С бала на корабль. Итакин дуб. Повести и рассказы

И про пушку, которая красовалась на шкафуте, также был наслышан. Говорили, что пушка та оказалась настолько удачной, что её включили в новые проекты кораблей всех рангов, находящихся на стапелях всех кораблестроительных заводов страны. Калибр 57 миллиметров о двух стволах, сумасшедшая скорострельность, это тебе не 32- миллиметровые мухобойки, которыми были вооружены все корабли от крейсеров до тральщиков для отражения воздушных атак. И, опять же – дизайн!

Старший лейтенант Ильясов с интересом рассматривал орудие и находил его не менее прекрасным, чем его родные бомбомёты. Башня пушки представляла оригинальную комбинацию сферы и косоусечённой пирамиды. Пушка настолько не походила на своих предшественниц, что, казалось, сошла с иллюстрации к фантастическому роману. Впрочем, это можно было бы сказать и обо всём корабле. Лаконичный, агрессивный силуэт, размерные пропорции отточены. «Небось, замрёт, сердечко командира подлодки, узревшего в перископе такого зверя, – думал Ильясов, наслаждаясь видом корабля».

В нелёгких служебных буднях незаметно пролетели годы. Ильясов знал корабль, как свои пять пальцев, изучил возможности корабля, все его повадки и особенности. Подводники, с которыми отрабатывались задачи поиска, слежения и уничтожения подводных лодок, побаивались Ильясова, знали, что шутки с ним плохи. От него не скроешься, всякие хитрости и уловки тоже не срабатывают. Если контакт взял, то уже не упустит, бульдогом вцепится и будет скрежетать по корпусу ультразвуком, пока подводники не запсихуют и не всплывут, чтобы раскурить трубку мира.

Однако со временем азарт охотника за подводными лодками у Ильясова поугас. Год назад присвоили ему капитана третьего ранга, первый кап-три среди командиров дивизиона. Но радость получения звания омрачалась сознанием того, что в его служебном положении ничего не изменилось. Выслужил он это звание по годам – и всё.

Капитан третьего ранга Ильясов понимал, что засиделся, что пора ему уже принимать большой корабль. Ещё год-два, и выпадешь из обоймы перспективных командиров. Тогда прощай командирство, прощай море, и путь ему дальнейший светит в околокорабельные или штабные чиновники, коих великое множество на флоте. В душе же и по крови он был командиром, любящим власть, умеющим приказывать и добиваться выполнения приказа, быть решительным и оперативным в любой обстановке, способным подчинить коллектив далеко не самых слабых мужиков и пользоваться их доверием. Командирами рождаются и только потом становятся.

8

– Так вот где собака порылась! – вырвалось у Кудина, когда подозрительно долго молчавший мостик проклюнулся командой: «Аварийной партии приготовиться к зарядке реактивных установок!» Для боцмана это был не худший вариант. В этой командирской забаве он лично не участвует и может позволить себе кемарнуть, пока его бойцы ворочают бомбы. По опыту он знал, что учения по загрузке глубинных бомб продлятся не менее часа.

Садовскому команда эта ни о чём не говорила, но то, что она не по нутру бойцам аварийной партии, он без труда вычислил по их скисшим физиономиям. Впрочем, не у всех. Юрка с удивлением заметил, как преобразилось дотоле безразличное, мясистое лицо минёра – мутноватые с краснинкой глаза хищно засверкали, как у орла, завидевшего с высоты беззащитного зайчонка. Минёр бодро встал с рундука и живо направился к люку, расположенному прямо посередине кубрика.

– Вот зверюга, – буркнул трюмный машинист Галузов, пожелтевшее лицо и бескровные губы которого красноречиво свидетельствовали о плохо переносимой им качке. – Мослами не корми —дай с бомбами порезвиться, конченый «румын».

Трюмный, будучи уже по второму году службы, знал, что предстоит в ближайший час боевой подготовки – пренеприятнейшая процедура зарядки реактивных установок.

Минёр тем временем отдраил люк, откинул крышку на фиксатор и, на удивление, легко и быстро для своей с виду неуклюжей фигуры исчез в тёмном проёме. Теперь-то Юрка смекнул, что этот невинный с виду люк, расположенный посреди кубрика, есть ни что иное, как вход в бомбовый погреб. Вслед за минёром так же проворно скользнул вниз корабельный химик с замечательной фамилией Вишнёвый. Хотя он находился в чине старшего матроса и служил второй год, на корабле его звали «боцманёнок». Почему? Да потому, что, во-первых, по штату входил он в состав боцманской команды, а во-вторых, как его такого небольшого росточка, с ясным детским голубоглазым лицом, да ещё с эдакой «лошадиной» фамилией, изволите звать?

В кубрике осталось трое, если не считать мичмана Кудина, который, судя по всему, и не собирался нырять в проём таинственного люка. Кто следующий? Моторист с одной лычкой на погоне, хитроватый молдаванин Пастика, видимо, считая, что бомбовый погреб не то место, куда стоит поспешать, личному примеру минёра не последовал и боевым задором «боцманёнка» не проникся.

Трюмач Галузов, терзаемый приступами морской болезни, похоже, потерял интерес к службе и выбиться в отличники «боевой подготовки» не стремился. Получалось, что следующим должен быть Садовский, матрос первого месяца службы на корабле, только что на виду всей военно-морской базы возведённый в ранг «карася» Балтийского флота. Чёрный квадрат на палубе кубрика манил неизвестностью. Острый холодок предчувствия опасного приключения приятно защекотал меж лопатками. Бомбовый погреб, чёрт возьми! От одного названия мороз по шкуре! Садовский решительно погрузился в чёрную пасть люка вслед за минёром и Вишнёвым.

Спускаться по вертикальному трапу в бомбовый погреб так же просто, как и по лестнице в домашний погреб за солёными огурцами. Так же, если бы не ужасная качка, которая сводила на нет опыт спускания в обыкновенный погреб. Единственно, что придавало уверенности в укрощении трапа, который как необъезженный жеребец, изо всех сил старался сбросить с себя непрошеного гостя, было то, что сорваться с него просто невозможно. Вертикальная шахта настолько узка, что постоянно спиной ощущается металлический холод противоположной стенки.

Внизу послышался металлический скрежет отдраиваемого люка, засовным железом звякнул фиксатор. Пахнуло сырым холодным воздухом, насыщенным крепким коктейлем запахов металла, краски, смазки и чего-то ещё незнакомого и, как показалось Юрке, опасного. «Запах бомб», – молнией пронеслось у него в голове. Мурашки кавалерийской лавой прокатились по спине, но не от страха, а скорее от острого любопытства.

Если тебе нет и двадцати, сила болезненного любопытства бывает непреодолима. Здравый смысл шепчет: «Стой, не иди, не смотри, оно тебе надо?», а какая-то сила, бесова что-ли, гонит тебя вперёд: «Иди, иди, посмотри, ну хоть краешком глаза, что там такое?». Молодость, считает зрелый человек, безрассудна, она любопытна и любит играть, но нет на земле игры азартнее, чем игра со смертью. Недаром в старину поговаривали, что молодые должны учиться у стариков по-настоящему любить жизнь, а старики у молодых – по-настоящему любить смерть. Но хватит философии.

Пережидая очередной провал корабля, при котором спускаться по вертикальному трапу практически невозможно, Юрка глянул вниз. Минёр включил освещение погреба. Проём люка на дне шахты, тускло отсвечивая красноватым светом, словно вход в преисподнюю, притягивал неизведанным. Вишнёвый уже исчез в погребе, путь был свободен.

В квадрате открытого люка показалось уродливо искажённое боковым освещением лицо минёра, которое что-то рявкнуло, но акустика шахты донесла до слуха лишь бессвязный набор резонирующих звуков. Не составляло труда догадаться, что минёр поторапливал оставшихся в кубрике. Корабль в тот момент полез вверх, и Юрку потянуло вниз, только ноги успевай переставлять с одной ступеньки на другую. Он быстро достиг люка бомбового погреба и продолжил спуск по трапу уже в самом погребе. Увидев электрика, минёр то ли вопросительно, то ли удивлённо хмыкнул. Вишнёвый приветливо осклабился во весь рот. Наверняка ожидали увидеть другого бойца аварийной команды. Минёр снова заорал в люк, а Юрка осмотрелся на новом месте.

Вернее, попытался осмотреться, но вмиг его вниманием завладели они, и Юрка, инстинктивно прошептав детское заклятие «Чур меня», как завороженный, уже не мог отвести от них глаз. Сравнительно небольшое низкое помещение было сплошь заставлено сигарообразными штуками шарового цвета. Так вот они какие, настоящие реактивные глубинные бомбы! Они оказались большего размера, чем Юрка предполагал. Их ровные ряды и высота с человеческий рост создавали странное впечатление, что это закованные в броню живые солдаты, вытянувшись во фрунт, замерли в строю в ожидании команды командира. Они вместе с кораблём, не нарушая строя, в грозном молчании то взмывали вверх, то летели вниз и единой несокрушимой глыбой переваливались с борта на борт. От этой безумной мысли и их ужасающего вида у Юрки на лбу выступила испарина. «А если, не дай бог, рванёт, – суетливо закопошилась в Юркиной голове ещё одна паническая мыслишка, – расщепит на атомы, мокрого места не останется». Под голландкой гулко застучало сердце, кровь забилась в висках, язык во рту приклеился к нёбу.

– Сколько их здесь? – не оборачиваясь, с хрипотцой от волнения спросил Юрка.

– Штатный комплект, девяносто шесть, – с гордостью произнёс минёр, словно это были не глубинные бомбы, а поросята в его личном свинарнике.

Боцманёнок Вишнёвый с детской непосредственностью продолжал доброжелательно скалиться, и, видимо, разгадав Юркины страдания, обыденно, словно в курилке, произнёс:

– Да не рванёт, не боИсь! У них тройной предохранитель на взрыв. Не ты один такой, у меня поперву очко ещё как скрипело от страха.

У Юрки отлегло. Ему стало стыдно за минутную слабость, и он демонстративно отвернулся от этих «железяк». Так он в мыслях оскорбил грозное противолодочное оружие в отместку за испытанное унижение.

9

Казалось, что в погребе качает сильнее, чем наверху. Как и в настоящем деревенском погребе, где хранятся съестные припасы, в бомбовом погребе было холодно, но вы разве почувствуете укус комара при встрече с тигром? При виде контингента начинённых взрывчаткой адских штуковин Юрку едва в жар не бросило, а вы говорите «холод».

Но вот в проёме люка нарисовались по-хозяйски нагуталиненные прогары моториста Пастики. Чуть погодя по трапу достиг погреба и трюмный Галузов. Лицо его просилось на кисть иконописцу для написания образа страстотерпца. Со стоическим терпением он переносил «морскую болезнь» и не просил, и не надеялся ни на какие поблажки на свой счёт. Вся заряжающая команда была на месте, мичман Кудин, как вы уже догадались, в её состав не входил.

Минёр Яцев, распорядитель предстоящего действа, окинув взглядом участников, остановил свои рыбьи зенки на Садовском и призадумался. Юрка, посчитав, что хозяин бомбового погреба оценивает его пригодность к предстоящей богатырской забаве, расправил плечи и выкатил грудь. Сильно сказано – да какие там плечи у пацана ростом 183 см и весом 75 кило? Селёдка, если не сказать обидное «глиста»! Зато, к Юркиной радости, качка на него практически не влияла. Испытывая лёгкую эйфорию с примесью куража типа « Эх, где наша не пропадала!», он был бодр, полон сил и энергии! Тем более, он видел, в каком плачевном состоянии находится трюмный, как изменился в лице моторист. Даже морской волк, видавший виды мичман Кудин, который час назад на баке стращал его пятибалльным штормом, нахохлился, как воробей в ненастье, поскучнел и притих. Так что Юрка ответным, уверенным в себе взглядом как бы говорил минёру, мол, гляди, какой я огурец и готов к выполнению задачи без всяких.

Но Юркина показуха минёра почему-то не впечатлила. Напротив, его лицо при виде Садовского помрачнело, словно минёр, присмотревшись, вдруг вспомнил, что когда-то уже встречал этого типа, и новая встреча не сулила добра. На самом же деле его, хранителя корабельного боезапаса, поразила острая и ясная, как отточенный до блеска клинок, мысль, что человек этот не должен находиться в бомбовом погребе, помещении со строго ограниченным доступом персонала. От осознания того, что он допустил проникновение в погреб постороннего лица, лоб у него покрылся испариной, несмотря на собачий холод, царящий в отсеке. Минёр сдёрнул с головы берет и провёл им по лицу. Ведь ему никто не давал приказания на доступ электрика в погреб ни устного, ни, тем более, письменного. А кто он такой, этот «карась»? По корабельным меркам – никто, ноль без палочки, «дух». Третий день на корабле, не сдал экзамены по книжке «Боевой номер», по устройству корабля, не допущен к самостоятельному обслуживанию заведования. Да что там заведование – не допущен к бачкованию в кубрике!

«Отправить наверх в кубрик, – впопыхах уж было решил минёр, но вид никакого трюмного и дремлющего на ходу моториста его отрезвил». Минёр щёлкнул тумблером переговорного устройства.

– Бомбовый погреб, старший матрос Яцев. Товарищ главстаршина, прошу разрешение на допуск в бомбовый погреб молодого электрика.

– Какого ещё электрика? Яцев, там тебя что, укачало?

Минёр понял, что старшина минёров Чирков понятия не имеет о прибывшем на корабль электрике. Это усложняло дело.

– Матрос Садовский прибыл на корабль три дня назад. Сегодня работает в составе аварийной партии по боевому расписанию.

– Ты что, хочешь его заставить бомбы загружать? – догадался Чирков

– А больше некому. С ним как раз комплект.

– Ну, так в чём дело? Давайте, вперёд! И воду, Яцев, не мути, без тебя тошно!

– Товарищ старшина, Садовский не имеет права доступа в бомбовый погреб… Короче! Прошу дать разрешение на его пребывание в отсеке на время проведения учений по загрузке бомбометательных установок.

– М-м-м…, – красноречиво промычал Чирков в ответ. – Да у меня вроде бы тоже таких полномочиев немае. Не облечён… Лычек, друже мий Яцив, не хватает, – помягчел старшина. – Подожди-ка, «бычка» поспытаю. До побачення, пан Яцив.

То, что главстаршина Чирков с командирского официоза перешёл на хохляцкий волапюк, явно свидетельствовало о его замешательстве, дескать, «да мы тоже серые, что с нас взять».

– То-то! – откинув тумблер, ядовито произнёс минёр. – А то давай-давай! Вот и давай! Бомбовый погреб це вам не матросский клуб с вертихвостками. Вот там дают, так дают и фамилию не спрашивают…

Садовский переговоры минёра слышал и, конечно же, всё понял. Понял, что бомбовый погреб это не проходной двор, а помещение со строгим режимом допуска персонала, и посторонних людей здесь быть не должно. Поразмыслив ещё немного, он проникся чувством собственной вины, ведь ему никто не приказывал спускаться в погреб. Полез, что называется, «поперёд батьки в пекло». Этак с дури можно таких чудес натворить…

Включился «Каштан»

– Пост управления стрельбой глубинными бомбами. Главстаршина Чирков на проводе. Яцев, Садовский рядом?

– Так точно, товарищ главстаршина.

– Садовский, поздравляю! Три дня на корабле, и уже персонально занесён в бортовой журнал. Далеко пойдёшь. Адмирала не обещаю, но до комдива в аккурат дотянешь. Короче, командир в бортовом журнале записал тебе допуск в бомбовый погреб. Так что, захочешь покемарить – заходи к нам в погреб и храпи в обнимку с нашими кралями. Ты же видел, какие они стройняшки-соблазняшки! К тому же безотказные… – не удержался от сарказма Чирков.

Даже предсмертный Галузов попытался изобразить на песочном фоне лица некое подобие улыбки. И то хорошо, значит, жить будет.

– Яцев! Провести с электриком краткий вводный инструктаж. Даю пять минут, о выполнении доложить.

Минёр Яцев хохол, потому приказы командиров выполняет неукоснительно и ревниво, тем паче времени ему Чирков отпустил в обрез. Конечно, после принятых им мер по соблюдению статуса бомбового погреба Яцев остался довольным, но неприятный осадок в душе у него не пропал. Ведь он всё-таки допустил постороннее лицо в святая святых минно-торпедной боевой части, то бишь с его стороны имела место явная проруха. Единственный способ загладить вину и восстановить душевное равновесие – провести образцово-показательный инструктаж Садовского, который уже на полном законном основании присутствовал в бомбовом отсеке корабля. Впрочем, не совсем на полном, как раз инструктажа-то и не хватало.

10

Легко сказать – проведи инструктаж, а если человеку ни разу в жизни не приходилось это делать? Ну ни бум-бум он в инструктажах! Вот и вышло у Яцева: «Сильно хотели? Так нате вам!» Теперь вот поди, дружок, попробуй, каково оно, инструктажи проводить. А здесь ещё время поджимает!

Яцев за почти два года службы к бомбам привык и даже полюбил их какой-то особенной любовью, так как сам, будучи молчальником с принципами, со временем усмотрел в подопечных родственные черты. Обычно на бомбовом погребе, первой ступеньке карьерной лестницы минёра, «сидят» год. Далее следует боевой пост стрельбы из установок, а если ты «головастый мужик», то тебе прямой путь наверх, на заоблачную вершину карьеры – Пост управления стрельбой. Туда даже вход, подумать только, из офицерского отсека! А в самом посту чего только не напичкано, повернуться негде нормальному человеку, всё запутано и непонятно. От одних только слов «сельсины», или, языком не выговоришь, – «синус-косинус вращающиеся трансформаторы» у Яцева мутнеет в голове и напрочь пропадает всякое желание иметь дело с этими вращающимися косинусами. Не в пример тому бомбовый погреб – всё ясно и понятно, и никаких тебе сельсинов-апельсинов. Потому Яцев не горел желанием променять своих немотствующих подопечных, о которых знал всё и умел с ними деликатно обходиться, на «синиц», порхающих в офицерском отсеке.

Но бывает так в жизни – знаешь всё, что, где и как, а с чего начать ни сном, ни духом не ведаешь. Помните Буриданова осла? Полно было у него еды, а сдох, бедняга, от голода – не знал с чего начать трапезу.

Однако осёл он и есть осёл, ему далеко до Яцева, тем не менее, минёр несколько драгоценных секунд многозначительно экал, пару раз кашлянул, даже намеревался было высморкаться, но вовремя одумался. Чин старшего матроса не позволял ему такой вальяжности. Но стоило произнести два первых слова, как его понесло, как пиво из бочки, у которой выбили пробку:

«В бомбовом погребе малого противолодочного корабля, где мы находимся, ниже ватерлинии хранится боевой запас реактивных глубинных бомб типа РГБ, предназначенных для стрельбы из реактивной бомбомётной установки РБУ. Боезапас включает в себя девяносто шесть бомб массой 112 кг, длиной 183 см. Комплект позволяет выполнить четыре залпа из двух корабельных установок, – с лёгким малороссийским акцентом пулемётной очередью выпалил минёр и остановился, чтобы перевести дух. Столько слов за раз произносить ему в жизни ещё не приходилось. Он сам подивился собственной прыткости. Вот что значит, жареный петух в ж… клюнул!»

Это был, наверное, самый краткий курс такого серьёзного предмета, как минное дело, который Юрка когда-либо прослушивал в своей жизни до и после этого момента. А минёр Яцев в его глазах сразу вырос на целую голову, ибо Юрка благоговейно восхищался людьми, знающими то, о чём доселе он не ведал. «Надо же, даже длину бомбы помнит до сантиметра, – с уважением подумал Юрка».

«На каждую пусковую установку имеется подъёмно-зарядное устройство. Вот ПЗУ номер один и вон там дальше, в районе пятого шпангоута, расположено ПЗУ номер два, – продолжал Яцев, не меняя регистра». Минёр знал, что времени у него в обрез, что через минуту-другую командир запросит о готовности к загрузке реактивных установок. Дамоклов меч цейтнота назойливо щекотал его затылок.

Только теперь Садовский обратил внимание на толстую вертикальную трубу, уходящую в подволок. Как обманчива внешность, если не ведаешь сути! Оказывается, это не просто столб, а механизм для зарядки пусковых установок! Предусмотрительный молдаванин Пастика использовал его в качестве подпорки, чтобы не рухнуть, если вдруг ему вздремнётся ненароком или качнёт сверх меры. Не забывайте, что корабль при всём этом продолжал борьбу со стихией, которая и не думала угомониться.

Минёр подошёл к трубе и открыл её нижнюю часть, как дверцу высотой около двух метров. Рядом с трубой пристроен небольшой пульт управления с кнопками и сигнальными лампочками.

«Изделие устанавливается в подъёмник в это опорное гнездо, дверца закрывается, – продолжал минёр, закрывая дверцу, которая защёлкнулась, как дверь автомобиля».

Здесь Яцев, назвав бомбу «изделием», перещеголял самого себя, ибо так величать оную могли позволить себе только специалисты с предприятий-поставщиков, посещающие иногда корабль.

«Амба! Дальше работает техника. Изделие поднимается вверх и вставляется в ствол установки, которая автоматически проворачивается и подводит к элеватору следующий пустой ствол. И так до полной зарядки установки и перехода её в режим стрельбы. Повторяю! Всё происходит автоматически, но только после того, как изделие окажется в загрузочном гнезде элеватора. Наша задача состоит в том, чтобы открепить бомбы, доставить их к подъёмнику с помощью данной ручной рельсовой тали, – как по бумажке чеканил вымуштрованный минёр, – установить в подъёмно-зарядное устройство и отправить наверх. При этом мы должны уложиться в норматив зарядки установки по времени».

Здесь Яцев остановился, словно раздумывая: «Продолжать дальше или этому „карасю“ будет достаточно на первый раз». Но, взглянув в глаза Садовского, как бы спохватился и, состроив безразличное выражение лица, добавил: «Самопроизвольный подрыв изделия исключён тройной защитой срабатывания взрывателя».

Остальные участники будущего действа не проявили никакого интереса к блестящему спичу минёра. Вишнёвый с любопытством пялился Юрке в лицо, как бы изучая его реакцию на услышанное. Моторист Пастика же, выступив в роли «наблюдателя за наблюдающим», напротив, почему-то любовался лицом боцманёнка с целью, видимо, набраться положительных эмоций от человека, который постоянно улыбается. Трюмный Галузов, примостившись в позе бедного родственника на пересечении стрингера со шпангоутом, присутствовал при сём телесно. Пребывала ли душа в теле, неизвестно, ибо глаза его были задёрнуты квёлыми синюшными веками, а цвет лица скорее говорил об обратном.

«Всё понятно, Садовский? Показываю, как это делается, – прервал теоретические изыски минёр и решительно направился к стальной фаланге глубинных бомб». За ним потянулся невозмутимый Вишнёвый. Они быстро отвинтили верхний упор, извлекли бомбу из палубного гнезда. Затем, обхватив с двух сторон, поднесли её к подъёмнику и единым махом вогнали внутрь.

«Лихо, – подумал Юрка, – но зачем тогда здесь таль на монорельсе?»

Умудрённый минёр, словно прочитав немой вопрос Садовского, парировал незамедлительно:

«С талью бильше намаешься и не сробышь норматив, пробовали скильки раз».

Старший матрос Пастика, пристроившись теперь за трапом, подальше от бомбы в подъёмнике, в подтверждение слов минёра утвердительно покачал головой. Честно сказать, он и сам побаивался этих, не внушающих доверия, «изделий» и, будучи по-крестьянски практичным, считал, что когда речь идёт о жизни, технике доверять нельзя – «Чем только бес не шутит, пока…?»

11

Итак, их пятеро в бомбовом погребе противолодочного корабля, идущего на полном ходу в открытом море. Волна разгулялась до пятибалльной силы. Гул ходовых двигателей почти не слышен, зато борта корабля гремят, как турецкий барабан, испытывая на себе глухие удары балтийской волны. Громовое барабанное соло сопровождается хаотичным змеиным шипением волны, рассекаемой острым форштевнем корабля. Их то опускает вниз, то поднимает вверх, бортовая качка добавляет к тому ещё добрую порцию «морской романтики». А по соседству, с той же хаотичной траекторией мечется уйма металла, начинённого взрывчаткой. И как бы ни было это соседство невыносимым, деться от него некуда. Это, как тебя закрыли в клетке со спящим тигром и говорят, мол, не дрейфь, он не проснётся, ему снотворного тройную дозу всадили, можешь его даже за усы подёргать. А у тебя в голове пульсирует: «А вдруг!..»

Юрка завороженно взирает на эти металлические тушки. Они, как оловянные солдаты, несмотря на качку и удары о борт многотонных водяных валов, безмятежно и стойко соблюдают боевой порядок в ожидании приказа некоего оловянного генерала. Много-много лет спустя, когда Садовскому попадутся снимки раскопок удивительной терракотовой армии китайского императора Цинь Шихуанди, безмолвные глиняные рыцари, не утратившие за тысячи лет боевой порядок, воскресят в памяти строй глубинных бомб в трюме его корабля.

Напарником по загрузке бомб в элеватор у Юрки будет молдаванин Пастика. Как и подобает матросу второго года службы, Пастика не упускает любого удобного момента в нескончаемой череде матросских хлопот впасть в сладкую дрёму. Вот и сейчас, примостившись за трапом, спиной упёршись в переборку, ногами – в нижнюю ступеньку трапа, он мастерски зафиксировал паузу и смежил веки. Пребывает, быть может, сию минуту под безоблачным молдавским небом и наслаждается милой его сердцу картиной сбора винограда пышногрудыми молдаванками, по которым он ох как истосковался на холодной, сырой Балтике. Только мгновение, в котором ты живёшь, принадлежит тебе.