С бала на корабль. Итакин дуб. Повести и рассказы

– Юрий я, не Иван… Юрий Ортах, товарищ капитан-лейтенант, – и, спохватившись, добавил для полноты, – матрос.

– Уже приятно. Вижу, что матрос, – продолжал в тон раздражённо иронизировать каплей, – Гурьев. Командир. Так вот, товарищ матрос, как у вас обстоят дела с Корабельным уставом? Вы же из учебного отряда нас осчастливили, не так ли? Насколько я в курсе, там его штудируют скрупулёзно.

Конечно, Юрка знал, что наряду с другими Уставами, которые в «учебке» втиснули в их гражданские мозги, существует некий «Устав корабельной службы». Но в программу подготовки устав этот не входил, поэтому Юрка не то, что бы знакомиться с корабельным уставом, и в глаза не видел этот бестселлер. Что ответить? Находиться на боевом корабле, выполняющим боевую задачу, даже на его «святая святых» – ходовом мостике и не ведать того, о чём гласит корабельный устав? Позор!

– Вы обязаны знать, что по боевой тревоге все люки и двери на корабле должны быть наглухо задраены, – продолжал методично топтать Юрку Гурьев, – Почему же вы нарушили такое важное положение корабельного устава?

Ну что здесь скажешь в оправдание? Что не читал «Корабельный устав»? «Это мы не проходили, это нам не задавали» Кто поверит и как доказать, да и кому нужны эти оправдания. Нарушил – отвечай. А главное, командир потребовал назвать причину. Попробуй, отмолчись, как школьник. Сказать правду – смешно, детством отдаёт. Видите ли, он хотел посмотреть на настоящую подводную лодку. «Маменька, это настоящая подводная лодка или из папье—маше? Да сдалась она тебе – за годы службы, наверное, так насмотришься, что воротить начнёт». Путаясь в этих мыслях, Юрка судорожно искал, нет, не оправдания, искал, что ответить Гурьеву. Ответить, чтобы тупо и позорно не молчать. Не придумав ничего подходящего, вдруг, неожиданно для себя всё-таки брякнул, дескать, страстно желал увидеть настоящую подводную лодку, ибо ни разу в жизни не наслаждался её видом в натуре.

Сказанул и тотчас начал гнобить себя в сердцах: – «Кто тебя за язык тянул? Уж лучше бы попросту промолчал. Молчит человек, значит крыть нечем, нет слов в оправдание, признаёт свою ошибку и надеется на снисхождение. Это же – как дважды два.. А теперь, вот он я, в детских коротеньких штанишках на подвязках, покажите мне козу пальцами и можете хохотать до коликов. Ему бы на девок посматривать, а он на лодку….ха-ха-ха… первый раз!»

Но что это? На мостике материализовалась физически осязаемая пауза. Оправдательный аргумент Юрки был настолько неожиданным, что всех присутствующих на мостике поверг в ступор. Теперь у них проблема. То ли сделать вид, что причина уважительная, то ли посмеяться и забыть, или всё же, несмотря ни что, взыскать с новичка по полной. Но Юрка то видел как подобрело лицо командира, почувствовал как разрядилась напряжённая обстановка на мостике. Все смотрели на командира, который пытался найти подходящие слова, чтобы с честью закончить разборку и не превратить её в «балаган».

– А что её видеть, вон она на перекуре, стало быть, подустала твоя лодка, – только и нашёлся, что вымолвить Гурьев и растерянно оглянулся на подлодку.

Замешательство на мостике противолодочника разрядил командир подлодки. Он внимательно рассматривал ходовой мостик «охотника» в бинокль и, видимо, понял, что там нештатная ситуация. С рубки лодки замигал сигнальный прожектор.

– Есть проблемы? – перевёл вопрос сигнальщик.

– Нет. На борту зайца поймали, – ответил Гурьев. Все рассмеялись, оценив меткую шутку командира.

Прожектор с лодки: « С удачной охотой. Трофеи шесть шаров; заяц и подлодка. Приятного аппетита».

Вновь дружный смех. Командир подлодки не был лишён флотского юмора.

The game is over. Корабль вернулся в базу поздно. Утром, съев свою вторую по счёту корабельную «птюху» и выслушав «отеческие» сентенции годка-декабриста, дескать, как «запитаешь» тысячную, можешь собирать чемодан на демобилизацию, Юрка ожидал персонального вызова в штаб дивизиона. Как же они там без него, ведь, листопад никто не отменял. Но в кубрик вошёл старшина команды и, мельком взглянув на Юрку, бросил как бы невзначай: – «Алгашев швартуется в Крепостном канале».

С бала на корабль

1

Жил-был человек. Притомился он как-то в делах всяких-разных и захотелось ему присесть, хоть на минутку, дух перевести. Зыркнул по сторонам, и попался ему на глаза пенёк. Не высокий и не низкий, не большой и не маленький, а шляпка ровнёхонька, словно кто-то старался – как для себя зачищал, дабы зад часом не занозить. Так и манит, как не усесться на такой, хоть и… железный он?

«Стоять!» – за спиной зашелестело с переходом на шуршание ссыпающегося с лопаты сухого песка. Не пугайтесь – то проклюнулся Юркин внутренний голос. Это ещё терпимо. Бывает, заскрежещет, как ножом по стеклу – зубы во рту из ямок выпрыгивают. С возрастом, когда поубавилось у Юрки материалистической прыти, возвёл он внутренний голос в ранг ангела-хранителя и уверовал окончательно в его присутствие за спиной. Правда, хранитель этот достался Юрке малость того: всякие мелочи пропускал то ли по лености, то ли по вредности. А может – поди разберись – приучал Юрку своей головой думать и не надеяться на подсказки, следуя народной мудрости: «На бога надейся, сам не плошай»

Вот и сейчас предупреждение явно запоздало. Тощий Юркин зад всё-таки плюхнулся на соблазнительную сидушку, как магнитом притянулся Почувствовав неладное, Юрка сразу вскочил, словно присел невзначай на раскалённую сковородку. В сущности, казалось бы, ничего не произошло – уселся, не устояв перед соблазном, и, не успев опомниться, сразу встал, не зная почему, если не принимать всерьёз запоздалое предупреждение свыше.

Однако курившие на баке противолодочного корабля так не посчитали. До того индифферентные и скучные, они вдруг ожили. Когда раздался зубоскальский смех, Юрка понял, что опростоволосился.

– Ну как? На лысине боцмана сладко сидится?

– Знамо дело, кайф!

– Не каждому дано…

– Да ты сиди, сиди! Раз сел, значит, боцмана не боишься! Молодец!

– А чё его бояться? Он же не чёрт какой страшенный? Оченно симпатичный «сундук»…

– Особливо, в субботу вечером, когда на корабль из города на бровях дрейфует!

– Или храпит зубами к стенке!

Не поняв, что к чему и причём тут боцман с лысиной, Юрка лихорадочно соображал, пытаясь уяснить суть совершённого косяка. Он оглянулся на злополучный железный пенёк, словно от него желая получить вразумительный ответ. Железяка предательски помалкивала, мол, попался – отдувайся теперь сам, при этом по-прежнему приманивая очередную жертву удобной шляпкой. На противоположном борту корабля находилось такое же нехитрое устройство. « А ведь на нём никто не сидит, вопреки флотскому закону «лучше сидеть, чем стоять и лучше лежать, чем сидеть», значит, – осенило Юрку, – на него почему-то нельзя садиться. А почему? Да какая разница – нельзя и всё тут». Оживлённый гомон на баке не стихал. «Ничего, пусть подурачатся. В конце концов, на корабле я второй день и имею право на ошибку. Потешатся и забудут, – рассудил Юрка и приветливо заулыбался в ответ, памятуя, что по улыбающемуся лицу сердитый кулак не бьёт».

И всё бы то, но в этот момент, когда инцидент был почти исчерпан, на баке появляется ещё одна фигура. И, судя по тому, что все разом стихли, фигура серьёзная. Сцена вторая – те же и некто. Это для Юрки «некто», для остальных же – лёгок на помине – боцман противолодочного корабля мичман Кудин собственной персоной.

Скверно ещё было то, что, поднимаясь по вертикальному трапу в открытый палубный люк, он кое-что услышал, а может быть и всё.

– Что за шум, а драки нету? – и между делом, – Так! Кто чинарики за борт бросает?

– А никто и не бросает, таарищ мичман…

– А вон, едрёна корень, что болтается за бортом? Ихтияндр там, что ли, «Ватрой» перекурил и нырнул на дно чаи гонять?

Это у мичмана на почве давешнего просмотра в кубрике «Человека-амфибии».

– Да то не наш, со стороны подгрёб, зараза…

– Боевой пловец! Ха-ха-ха!

– И кто эт там такой разговорчивый, как я побачу? Никак Броня? Так и есть! Вин самый! Старший матрос Бронштейн, наиразУмнийший матрос в противолодочной бригаде, а может быть, и на всём флоте! Погутарь-ка с моей ж..пой, она дюже любит за жизнь философии разводить, особливо, если кок…

Громкий матросский гогот не дал боцману завершить воспитательную колкость. Броня тоже растянул рот за компанию, понимая, что боцман, нет слов, лихо подцепил его. Не дали договорить, и слава богу, ибо Кудин понял, что переборщил чуток с Броней, грубовато как-то получилось, ведь Бронштейн был толковым радиометристом и, действительно, одним из лучших в бригаде. Ну а то, что острит не в меру, так он же одессит – у них это в крови. Тут боцман, хоть и поскрёб озадаченно левой пятернёй за правым ухом, сдвинув при этом фуражку на лоб, виду о раскаянии, тем не менее, не подал и уже без обиняков мастерски осадил зарвавшихся шутников:

– Так! Отставить смехуёчки, бо пойдёте на нейтрализацию этого пловца, а заодно и ватерлинию протрёте ветошью!

Юрка глянул за борт. Действительно, в мутно-зелёной воде болтался знатный «бычок». «Как он его заметил с трёхметровой высоты бака корабля?» – удивился Юрка. И тут его осенило – ведь это же боцман, ему по должности положено всё замечать. «Надо же, по закону подлости, как раз подоспел», – запаниковал Юрка.

– И кто же это отважился мне на лысину зад свой сраный пристроить? – сменил пластинку боцман.

Даже намёков на лысину у мичмана Кудина не имелось никаких. Напротив, жёсткие смоляные волосы его, казалось, не умещались на макушке и пытались оккупировать и без того не бог весть какую территорию лба. Однако, несмотря на далеко не богатырское телосложение, вид имел он грозный благодаря крючковатому носу в окоёме чёрных без видимых зрачков глубоко посаженных глаз. Свирепости демоническому виду боцмана добавляло мастерское владение флотским жаргоном, включая его непечатный смак. В этом он хоть и уступал командиру корабля, но со временем это отставание сокращалось. К месту сказать, завзятые материалисты, к коим относил себя мичман Кудин, сквернословят до последнего вздоха.

Впрочем, несмотря на его устрашающий вид и крепкое словцо, Кудин, в общем, был безобидным малым, а боцманом отменным, строгим блюстителем морского порядка на корабле и – что важно – попусту никогда не придирался. За это он был в чести у командира, да и команда его уважала. Тем не менее, матросы его всё-таки побаивались не столь за свирепый вид, сколь за способность являться непрошеным джинном из кувшина в самый неподходящий момент. При этом устроить выволочку из крутой смеси бранных слов, едких флотских сарказмов, заезженных постулатов из корабельного устава и жизненного кодекса далёкой закарпатской деревушки, где провёл лучшие годы жизни до призыва на флот. И всё это, заметьте, поделом!

Боцман, разумеется, знал, кто посягнул на честь корабельного кнехта, но втайне надеялся, что кто-нибудь об этом ему доложит официально. Вот тогда бы он имел полное право прибегнуть к исполнению служебного долга по воспитанию личного состава корабля. Но, будучи «сундуком» сметливым, вовремя спохватился. Ещё бы! Каким это надо быть идиотом, что бы вот так, прилюдно, взять и настучать.

– Кто такой? Почему не знаю? – с другого бока подъехал боцман. Как видите, изысканными манерами общения Кудин не блистал.

– Матрос Садовский, товарищ мичман. Вчера прибыл на корабль для дальнейшего прохождения срочной службы.

– Не успел и двух дней прослужить на корабле, а уже нарушаешь морской порядок. Если каждый на кнехт будет садиться, то наш противолодочный корабль славного Балтийского флота станет не лучше ржавой дровяной баржИ.

«Ага! Чёртова железяка, на которую я присел, называется кнехтом, – смекнул Юрка, – Ясно»

– Кто у тебя в старшинах?

– Старшина первой статьи Пашков, таарищ мичман!

– А а а! Корабельный электрик, значит! Вот ты, голубок ясноглазый, и приплыл!

Присутствующие при сём дружно растянули рты. Юрка опять ничего не понял, но решил не переспрашивать, чтобы не попасть впросак. Само прояснится.

– Я-то тебя уж который месяц жду не дождусь, по ночам скупую мужскую слезу в подушку пускаю, как красна девица в ожидании пьяного лыцаря.

Здесь Кудин сделал паузу и вгляделся в новобранца. Высокого роста, худой, но жилистый. Сквозь новую топорщившуюся робу угадывались сильные мускулистые ноги. Брюнет. Взгляд коричневых глаз пацанячий, с любопытством. Нос большой с лёгкой горбинкой. «Почти как у меня, – подумал Кудин. – А ведь неплохой парень Садовский этот, старшиной будет со временем».

И, смягчившись лицом и в голосе, нарочито бодро выпалил:

– Да не боИсь ты, Садовский! Я из тебя, едрёна корень, на утээсе (УТС – учебно-тренировочное судно) настоящего борца за живучесть корабля выпестую. На всю базу греметь будешь, да что там база, на весь флот прославишься!

Эта лирико-утопическая тирада мичмана ещё больше запутала Юрку. Но что-то всё это значило, и, судя по саркастическому тону боцмана, ничего хорошего не предвещало.

– Доложи старшине о нарушении корабельного устава. Пусть просветит тебя насчёт кнехтов, ватервейсов и комингсов как следует. Он у нас дока по этой части. Моё воспитание! Кстати, про «чаи на клотике» нехай не забудет.

С этими словами боцман покинул бак. Само, как видите, не прояснилось.

2

Неспроста мичман Кудин произнёс на баке необычные, на первый взгляд, слова и заинтересовался новобранцем. У него вовсе не поехала крыша, как это могло показаться Юрке. Всё проще пареной репы. Садовский пополнил отделение корабельных электриков, а по боевому расписанию электрик входит в команды, командиром которых является боцман, – баковая швартовую команду и аварийную партию корабля. Долгое время эта штатная единица экипажа отсутствовала и, что странно, не столь сами электрики страдали от этого, сколь боцман, которому на учениях по борьбе за живучесть корабля не хватало как раз этой пары матросских рук. Потому-то Кудин и, как он с присущим ему стёбом выразился, «пускал по ночам скупую мужскую слезу» в ожидании корабельного электрика. И вот, наконец-то, долгожданная штатная единица в лице Юрия Садовского, к радости боцмана, появилась.

В те приснопамятные годы боевые корабли русского флота не грели бока у пирсов, и первый Юркин аврал «По местам стоять, со швартовых сниматься» случился через пару дней после вопиющего осквернения им корабельного кнехта и будущей лысины мичмана Кудина.

Первое явление Садовского на баке корабля в роли швартовщика в столь напряжённый момент, как отчаливание корабля, боцмана особо не обрадовало. На все сто он был непоколебимо убеждён в том, что за пару дней из человека, бесцеремонно усевшегося на кнехт военного корабля, даже маломальского швартовщика вылепить невозможно. А коли так, то получай, боцман, лишнюю обузу – того и гляди, чтобы помощничек сей под трос не угодил или, пуще того, под шумок за борт не сыграл. Потому-то Кудин первым делом оценивающе зыркнул на крепового цвета спасательный жилет Юрки и с непонятными словами «Нежданный карась в вершу попал»» по-хозяйски дёрнул пальцем за стяжной ремешок жилета. Убедившись в надёжности крепления, недовольно пробурчал ещё что-то безадресное и приказал Садовскому ничего не предпринимать без указания. Так новоявленный швартовый коммандос и проторчал истуканом возле электрического шпиля, пока корабль, вовсю дымя непрогретыми дизелями, не отвалил от причальной стенки.

Корабль развернулся и бодро двинулся на выход из базы. Швартовая команда выстроилась в шеренгу лицом к уходящей причальной набережной. Каких-то пятнадцать минут корабль шёл вдоль причалов к морскому каналу, но для Юрки это были минуты триумфа, пусть незаслуженного. На виду у всей базы, на высоком баке теперь уже его собственного боевого корабля, плечом к плечу с матросами, он полноправным членом экипажа выходит в море. Восторг переполняет душу, желание запеть неодолимо. И в сердце Юркином загремела во сто децибел любимая с раннего детства: «Самое синее в мире Чёрное море моё!». Про Балтийское море он песен, к сожалению, не знал. Эх, всё-таки прекрасная это штука – жизнь!

Прохожие на набережной замедляют шаги, любуясь затаённой силой грозной корабельной стали. Матросики останавливаются, провожают взглядом и козыряют вслед противолодочнику. «Сегодня – мы, завтра, быть может, – они». Этой мыслью Юрка уже приобщил себя к некоему морскому братству. Корабль обогнул полосатую свечку старинного маяка и, прибавив ход, заспешил на выход в море.

Уже на траверзе бастиона «Пруссия» старой цитадели Пиллау корабль принялся усердно клевать топориным носом. Ближе к выходу в открытое море волнение усиливалось. Свежий октябрьский норд-вест забирался под бушлат, не церемонясь, вдувался в штанины парусиновой робы и пробирал до костей, попутно разгоняя орды мурашек по ягодицам и спине. Ненастье и качка не испортили Юрке настроения. Напротив, он уловил пьянящий дух настоящего морского приключения и жадно вдыхал его полной грудью: «А как же по-другому? Так и должно быть! Всё по-настоящему, по-взрослому!»

Боцмана Кудина же предстоящая встреча со штормящим морем особо не радовала. Сколько раз он вот так выходил в море за годы службы? Должно быть, не одну сотню раз, не считал. Начинал ещё на «большом охотнике», будучи вот таким же неуклюжим новобранцем, как этот Садовский. Говорят, что все помнят свой первый выход в море. Он силился вспомнить свой и почему-то не мог. Помнил, однако, что боялся, а уж качку и сегодня терпеть не может. Да кому она по вкусу! Не знал он таковых. Только одни её переносят, другие терпят, а уж третьи страдают. Уж если написана тебе на роду «морская хворь», то лечить и не пытайся. Терпи – шторма не часты, да и служба морская не вечна.

Вот и сегодня, судя по всему, придётся хлебнуть этого зелья морского в изрядной дозе. Потому Кудин, дотоле важный и даже надменный, вдруг как-то сник, переменился в лице и при этом излил изрядную ложку дёгтя в сладостную бочку невинного тщеславия, коим упивался Садовский, спустив его с небес морской романтики на «грешную» палубу флотской прозы словами:

– Ну что, ваше величество карась флота Балтийского, чай, поперву в морЯ идёшь? Погода шесть шаров! – И добавил уже без нарочитого пафоса: – Эх, наныряемся сегодня под завязку. В канале-то как баюкает! А что творится за молом?

3

Уж который год капитан третьего ранга Ильясов командирствовал на малом противолодочном корабле. В дивизионе появились молодые командиры, и как-то незаметно он превратился в этакого дивизионного аксакала. С одной стороны вроде бы почётно, но с другой – того и гляди, как некий шустрый выскочка станет твоим командиром. Пора бы уже двигаться дальше. Друзья, успевшие подняться по служебной лестнице, прознали о том, что есть он в списке претендентов на должность командира строящегося большого десантного корабля.

«Ты уж постарайся, – советовали ему, – поднатужься, подтяни корабль до передовых, и вопрос с назначением решится в твою пользу». Ну что же, овчинка стоит выделки. Опыт и знания имеются, командирского характера не занимать. Кому, как не Ильясову, быть в передовых, тем более, в отстающих он и не числился никогда. Однако зачастую прогорал на пустяках и пальму первенства без особых душевных мук уступал более прыткому везунчику. Но плох тот солдат, кто не мечтает о маршальском жезле.

С начала нового периода боевой подготовки Ильясов рьяно взялся за дело. Первым делом решил подтянуть нормативы, то есть добиться того, чтобы действия экипажа укладывались бы в пределы установленных показателей времени. Всё более-менее получалось. Если где и были шероховатости, то тренировками они успешно устранялись. Однако имелась одна заморочка, которую Ильясову никак не удавалось разрешить. А вопрос был важным – зарядка глубинными бомбами реактивной бомбометательной установки, главного противолодочного оружия корабля. Никак минёры не могли уложиться в норматив времени загрузки, как ни старались.

«Уложись в цифру, и я тебя приголублю! – двусмысленной шуткой подбадривал Ильясов минёров, уже вконец потерявших веру в себя». И что только командир корабля не предпринимал, чтобы хоть приблизиться к заветному показателю. С секундомером в кулаке, преодолевая неудобства и узости пути, протискивался в бомбовый погреб. Хронометрировал процесс зарядки, заставляя минёров повторять его снова и снова, менял, как в крыловском квартете, загрузчиков – бесполезно. Присмотрелся, наконец, к схеме механизации и пришёл к выводу: «Что-то недокумекали разработчики».

С виду, казалось бы, всё культурно – две тали на монорельсе левого и правого бортов, как и всё на корабле. Цепляй её, родимую, за «зебры» и вежливо доставляй к подъёмнику, вставляй в гнездо, хлопай крышкой, жми на кнопку, и спина сухая. По крайней мере, теоретически. Пока возвращаешься за очередной, элеватор плавно поднимет принцессу твою на верхнюю палубу и нежненько зашлёт в ствол бомбомётной установки. Не жизнь у минёра, а малина, так бы и засылал до конца службы – одну за другой, одну за другой… Но где вы, други-мореманы, видели на российском корабле «малину»? Ну, может, кое-кому и посчастливилось. Оно ведь бес морской тоже существо, задремлет ненароком, зенки всевидящие сомкнёт, вот тебе, нечистый, и проруха, а матросу кайф.

Не смотря на показную интеллигентность, штатный режим загрузки в лучшем случае в полтора раза перекрывал норматив, и сократить его не удавалось никак. Ну и что же, плюс-минус минута-другая! Это же не воздушный бой, где счёт идёт на мгновения.

Но Ильясов, тёртый калач, понимал, что в схватке с подводной лодкой шутки плохи и мелочи обходятся дорого. Корабль отработает залпы с обеих установок, затем пауза на зарядку, в которой каждая минута на вес золота. Не добил противника залпами первой очереди, он скроется или затаится во время перезарядки, тем более в момент взрыва бомб первой очереди гидролокационный контакт с лодкой теряется. Конечно, найдутся знатоки и скажут, что за субмариной в одиночку не охотятся, по меньшей мере, ПУГ (поисково-ударная группа), а то и всем дивизионом навалятся – не упустят. И всё-таки норматив есть норматив, не враг, так инспектор взыщет по полной.

Словом, мысль о покорении норматива засела в голове Ильясова и не давала покоя, как дешёвый мотивчик, подхваченный где-то и требующий непрестанного воспроизведения. Едва ли это была идея-фикс, но Ильясов вошёл в азарт и поиск решения задачи доставлял ему даже некое удовольствие, как разгадывание сложного ребуса.

Как-то вечерком после суматошного дня Ильясов у себя в каюте открыл томик Леонида Соболева «Капитальный ремонт». Не везло ему с этим знаменитым флотским романом. Много раз, начиная ещё с училища, принимался за чтение, но всегда какая-то суматоха или серьёзные события надолго лишали его возможности вернуться к книге. И когда вокруг говорили, что каждый флотский офицер просто обязан прочитать «Капитальный ремонт», он помалкивал, в душе ругая себя. Так и не удосужился, а на плечах уже погоны кап три. Вот и сейчас, пролистал три страницы, ведь захватывающе, а мысли всё равно вернулись с бронированной палубы русского линкора «Генералиссимус граф Суворов-Рымникский» в бомбовый погреб своего корабля. Взял карандаш и принялся прикидывать время, потраченное на такелажные операции с бомбой – «цепляй, транспортируй, отцепляй». Вот так так! Такелаж съедал добрую половину времени. На кой ляд такая механизация! А если без талей, вручную попробовать. Интереса ради. В кураже Ильясов уж было вызвал Комодеда – командира минно-торпедной части, но взглянул на часы.

Какой бы нелепой казалась полуночная идея командира утром, её, тем не менее, осуществили. И, знаете, получилось недурственно, почти то, что надо! Поднатужиться и, глядишь, зияющие высоты норматива рухнут к пыльным прогарам минёров. Правда, имелась одна закавыка – штурм неуступчивого показателя на корабле происходил у причальной стенки. Море, ясное дело, и это понимал Ильясов, внесёт свои коррективы. Но, как говорится, лиха беда начало.

Уже в ближайший выход в море неугомонный Ильясов был готов провести учения по зарядке реактивных установок. Однако дотошный Комодед нашёл подводный камень в этой затее и охладил пыл командира. По сути, в море заряжать установки вручную было просто некому. «Как?!» – удивитесь вы. – У причала было кому, а в море нет?!». А дело то в том, что в реальной обстановке и стрельба глубинными бомбами, и зарядка установок происходят в режиме боевой тревоги. Команда находится на боевых постах по расписанию «Боевая тревога». Заряжать некому. Один минёр, который приписан к бомбовому погребу, сами понимаете, в поле не воин.

Настырность, говорят, далеко не лучшая черта человеческого характера. Ильясов был настырный. Во что вцепится, не отпустит, пока не добьётся своего. При этом характер его имел ещё одно свойство, которое как-то возвышало эту настырность. Чтобы вцепиться во что-то по-настоящему, он должен загореться этим, иными словами, увлечься. А это, согласитесь, уже другая сторона медали.