигнорировал. И я полагаю, что сделал он так только с ведома Жукова. Думаю, они были заодно! Потому наши войска, заблаговременно не выведенные в запасные районы, были уничтожены спящими! Путь немцам открыт! Уже за это Жукова следовало расстрелять ещё в начале войны! Вместе с Павловым! Но Павлова расстреляли, а Жуков остался, чтобы ещё много смертоносных «сюрпризов» преподнести нашей стране!

– Так почему же не расстреляли? – поинтересовались все разом.

– А где потом других взять? Ведь таких троцкистов-генералов у нас очень много оказалось! Но Сталин постепенно, уже по ходу войны, в них разобрался и избавился. Но не до всех сумел добраться! Однако сам взялся изучать оперативное искусство, не доверяя больше страну гнилым генералам. Потому через полгода войны немцы с удивлением обнаружили коренное изменение в действиях наших войск. Но ведь для этого понадобилось вмешательство Сталина и целых полгода! А за это время генералы почти всю Красную Армию с помощью немцев перемололи! Пришлось нашу молодёжь на фронт призывать! И чуть ли не главным среди «выдающихся военных специалистов» был необоснованно возвеличенный Жуков!

– Ну, зараза! – не выдержал Тимофей.

До Павла Степановича уже стал доходить запах коньяка, подогретого в давно удерживаемых стаканах, и он посоветовал:

– Да вы, пейте-то! Держать устали…

– Теперь понятно! За Жукова мы пить не станем! Это уж точно! – подвел итоги Василий Иванович. – Может, за Рокоссовского! – он опять вопросительно поглядел на Павла Степановича, и тот одобрительно кивнул, слегка его поправив:

– Уж лучше, за погибших! За погибших героев!

– Верно! Давайте, ребятки, за них! – согласились друзья.

Они выпили, но произошло это уже не так поспешно, как в предыдущем случае – более спокойно, вдумчиво, с достоинством. Потом долго молчали, что-то переваривая в головах, и осторожно шуршали оберткой шоколада, лежавшего на скамейке.

Наконец Василий Иванович разрядил обстановку:

– Говорят, будто Сталин боялся высокого авторитета Жукова в армии и народе и потому отправил его подальше от Москвы, в Одесский военный округ. А вы как думаете?

Павел Степанович удивился точной формулировке вопроса. «Стало быть, и этого человека мне сразу понять не удалось! Я его за полного алкаша поначалу принял. Думал, полностью разложившаяся личность, ан, нет! На счастье, совсем не так!»

– А что касается вашего вопроса, то не знаю, как короче сформулировать – многое ведь не очевидно, долгих объяснений потребует. А кое-что, к тому же, весьма болезненно воспринимается. Если у людей уже сложилось некое мнение, даже самое неверное, то изменить его бывает почти невозможно даже самыми правильными доводами! Такова уж психология людей! Им больнее узнать, что раньше они в чём-то ошибались, нежели в том, что чего-то не знали.

– Да вы не тревожьтесь: мы народ битый! Всякое научились переносить! – заверил Тимофей.

– Всё тогда сложнее оказалось. Сначала Рокоссовский и Конев поставили перед Сталиным вопрос о том, что Жуков часто позорит их, приплетая себе все чужие заслуги. Потом до Сталина дошла информация, как Жуков со своими подручными генералами, Крюковым и Телегиным, в огромных масштабах присваивает особо важные ценности поверженной Германии, которые обязаны были отобрать из всякого хлама и доставить в Советский Союз в качестве компенсации ущерба от немецкой агрессии. Но наш главный мародер с маршальскими погонами развернулся так, что Сталин позволил следственным органам проверить эти сведения на неподконтрольного им ранее маршала.

– Ну? И что выяснилось?

– А всё подтвердилось! Точь-в-точь! Ведь даже на даче Жукова все полы были устланы старинными коврами ручной работы из великолепных немецких дворцов! В несколько слоев! Их просто некуда было девать! Не на улице же оставлять! А в доме всюду штабелями стояли добротные немецкие ящики с удивительной красоты фарфором. Картины величайших мастеров мира не умещались на стенах и подпирали стены на полу, царапая рамы великолепной работы. В книжных шкафах плотными рядами громоздились огромные старинные фолианты в кожаных переплетах, отделанных серебром. Все, конечно, – на немецком языке! Зачем они Жукову? Он же не знал ни одного иностранного языка, а книги вообще не читал? Никакие! Этот факт удивил следователей особенно, поскольку они не обнаружили ни в доме, ни на даче Жукова ни одной книги на родном языке! Стало быть, и немецкие фолианты он запасал лишь в качестве дорогого товара! Представьте, золота, бриллиантов, серебра в изделиях и посуде набралось на десятки килограммов. Тяжелыми рулонами пылились, один на другом, многие километры дорогих тканей. И это в то время, когда после войны чуть не каждая женщина была счастлива, если удавалось пошить юбку из мешковины!

– Надо же! А мы молились на него, дурни! Интересно, с чьей подачи его в национальные герои зачислили? – не сдержался Тимофей, а его товарищи в сердцах отпустили несколько более крепких словечек. – Как же так? Почему народ и сегодня правду не знает? Почему Жукова как своего избавителя до сих пор все чтят? Кто истину от нас на самом верху прячет?

Павел Степанович решил помолчать, дабы перевести дух. Уставать в последнее время стал он не в меру от трудов своих праведных. Чтобы оправдать молчание, он принялся протирать очки, делая это тщательно и долго. Приятели терпеливо ждали, наблюдая за нехитрыми манипуляциями.

«Неужели я их так заинтересовал своими ответами? Или они опять меня переиграли, рассчитывая поскорее получить очередную коробку? Кажется, и то верно, и другое!» – подумал Павел Степанович и добавил:

– Вы ещё не всё знаете. За Жуковым числятся и более отвратительные дела! Например, ему принадлежит непосредственная поддержка государственного переворота! Его совершила 24 июня 1953 года хрущёвская банда. Если бы не Жуков со своей личной якобы армией, которую он уже готов был ввергнуть в гражданскую войну, то Хрущёв не смог бы взобраться на самый верх и разрушить наш социализм. Поэтому оба они, Хрущёв и Жуков, особо опасные государственные преступники! Во веки веков! По их команде убили Лаврентия Берию – второго по должности человека в стране. Но вторым после Маленкова он считался лишь формально, а в действительности являлся первым, поскольку именно ему Сталин завещал после своей смерти дело строительства подлинной народной демократии. Маленков был свадебным генералом, поскольку он русский и более всего подходил для первого поста! А чтобы в стране победила демократия, Сталин ещё до войны замыслил отстранить от руководства партию большевиков, которая давно стала тормозом любому праведному делу. Переродившейся партии нужны были привилегии, а не напряженная работа и ответственность за результаты ее деятельности! До войны у Сталина отстранение партии не вышло. Помешали те самые большевики, объединившись все, как один против Сталина. Во время войны, разумеется, стало не до реформ. Зато после войны Сталин вновь нацелился на претворение своей идеи в жизнь.