Цикл «Просветители». Серия «Заповедник человечества». Книга первая: Стороны монеты

– Хорошо, допустим, – заключил Святогор. – А прошлое?

– Еще проще! – воскликнул Горец. – Если ты знаешь ответ и есть формула, по которой был получен ответ, значит можно произвести обратный расчет и найти исходные данные. Умение найти прошлое и предсказать будущее, один писатель древности, Артур Конан Дойл, назвал это «дедукцией». Но его персонаж, который пользовался дедукцией, Шерлок Холмс – это гений, который ловко пользовался своим мозгом и памятью, а вот я делаю это так же, как двигаю рукой – машинально или неосознанно. Вот и все.

– Но Шерлок собирал данные под названием «улики», – недоверчиво произнес Святогор. – А как же Вы собираете эти улики, будучи прикованными к одному месту?

– Будь так добр, подай стакан, – ласково произнес Горец.

Святогор нехотя встал со стула, подошел к стакану и поднял его. Горец протянул руку и Святогор вложил стакан в его ладонь. Горец лишь улыбнулся и продолжил:

– Вот стакан, – Горец указал на стакан в своей руке. – Я использую его на все сто процентов. Но я могу использовать стакан не по назначению, расширив его возможности – это называется потенциалом. Мозг и тело тоже можно использовать не по назначению, расширив возможности. Шерлок – не брал улики из воздуха. Я-то же не беру их из воздуха в метафорическом смысле, но именно в воздухе эти улики и живут. Любые действия, любые события и все, все, все… Храниться в мире и никуда не исчезает. Мое тело и мозг – это инструмент, с помощью которого, за счет моего дара, я невольно проникаю в хранилище этих улик и извлекаю все, что нужно, чтобы видеть, как будущее, так и прошлое. Для этого мне не нужно куда-то ходить. Для меня время – это не только прошлое и будущее. Я вижу время иначе.

Святогор задумался, а Горец, ухмыляясь, смотрел на Святогора в ожидании вопроса.

– Вы сказали, что Ваш дар у вас с рождения?

– Да.

– Значит, Вы знали о войне? – недовольно произнес Святогор.

– Когда я открыл свой дар – нет, но когда начал его развивать – да… – печально произнес Горец. – Я увидел в будущем войну. Война – это невероятно грандиозное событие, чтобы даже с малыми возможностями умения видеть будущее не заметить ее.

– Вы могли ее предотвратить? – натянуто произнес Святогор.

Голос Святогора становился тверже и чувствовалось острое недовольство.

– Я повторю еще раз – не повышай голос, даже если возникнет желание! – строго ответил Горец.

– Так могли или нет? – смягчаясь, но также недовольно произнес Святогор.

– Технически? Да мог. Но как видишь – не стал.

– Почему? – сухо спросил Святогор.

– Потому, что знания – это очень страшная сила, друг мой, – сокрушенно произнес Горец. – Знания, полученные не в то время и не в том месте – несут лишь разрушение и смерть. Порой приходится жертвовать многим, очень многим, чтобы спасти малое, но бесценное! Предотвращение войны – это ошибка выжившего.

– Столько людей – это цена… Чего?!

– Того, что ценнее миллиардов жизней. Я мог предотвратить войну, но не мог спасти, а лишь затянул бы агонию.

Святогор стоял, глядя на Горца с видом полного непонимания.

– Не бери в голову. Сейчас ты не поймешь. Сейчас мои слова – это тарабарщина для твоего разума. Но я пригласил тебя именно ради этих слов, потому, что сейчас, мои слова – это знания, которым самое время и место. Мои слова – это ключ к твоему будущему. Ключ, который ты должен был получить. Не торопись с выводами и прими мои слова на веру.

– И каково же мое будущее? – тихо и сухо произнес Святогор.

– Увы, всех ответов я дать не могу, ибо как я уже сказал: «Знания не в то время и не в том месте – это смерть и разрушения». Не волнуйся. Придет время и ты ВСЕ поймешь. Обещаю, – улыбаясь, произнес Горец.

Святогор обреченно смотрел на Горца.

– А…

– Да, – перебил Горец. – Мог. Но такова моя роль, потому я и остался, и из-за чего я превращаюсь в дерево. Я не боюсь смерти, ибо такие как Я, смерть не бояться, а просто ждут, как любое событие, не более того.

– А мы? – угрюмо произнес Святогор.

– Люди? – Горец ухмыльнулся. – А как ты сам думаешь? Человечество разбито на три лагеря. Первый лагерь – это обычные люди, все те, кого жизнь не пощадила. Людей мало и сколько бы они не плодились, непримиримая сущность человека в итоге сведет его в могилу. Лет сто и все. Я знаю… А вот таким как Я и всем жителям этого города повезло меньше. Мы больны, мы искалечены, жизнь нас пожевала и выплюнула, чтобы мы сгнили заживо. Наши дети так же искалечены и внуков у нас не будет. А вот такие как ты, Леша – это те, кем жизнь подавилась. Вы выжили и продолжаете бороться, принимая правила жизни. Но если ты и такие как ты еще хранят в себе человека, то ваши дети будут этого лишены.

Святогор силился сказать хоть слово, но не мог…

– Да… Все мы, люди планеты Земля – это последний вздох. Все попытки вернуть прежнюю жизнь – это иллюзия.

Святогор, с сокрушенным видом, вернулся к стулу и сел.

– Вы передали послание, помните.

– Да.

– Это не правда, – произнес Святогор. – у меня нет воли к жизни.

– Ошибаешься, – ответил Горец.

– Я много раз мечтал о смерти, какая же это воля к жизни? А после ваших слов только сильнее хочется умереть!

– Знаю.

– Господи… Да моя воля – это просто трусость! Я столько раз хотел умереть, но боялся смерти!

– Да, порой мы совершаем зло, совершаем гнусные поступки и многое другое. Что поделать… Но важно другое – хотел ли ты это совершать? Нет! Знал ли ты об ином пути? Нет! – голос Горца грубел. – Геройство и подлость определяется не долгом. Если ты убиваешь без мук совести – ты подлец! Бегство с поля брани, лишь потому, что ты не желаешь отнимать чью-то жизнь – это не подлость! Ты испытывал муки совести?

Тишина.

– Испытывал?! – грозно произнес Горец.

– Да…

– Желание смерти – это не трусость, а всего лишь муки совести. Ты прошел через людской ад, не поддался слабости и выжил потому, что боролся за жизнь, так как знаешь ей цену!

– А стоило ли все это усилий? Если мы – это последний вздох, то на кой черт мы все еще трепыхаемся?!

Горец улыбнулся.

– Если представить мир в виде монеты, то мы – это решка. Мы – это цена, номинал этого мира. Ты, не видя всей картины в целом, судишь о мире видя лишь одну сторону монеты. Как я уже сказал – придет время и ты все поймешь, а пока – не давай своей воле угаснуть, – улыбаясь, произнес Горец.

***

С момента разговора Святогора и Горца прошло двое суток. Горец более не приглашал Святогора к себе, а каждый раз, когда Святогор хотел сам прийти к Горцу, его что-то останавливало. За эти двое суток Святогор не единожды убеждался в способностях Горца. Все сказанное Горцем о ближайших, пусть и не особо значимых, событиях сбывались с абсолютной точностью, а потому желание поговорит и получить ответы на некоторые вопросы росло. И все же…

За двое суток Святогор успел познакомиться со многими, но дружбы не заводил, так как знал, что со дня на день покинет этот город. Помимо Горца в городе была еще одна влиятельная личность – Рустам. Рустам владел заведением, которое было что-то вроде кафе или столовой. Заведение именовалось как «ШаУВЕрма». Когда Святогор познакомился с Рустамом, то первым делом поинтересовался о названии. Рустам объяснил так: «ШаУВЕрма – это сочетание слов «Шаурма» и «Шаверма». Вот и все». Святогор не понял, но Рустам пояснил: «Шаурма и Шаверма – это в сущности одно и тоже. «Шаверма» – это питерское название, а «Шаурма» – Московское. Дело в том, что исторически так сложилось, что в обоих городах, некоторые вещи, являющиеся в сущности одним и тем же, но называли по-разному. Как пример: в Питере «поребрик», а в Москве «бордюр»; в Питере «парадная», а в Москве «подъезд». Примеров много, шаурма и шаверма в их числе. Так как Валдай – это город посередине, между Питером и Москвой, то свое заведение хотелось назвать символически. Так вот и появилось название». Однако, не смотря на символическое название, в меню не было ни шавермы, ни шаурмы, ибо ингредиентов для данного блюда не было. Тем не менее то, что как раз было в меню, было невероятно вкусным и сытным.

– Святагор! – воскликнул Рустам, при виде Святогора. – Дабро пажаловать дарагой, чаго кушать будэшь?

Рустам был очень высоким и донельзя добрым и душевным человеком. Святогору он напоминал Джа, вот только внешностью Рустам сильно отличался. Большой у Рустама был не только рост, но и телосложение. Его толстая лоснящаяся покрытая складками кожа с зеленоватым оттенком, делала его похожим на жабу. Рядом с Рустамом постоянно суетился его сын, у которого было четыре руки, две из которых были рудиментарными, а сам он имел вид очень низкого старика с герпесом по всему телу. В прочем, примерно так же выглядели все в городе, но никого это не пугало, не отталкивало и не вызывало отвращения, страха или чего еще в том же духе. Порой, Святогор чувствовал себя в этом городе своим, ибо никто не боялся его внешности, а скорее относился с пониманием. Но, все же, оставаться в этом городе Святогору не хотелось.

– Удиви, – произнес Святогор.

– Харашо брат! Удивить, так удивить! – радостно проговорил Рустам.

Вообще-то, Рустам был русским, а его манера говорить, его манера картавить слова, словно бы он говорил с акцентом, сам Рустам объяснял просто: «Образ! Раньше сие чудесные блюда, в честь которых было названо заведение, готовили, в основном, люди восточной национальности. Поэтому вот».

– А щто это ты такой грюсный брат? Щто не день, а ты все более и более кыслым становишса – поинтересовался Рустам, стоя у печи.

– Да так, не важно… – уклончиво ответил Святогор.

– Да брось, я же вижу, щто тэбя щито-то беспокоит, поведай старому Рустаму о своей беде, можэт совэтом памагу.

– Горец, вот моя беда, – несколько сокрушенно произнес Святогор.

– А щито такое? – недоуменно произнес Рустам.

– Скажите мне, Рустам, вы не боитесь смерти?

– А щито ее баяца? Мы все умрем, от этого нэ куда нэ дэтса.

– Вы, правда, не боитесь?

– Взгляните на мэня, – Рустам повернулся и взглянул на Святогора. – Чего мнэ еще бояца? Ни я, ни мой сын, никто в этом городе не боица смерти, патаму, щто ждет ее. Мы живем, патаму, щито жизнь била дана нам на щто-то. Нэ важно, как и када ви умрете, как и где праживете, а что успеите сдэлать!

– И что же Вы успели сделать?

– Своего сына, – ответил Рустам, возвращаясь к готовке.

– А он что успел сделать?

– Это знает толко он.

– Что?

– Ви, мой друг, ищете смисл своей жизни, словно у нее есть некое высщее предназначенье. Разве у дерева есть смисл жизни? Разве у кролыка есть смисл жизни? Или у кого еще? Нет… Смисл жизни – это ее цель, судба! Но цели ставят, а не ищут. А патаму и судьбу надо не искать, а тварить!

– Какой-то пафос… – произнес Святогор.

Рустам и Святогор улыбнулись.

– Ванильные цитатки парой дэйствительно харащо звучат, – произнес Рустам, шумя металлом сковороды. – Не бэрите в голову. Жизнь всегда била той еще сукой. Ви живете, щто бы есть или едите, щито бы жить?

– Что? – не понимая спросил Святогор.

– Ви живете, щто бы есть или едите, щито бы жить? – повторил Рустам, ставя перед Святогором тарелку с яичницей.

– Не знаю, – ответил Святогор.

– Тогда живите, щто бы есть.

– Почему?

– Патаму, щто еда – это щасье. А щасья в жизни, далжно быть много! – улыбаясь, произнес Рустам.

«А счастья в жизни, должно быть много!» – мысленно повторил Святогор.

Эти слова застряли в памяти. Когда Святогор покинул город и продолжил свой путь, эти слова еще не раз всплывали, даря необъяснимый покой.

***

Позади были: Валдай, Крестцы, Великий Новгород, Чудово, и небольшой крюк, из-за болота, вокруг Тосно, а также множество сел и деревень. Путь от Валдая до Санкт-Петербурга был лишен, каких-либо событий, кроме разве что нескольких дней, что Святогор провел в крепости Великого Новгорода, пережидая грозу. Все города были пусты, разрушены, разграблены и, в конечном счете, захвачены природой. Все было однообразным и даже скучным. Удивил лишь старый Питер, который был словно противовесом всему этому скучному однообразию. Святогор ожидал увидеть тоже, что и в Москве – царство природы, но увидел белый скелет города, к которому природа отказывалась прикасаться. Старый Питер сровняли с землей. Все вокруг было серым, словно город – это каменный карьер. В воздухе висел металлический запах и не было ни малейшего намека на хоть какую-то жизнь. Святогор бродил по лабиринтам руин улиц, проспектов, аллей и набережных, пока не добрался до места, где когда-то был его родной дом – Канонерский остров. На острове, Святогор отыскал останки дома, в котором он жил и рос. От дома осталось лишь несколько этажей, но в куче кирпича и бетона, Святогор без особого труда отыскал блок, который был окном его комнаты. Он узнал свое окно, так как на куске уцелевших обоев, под навесом из бетонных плит, был выцветший, но еще различимый детский рисунок – водный горизонт залива и заходящее Солнце. Именно из этого окна, Святогор когда-то в детстве наблюдал, как садится Солнце. Святогор присел и осторожно, словно бы боясь испортить рисунок, прикоснулся к нему и тихо произнес:

– Я дома…

Глава 6. Осознание

Уставший жить – ищет смерть, ибо только смерть

Может заставить почувствовать жизнь.

Святогор сидел на краю бетонной плиты, которая когда-то была частью дороги, проходившей над островом. Эта дорога брала свое начало в Белоострове и тянулась почти до самого аэропорта, соединяя северную и южную части КАДа, деля его пополам. Дорога уже многие годы как была разрушена, но несколько опорных колонн, на которых держалась дорога, все же уцелели. Пара таких колонн возвышалось над островом. Святогор, найдя способ забираться на них, любил там проводить время, созерцая открывающийся взгляду вид. Одна из колонн стояла у самого пляжа и с высоты, чуть более пятидесяти метров, открывался фантастический вид на залив и руины старого Питера. Серые каменистые равнины города. Ржавые заросли портовых кранов и ржавые туши кораблей. Безмятежная темно-синяя гладь залива. Серое как город небо и темные, такие же безмятежные, как и залив, облака. Если погода позволяет, то в минуты рассвета и заката, вся эта серость и безмятежность преображается. Алые, рыжие, пурпурные, голубые и розовые цвета рассвета и заката заливают собой все видимое пространство. «Однажды, красота неба станет на вес золота…» – слова, которые Святогор вспоминал каждый раз, когда поднимался на колонну, чтобы встретить рассвет или закат. Прошло десять лет, с тех пор как он достиг своей цели. Святогор думал, что, дойдя до дома, он обретет некий покой, найдет свое место в этом мире. Но дойдя до финиша, душевный груз, что висел на шее, стал лишь тяжелее. С каждым годом Святогор угасал. Жизнь превращалась в серую однообразную муть. Тоска, одиночество и депрессия сводили его с ума. За эти годы Святогор не раз думал уйти в другое место, но куда? Да и зачем?! Он, понимая, что раз уж он здесь не чувствует покоя, то он не найдет его где-то еще. Мысли и самокопание душили. Бывали дни, когда Святогор напивался и плакал, проклиная себя неизвестно за что. Мысли о смерти посещали все чаще и чаще и даже били дни, когда Святогор пытался наложить на себя руки. Но находились силы, которые останавливали его и вытаскивали из лап смерти. В подобные моменты Святогор начинал ненавидеть себя еще больше, не то за слабость, не то за трусость.

Жил Святогор недалеко от пляжа. Домом Святогору служила пара уцелевших этажей одного из домов. Когда-то Святогор расчистил их, обустроил и обжил. Место было хорошим: с одной стороны – мертвый город, через который никто не ходил; с другой – залив, принадлежащий тварям. Остальное пространство, в основном, занимал Пулковский лес, который тянулся от Петергофа и почти до Колпино. На обоих концах леса были поселения. В городе Ломоносов, за Петергофом, и в поселке имени Свердлова, что лежало на правом берегу Невы. В Ломоносовской общине проживало около сотни человек, а в Свердловской чуть более тридцати. Где-то были еще общины. Где-то на юго-западе, но Святогор никогда не был в них, да и не интересовался где они именно. Но знал, что эти общины сообщаются с Ломоносовской общиной и даже торгуют между собой. А вот Свердловская община жила в полнейшем неведении что, относительно недалеко, есть еще люди. В этой общине жило много калек, а из-за Колпинских болот и водящихся в них тварей, это была скорее не жизнь, а выживание. Прочих общин Святогору обнаружить не довелось. Святогор жил охотой и собирательством, что обеспечивало его пищей и теплыми шкурами. Несколько раз в месяц Святогор отправлялся в одну из общин и обменивал излишки на что-нибудь полезное. Порой приходилось задерживаться и Святогор не брезговал даже работать в общине, благо работы везде хватало. Когда он впервые появился в каждой из общин, приняли его с большим неодобрением. Имел он тогда странный вид – огромного горбатого человека, закутанного с ног до головы, даже лицо было замотано в драные тряпки. На вопросы «кто он» и «откуда», Святогор отвечал уклончиво, а порой и недоброжелательно. Однако, шкуры Святогора, которые он вскоре начал приносить в общины, добывая охотой на севере Питера, люди ценили и обменивали с большой охотой. Именно ценность его шкур заставляла людей закрывать глаза на его скрытность. Добываемые Святогором шкуры и вправду были очень ценны, ибо добывать приходилось в Северном лесу, а не в Пулковском, что под самым боком. Ибо Пулковский лес был неприкасаемым и любой человек, даже самый последний дурак, знал эту простую истину. Неприкасаемым он был по одной простой причине – Страж леса. Кто такой этот Страж или вернее даже – что он или оно такое, не знал никто. Всякий ушедший в лес, мог либо пройти через него как ни в чем не бывало, а мог уйти и с концами. Но одно хорошо было известно всем – убил зверя из этого леса и Страж придет за тобой, где бы ты ни прятался. Самой большой загадкой было и то, что Страж убивал так называемых «меченных смертью», буквально у всех под самым носом. Жертву, а порой даже жертв, находили уже мертвыми. Всякий кто пытался защитить такого меченого, так же погибал. Святогора данная участь обошла стороной, ибо о Страже он узнал до того, как начал промышлять шкурами.

В доме Святогора в избытке было сушеного мяса и рыбы, но вот с овощами и фруктами была беда. Запасы сильно обеднели, а, чтобы не страдать от нехватки витаминов зимой и весной, эти запасы следовало восполнять. Осенняя погода с каждым днем становилась все более и более холодной, сырой и ветреной. Из-за погоды Святогор, хотел он того или нет, был вынужден пользоваться абсолютно любой доступной возможностью, дабы сходить в одну из общин и обменять мясо и шкуры на овощи и фрукты. Сегодня погода была как раз подходящая для похода и потому Святогор собирался в дорогу. Несколько свертков со шкурами, пара мешков с мясом и почти сорок километров или, с учетом габаритов и выносливости Святогора, около трех-четырех часов пути до Ломоносовской общины.

За долгие годы Святогор сумел расчистить более половины разрушенного дома. Большая часть битого кирпича и бетона пошла на возведение стены вокруг дома. Правда Святогор и сам не понимал, для чего он ее строит, ибо жил он на отшибе, который даже твари из залива не посещают. Но Святогор строил и строил. Домом Святогору служили несколько крайних квартир первого и второго этажа, ибо всех прочих этажей не было. Третий этаж был чем-то вроде крыши, на которой Святогор часто работал, сушил мясо и обрабатывал шкуры. За долгие годы, устоявшийся запах или вернее вонь от мяса и шкур стала Святогору привычной и попросту незаметной. Подвал дома, который Святогор углубил, превратился в погреб, в котором он тоже порой работал, а также там хранилось все нажитое. Нажитого было много, гораздо больше, чем Святогору было нужно. Но он продолжал набивать погреб содержимым, словно бы боясь, что однажды может случиться что-то и чего-то может не хватить. Нажитого становилось так много, что Святогор даже начал строить нечто вроде сараев во дворе, для хранения все новых и новых запасов. Чем больше, тем лучше! Как говорится: «Лишь голодный знает истинную ценность еды».

Святогор как всегда завернулся в свои тряпки, взял вещи и отправился в путь. Путь лежал по берегу залива, между двух крайностей – лес и вода. Воды залива и дебри леса были полны опасностей, лишь на границе двух этих фантастических государств было спокойно. Воды залива вздымались от ветра, поднимая волны, которые разбивались о берег. Этот же ветер, словно исполинская расческа, расчесывал лес, который уже тронула осень. Деревья колыхались и гнулись, они истошно скрипели и шелестели листвой. Недра обоих государств исторгали звуки и голоса своих обитателей. Залив был полон протяжных, томных, глухих и шипящих звуков, а лес полнился короткими, резкими и звенящими звуками. Словно Инь и Ян два этих мира прибывали в состоянии баланса и Святогор шел по линии равновесия двух этих сил.

В районе бывшего Южно-Приморского парка Святогор увидел собаку. Собака стояла на опушке леса, которая тянулась вдоль проспекта Ветеранов. Собака была совершенно черной и должно быть ростом в метр или около того. Собака стояла и смотрела на идущего Святогора. Когда Святогор остановился и взглянул на собаку, та мотнула головой в сторону леса, словно кем-то позванная, после чего бросила взгляд на Святогора и скрылась в лесу. «Черный пес Петербурга… – подумал Святогор. – К беде или удаче? Черные кошки вроде к беде, а как с собаками?». Какое-то время Святогор еще смотрел на то место, надеясь, что собака вновь покажется, но она не показалась и тогда Святогор продолжил свой путь.

Впереди показался Константиновский дворец. Дворец был полем брани между водой и лесом. Парк превратился в галерею, где картины отображали былую битву морского Левиафана с великаном. Все было словно бы вывороченным и раскиданным в стороны, а сам дворец был похож на дом из детских кубиков, который кто-то ударил ногой, разметая кубики в разные стороны. Петергофу, что был дальше, повезло больше. Дворец уцелел, но превратился в обитель земноводных тварей, которые облюбовали давно заброшенные пруды и фонтаны. Летом твари обожали выбираться и греться на Солнышке, а вот осенью они устраивали концерты, заполняя все вокруг протяжными утробными стонами. Но оставаться на концерт Святогор не собирался.

Миновав Петергоф, Святогор вышел к мартышкиной или обезьяньей заставе. Свое название она получила из-за названия железнодорожной станции – Мартышкино, на которой располагалась застава. Когда Святогор приблизился, люди на заставе оживились, но привычный всем местным вид Святогора, остудил их намеренья. Святогора встретили равнодушными взглядами. Его слишком хорошо все знали и потому его даже не осматривали, а просто пропускали. Для всех Святогор был безобидным великаном в уродливом прикиде, который торгует мясом и шкурами. За долгие годы он ни разу не проявил себя враждебно. Быть может когда-нибудь он и бывал груб, но… В общем, для всех он был просто чудаком «откуда-то» с востока. После десятков неудачных попыток проследить, откуда он приходит, это дело забросили и более не пытались.

Основная часть общины располагалась в городе между заливом и Красным прудом. Жил город за счет сельского хозяйства, выращивая овощи и фрукты. Здешняя община была похожа на Белореченскую. Правда, Белореченцы жили, пытаясь выращивать прежние культуры, а вот Ломоносовцы выращивали нынешние. Все овощи и фрукты, которые кем-то и когда-то были найдены и доставлены в общину, выращивались за пределами города и даже делались попытки селекции. Однако все попытки селекции приводили к созданию и без того страшных на вид уродцев растительного мира. Все же удачные варианты, главным образом съедобные, оставляли и пытались выращивать. Как говориться: главное не то, что снаружи, а то, что внутри. Именно за тем, что было внутри этих растительных уродцев, Святогор и пришел обменять мясо и шкуры. Свои мешки мяса и свертки шкур Святогор смог выменять на мешок корнеплодов, мешок яблокообразных фруктов и мешок чего-то вроде гибрида свеклы и моркови. Корнеплоды, которые местные называли – бабата, был чем-то вроде картошки, но ярко рыжего цвета и на вкус что-то среднее между редькой и редиской. Яблокообразные фрукты – карбонавка, имели лишь вид яблока, мякоть у них темно-красная, словно свеклу ешь, а на вкус и запах они как грибы, но сладкие. А вот свекломорковь – это свекломорковь, то есть морковь со свекольной внутренностью и вкусом свеклы и моркови.

Часть шкур Святогор выменял на спирт и на несколько билетов. Билеты – это что-то вроде местных денег или вернее заверенные авторитетным лицом документы на что-то, что может предоставить община. Хочешь выпить в местном баре – заплати трудом или чем-то весомым в казну и получи билет. Берешь билет и тратишь его там, куда ты его попросил выписать. Собственно, именно в бар Святогор себе и попросил выписать пару билетов.