Грааль и Откровение Иоанна Богослова. Философия благородства

Идол ревности не где-нибудь, а при входе. Здесь всё имеет значение не только конкретное, но и обобщенно-символическое, и касающееся не только конкретного момента во времени, так как одни и те же грехи порождают одни и те же исторические последствия, которые повторяются в истории, возрастая по масштабу как по спирали. Поэтому одни и те же пророчества часто относятся к разным историческим событиям, но одного и того же свойства. Причём свойство это должно быть одно и то же не внешне, а в глубинной сути. Почему идол именно ревности, вызывающий ревнование? Мало ли разве других языческих идолов? И упоминается такой идол только раз в Священном Писании, только в этом месте. История языческих религий вообще ничего об этом идоле сказать не может. Значит, несомненно, это именно экклессиологический символ экклессических "великих мерзостей", "какие делает дом Израилев". У слова ревность есть два значения. Первое – это рвение, ревностное желание участвовать в приятном и интересном деле. О другой ревности и духе ревности говорится в книге чисел: "найдёт на него дух ревности" (Чис. 5. 14) – здесь, скорее, речь идет о мучительном желании запретить, прекратить приятное для других дело, но здесь говорится о половом соитии. А что бы мог означать дух ревности в церковном смысле? Для этого ревность надо понять не только конкретно, но и на философско-символическом уровне, как обобщенный поэтический или художественный образ, т.к. мы имеем дело не с историческим повествованием, а с пророческим видением. Если понимать конкретно, то под духом и идолом ревности надо понимать демона, который устраивает один и тот же сюжет, когда одни наслаждаются общественностью и общением, а остальные, видя это, страдают оттого, что не могут участвовать в общении, и не могут его запретить. И тогда они служат источником энергии, "топливом", жертвой демону, идолу ревности. Как это происходит в католической или православной церквях, наверное, у всех на виду, т.к. если для кого-то такое явление ощутимо как страдание, то и от ума его не спрячешь. Но это о самой ревности. Что же касается идола, как символического образа, т.е. если обобщить, то он может означать еще и признанную, уважаемую и даже почитаемую социологическую систему, традиционный порядок, по которому всё происходит, систему церковного апартеида, узаконенное экклессическое жульничество, где одни элитарно дружат всем напоказ, а остальные "ревнуют", т.е. хотят участвовать, но их не пускают. "Что бы Я удалился от святилища Моего" – означает только то, что в подобном Бог не участвует. Это очень важный момент, т.к. оправдывается такая система всегда именно присутствием Бога в алтарях, но Его там нет.

В этой связи и аналогичным образом можно, также рассмотреть священнический сан и причину его появления в христианской церкви. Сейчас многие церковные авторитеты объясняют сан как живую икону, т.е. живой образ Христа. Так считал, например, прот. А. Шмеман. И кроме того, он еще пишет, что "всякое различение священства и личности, при котором священство оказывается чем-то в самом себе заключённом, и к личности носителя его не имеющим отношения, ложно, обо извращает сущность священства как продолжения и в церкви священства Христова" ("Евхаристия таинство царства" стр. 139). Шмеман отнюдь не путает сан священства и чин святости, но хочет разгадать именно загадку сана (а он и вправду загадочен). Сан, в современном виде, как образ, достался нам в наследство в результате многовекового развития церковной культуры, которая почему-то пошла по пути именно изображения (может по причине отсутствия того, что изображалось?) Слово "икона" переводится как образ, изображение. Кстати, слово "идол" тоже переводится как образ, изображение. Появился же сан в качестве образа в конкретный момент истории, а именно в середине четвёртого века. До этого церковные собрания возглавляли старейшины и "блюстители веры", т.е. пресвитеры и епископы. Веру и учение действительно надо блюсти, а в любом собрании всегда нужна организационная работа. Но ни кому в голову тогда ещё не приходило быть живой иконой воплотившегося Бога. Даже ап. Пётр попросил своих палачей распять себя вниз головой, чтобы именно не быть похожим на Христа. В четвёртом веке произошла некая реформа, некое постепенное изменение церковной жизни, и весь облик церкви стал другим, отчасти похожим на ветхозаветный, причём именно теми чертами, которые обличал Христос. Появился сан, как гипертрофированное пресвитерство с введением священнических одежд, повторяющих одежды Аарона. Появилась бескровная жертва Богу Отцу во искупление всех грехов человеческого рода. Т.е. по литургической науке хлеб и вино перед тем, как они становятся телом и кровью Христа, приносятся священником в жертву Богу Отцу за наши грехи. Это что-то новое по сравнению с тем, что изложено в книгах Нового Завета. Наверно блюстители учения плохо стали справляться со своими обязанностями. Тогда же появился алтарь, и жертвоприношение стало совершаться в нём. В алтарь нет доступа "простолюдинам", которых ап. Пётр (может по ошибке?) назвал царственным священством. Служба, стала называться словом "литургия", означающим в переводе – общее дело, тоже в четвёртом веке, когда оно как раз и перестало быть таковым. И если, как мы теперь только можем догадываться, в первые три века евхаристия совершалась по образу, похожему на евангельскую тайную вечерю, то теперь евхаристия стала сильно напоминать отчасти ветхозаветное храмовое богослужение. В чин и обряд богослужения введены многие элементы, которые совсем не имеют отношения к тайной вечере, а, например, омовение Христом ног учеников не упоминается даже символически, хотя сказано было: "Ибо Я дал вам пример, чтобы и вы делали то же, что Я сделал вам" (Ин. 13. 15). В четвёртом веке народ лишился древнего права выбирать своих иерархических лиц. Тогда же монашество получило свое полное развитие, т.к. официальная церковь уже не удовлетворяла религиозные и нравственные запросы, и люди уходили в пустыню. Дары Духа Святого, до этого обильно изливавшиеся на церковь, теперь становятся достоянием одиночек, достигающих святости многолетним аскетическим подвигом. Наступило время Пергамской церкви (Откр. 2. 12), которая позже расколется на Сардийскую и Фиатирскую.

"Ты живёшь там, где престол сатаны" (Откр. 2. 13). Этим престолом является мирская власть (Лук. 4. 6), дух империи, суть рабовладельческого государства. Империя принявшая христианство, и подвергшаяся его влиянию, сама в свою очередь повлияла на христианство, что сильно изменило его облик. Произошло в целом слияние античной культуры с иудейской. Старейшинство и блюстительство веры превратилось в бюрократическую систему, закреплённую канонически. Римские бюрократы, сановники и чиновники с энтузиазмом вошли в церковь, стали, разумеется, церковным начальством и ввели свои бюрократические, имперские порядки, ведь, как известно, самой характерной чертой римлян того времени являлось юридическое сознание. Устав и закон воцарились над стадом Божиим. Тогда-то и возник сан в церкви, тоже как плод слияния культур, сложное взаимодействие языческой, имперско-бюрократической и иудейской психологии. Сан есть отчасти элемент ветхозаветного богослужения, но только отчасти. В большей же своей части сан есть скрытое язычество, и именно в нём наглядно проявился первородный грех, суть которого есть превозношение и господство одного человека над другим. Для нас представляется интересным выделение именно скрытого языческого компонента, т.к. и критика иудейского священства Христом является тоже обличением замаскированного язычества, языческого сознания и настроения. "Расширяют хранилища свои и увеличивают воскрилия одежд своих, также любят предлежания на пиршествах и председания в синагогах и приветствия в народных собраниях, и чтобы звали их учитель! Учитель! А вы не называйтесь учителями: ибо один у вас учитель – Христос; все же вы братья. И отцом себе не называйте никого на земле: ибо один у вас Отец, Который на небесах. И не называйтесь наставниками: ибо один у вас наставник – Христос. Больший из вас да будет вам слуга. Ибо кто возвышает себя, тот унижен будет, а кто унижает себя, тот возвысится. Горе вам, книжники и фарисеи, лицемеры, что затворяете Царствие Небесное человекам; ибо сами не входите, и хотящих войти не допускаете" (Мф.23. 5). Конечно, со вчерашних язычников другой спрос, чем с наследников древней традиции, а теперь и вообще другое время и соответственно другие возможности. Сейчас каждый может добросовестно вникнуть в суть заповедей Христа и сравнить их с попытками реализации в обществах, претендующими на эту реализацию.

Большинство церковных нововведений четвёртого века является следствием "ереси Николаитов" (Откр. 2. 15). Учение Николаитов, как мы уже говорили, надо понимать от значения имени Николай, т.е. победа людей (греч.). Любая победа всегда – победа одних людей над другими, господство сильных над слабыми, аристократов над плебеями. Интересно, что Христос говорит, что Он это ненавидит. Других таких примеров (чтобы Он что-то ненавидел) в общем-то и нет. Возможность господствовать побуждает к разделу территории, к изоляции и расколу. Интернационализм давно уже стал достоянием далеко не церковным. Во все века у церковного начальства происходит извечные передергивание и подтасовка ценностей. Ради богословских мнений, по поводу которых Христос определенно не высказался по той, наверное, причине, что не находил это важным, церкви раскалываются и враждуют, проливая реки крови. А того, о чем все христовы заповеди, т.е. человеческой доброты и нравственного совершенства, в церкви не намного больше, чем среди атеистов или иноверцев.

"Учение Валаама, который научил Валака ввести в соблазн сынов Израилевых, что бы они ели идоложертвенное и любодействовали" (Откр. 2. 14) – здесь проникновение нецерковной культуры в церковную, языческой в христианскую. Кроме грубого идеологического и эстетического заимствования и подражания языческой религии и культуре церковь виновна и в более тонком, спиритуальном грехе. Влияние нецерковной культуры на церковную проявляется, прежде всего, в отношении к самой культуре: человек ставится на служение культуре, а не наоборот. И Бог становится Богом культурного, а не Богом тварного. Мирская культура навязывает пафос служения человечеству, в котором скрывается служение самой культуре. Здесь корни гениальности и культуропоклонства, поклонения делу рук своих, т.е. себе. То же самое произошло в церкви. Культура сначала была служением Богу, богослужением. Но богослужение как-то незаметно перешло в культурослужение, обрядоверие, обрядопоклонство. И здесь (как это банально!) всему причиной стала обычная профессиональная гордость. "Суббота для человека, а не человек для субботы" (Мк. 2. 27). Как коротко и как ясно! Для современников Моисея суббота означала просто возможность раз в неделю отдохнуть от работы. Особенно это касалось рабского труда. Христос именно в этом смысле и употребил это слово. Но ко времени Христа суббота стала святыней, причем не столько религиозной, сколько национальной, и Его, скорее всего, просто не поняли.

Обряд обряжает таинства, которые не суть культура. Очень важно не спутать таинство и обряд или откровение и культуру, иначе всё начнёт терять равновесие, в том числе и отношения между людьми. Для спиритуала всегда ясно видны такие вещи как иерархическое соотношение, соотношение взаимных уважений, разница в социальном положении и т.д. Есть правда логическая, и есть правда спиритуальная. Спиритуальная правда есть справедливость в положении общественных величин. В церкви четвёртого века появились такие саны и такие места, например "горнее место", которые в принципе делают соотношения между людьми безнадёжно несправедливыми именно в спиритуальном плане. Мы не считаем, что люди одинаковы по способностям, возможностям, талантам, и мы даже не совсем против иерархичности. Да, люди сейчас не равны, но неравенство это имеет предел, который нельзя переступать, иначе уважение перейдёт идолопоклонство, и в этом тонкое влияние язычества на христианство. Сейчас изображение Бога Отца в иконописи, как и бескровная жертва Богу Отцу, есть один из результатов этого влияния (настоящая ересь, чаще всего – это идеологическое оправдание спиритуальной неправды ради энергетического вампиризма).

Имя "Антипа" (Откр. 2. 13) переводят как – высочайшую власть имеющий, наместник (греч.). Другой перевод (который нам кажется более правильный) – против всех, упорный (греч.). Но даже первый перевод, и тем более второй, указывает на пророческое служение. Здесь имеются в виду пророки Христа, которые сопротивлялись влиянию на церковь мира, с его николаитской, иезавельской и валаамской культурой, в которой люди разделены на рабов и господ. Указаний на этих пророков не сохранилось ни в церковном предании, ни в официальной церковной истории, что характеризует и то, и другое. Антипа умерщвлен, как и Христос, и по той же причине, но историческая память об этом не сохранилась. Во всех четырех евангелиях мы видим четыре главных персонажа: Христос, верующий народ, коррумпированное священство и солдаты рабовладельческой империи. А корень евангельской истории, смерть Христа, наверное, не раз повторился в последующее время, но только уже с Антипой, который, учитывая масштаб Апокалипсиса, означает собирательный образ протеста и критики церкви с позиций учения Христа об идеальной общественности, как идеальных человеческих отношениях.

Считается, что тот пышный спектакль, который мы видим, например, в православной церкви, нужен людям. Он назидает, привлекает внимание к Божественному. Но это не так, скорее отвлекает от Божественного. Но надо быть безумцем, что бы считать, что эта жертва культурой нужна Богу. Если Бог что-то сотворил, то это Ему и интересно, т.е. тварное, а не культурное, тем более культурно-языческое. "Что Ти принесу или что Ти воздам?" "Жертва Богу – дух сокрушен". Богу нужны мы сами, наши отношения с Ним и друг с другом. Впрочем, когда есть порядок, то кажется, что есть и суть. Возможно, это кому-то и необходимо, ведь сказано, что "суббота для человека", значит человеку это надо. Церковный идеал – задача Филадельфийской церкви, а для Сардийской церкви главная посильная задача: "Бодрствуй и утверждай прочее близкое к смерти" (Откр. 3. 2). "Сар" – это царь, а Сардикия – власть царя, православная монархия (греч.). О неодинаковости Божественного предназначения для разных конфессий с учётом, может быть, разных национальных, психологических и других особенностей, символически говорится в конце двадцать восьмой главы пр. Исаии в притче о пшенице и полбе: "Приклоните ухо, и послушайте моего голоса; будьте внимательны и выслушайте речь мою. Всегда ли земледелец пашет для посева, бороздит и боронит землю свою? Нет; когда уровняет её, он сеет чернуху, или рассыпает тмин, или разбрасывает пшеницу рядами, и ячмень в определённом месте, и полбу рядом с ним. И такому порядку учит его Бог его; Он наставляет его. Ибо не молотят чернухи катком зубчатым, и колёс молотильных не катают по тмину; но палкою выколачивают чернуху, и тмин палкою. Зерновой хлеб вымолачивают, но не разбивают его; и водят по нему, молотильные колёса с конями их, но не растирают его. И это происходит от Господа Саваофа: дивны судьбы Его, велика премудрость Его!" (Ис.28. 23). Пшеница, полба, ячмень – всё сеется и растёт отдельно, каждое в своём месте. Спиритуалы должны отделиться, обособиться на поле Господнем и Господь занимается с ними особо: тмин и чернуха – это душистые специи (дух!) их выколачивают осторожно, особым способом, палкой. Пшеницу тоже не растирают, т.е. не спрашивают, может, слишком строго, не наказывают жестоко за духовные немощи. Здесь, может, и необязательно привязывать каждую церковь или каждый психологический тип к определённому виду перечисленных растений, главное увидеть то, что у каждой конфессии своя посильная задача, например: "Вам же и прочим, находящимся в Фиатире, которые не держат сего учения и которые не знают так называемых глубин сатанинских, сказываю, что не наложу на вас иного бремени; только то, что имеете, держите, пока, приду" (Откр. 2. 24). "Пока приду" – указывает на то, что эта церковь будет одной из конфессий в последнее время, но обличать "глубины сатанинские" дано будет не ей.

"Ибо ты говоришь: "я богат, разбогател и ни в чём не имею нужды"; а не знаешь, что ты несчастен, и жалок, и нищ, и слеп, и наг" (Откр. 3. 17). О каком богатстве может говориться, когда идёт речь о церкви? Дальнейшая образная речь показывает, что богатство здесь не материальное. Наверное, имеется в виду богатство экклессическое, т.е. способность собраться. Каждый человек имеет запас доверчивости, доброжелательности, дружелюбия, готовности терпеть недостатки ближнего ради того, чтобы собраться вокруг Христа и общаться во Христе. Это-то главное богатство любой церкви и эксплуатируется в традиционных конфессиях, превращаясь, в том числе, и в богатство материальное. Но всякое неразумно растрачиваемое богатство иссякает. Ангел протестантской церкви считает себя свободным от экклессических недостатков и богатым, в сравнении, наверное, с другими солидными, но экклессически обнищавшими конфессиями. "Советую тебе купить у Меня золото, огнём очищенное, чтобы тебе обогатиться, и белую одежду, чтобы одеться и чтобы не видна была срамота наготы твоей; и глазною мазью помажь глаза твои, чтобы видеть" (Откр. 3. 17). Золото и одежда не даются даром, а предлагается их купить. Что это может значить? Купить – это заплатить, разумеется, не деньги, но какое-то количество труда, проделать какую-то работу, совершить дело. При этом надо помазать глазной мазью глаза, чтобы видеть – это тоже связано со словами "чтобы не видна была срамота наготы твоей". Эстетическое зрение видит не только красоту, но и безобразность "срамоты". "Белая одежда" – это традиционный образ праведности святых. "Срамота наготы" – безнравственность. "Чтобы видеть" – это духовное зрение, эстетическое различение добра и зла. "Золото" – если не означает деньги, то всегда значит красоту или украшение, ср. "а город был чистое золото" (Откр. 18. 18) или "Улица города – чистое золото" (Откр. 18. 21). Т.е. здесь имеется в виду экклессическая красота, дающая экклессическое богатство, о котором уже говорилось.

Параллельные Апокалипсису тексты пророка Исаии мы не будем цитировать здесь, а только сошлемся и объясним. Верующие знают эти места только что не наизусть. Для тех, кто не знает, назовем номера глав. Главы 24-27 пр. Исаии – это "апокалипсис Исаии", как и главы 60-66. Но события или рассуждения о сути добра и зла у Исаии трудно, а может и не надо привязывать к какому-то одному историческому времени. Надо рассматривать одну и ту же духовную суть конфликта, моральный смысл, повторяющийся в истории с новыми и новыми участниками всё той же драмы. Например: в Главе 28 "вино и сикеру" можно понимать как групповое внимание, сцену, когда преодолена стеснительность и кружится голова от внимания публики, опьяняющая сладость спиритуального греха. Ефремляне – это элита, отцы. "Венок гордости" – это просто гордость, удовлетворённое тщеславие. "Увядший цветок" – облачение. Излишество в употреблении алкогольных напитков как нельзя лучше изображает и символизирует упоение своим превосходством, достоинством и самомнением (у пьяных это вылезает в первую очередь).

К числу параллельных мест (говоря о Филадельфийской церкви) надо отнеси необыкновенно благословенные пророчества Иакова и Моисея об Иосифе (Быт. 49 22; Втор 33. 13). Иосиф здесь должен пониматься не как племя, национальность и проч. (в этом смысле обычно упоминается Ефрем), а как тип человеческого характера, вытекающий из религиозного настроения. Характерной чертой самого библейского Иосифа является то, что в его сложной и причудливо переплетённой биографии обращает на себя внимание постоянно твёрдая нравственная позиция. И самое главное в этом то, что нравственная безупречность Иосифа вытекает из эстетического вкуса к моральному идеалу, т.е. здесь не юридически-законническое, не логико-законодательное отношение (ср. "и законодатель от чресл его" – об Иуде), но привязанность, влечение, стремление к морали, наилучшему наследству наилучшего наследника трёх патриархов, Авраама, Исаака и Иакова. В этом уникальность и самого Иосифа, и пророческого образа которым он стал. Интересно отметить его сходство с Иовом, который стал классическим образом человеческой экзистенциальности и экзистенциального отношения к Богу. Сходство усиливается ещё и тем, что оба они жили до появления законодательства Моисея. Т.е. в истории Иова тоже выяснялся принципиальный вопрос: действительно ли человек богоподобное существо, которому нравственность свойственна по природе? Или человек исполняет моральный закон из страха, выгоды и проч.?

"Они непорочны пред престолом Божиим" (Откр. 14. 5). Эта фраза – одна из центральных в Апокалипсисе. Она не поддаётся толкованию. А, может, и не нуждается в нём, поскольку непорочность именно перед престолом, т.е. это надо понимать как экзистенциальное совершенство каждой личности, которое у каждой личности уникально.

За вопросом о смысле собственного существования стоит низкое понятие о самом себе, т.е. низкая самооценка в спиритуальном плане. А за низкой самооценкой стоит низкое понятие о Боге, т.е. за низком понятием о твари – низкое (языческое) понятие о Творце. Например, самый простой способ оскорбить любимого человека – это попытаться объяснить ему смысл своей любви: зачем я его люблю, за что и т.д. Или другой пример: для любого верующего (но не для язычника) вопрос о смысле существования Бога является кощунственным, и оскорбляет религиозное чувство. Здесь человек хорошо понимает, что существование Бога выше и вне всякого смысла и никакой смысл не сможет вместить существование Бога. Вопрос о смысле бытия, этот ложный в своей основе вопрос давно уже зачаровал человечество. Его поставил ещё перед языческими мудрецами падший херувим, пожелавший стать выше престолов. Но козни сатаны логичны и потому понятны, а значит, не имея возможности объяснить спиритуальную непорочность (Откр. 14. 5), мы, зато имеем возможность разоблачить спиритуальную порочность. И, как бы от обратного, сможем таким образом приблизиться к созерцанию непорочности.

Грубый и циничный грех – это низвержение всякого порядка. Но существует и грех более тонкий, который объявил войну грубому греху, и от этой войны, от этого противостояния создаётся иллюзия, что тонкий грех вовсе и не грех, а добро, и под видом добра он и существует в мире до тех пор, пока спиритуальная непорочность не разоблачит его как зло. Полное разоблачение этого зла – дело будущего: "Из уст же Его исходит острый меч, чтобы им поражать народы" (Откр. 19. 15). Меч – это обличающее слово. Оно будет, по сути, разоблачением ереси так же, как это было во времена Пергамской церкви: "Скоро приду к тебе и сражусь с ними мечём уст Моих" (Откр. 2. 16). Пока же сами мы можем только предполагать, подозревать и сопоставлять пророчество о будущих ересях с тем, что уже было в прошлом и есть в настоящем. Ориентиром в наших предположениях должен стать уже увиденный нами тонкий грех самодовлеющего логизма. В церкви власть логичности над спиритуальной экзистенциальностью обличал ещё ап. Павел как ересь закона и законничества. Закон хорош, но когда он цел. Отношение к закону должно быть целомудренным. Но закон духовен и эта духовность, экзистенциальность является главным в законе, в этом "весь закон и пророки" (Мф. 7. 12; Мф. 22. 40.). Исполнять одни заповеди и не исполнять других – мерзость перед Богом, потому что избираемая в этом случае часть закона всегда сводится к недуховной его половине: "Вожди слепые, оцеживающие комара, а верблюда поглощающие" (Мф. 23. 24.). Такие законники – лжецы, когда учат, что можно стать праведником, исполняя часть закона. Уставщики и законники – бунтовщики, т.к. Бог сотворил человека свободным для любви, а они взбунтовались, подчинив себя не главной части устава и не лучшей половине закона, ставши рабами этой половины. Желание части и половины – бесовская похоть, нечистая страсть к части и половине, разрастающейся всегда как раковая опухоль. Этот бунт против свободы и против любви – есть бунт против Бога. "Всякое дерево, не приносящее плода добраго, срубают и бросают в огонь" (Мф. 7. 19). "Плод" (Ин. 15. 1) – это любовь. Дерево, не приносящее плода в данном случае – это часть закона. Главным занятием в традиционных конфессиях, прошедших через реформы четвёртого века, стали служба и устав. Само понятие греха стало армейским: грех – это нарушение устава или уставного правила. Такая картина – вовсе не результат нашей ограниченности. Не так уж мы и ограничены, и это наша вина, что уставщики командуют в церкви, а не пророки. "И стало у них словом Господа: заповедь на заповедь, правило на правило, тут немного, там немного, – так что они пойдут, и упадут навзничь, и разобьются, и попадут в сеть и будут уловлены" (Ис. 28. 13). Иисус Христос, все заповеди Которого сводятся просто к доброте человеческого сердца, обличил законничество как ересь. Дело в том, что закон Моисея имел вектор тоже к доброте, к нравственному совершенству, до которого в те жестокие времена было еще далеко, но библейские пророки непрестанно напоминали и объясняли эту моральную суть закона. И именно эту интенцию закона иудейские книжники извратили в бесчисленные обычаи, правила, установления, порядки и т.д.