Между серпом и молотом: кратчайший курс русской культуры ХХ века

В целом для позднесталинской культуры характерно противоречивое сочетание марксистско-ленинских догм в интерпретации исторических и культурных событий, пролетарского интернационализма – и обращение к классической культуре, к образам русской истории, использование патриотической имперской риторики. Всё это было призвано намертво соединить русский народ и его культуру с «самым передовым» общественным строем – советским коммунизмом.

КУЛЬТУРНАЯ ЖИЗНЬ СЕРЕДИНЫ 1950-х – 1970-х ГОДОВ. «ХРУЩЕВСКАЯ ОТТЕПЕЛЬ» И «БРЕЖНЕВСКОЕ ПОХОЛОДАНИЕ»

Смерть вождя и тирана в 1953 году сопровождалась грандиозном «спектаклем» похорон, во время которых при подходе к Дому союзов, где было выставлено тело Сталина, случилась «ходынка» – было задавлено несколько сот человек. Было прекращено т.н. «дело врачей-убийц», обвинявшихся в убийстве советских лидеров, в том числе А.Жданова (по этому делу был арестован целый ряд медиков, в том числе еврейской национальности – все они были освобождены и восстановлены на работе). Занявший пост министра МВД и министра МГБ Л.Берия, метивший на высшую власть в стране, заявил о недопустимости того, чтобы руководящие посты в национальных компартиях занимали только русские. Но провозвестник «многонационалии» и сексуальный маньяк по совместительству (среди его жертв насчитывали множество красивых женщин и юных девушек, называли даже звёзд экрана) Берия был свергнут Хрущевым, обвинен в шпионаже и в декабре 1953 года расстрелян.

Переломным для общественной атмосферы стал ХХ съезд партии в феврале 1956 года, на котором Хрущев сделал доклад о преступлениях Сталина. И хотя речь шла только о репрессиях против членов партии, «лед тронулся". (Потом этот образ ледохода будет использован в фильме хрущевской «оттепели» – «Чистое небо» 1961 года, режиссера Г.Чухрая). Стали открываться двери чекистских узилищ, «зэки» стали возвращаться из концлагерей, началась реабилитации репрессированных. В общественный обиход вошло понятие «культ личности».

Понятие «оттепель» (1953 – 1964) связано с именем Н.Хрущева, но фактически ослабление тоталитарного гнета начинается при Г.Маленкове. (Само понятие «оттепель» принято возводить к одноименной повести И.Эренбурга, сов.пропагандиста, большую часть жизни проводившего за границей). Она характеризовалась весьма половинчатой либерализацией общественной жизни, началом процесса реабилитации жертв репрессий, возвращением депортированных народов, ослаблением цензуры. В то же время, в хрущевское время, в 1962 г., происходит жестокое подавление восстания рабочих в Новочеркасске, недовольных ухудшением условий труда и жизни. Выдвигаются и шапкозакидадтельские лозунги (после отставки Хрущёва их назовут диковатым словом «волюнтаризм»): «Догнать и перегнать Америку!» и «Построить коммунизм к 1980 году» (1957 г.).

Благодаря политике «мирного сосуществования» усиливаются международные контакты СССР. В 1957 г. в Москве проходит У1 Всемирный фестиваль молодежи и студентов, который для многих стал первым знакомством с зарубежными сверстниками. 4 октября 1957 г. был запущен первый спутник Земли, а 12 апреля 1961 года мир облетела весть о первом космонавте планеты – русском летчике Юрии Гагарине. Эти события воспринимались как прорыв к будущему, не только как политические и общественные события, но и как явления культурной жизни. О них писались стихи и песни. Сам образ и облик Гагарина воплощал в народном сознании архетип русского человека – удалого, добродушного, простого в обращении, обаятельного и жизнерадостного. В день полета Гагарина единственный раз были открыты ворота Кремля. Этот день казался очевидцам событий праздником народной свободы.

Но хрущёвское время – это и Карибский кризис, который поставил мир на грань ядерной войны. (Впрочем, сам Хрущёв в своих мемуарах расценивал разрешение этого кризиса как победу советской стороны; и в новочеркасских событиях, и в Карибском кризисе очень неясной, чтобы не сказать, тёмной представляется роль генерала Иссы Плиева).

В то же время, хрущёвский период советской истории иногда называют «неотроцкистским», в частности, из-за давления на крестьянство (запрет держать домашний скот), а также из-за активной антирелигиозной политики Хрущёва. Религия определялась как «пережитки капитализма в сознании и поведении людей» (из Программы КПСС 1961 г. – той самой, где формулируется моральный кодекс строителя коммунизма, атеистическая интерпретация религиозных заповедей в сочетании с коммунистической идеологией и «общечеловеческим» гуманизмом). Начинается давление на иерархов Церкви, публикация статей, направленных против верующих, пишутся книги и снимаются фильмы, «разоблачающие «церковников и сектантов». С 1958 по 1964 год было закрыто более четырех тысяч православных церквей. Многие храмы были уничтожены. (Примечательна судьба такого памятника петербургского зодчества, как церковь Спаса-на-Сенной. Блестящий образец русской архитектуры ХУШ века, чье авторство приписывали то Растрелли, то А.Квасову, был взорван в 1961 году якобы для строительства на его месте станции метро «Площадь мира». Не помогло даже письмо с запретом на снос тогдашнего министра культуры СССР Е.Фурцевой! (его положили «под сукно»). Сенная площадь (тогда – Площадь мира) лишилась и сакрального центра, и архитектурной доминанты. В настоящее время церковь восстанавливают на старом фундаменте).

В области культуры начинают затрагиваться ранее запрещенные темы, происходит отказ от безконфликтности и приглаживания действительности (см., например, роман В.Дудинцева «Не хлебом единым», 1956 – история об изобретении, заключении в тюрьму, досрочном освобождении и нахождении настоящей любви изобретателем Дмитрием Лопаткиным). В 1957 году газета «Правда» публикует пронзительный рассказ Шолохова «Судьба человека», в котором дан еще один трагический образ русского человека – бывшего военнопленного Андрея Соколова, который потерял на войне всю свою семью и усыновил мальчика-сироту. Некоторая мелодраматичность рассказа не отменяет его печальной правдивости (он основан на реальной истории, которую писателю рассказал после войны прототип Соколова). А образ главного героя создаёт ощущение тихого, какого-то смиренного мужества и подлинного стоицизма, перекликаясь с повестью Хемингуэя «Старик и море».

Огромную роль в атмосфере времени начинают играть стихи, которые молодые поэты читают сами перед переполненными аудиториями, например, Политехнического музея в Москве. Это Евгений Евтушенко, Андрей Вознесенский, Белла Ахмадуллина, Роберт Рождественский – поэты-трибуны и поэты-лирики, которые позже будут названы «шестидесятниками».

« Мир – не хлам для аукциона.

Я – Андрей, а не имя рек.

Все прогрессы -

                                 реакционны,

если рушится человек.

Не купить нас холодной игрушкой,

механическим соловейчиком!

В жизни главное – человечность -

хорошо ль вам? красиво? грустно?

Край мой, родина красоты,

край Рублева, Блока, Ленина,

где снега до ошеломления

завораживающе чисты…

Выше нет предопределения -

мир

         к спасению

                            привести!» (Андрей Вознесенский. Поэма «Оза. Тетрадь, найденная в тумбочке дубнинской гостиницы». 1964) –

таков был новый гуманизм нового советского человека, человека эпохи уже не Москвошвея, как писал Мандельштам, а эпохи ракет, циклотронов и стадионов, где не только играли в футбол, но и слушали молодых поэтов. Поэтов, для которых Рублев, Блок и Ленин были уже одинаково равноценны.

В то же время можно сказать о соединении революционного романтизма молодых поэтов с интересом к внутреннему миру человека; об их искусственном противопоставлении «великого Ленина» – «тирану Сталину». Наконец, – даже о зарождении элементов постмодернизма (одновременно с Западом, если вспомнить пьесу Т.Стоппарда «Розенкранц и Гильденстерн мертвы» 1966 года). Так, в ставшей знаменитой поэме Е.Евтушенко «Братская ГЭС» (1965) поэт в предисловии призывает имена великих русских поэтов, подражая размеру их стиха, интонации и вкрапляя цитаты из их произведений. В этой же поэме прозвучала и лагерная тема – увиденная глазами героини поэмы, простой деревенской девушки:

«Возвращались они долгожданно,

исхудалые, в седине,

с Колымы, Воркуты, Магадана

наконец возвращались к стране.

Не забудешь, конечно, мгновенно

ни овчарок, ни номер ЗК,

но была в этих людях вера,

а не то чтобы, скажем, тоска.

И какое я право имела

веру в жизнь потерять, как впотьмах,

если люди, кайля онемело,

не теряли её в лагерях!»

В то же время поэтические трИбуны шестидесятых оставались по сути советскими людьми, готовыми писать поэмы про вождей революции и колебаться вместе с линией партии – впрочем, они делали это изящно, сохраняя европейский флёр и манеры (Евтушенко, Вознесенский), продолжая общаться и с фрондирующей, диссиденствующей частью интеллигенции, и с советским начальством.

Совсем иное представление о мире и человеке – в неоклассических строках Арсения Тарковского, отца выдающегося режиссера Андрея Тарковского:

Я человек, я посредине мира,

За мною мириады инфузорий,

Передо мною мириады звезд.

Я между ними лег во весь свой рост -

Два берега связующее море,

Два космоса соединивший мост.

Я Нестор, летописец мезозоя,

Времен грядущих я Иеремия.

Держа в руках часы и календарь,

Я в будущее втянут, как Россия,

И прошлое кляну, как нищий царь.

Я больше мертвецов о смерти знаю,

Я из живого самое живое.

И – боже мой! – какой-то мотылек,

Как девочка, смеется надо мною,

Как золотого шелка лоскуток.

 (Посредине мира. 1958)

Неслыханную популярность приобретает бардовская (авторская) песня – пение стихов под гитару самими сочинителями (Б.Окуджава, Н.Матвеева, Ю.Визбор, А.Галич, позже В.Высоцкий и др.), пришедшая на смену коллективистским маршам сталинской эпохи. Позже Владимир Высоцкий станет кумиром городской интеллигенции, её «Пушкиным», выразителем её настроений и мироощущения. В то же время, в связи с публикацией романа Б.Пастернака «Доктор Живаго» за границей и присуждением ему Нобелевской премии, начинается травля писателя, которого в 1958 г.исключает из Союза писателей. Прорывом к правде станет публикация рассказа Александра Солженицына «Один день Ивана Денисовича» в главном журнале оттепельной поры «Новый мир» в 1962 г. Большую роль в «пробивании» рассказа на лагерную тему сыграл сам главный редактор журнала, поэт и фронтовик Александр Твардовский, автор прославленного «Тёркина». Решение о публикации принималось под давлением Хрущева на Президиуме ЦК КПСС (!). Но Ленинской премии рассказ, выдвинутый «Новым миром», не получил, а в годы правления Брежнева его стали критиковать за антисоветизм (так высказался первый секретарь ЦК КП Узбекистана Рашидов!), а после изгнания Солженицына из СССР в 1974 г. этот рассказ, как и другие произведения писателя, были изъяты из библиотек.

Безыскусная история русского мужика, живущего и выживающего в лагере, поражала читателей, не знающих о быте и бытии обитателей чудовищного лагерного архипелага. Напротив, отсидевшие в первый раз прочитали правду о себе:

«Здесь, ребята, закон – тайга. Но люди и здесь живут. В лагере вот

кто подыхает: кто миски лижет, кто на санчасть надеется да кто к куму ходит

стучать».

«– Ты хоть видал когда, как твоя баба полы мыла, чушка?

Шухов распрямился, держа в руке тряпку со стекающей водой. Он улыбнулся

простодушно, показывая недостаток зубов, прореженных цингой в Усть-Ижме в

сорок третьем году, когда он доходил. Так доходил, что кровавым поносом

начисто его проносило, истощенный желудок ничего принимать не хотел. А

теперь только шепелявенье от того времени и осталось.

–– От бабы меня, гражданин начальник, в сорок первом году отставили. Не

упомню, какая она и баба.

–– Та'к вот они моют… Ничего, падлы, делать не умеют и не хотят.

Хлеба того не стоят, что им дают. Дерьмом бы их кормить.

–– Да на хрена' его и мыть каждый день? Сырость не переводится. Ты вот

что, слышь, восемьсот пятьдесят четвертый! Ты легонько протри, чтоб только

мокровато было, и вали отсюда.

–– Рис! Пшёнку с рисом ты не равняй!

Шухов бойко управлялся.

Работа – она как палка, конца в ней два: для людей делаешь – качество

дай, для начальника делаешь – дай показуху.

А иначе б давно все подохли, дело известное».

«Шухов молча смотрел в потолок. Уж сам он не знал, хотел он воли или

нет. Поначалу-то очень хотел и каждый вечер считал, сколько дней от сроку

прошло, сколько осталось. А потом надоело. А потом проясняться стало, что

домой таких не пускают, гонят в ссылку. И где ему будет житуха лучше – тут

ли, там – неведомо.

Только б то и хотелось ему у Бога попросить, чтобы – домой.

А домой не пустят…»

Рассказ об одном дне из жизни простого зэка Шухова, живущего в лагере под номером Щ-854; дне, наполненном подневольным трудом, заботой о пайке; дне, который обычному человеку кажется каким-то нескончаемым адом, заканчивался так:

«Засыпал Шухов, вполне удоволенный. На дню у него выдалось сегодня много

удач: в карцер не посадили, на Соцгородок бригаду не выгнали, в обед он

закосил кашу, бригадир хорошо закрыл процентовку, стену Шухов клал весело, с

ножовкой на шмоне не попался, подработал вечером у Цезаря и табачку купил. И

не заболел, перемогся.

Прошёл день, ничем не омрачённый, почти счастливый.

Таких дней в его сроке от звонка до звонка было три тысячи шестьсот пятьдесят три.

Из-за високосных годов – три дня лишних набавлялось…».

В 1963 г. в газете «Известия» ее главный редактор и по совместительству зять Хрущёва Алексей Аджубей напечатал запрещенную до этого поэму Твардовского «Василий Тёркин на том свете». Там тоже прозвучала тема погибших заключенных, которых Тёркин встречает в Особом отделе загробного мира:

«…Там – рядами по годам

Шли в строю незримом

Колыма и Магадан,

Воркута с Нарымом.

За черту из-за черты,

С разницею малой,

Область вечной мерзлоты

В вечность их списала.

Из-за проволоки той

Белой-поседелой -

С их особою статьёй,

Приобщённой к делу…

Кто, за что, по воле чьей -

Разберись, наука.

Ни оркестров, ни речей,

Вот уж где – ни звука…

Память, как ты ни горька,

Будь зарубкой на века!»

Фактический конец оттепели в 1964 г. ознаменован еще одной, после случая с Пастернаком, литературной репрессией – судом на поэтом Иосифом Бродским, еще одним будущим нобелиатом. 5 марта 1966 года умирает Анна Ахматова, один из последних «осколков» серебряного века, завершая эпоху, заканчивая «оттепель». Уже в наступившие новые, «брежневские» времена, в 1965 году Михаил Шолохов был удостоен Нобелевской премии, а в 1966 году в журнале «Москва» с купюрами и предисловием К.Симонова был опубликован роман М.Булгакова «Мастер и Маргарита» – одно из самых великих, многослойных и обаятельных литературных произведений ХХ века. В хрущевское время появляются и первые самиздатские журналы. Начинается «подпольная» жизнь Александра Солженицына, ставшего голосом потаённой, лагерной России, его великая эпопея написания и публикации «энциклопедии России в концлагере» – романа-были «Архипелаг ГУЛАГ».

В архитектуре на смену помпезности и пышности «сталинского ампира» приходит массовое жилищное строительство по унифицированным образцам, блочные дома, которые будут позже названы «хрущевками». Они стали появляться с 1957 г., некоторые предполагалось снести через 25 лет, другие имели ресурс до 50 лет, но стоят до сих пор. Для многих советских людей начало шестидесятых годов будет ознаменовано переездом в первое собственное некоммунальное жилище. Справедливости ради, надо сказать, что идея массового жилищного строительства появилась в послевоенные годы, еще при Сталине, и тогда же началось строительство заводов железобетонных конструкций. После коммунального быта люди были счастливы оказаться в собственном жилье – пусть малогабаритном, с низкими потолками, убогой архитектурой. Позже «хрущевки» стали в народе называть «хрущобами» (по ассоциации со словом «трущобы»), но подобное типовое строительство, лишь улучшенное по качеству отделочных материалов, существовало в эпоху неоконструктивизма и в европейских крупных городах. Для советских же людей, массово живших в коммуналках, бараках, подвалах, это была подлинная жилищная революция. В домах помимо радиоточек появляются телевизоры (в 1957 году телевизоров в СССР было больше миллиона, первые серийные цветные телевизоры появились в 1967 году, с 1963 по 1967 год строится Останкинская телебашня – самое высокое тогда сооружение в мире). Квартиры предлагалось украшать уже не «мещанскими» ковриками, вазочками и статуэтками, а высокохудожественными эстампами. Возникает понятие «дизайна интерьера», внедряются методы художественного конструирования, в 1964 году появляется журнал «Техническая эстетика».

(Здесьможно припомнить слова В.Солоухина (см.ниже) о новом стиле конца 1950-1960-х гг.: “Я помню, как откуда-то с Запада захлестнула Москву повальная мода на модерную мебель. Совпало к тому же с большим жилищным строительством, то есть, значит, с переселением на новые квартиры. Пошли в ход столики на четырех раскоряченных тонюсеньких ножках, табуреточки на трех раскоряченных ножках, фанерные шкафики, фанерные полочки, пластмассовые абажурчики и настольные лампы, гли-няная посуда с облагороженным звучанием – керамика. Взбудораженные москвичи пошли выбрасывать из своих квартир красное дерево, карельскую березу, ампир,

павловские гостиные, бронзу, венецианское стекло и хрусталь. Не буквально

выбрасывать, конечно,– в комиссионные магазины, где все это было

моментально скуплено иностранцами за баснословный бесценок». («Письма из Русского музея», 1967 г.).

В 1957 г.состоялась Всесоюзная художественная выставка, где зрители могли впервые увидеть работы молодых художников – братьев Ткачевых, Г.Коржева, И.Голицына и многих других. Начинают издаваться новые журналы, посвященные вопросам искусства – «Художник», «Творчество»; появляется новое издательство – «Художник РСФСР». Обращение к правде жизни, «суровым будням» простых людей в искусстве того времени даже получило необычное название – «суровый стиль» в живописи.

Рождается новая, огрубленная манера живописного письма, ориентированная на художественный язык досталинской эпохи; появляются новые герои – геологи, полярники, строители Братской ГЭС (картины художников П.Никонова, братьев Смолиных, В.Попкова). Художники на новом витке обращаются к классическим образам, к искусству старых мастеров, к эпохе Ренессанса (работы Д.Жилинского). В то же время в 1962 году состоялся знаменитый скандальный визит Хрущева в Манеж на выставку, посвященную 30-летию МОСХа, где он начал возмущаться картинами авангардистов, обзывая их при этом нехорошими словами. После этого началась кампания против абстракционизма в искусстве. В целом о шестидесятых годах ХХ века можно сказать как об эпохе нового романтизма – и нового, уже не вполне «социалистического» реализма.

Особенно это проявилось в кинематографе второй половины 1950-х – 1960-х годов, который оказался во многом созвучен итальянскому неореализму. Правдой жизни и поэзией высокого романтизма отмечен фильм Г.Чухрая «Баллада о солдате» (1959) – история шестидневного отпуска 19-летнего солдата Алеши Скворцова в 1942 году, который, помогая по дороге разным людям, успевает только обнять свою мать – чтобы уже никогда не вернуться домой. Образы Алеши (В.Ивашов), девушки Шуры (Ж.Прохоренко), даже эпизодических персонажей (Л.Соколова, Н.Крючков, А.Максимова – мать Алеши) – это разные стороны русского характера, русские типажи. Герои мчатся на поезде, на попутках по раздолбанным дорогам, бегут по улицам города, едут по просторам страны, которую защищает герой, – и вековечный русский путь становится еще одним лейтмотивом картины. В начале и финале фильма мать главного героя, выходит на дорогу – и это воспринимается как символ вечного ожидания русской женщины, вечного терпения и вечной любви. Закадровый голос (Ю.Яковлев) произносит в конце хватающие за сердце слова: «Он был и навечно останется в нашей памяти солдатом. Русским солдатом». Черно-белый фильм всем своим стилем противостоит приукрашиванию действительности, напоминая суровую стилистику европейского неореализма (жанрово можно было бы определить эту выдающуюся картину как соединение военной драмы, мелодрамы и «роуд-муви», если бы за этими сухими определениями ни терялось художественная целостность; по известному гегелевскому определению, в настоящем произведении искусства «форма содержательна, а содержание формально», т.е. одно неотделимо от другого).

В похожей интонации поэтического реализма выдержан и другой великий фильм о войне и русском характере – «Летят журавли» 1957 года (реж.М.Калатозов), первый советский фильм, удостоенный высшей европейской награды – «Золотой пальмовой ветви» Каннского кинофестиваля. История любви Вероники (Т.Самойлова) и Бориса (А.Баталов), её измены и жестокого раскаяния, его гибели – это высокая мелодрама, которая по праву входит в список лучших фильмов всех времён и народов. В фильме использовались новаторские для того времени приёмы съемки, в частности круговые рельсы (оператор С.Урусевский).

Трагическая улыбка сквозь слёзы Вероники в финале фильма напоминает другую великую сцену – финал «Ночей Кабирии» Ф.Феллини, еще одного знаменитого киношедевра того же 1957 года.

Кинодебютом – и началом славы как режиссера – становится фильм о военном детстве русского мальчика Ивана молодого постановщика Андрея Тарковского («Иваново детство», 1962). «Суровый стиль» и одновременно – высокий поэтический строй фильма во многом предопределен манерой съемки оператора В.Юсова (будущий соавтор других значительных киносозданий Тарковского, в частности – фильмов «Андрей Рублев» (1966), «Солярис» (1972). А сам характер изобразительности, сохраняя реалистичность повествования, во многом тяготеет к сюрреальной, почти пугающей образности. Голые стволы деревьев, торчащие трубы печей сожженной деревни, чавкающая под ногами грязь, капающая вода, скрипучая дверь… А рядом – белые стволы берез, худенькая фигурка мальчика, нежный профиль девушки – всё слагается в один зрительный поток большого внутреннего напряжения, хотя и несколько вязкий, как будто заторможенный. Будущий стиль Тарковского уже прочитывается в этом его раннем произведении.

Еще одна важная тема в искусстве «оттепели», помимо правды о войне – это рассказ об ученых, этих главных героях эпохи атомной бомбы и синхрофазотрона (кстати, впервые появившегося в СССР в том же 1957 году, что и спутник). Судьбе талантливого и самоотверженного физика-ядерщика Гусева (А.Баталов) посвящен фильм М.Ромма «Девять дней одного года» (1962).

Столь же сдержанной стилистикой, граничащей с театральной условностью, отличаются лучшие экранизации классики того времени – например, «Гамлет» (1964, реж.Г.Козинцев) с И.Смоктуновским в главной роли или более поздний «Король Лир» того же постановщика (1970 г.). Вообще, новое обращение к доселе неэкранизируемой классике можно отсчитывать от кинопостановки Иваном Пырьевым первой части романа Достоевского «Идиот» (1958 г.) с Юрием Яковлевым в главной роли. Позже автор, прославившийся сталинскими киномузыкальными эпопеями, возьмется за другой величайший роман в истории русской литературы – «Братья Карамазовы» (1968 г.), интересный главным образом мощью актерских работ (исполнители роли братьев, каждый из которых отражают разные грани русского характера – М.Ульянов, К.Лавров, А.Мягков).

В эти годы появляются театрализованные музыкальные фильмы-сказки, в которых поднимаются моральные проблемы и даже делаются намёки на общественные язвы; в их создании принимают участие выдающиеся театральные художники, например Валерий Доррер («Каин-ХУШ» по Е.Шварцу (реж.Н.Кошеверова, 1963), «Айболит-66» по К.Чуковскому (реж.Р.Быков, 1966), «Сказка о царе Салтане» по А.Пушкину, (реж.А.Птушко, 1967), «Король-олень» по К.Гоцци (реж.П.Арсенов, 1969), «Тень» по Е.Шварцу (реж.Н.Кошеверова, 1971) и др. Вообще, забота о детском досуге, детской культуре (замешанная, разумеется, на советской идеологии), просветительский тип СМИ – это одно из главных, наряду с развитием науки, достижений советского периода. Нам остаётся только сожалеть, что все эти научные и культурные успехи были крепко «привинчены» к тупиковой и крайне вредной для русской жизни общественно-экономической модели.

В советской жизни, наполненной трудом, заботами о хлебе насущном, было не так уж много развлечений. Конечно, помимо «общепита» с его столовками (кормили там довольно сытно, значительно реже – вкусно) были и рестораны, и кафе, но не очень многочисленные. (Существовали и закрытые распределители для сов.работников, привилегированных рабочих коллективов и т.п.). Хорошую одежду было найти («достать», как тогда говорили) трудно. (На этом фоне периодически происходила борьба с манерой одеваться у модной молодежи – т.н. «стиляги» и пр.). Способом просвещения и организации масс, обустройства их досуга были всевозможные ДК – дома и дворцы культуры, где было чисто, красиво, где можно было бесплатно учиться моделированию, танцам, кройке и шитью, изучать музыку, рисование, шахматы, астрономию, краеведение и др. – этот советский вариант средневековых «семи свободных искусств». Весьма доступны были и театры, цены на театральные билеты были небольшие. Но театры были (и есть) далеко не везде. Поэтому самым массовым и широкодоступным увеселением (и одновременно – средством агитпропа) оставалось кино. Помимо «идейно выдержанных» кинопроизведений (иногда соединявших и пропаганду, и увлекательность сюжета) появлялось довольно много комедий. В этом жанре любимцем публики стал режиссер Леонид Гайдай. Его комедии – «Операция «Ы и другие приключения Шурика» (1965), «Бриллиантовая рука» (1968), позже – «Иван Васильевич меняет профессию» (1973, по мотивам пьесы Булгакова) – ввели в обиход «троицу» обаятельных жуликов – это Трус (Г.Вицин), Балбес (Ю.Никулин) и Бывалый (Е.Моргунов) – и смешного в своей наивности и доброте студента-очкарика Шурика (А.Демьяненко). В эксцентричных комедиях была традиционная для советского «легкого» жанра ирония по поводу бюрократии с её демагогией и гражданской трусостью (Прораб великолепного комика М.Пуговкина из «Операции «Ы», управдом Иван Васильевич из одноименной экранизации в феноменальном исполнении Ю.Яковлева, гротескный «товарищ Саахов» В.Этуша). Некоторые критики уже в постсоветское время усматривали в образах Гайдая пародию и даже элементы сатиры: так, Семён Семёнович Горбунков из «Бриллиантовой руки» своей наивностью, граничащей с глупостью, казался им шаржем на советского человека, не знающего настоящей жизни, свято верящего в самый справедливый в мире советский строй. Другие шли ещё дальше и видели в непритязательных комедиях положений даже клевету на русского человека (например, хулиган из первой новеллы «Операции «Ы» – это русский богатырь, скорей всего – бывший фронтовик, как и нелепый добряк Семён Семёнович и т.д.). Это, конечно, спорные мотивы, но вот что реально присутствует в искрометных и жизнерадостных комедиях Гайдая – это элементы той самой атеистической темы, которая была столь «популярна» в 1960-е. В «Бриллиантовой руке» контрабандист Геша (А.Миронов) идет по воде «аки посуху» под церковное пение, воздев на палку трусы, как хоругвь. А в «Иване Васильевиче» вытирают полотенцем черную кошку, упавшую в аквариум, и на полотенце, как на убрусе, остаётся её отпечаток (аллюзия на образ «Спаса Нерукотворного»). Прозвучала у Гайдая и кавказская тема: история похищения «красавицы, комсомолки, спортсменки» Нины ответственным сов.работником Сааховым и её дядей Джабраилом завершается торжеством Шурика, справедливости и «нашего суда, самого гуманного суда в мире» – в до сих пор популярном фильме «Кавказская пленница» (1967). (Забавно, что первоначальную фамилию Охохов заменили на Саахов, т.к. в Минкульте нашелся чиновник с такой фамилией; впрочем, по схожей причине и вторую фамилию чуть не убрали, понадобилось личное вмешательство министра культуры того времени Екатерины Фурцевой).