Я не дам тебе упасть

Вначале 30-х, когда всё только начиналось, многие врачи изложили свои идеи в письменном виде и когда появились концлагеря, то многие из них оказались там. В одном из концлагерей Германии один безумный доктор стремился воплотить свой план – создание идеальной женщины. Она бы обладала прекрасным генетическим материалом, устойчивостью к различным опасным болезням, невероятным умом и ангельской внешностью. Подбирались подопытные весьма приятной наружности. Их держали отдельно, хорошо кормили и не водили на работы. Началось всё с того, что подопытным ставили различные синтезированные вакцины, первое время многие умирали, но вакцины усовершенствовались, и смерти от них прекратились. Но возникла новая проблема – женщины не могли забеременеть. В весьма короткий срок эта проблема была решена. Доктор ликовал при виде округливших животов своих подопечных. За ними был круглосуточный присмотр, вдруг они навредят плоду. Но, как всем известно, против природы нечего тягаться. У половины случились выкидыши, у остальных родились мёртвые дети. Поговаривали, что профессор после очередного мёртвого ребёнка и с ним же умершей матерью сидел на полу, весь в крови и рыдал, сжимая в руках бездыханное тельце. После он совсем отчаялся и бросил свою затею, его глаза потускнели. Он всем своим существом желал покинуть это проклятое место, видно жив был ещё в нём человек. Зайдя в комнату, где ещё недавно он задыхался от радости и восторга, он, оглядывал её своим пустым взглядом и заметил одну совсем молодую, беременную девушку. Его брови задумчиво сдвинулись, её лицо искажала болезненная гримаса.

– Что с тобой? – спросил он, проходя меж кроватей.

– Я, кажется, рожаю, – прошептала дева на ломаном немецком.

Операционная ещё была не убрана, поэтому роды пришлось принимать на месте. Роды были тяжёлыми, матери понадобилось переливание крови, однако ребёнок был жив. Лицо профессора озарила радостная улыбка, он посмотрел на роженицу, её губы синели. Доктор приказал вколоть ей какие-то лекарства и привести её в порядок, а сам ушёл с малышкой в свой кабинет. Да, так родилась наша Калли. Но тогда у неё было другое имя – Ева. На дворе был 1940 год.

Он принёс её завёрнутую в собственный халат. Затем доктор помыл её в раковине, напевая колыбельную. Профессор прошёл вглубь кабинета и из комода достал крошечный костюм на новорождённых. Доктор аккуратно надел штанишки и кофточку, а малышка тихо дышала, не открывая глаза.

– Ева, – позвал он, и она открыла свои глазки. Они уже тогда были такими, как сейчас. Несмотря на её изъян, он нежно обнял её и понёс кормить. У доктора не было детей, до этого момента. Вскоре мать Евы (Каллисты) очнулась и вместе с доктором ухаживала за ребёнком. В пять месяцев, когда у ребёнка должны были быть уже какие-то волосы, у Евы не было ни единого волоска. Тогда доктор поставил ей какую-то вакцину в кожу головы и область бровей. Через несколько дней на голове и в области бровей вылезли мелкие красные волоски, которые стремительно росли. Когда Еве исполнилось, полгода приехало правительство, им не понравился результат опыта профессора, и они попросили – «избавиться от выродка». Конечно, он отказался, ведь она ему была, как дочь. Он думал, что всё обойдется, и они смогут мирно жить, но не тут-то было. Когда Еве исполнилось два года, в концлагерь прибыла делегация, решено было «сдвинуть» доктора с поста, убить ребёнка и его мать. Профессор не позволил убить Еву и тогда ему сказали: «Тогда ты вместе с ней отправишься в концлагерь». Некогда уважаемый всеми доктор медицинских наук встанет в одну шеренгу с убийцами, ворами, политическими преступниками и просто обиженными жизнью людьми.

Так и случилось, но Ева была отделена от узников, вступивший на пост доктор так решил, ему было интересно, какой она вырастет. Иногда она была со всеми, тогда всегда с ней был наш былой профессор, которого прозвали Святым Отцом, под этим прозвищем помнила его и Каллиста. Она взрослела, её, так же, как и профессора перевозили из одного лагеря в другой. К концу войны их вообще привезли в больницу для душевнобольных, где-то в Европе, там их и нашли войны – освободители. Клиника для душевнобольных была прикрытием – концлагерем для тех, кто не при каких условиях не должны познать свободу.

И подумайте, жизнь ведь даёт всем по заслугам. Хоть профессор любил и защищал Еву, дрался за неё, подставлялся под заточки и кулаки, отдавал ей свой хлеб, но своих грехов не искупил. За несколько недель до освобождения он умер. Профессор потерял сознание от голода, в то время, как стоял около старого окна. Он не упал назад на спину, он начал падать вперёд и окно не выдержало тяжести его тела. Он выпал из окна пятого этажа.

Почему Калли увезли в Англию, я и сам не знаю, наверное, кто-то так решил свыше.

Вот она неизвестная вам история Каллисты, которую она сама плохо помнит.

…

Солнце уже давно поднялось над цветущей Флоренцией, времени было одиннадцать часов утра. Оно озарило лужайки вокруг домов, яростно залезло в окна и играло на глади воды. Свет лучей освещал самые сокровенные тайны на лицах людей и отражал в глазах глубину души. Спальня поместья Майколсонов не была исключением. Свет проходил сквозь тонкий тюль и плавными линиями ложился на кровать. Каллиста лежала на краю укутанная в одеяло. Малышка уже проснулась, её разбудил запах кофе, идущий с кухни. Она повернулась на бок к своему любимому, он лежал на животе и всё ещё спал. «Сколько же можно спать?!» – про себя подумала она и, поцеловав его в лоб, поднялась с кровати. Накинув халат и сделав конский хвост, Калли пошла прямиком на кухню. Там давно проснувшийся Дон Сальери только-только сварил кофе и испёк блинчики.

– Доброе утро, – на пороге прошептала Калли, улыбнувшись Сальери. Он уже был в брюках и рубашке, незастёгнутой на все пуговицы и тапочках Кола. Он был совершенно свеж и бодр, только волосы немного взъерошенные.

– Доброе, – широко улыбнувшись, сказал мафиози. Каллиста подошла к столу и по-детски стала вдыхать запах завтрака. – Кофе?

– Нет, мне нравиться только запах, но от блинчиков не откажусь, – у обоих было прекрасное утреннее настроение. Похоже, они будут хорошими друзьями, если конечно Кол не будет ревновать.

– Тогда я поставлю чайник, – Каллиста кивнула и села на стул с ногами, Сальери уселся напротив и, отхлебнув кофе, завернул блинчик в трубку. Калли встала со стула, достала из холодильника мёд и малиновый джем и вернулась к столу. Они ели молча, Сальери то и дело посматривал на Каллисту. Он смотрел на её прекрасный разрез глаз, на изящность скул, на густоту кровавых волос. Он так бы и рассматривал её, если бы не закипел чайник, и ему пришлось встать.

– Зелёный с лимоном и корицей, – с улыбкой проговорила она Сальери, – на верхней полке в железной баночке, – он невольно обернулся к ней, удивлённо тараща глаза, а она, увидев его лицо весело, по-детски засмеялась. « И, конечно же, иногда ведёт себя как ребёнок…» – с ухмылкой на лице подумал мафиози. – Как вас зовут? – получив наконец-то свой чай, спросила Калли.

– Дон Сальери, – прошептал он поудобнее расположившись на стуле.

– Странное имя, – прищурив глаза и подняв уголок губы, сказала Каллиста. – Извините за мою вчерашнюю грубость.

– Не прощайте, не обдумав последнюю грубость Кола, – вырвалось у Сальери, такое было с ним крайне редко, человеком он был собранным. Грубость, про которую заговорил Дон, это был багровый синяк вдоль левой щеки Каллисты.

– Многие женщины даже не обдумывают это, а сразу уходят, – опустив голову и облокотившись о спинку стула, ответила она.

– Вы правы, но откуда вам это знать? – внезапно их разговор стал слишком интимным. Каллиста не могла смотреть ему в глаза, а Сальери не мог отвести от неё взгляда.

– Я читала. У Кола дома и здесь большая библиотека, когда я одна, то практически всё время читаю.

– Какая была ваша первая книга?

– «Алиса в стране чудес», – с улыбкой на лице ответила она, – Кол учил меня читать по ней. – Сальери засмеялся, поняв всю иронию – сумасшедший даёт книгу о восхвалении сумасшествия. – Вы хорошо знаете Кола?

– Достаточно, чтобы удивится тому, что он влюбился в ребёнка, – с усмешкой произнёс Сальери. Каллиста опустила голову, свела брови, на её щеках заметались следа стыда.

– Вы порицаете это? – кротко спросила она.

– Я не могу порицать любовь, хоть и в таком изощрённом проявлении, – мафиози отодвинул от себя еду и, поставив локти на столешницу, сцепил пальцы в замок. – Я просто не могу кое-что понять… Почему такой красивый, нежный цветок, как вы принадлежит такому хищнику, как Кол? – он решил задать вопрос в лоб. Не подумай читатель, он не придаёт друга, не является двуличной сволочью. Сальери – настоящий друг Кола, который может вот так, принимая все плюсы и минусы, открыто вести разговор, не вредя никому. Он отлично знал о сумасшествии Кола и поэтому не мог понять, почему она с ним. Почему красивая, совсем юная девушка не щадя своё тело, свою красоту, свою душу остаётся со зверем, который хоть и любит её, но своё естество никуда не спрячет. Что её держит? Страх? Нет такого страха, который пересилит страх за собственную жизнь. Глупость? Каллиста умная, юная женщина. Нужда? Когда идёт угроза жизни, то никакие блага цивилизации не удержат. Любовь? Как надо любить человека, чтобы переносить насилие и психологическое давление?

– Он спас меня от психиатрической лечебницы, поэтому я ему безмерно благодарна. Моя благодарность уже давно переросла в любовь, а может и с самого начала она была. Я не вижу себя, без него. Моя любовь сильнее, чем все его сумасшествия.

– Хорошо говоришь. Он тебя научил такие речи "толкать"? – со смехом произнёс Сальери. Нет, разумеется, он поверил её словам, просто высокий слог иногда бывает ужасно нелеп.

– Я просто много читаю, – с язвительной улыбкой ответила Каллиста. Она встала со стула и пошла по направлению к кухонной стенке.

– Каллиста, я ни в коем случае не «нападаю» на вас. Наоборот, я слишком хорошо понимаю, что из себя представляет Кол Майколсон, и только поэтому хочу отгородить вас от ужасных последствий, которые могут произойти. Вы ведь совсем ещё ребёнок, – речь Дона Сальери была прервана криком Каллисты. Он подскочил со стула и подлетел к ребёнку. Как оказалась, Каллиста полезла зачем-то в верхний шкафчик и наступила на разбитую тарелку, которую не убрал с ночи Сальери.

От крика Кол сразу же проснулся и пулей полетел в кухню. Там он застал Каллисту сидящую на полу и прижимающую к себе окровавленную пятку, и Дона Сальери стоящего подле и матерящегося на русском.

– Что тут, мать вашу, произошло?! – подходя к Каллисте, прокричал Кол.

– Я не заметила разбитую тарелку и наступила на осколки, – скорчившись от боли, ответила она.

– Моя вина Кол. Разбил ночью по синей кочерге и забыл, – с виноватой усмешкой проговорил Сальери, почесав затылок.

– Да чтоб ты себе все пятки перерезал! – гневался Кол. – А ну марш, за аптечкой, – Кол сел на корточки около Калли и аккуратно взял в свои руки ступню Каллисты.

– Где она? – попутно спросил мафиози.

– В ванной, – рявкнул Кол. – Сильно болит? – спокойно спросил Кол у Калли, нежно поведя пальцем по пятке, проверяя, не остались ли осколки под кожей.

– Терпимо, – улыбнувшись уголками губ, ответила она. От касания Кола, по её телу побежали мурашки. Она удивилась такой своей реакции на его простое прикосновение, отчего на щеках проступил румянец и Кол заметил его.

– Простите меня Каллиста, я совсем забыл про тарелку, – протягивая аптечку Колу, виновато проговорил Сальери и отошёл в сторону, погрузив руки в карманы брюк.

– Ничего страшного, это всего лишь царапина, – мило улыбнувшись, ответила Калли.

Кол достал из аптечки баночку с перекисью и бинты. Он осторожно налил необходимое количество перекиси в порез и стал дуть на ранку. После он аккуратно протирал ранку и забинтовал ступню.

– Мне, пожалуй, нужно уходить, – посмотрев на часы, весело произнёс Сальери.

– Но мы, же толком не пообщались, – надув губы воскликнула Калли.

– Я уверен, что это не последняя наша встреча, – подмигнув и накинув на плечо пиджак, который висел на стуле, проговорил Дон Сальери, будто и, не заметив ревнивого взгляда Кола. Он вышел в прихожую, надел кожаные туфли, перепачканные в глине, с вешалки взял то, что осталось от галстука и жилет без пуговиц. Мафиози тихо вышел из поместья и шумно захлопнул за собой дверь, чтобы они услышали, что он ушёл. Пока он шёл по дорожке к заждавшейся его машине, то сорвал с клумбы не распустившийся тюльпан и поднял оставленную им в пьяном угаре шляпу. Он тихо уехал по своим делам, которых у него было не мало. Вы, конечно же, спросите: «Почему он так быстро и тихо ушёл? Где прощальные объятия?». Я вам отвечу. Сальери не любил прощаться, это всегда наводило на него апатию и грусть. Ему казалось, что прощаясь с человеком – он прощается с ним навсегда и никогда более его не увидит. А так, тихо уйти, будто ушёл в пекарню на Центральном рынке и через полчаса вернёшься…

– Как вы познакомились? – после недолгого молчания спросила Калли.

– Он пришёл меня убить, потому что думал, что я сплю с его дамой сердца, – Калли крайне удивлённо вытаращила на него свои глаза. – Она был просто моей пациенткой. Он убедился в этом и вскоре мы стали друзьями. Можешь встать на пятку? – он встал с пола и подал ей руку. Калли аккуратно вложила ему обе ладони в его ладонь и встала сначала на здоровую пятку, а потом уже попыталась поставить израненную. – Понятно, – Кол поднял Калли на руки и понёс её в спальню.

Он сел на край кровати и усадил её к себе на колени.

– Я соскучился по тебе, – прошептал он ей на ухо. От его бархатного голоса по её спине пробежала сеть мурашек, а дыхание стало прерывистым.

– Я никуда от тебя не уходила, – ответила она, повернув голову в сторону. Одна рука его обхватила её ноги, а другая – плечи. Поворот влево, и они уже лежат на кровати. Кол обоими руками крепко прижал Калли к себе и уткнулся носом в её макушку.

– С виду ты была рядом, но я не чувствовал тебя. Было такое чувство, будто это не ты на самом деле рядом со мной, как будто кто-то тебя украл у меня и оставил злого близнеца.

– Это всего лишь результат твоих поступков, – она спиной чувствовала его тепло, которое просачивалось сквозь кожу, и добиралась до сердца. А его дыхание, обжигающее затылок, дурманило мысли. Он отстранился от неё, перевернул её на спину и навис сверху.

– Но сейчас я чувствую тебя, стало быть, я прощён, – он опустился ниже и нежно поцеловал её в губы.

Их поцелуй был очень нежным и словно передавал то чувство, как они дорожат друг другом. Пылкость натуры не оставила возможности ограничится одним поцелуем и руки стали бродить по телам. Тонкие руки Каллисты уже обнимали могучую спину Кола Майколсона. А его руки – бродили под её халатом, одаривая тело ласкою.

– Вот она моя любимая Калли, – торжествующе проговорил мужчина, когда он заглянул в её глаза заполненные похотью, прекратив поцелуй. Его палец погрузился в её лоно, отчего Калли испустила нежный стон, похожий на скуление. – Я знал, что ты тоже по мне соскучилась, – поцеловав её в шею и вынув мокрый палец, с улыбкой проговорил Кол.

– Всё не так, – на выдохе прошептала девушка.

– Да? – засмеявшись, спросил Кол и обвёл языком её выступающий сосок. Он начал покрывать поцелуями её грудь, ключицы и живот. – Сегодня я хочу заняться этим по-другому, – прошептал он ей на ухо и начал вычерчивать пальцем круг между её ног. Всё это время он любовался её лицом, ему до безумия нравилось выражения её лица искажённые пылкой истомой.

– Как же? – постанывая, спросила Каллиста.

– Перевернись на живот, – она послушно перевернулась, – теперь встань на четвереньки, – Каллиста засмеялась, но всё равно послушалась. Кол встал сзади и поднял халат до поясницы. Его ладонь проскользнула по ягодице вниз до бедра. Он высвободил свой член из штанов и стал медленно водить им между её ягодиц и тереться о её чувствительное местечко.

– Не дразни меня, – обиженно прошептала Калли, когда от перевозбуждения у неё затряслись ноги.

– Всё ради прекрасных дам, – засмеявшись, проговорил Кол и резко вошёл в неё, отчего Каллиста вскрикнула и сжала в ладонях одеяло. Он схватил её за округлые ягодицы и начал медленно двигаться то, входя в неё до упора, то полностью покидая. Движения были сладкими, и Калли выгнув спину, стала двигаться в такт движения Кола, пока не достигла оргазма. Каллиста обмякла, и Кол стал двигаться быстро и грубо, теперь его руки были на её пояснице, а шлепки от соприкосновения его бёдер и её ягодиц могли быть слышны даже на кухне.

Через некоторое время, Каллиста кричала от наслаждения, а Кол настолько забылся в своей похоти, что схватил её за волосы и, натянув на себя, двигался, как сумасшедший. Вскоре Кол, матерясь на непонятном Каллисте языке, наконец-то достиг оргазма и оставил получившую сверхдозу наслаждения девушку.

Кол лёг рядом с Калли, которая была не в силах, даже перевернутся с живота на спину и, заложив руку за голову, закурил.

– Всё ещё чувствуешь меня? – улыбаясь и рассматривая её ямочки на пояснице, спросил Кол.

– Угу…

– Когда отойдёшь, мы продолжим…

Часть 20

Выслушав уже не один и не два моих нравоучений ты, наверное, видишь во мне старого социопата презирающего и отрицающего всё на этом "белом" свете. Но нет, ты ошибаешься. Животные. Вот те в ком моя душа, вот в ком я не могу разочароваться. С самого детства и по настоящий день вокруг меня было много животных – стаи кошек и собак. Я помню, как был маленьким и кормил чёрного пса, который был высотою мне по грудь. Помню, как боялся отцовского пса. Помню, как за мной увязался рыжий щенок и в дальнейшем стал смыслом моей жизни. Помню, как на руках умер мною обожаемый кот. Помню, как кошка оставляла у меня под ногами убиенных ею мышей. Помню пса, которого я спас от «чумки». Я так много проводил времени с животными, что стал понимать все их повадки и со временем они приняли меня за своего. Я научился понимать животных, их настроение и характер. И в процессе знакомства с ними я влюбился в них. Люди на фоне животных, как пустыня среди лесов. Животные они ведь лишены всех этих дрянных качеств человечества, как предательство, зависть, корысть и алчность. Они чисты, невинны и просты. Тебе не нужно сидеть напротив него, смотреть в глаза и думать: " А не есть ли в его действиях, какой-то скрытый смысл или подвох?", "Не обожгусь ли я об этого человека?", "Не предаст ли он меня?". Животное никогда не предаст и не бросит своего хозяина. Их преданность будет простираться сквозь года от щенячьей радости до простого взгляда. А люди? Они так переменчивы. Сегодня – любят, завтра – уже забыли твоё имя. Я помню, эту радость, когда я прихожу домой и они прыгают, бегают, лают. И к каждому нужно подойти, погладить, почесать за ухом, сказать тёплое слово. И сразу чувствуешь себя необычайно важным для них, теперь ты не просто человечишко. А как разрывается моё сердце, когда я ухожу и они скулят и тянутся ко мне. Господи, что за мука. Видела бы ты насколько грустны их глаза. Я им говорю, что я вернусь, обязательно вернусь. А они словно не понимают меня. И меня одолевают муки совести, я чувствую себя безмерно виноватым, что заставляю их чувствовать боль.

Знаешь, я часто ловлю себя на том, что находясь с ними рядом, мне становится легче. Я играю с ними, дрессирую или же просто молча наблюдаю за ними – и очищаюсь. Очищаюсь от всей грязи, что накопилось за всё время. Они ведь так прекрасны и чисты, находишься с ними рядом и ты не можешь быть злым или порочным. Знаешь, я бы всю свою жизнь провёл с ними, но не могу.

Они так прекрасны, с ними не нужно искать слов, они ведь способны понимать даже взгляд. С ними ты можешь быть кем угодно и они будут любить тебя всякого. Такие люди есть, но их очень мало. Мне попадался только один такой…

Они просты, их не нужно разгадывать и искать тайный смысл. Если они любят, то они любят. Если ненавидят, то они ненавидят. А люди… Эх… Сколько этой лишней мишуры. Жить было бы намного проще, если бы все мы были бы честными. Сами с собой. Со своими любимыми. Со своими близкими. Даже с мимо проходящим человеком.

Зачем скрываться, если правда рано или поздно выйдет наружу. Можно ведь с самого начала быть честными во всём, как братья наши меньшие.

Семейство Блюмстрит проживало в старинном многоквартирном доме, состоящего из двух этажей. Сами они занимали весь второй этаж, а первый – сдавался в аренду. Блюмстриты были состоятельной семьёй, но к сожалению ей суждено было в скором времени разорится. Видите ли, Бёрнс являлся наследником большого состояния и сам имел ум не малый, поэтому смог приумножить своё состояние в несколько раз. Агнесс была из бедной семьи, ей просто повезло выйти замуж за юного, ещё романтичного Бёрнса. Разорится эта семья потому что их дети, выросли совсем не способные к ведению бизнеса и зарабатыванию денег. Миллинда и Альфи являлись капризными молодыми людьми, привыкшими к роскоши и вседозволенности. Их не интересовало искусство, природа и всякие другие духовные вещи. Они были до боли бездуховны и материальны, в общем как и положено в "высшем" обществе. Так к чему я веду, Агнесс и Бёрнс прекрасно осознавая будущий крах их семьи придумали план, который решили озвучить своим птенцам удобно устроившись в гостиной…

– Мама, мне уже давно нужно быть в салоне красоты, – капризничала Миллинда надувая свои и без того пухлые губы, сидя на диванчике.

– В самом деле матушка, – пропел Альфи ходя туда-сюда за диваном на котором сидела Миллиндой, – сколько можно ждать? – Агнесс сидела в своём бежевом кресле-троне, закинув ногу на ногу, так что её пышная юбка платья вся измялась. Поза её была надменна: выпрямленная спина, высоко поднятая голова и сцепленные пальцы рук в замок, лежащие на коленях.

– Как только придёт ваш отец, так мы начнём. Но что-то мне подсказывает, дорогая моя доченька, что ты не попадёшь сегодня к своему парикмахеру, – в ответ на её слова детишки недовольно скривили свои мордашки.

Гостиная Блюмстритов была довольно тесной из-за мебели. Комната эта была проходной и из неё выходило два маленьких, миленьких балкончика. Стены были попросту выкрашены в бежевый цвет, да и вся гостиная была в данных тонах. Вдоль стен стояло несколько комодов и шкафов из тёмного дерева. Посреди залы стояло два диванчика друг напротив друга, несколько кресел и персидский ковёр на полу. Я конечно не дизайнер, но мне кажется, что тут не хватает цветов.

Долго Бёрнса не пришлось ждать, пришёл он минут через десять.

– Извините за опоздание, – он подошёл к комоду на котором стояло несколько графинов, рюмки любой масти и налил себе немного бренди, – работа-работа.

– Присаживайся дорогой, пора начинать, – он сел в соседнее с Агнесс кресло.

– Сегодня мы хотели бы поговорить с вами о вашем будущем, – дети закатили глаза. Агнесс сидела в своей позе, медленно кивая головой. Сегодня она не будет встревать в разговор, ведь она знает, что скажет её муж и как отреагируют дети. – Мы вам всегда желали только хорошее. Поэтому, чтобы не беспокоится о вашем будущем после нашей кончины, мы нашли вам пару.

– Пару?! – в один голос вскрикнули шокированные дети.

– Не беспокойтесь. Мы выбрали вам замечательных партнёров. Вы же помните Кола и Каллисту Майколсонов? – и вот на лицах детишек заиграли улыбки.

– Их невозможно забыть, – залившись юношеским румянцем, прошептал Альфи.

– Но папа, если ты не заметил они не особо заинтересованы в нас, – взмахнув руками, тараторила Миллинда. – Мне в голову даже, как-то пришла мысль, что они заинтересованы только друг в друге.

– Какой вздор, Милли, – с улыбкой произнесла Агнесс. Вздор? – Они же отец и дочь. Они просто хорошо воспитаны, – Отец и дочь? Хорошо воспитаны? Ну да, для бывшей узницы концлагеря и психопата они хорошо воспитаны.

– Отец, разве ты не помнишь, как Майколсон кинул мне в лицо браслет, который я хотел подарить Каллисте? – Альфи ненавидел Кола. Что ж, это было взаимно.

– Это просто проявление отцовских чувств. Я понимаю, ваше недоверие. К ним просто нужно найти подход. Это займёт много времени, но игра стоит свеч. Альфи, что ты знаешь о Каллисте?

– Ничего, кроме того, что я никого прекраснее её не видел. Она не посещает никакие мероприятия. Её можно застать за покупками где-нибудь на рынке или в книжной лавке. И то, практически всегда она со своим отцом, – злясь говорил Альфи. Он знал, что план обречён на провал.

– Ага. Миллинда, что ты знаешь о Коле?

– Он невероятно красив, богат и кое-что ещё, что вам не нужно слышать. Он работает частным психологом, у него много клиентов. Он всегда посещает светские мероприятия на которые его приглашают, иногда он берёт с собой Каллисту, но она ни с кем не разговаривает. Он у многих пользуется уважением. Многие дамы оказывают ему знаки внимания, но он будто и не замечает этого.