Разумная жизнь. Книга первая

– Поняла, – ответил в наушниках голос Нади.

Передняя балка слегка сдвинулась обратно и опустилась рядом с камнем.

– Все, можешь трогаться, – приказал Ник и ЖДК медленно зашагал по красной пустыне.

– И я тоже что-то чувствую, – вдруг сказала Катя удивившись сама себе, – Я не хотела об этом говорить. Я думала это личное. Но я должна об этом сказать. Внутри меня тоже что-то происходит. Это похоже на столкновение двух стихий, которые борются друг с другом. Как будто прошлое и настоящее ведут смертельную борьбу за существование во мне, и никто не хочет сдаваться. Мне кажется, что я сделала что-то не так и вот только сейчас начинаю это осознавать. В голову лезут всякие нехорошие мысли. Не спрашивайте меня какие. Я не хочу о них говорить. Я всячески пытаюсь их отогнать, а они лезут и лезут. А вместе с ними, в меня хочет проникнуть еще что-то, и это что-то несет в себе ужас и уныние, – Катя сделала паузу, – Это началось тогда, когда мы приземлились. Я почувствовала сильный страх и невыносимую тоску. Я никогда раньше такого не испытывала. Ну… Или почти никогда. Кто-нибудь чувствует что-то подобное?

– Я чувствую! – Ник обернулся, посмотрел на Катю и шутливо добавил, – Я чувствую, что с такими навигаторами как вы, мы никогда не доберемся до жилой зоны…

Катя скромно улыбнулась.

– …Господа первопроходцы, – продолжил Ник, – давайте повнимательней следить за дорогой, которой нет, и перестанем обсуждать ужасы и уныния.

– Правильно ковбой, – в наушниках скафандров раздался голос Нади, – Нашли тему для разговора. Все эти ощущения, это адаптивная реакция организма на изменение внешней, хорошо усвоенной ранее, среды обитания. Наш организм попал в совершенно иные условия, абсолютно отличающиеся от прежних, и я думаю, что все эти не обычные, на первый взгляд, ощущения, в скором времени пройдут сами собой, после того как наше тело привыкнет к новому дому. Томоко я права?

– Да командир, – послышался утвердительный ответ, – я на это надеюсь.

– Это не ответ, Томоко, – сказала Надя, – Ты доктор. Надеяться должны на тебя, а ты обязана внушать людям уверенность.

– Я поняла. Я постараюсь.

– Не нужно стараться, Томоко, – звучал спокойный голос Нади, – просто делай хорошо то, что хорошо умеешь делать. А нам сейчас это, ой как нужно, – Надя выдержала паузу, – и это касается всех остальных.

– А у меня все тот странный гул из головы не выходит, – вмешалась Катя, – Ненормальный он какой-то. Необычный. И в тоже время жуткий. Есть в нем что-то пугающее, но не пойму, что. Вспомню, аж мурашки по коже бегут. Да ещё и это марсотрясение…

– Кэт, ты опять? Довольно, -остановила ее Надя, – Довольно, Кэт. Со временем мы во всем разберемся. Нам здесь и без этого проблем хватит на долгие месяцы, а то и годы. Поверь, когда-нибудь мы найдем причину этого шума, – голос в наушниках замолчал, а затем ободряюще продолжил, – Кажется я уже вижу жилую зону. Этьен, ты что-нибудь видишь?

– Нет, командир, – ответил тот, – Хотя, что-то непонятное вдалеке виднеется.

– Это зона, – сказала Надя, – Дальномер показывает, что до нее осталось всего 53 метра. Давайте поднажмем, ребята. Когда прибудем на место, надо будет отдохнуть. Я тоже что-то чувствую усталость. Поспим часа три, а может и больше. Потом, Томоко нас немного помучает своим обследованием, а затем начнем обживаться. Все согласны?

– Да, командир, – раздалось в наушниках, – Да. Согласны.

ЖДК стоял возле полупрозрачного, почти незаметного купола. Только легкая, электромагнитная рябь, и иногда, еле слышимый, слабый треск, подсказывали о том, что впереди находится какой-то невидимый, непонятный барьер. Мелкая пыль, несомая ветром, натыкалась и огибала этот полукруглый купол. А иногда она пробивалась сквозь него, поэтому, он то и дело искрил, и покрывался кривыми, сверкающими полосками, чем-то напоминающие молнии. Высота купола была примерно около десяти метров, а его круглую границу очерчивали невысокие, шестиугольники, находящиеся, на небольшом и одинаковом расстоянии друг от друга. Из этих черных, похожих на раскрытый зонт, устройств, был слышен еще более сильный треск, а если прислушаться, то можно было различить и монотонный гул, напоминающий работу включённого, электрического трансформатора. Рядом с «зонтами», внутри купола, стояли раскрытые паруса солнечных батарей, которые подпитывали их и уже успели покрыться не большим слоем красной пыли. Возле купола были навалены груды камней, вынесенных роботами наружу и аккуратно разложенных в виде небольших, неравномерных пирамидок.

Внутри купола царила работа. Два больших дрона, напоминающие марсоходы старого образца, ездили взад и вперед на своих крупных колесах, и железными клешнями, похожими на руки терминатора, что-то грузили на себя, перевозили с места на место, разгружали, ворочили, а затем снова грузили в небольшой кузов, расположенный чуть выше восьми колес, и снова куда-то везли. И это продолжалось постоянно, без отдыха и перекуров. Они, как заводные, суетились между нескольких, больших ящиков и все время что-то делали.

Справа, от длинного, полукруглого ряда железных ящиков и коробок, были поставлены каркасы трех теплиц, которые только осталось покрыть специальной пленкой. Рядом с теплицами находилось свободное место, заранее приготовленное для ЖДК. Со стороны все это напоминало необычный муравейник, в состав которого вошло всего лишь два крупных муравья.

Этьен стоял в метре от купола и наблюдал за хаотичным движением муравьев. Затем, обведя хозяйственным взглядом «муравейник», он удовлетворенно вздохнул и сказал: – «Дом. Милый дом». После этого, он протянул к электромагнитному щиту левую руку и добавил: «Мне это все напоминает старые фантастические фильмы, виденные мной в детстве, когда главный герой протягивает свою руку к чему-нибудь загадочному и инопланетному. А ведь тогда, когда я их смотрел, мне и в голову не могло прийти, что когда-нибудь и сам окажусь в похожей ситуации».

– Да-а-а. Жизнь непредсказуема, – отозвалась Надя.

– Это точно, командир, – подтвердил Лао, а затем обратился к Этьену, – Ну ты будешь входить? Или нет?

– Да подождите вы, – отмахнулся француз, – Дайте мне насладиться моментом. Помню ребенком, я представлял себе нечто подобное, и вот это происходит на самом деле.

Он закрыл глаза и его рука, стала медленно приближаться к защитному экрану.

– Этьен, пока ты там протягиваешь руку, мы здесь все протянем ноги, -засмеялся Ник, – Давай входи уже.

В наушниках раздался громкий смех.

– Да ну вас всех, – француз опустил руку и открыл глаза, – Все ржете и ржете. Никакой серьезности.

– Кто бы говорил, – сквозь смех сказала Катя.

– Во. Во. Кто бы говорил, – подтвердила Томоко, – Кто бы говорил.

Этьен еще раз обвел глазами купол, слегка нагнулся, отряхиваясь от осевшей на него пыли и шагнул во внутрь. Вокруг него сразу появилась электрические молнии и раздался слабый, потрескивающий звук. Потом, за ним, медленно шагая, аккуратно вошел ЖДК, с все так же идущими с боку Томоко, Ником и Катей.

Через 15 минут ЖДК уже находился на уготованном ему месте. Его дно стояло на шестнадцати твердых пружинах, две из которых были немного свернуты в сторону, а по бокам, для улучшения стойкости конструкции, были раскинуты «ходули», балки которых, твердо упирались в поверхность Марса.

Роботы, не обратив внимания на изменения в «муравейнике», все так же продолжали трудится, как ни в чем не бывало. Закончив ковыряться в одних коробках, они смело приступали к другим, абсолютно не замечая то, что происходит вокруг.

Еще через 15 минут, ребята принимали свой первый, инопланетный душ и готовились к первому отдыху, находясь в дали от родного дома под названием: «планета Земля».

Катя сидела в отсеке связи и печатала на голоклаве текст сообщения, который после одобрения Нади, необходимо было отослать на Землю. Дверь-жалюзи была задернута. Сверху, из колонок, еле слышно играла легкая, классическая музыка.

В соседних кубриках спали ребята, поэтому Катя вела себя максимально осторожно, чтобы ненароком не нарушить ласковую тишину, окутавшую собой все пространство ЖДК. Она, то и дело, останавливалась и задумавшись таращилась в небольшой круглый иллюминатор, находившийся справа от нее.

Снаружи медленно вечерело и чувствовалось, как мгла уверенно накрывала ржавую планету, а холодная ночь, постепенно отвоёвывала территорию за территорией у последних, цепляющихся за свою жизнь, солнечных лучей.

– Несколько часиков, – улыбнулась Катя, уставившись в иллюминатор, – Как минимум уже пятый час спят. Лентяи. Да и пускай, – подумала она, – Завтра начнем заниматься делами. Сразу с утра и начнем. А сейчас пусть отдыхают.

Катя продолжала смотреть в иллюминатор, и тут внезапно на нее нахлынула грусть. Она снова вспомнила Землю, свое детство, юность и ей так сильно захотелось заплакать. Нет, не просто заплакать, а завыть и зареветь, как ревут и воют раненые, попавшие в силок звери. Ей захотелось встать и громко, что есть силы заорать, и пусть все проснутся. Неважно. Главное, чтобы ей было хорошо, а остальные… Да плевать на них. Какое мне дело до них. Да пошли они… Пусть они все сдохнут…

Вдруг, Кате стало страшно и что-то ужасное, тревожное стало наполнять ее душу. «Господи, что я несу», – подумала она, – «Что за мысли», – она потерла руками глаза, – «Господи помоги… Это все перегрузки. Это должны быть перегрузки. Может я схожу с ума. Нет. Надя права. Все это скоро пройдет…»

Внезапно распахнулись жалюзи и в проеме показался Ник. Он посмотрел на Катю, улыбнулся, потом, как шпион покрутил головой по сторонам, и убедившись в том, что он никем не замечен, осторожно проскользнул в радио-кубрик.

Увидев его, Катя слегка вздрогнула от неожиданности.

– Тс-с-с, – Ник прислонил указательный палец к губам, – Это всего лишь я, – затем он захлопнул за собой «шторку», и повернувшись тихо спросил, – Ты что не спишь?

– Да… Да я уже выспалась, – заикнувшись ответила Катя, – Хватит с меня. А ты что не спишь?

– А вот тебя ищу, – в глазах Ника сверкнула странноватая искорка, – Заглянул в ваш отсек, а тебя там нет и тут слышу, музыка играет. Дай, думаю, зайду. И вот она, ты.

Он нагнулся и попытался поцеловать Катю. Та осторожно отпрянула назад.

– В чем дело Кэт? – Ник внимательно посмотрел на Катю, – Думаешь нас услышат. Не беспокойся. Они спят как убитые. В отсеках такой храп стоит, – Ник улыбнулся, – Ты не поверишь.

Он еще раз попытался поцеловать Катю, но та снова увильнула от его губ и отвернулась в сторону.

– Да что случилось, Кэт? – лицо Ника стало серьезным.

Катя повернулась. Из ее глаз бежали слезы.

– Помнишь? – сказала она шепотом и посмотрела Нику в глаза, – Помнишь, как ты там на Земле признался мне в любви? – Катя еле заметно улыбнулась и опустила глаза, – Как мы скрывали свои отношения и нам казалось, что никто о нас не знает? Помнишь, как ребята догадавшись, дразнили нас и говорили, чтобы мы перестали скрываться, а мы их не слушали?

– Помню, – Ник улыбнулся в ответ и большим пальцем, нежно вытер слезу с Катиной щеки.

– Помнишь, – продолжала Катя, – что мы обещали друг другу не лгать. Никогда не лгать.

– Помню, Кэт. Я все помню.

– Ник, – Катя посмотрела ему в глаза, – Я солгала тебе. Я солгала себе. Я вам всем солгала. Мой скелет из шкафа, по сравнению со скелетом Томоко, это все равно, что гора Фудзияма и дерево сакуры. Я не должна была лететь.

– Что ты несешь, Кэт?

– Мои данные. Моя биография. Все ложь. Почти все. Я соврала, когда записывалась в «колонию Марс-1». Да никто особо тщательно и не проверял. А теперь прошлое воздействует на меня. Эта грязь от которой я не смогу никогда отмыться, – Катя опустила глаза, – и здесь достала меня. Прошлое влияет на меня. Оно гнетет меня. Внутри, в моей душе что-то происходит, Ник. Что-то не хорошее. Я чувствую.

– Так, успокойся, – Ник пододвинул соседний стул, сел на него, взял Катю за плечи и посмотрел ей в глаза, – Рассказывай.

– Мое детство, – Катя посмотрела на Ника, – если так можно выразиться, было не совсем нормальным, или как это еще можно назвать, трудным. И мне больно об этом вспоминать, Ник. Я не хочу об этом вспоминать, но я должна выговориться. Я должна хоть кому-нибудь об этом рассказать. Пусть лучше это будешь ты… Это должен быть ты… А не Томоко.

– Говори все. Не бойся.

– Мои родители, – Катя слегка покраснела, – много пили, особенно отец. По-русски это произносится, как «алкаш» или «пьяница». Мы жили скромно. Отец и мать, между пьянками работали. Хоть их часто из-за прогулов увольняли, они снова каким-то чудом находили себе способ заработать. В общем, деньги были, но основная часть уходила на спиртное. Были дни, недели и даже месяцы, когда я видела родителей трезвыми. Для меня, маленькой девочки, эти короткие обрывки времени, были наполнены счастьем, и это счастье так быстро проходило, а на смену ему вновь наступали дни, наполненные пьяным угаром. Шло время. Отец постепенно престал ходить на работу и начал пить еще больше, чем пил до этого, а на упреки матери сильно злился. Нет, он ее не бил, но он медленно тащил ее за собой на дно, а я, слабое, беззащитное существо, не в силах что-либо сделать, наблюдала за всем этим со стороны. Со временем, мать тоже перестала ходить на работу и начались беспросветные пьянки и скандалы. На что они пили, я до сих пор не понимаю, потому что все годное, что можно было вынести из квартиры и продать, было уже пропито. Я все это помню, Ник. Я все это хорошо помню, хотя много раз пыталась забыть. Это был настоящий ад. Ад для девочки, которой недавно исполнилось всего лишь восемь лет, – Катя заплакала.

Ник обнял ее и прижал к себе: «Поплачь. Поплачь. Помнишь, как нас учили не сдерживать эмоции в себе?»

– Помню, – ответила Катя, – помню.

– Вот и хорошо, – Ник слегка отодвинул от себя Катю и посмотрел ей в глаза, – Так что давай не стесняйся и знай, что бы ты не сказала, я все равно буду любить тебя.

Катя чуть-чуть улыбнулась, но через мгновение, еле заметное просветление радости, сменилось грустной гримасой. Она слегка вздохнула и продолжила: – «Чтобы не видеть пьяные лица родителей и дружков алкашей, которые нередко стали к нам захаживать, я убегала из дома, скиталась по улицам и ночевала где придется. А иногда… – Катя остановилась и ее лицо озарилось добротой, идущей откуда-то из глубин ее памяти, -…Иногда меня пускали к себе соседи. Мир не без добрых людей. Помню пожилую пару, квартира которых находилась напротив нашей. У которых, бывало, я жила неделями. Дети у них были взрослые и проживали отдельно, и я для них стала почти как родная. Тогда я впервые поняла, что есть другая жизнь. Есть другие люди. Есть другие семьи. И есть хорошие родители. Трезвые…»

Катя улыбнулась, а ее отсутствующий взгляд был направлен куда-то внутрь себя, и перед ее взором стояла та самая пожилая пара, доброта которой, навечно отпечаталась в бескрайних закоулках Катиной памяти.

«…Помню те дни…, – тихий голос Кати иногда подрагивал, – …когда мне не хотелось возвращается домой из школы, зная, что там идет очередная пьянка, а хотелось идти куда-нибудь, куда угодно, лишь бы не видеть нетрезвые лица родителей и не слышать их крики, и я подходила к двери квартиры напротив, и молча стояла и надеялась, что вот-вот откроется дверь. И она открывалась. Она всегда открывалась, – Катя снова еле заметно улыбнулась, а по ее щекам бежали слезы, – Николай Иванович и Ирина Петровна знали, когда я возвращалась из школы и уже ждали меня. Можно сказать, встречали. Встречали как родную дочь, – улыбка Кати засияла еще сильнее и немного помолчав, она продолжила, – Те недолгие, тихие вечера, казались мне самыми счастливыми, самыми светлыми мгновениями жизни, какие только могут быть на свете, и в моем, детском воображении, мне чудилось, что я как будто оказывалась в сказке. В доброй волшебной сказке. С хорошим концом. Как в одной из тех, которые рассказывала мне тетя Ира перед сном. И мне так нравились все эти сказки, все эти истории, что я однажды спросила ее: «Откуда она знает столько сказок?», на что она ответила: «Утром узнаешь», и на следующий день, тетя Ира показала мне библиотеку Николая Ивановича, – Катя посмотрела в глаза Нику, – У дяди Коли была огромная библиотека. Ник ты просто представить себе не можешь, сколько там было книг, и Николай Иванович с удовольствием ими со мной делился, и именно он объяснил мне, что читать полезно, и непросто полезно, а нужно. Он по профессии был каким-то ученым, не помню, но что-то связанное с изучением мозга. Да это и не так важно. В общем, дядя Коля разъяснил мне тогда, как ребенку…, -Катя улыбнулась, посмотрела на пол, а затем, взглянула на Ника и продолжила, -…хотя я его тогда не совсем поняла, но теперь понимаю, ох как понимаю. Так вот, он объяснил мне, что такое мозг, и как на него влияет чтение…

– Ну ка, ну ка. С этого момента поподробней, – сказал Ник, стараясь придать своему голосу привкус шутки, – Я тоже немало прочитал книг и мне интересно, что думает на этот счет русская наука.

– …Наш мозг, – начала Катя и ее глаза наполнились необъяснимым светом, – это биокомпьютер и как любой компьютер его можно прокачать, улучшить, усовершенствовать. Но как это сделать? Хирургическим путем? Вшить в мозг нано чип, который сделает человека умнее? Можно. И сейчас этим на Земле уже занимаются. Но есть другой способ. Естественный. Нормальный. Безопасный. С появлением компьютеров и интернета о нем стали забывать, а сейчас, в век высоких технологий, и вовсе позабыли. И этот способ чтение. Как спортсмен накачивает мышцы, так и чтение может прокачивать мозг.

У нас в России очень давно была поговорка: «Книга лучший подарок», и это истина, книга действительно лучший подарок. Мне это объяснил Николай Иванович, и спустя много лет, я вспоминаю его слова и понимаю, как он был прав. Исследования, в которых учувствовал дядя Коля, показали: что частое чтение книг повышает скорость прохождения электрических сигналов по коре головного мозга, а это значит, что много читающий человек увеличивает скорость обработки информации своим биокомпьютером, а если говорить проще-у человека ускоряется соображалка; также, чтение книг увеличивает количество нейронных связей, что качественно влияет на нашу память, то есть, объём жесткого диска, находящийся в нашем мозгу, становится больше и пределов этому объёму памяти не обнаружено; и наконец, главное открытие, на которое Николай Иванович сделал особое ударение-чтение книг гармонизирует работу обеих полушарий головного мозга, – Катя ненадолго задумалась, пытаясь подобрать слова, – Наш мозг разделен надвое и каждая его половина выполняет свою функцию в мышлении человека. Правое полушарие отвечает за образное мышление-картинки, которые мы видим у себя в голове. Левое полушарие отвечает за внутренний диалог-голос в нашей голове, который никогда не утихает и дает оценку происходящему. Правое полушарие- это интуиция. Левое полушарие-это логика. Так вот у человека работа мозга разбалансирована, как и у животного. Одна половина полушария доминирует над другой. У одних людей – это правое полушарие, и тогда они мыслят чувствами, а то что чувствуют объяснить не могут. Вернее, не успевают. Логика отстает. Такие индивидуумы сначала делают, потом думают. И иногда, в порыве страсти, они совершают очень страшные вещи, о которых потом горько сожалеют. Потом. Когда правое полушарие успокаивается… У других людей доминирует левое полушарие. Эти субъекты эмоционально голодные. Им не хватает чувств. Обычно таких людей называют «холодными» или жестокими. Часто они занимаются экстремальными видами спорта, ну, или что-то в этом духе. Так вот, книги заставляют работать оба полушария как одно целое. Чтение, как будто прокладывает между двумя половинками мозга невидимый мост, объединяет их в один мощный биокомпьютер и заставляет работать как единый слаженный механизм. И нет никакого доминирования, как будто никогда и не было. У русских существует такое понятие: «Быть с царем в голове». Николай Иванович именно такую работу мозга и называл «С царем в голове». И он всегда это подчеркивал. Я тогда всего этого не понимала, – Катя улыбнулась, -А сейчас я вспоминаю его слова и думаю: «Как он был прав» … А еще, дядя Коля говорил, что по результатам исследования, так на мозг человека воздействует только чтение. Не аудиокниги, не кинофильмы к которым мы все так привыкли, а именно чтение. Он объяснил мне, что когда наши глаза бегают по строчкам книги и считывают информацию, зашифрованную в виде символов, то работает наше левое полушарие. Затем, эта информация автоматически поступает в правое полушарие, и образуются картинки внутри нас, и мы смотрим их как кино. Таким образом, одновременно и слаженно работают сразу два полушария, и при этом каждое выполняет свою, предназначенную ей природой, функцию. При прослушивании аудиокниг и просмотре кинофильмов этого не происходит. Когда человек слушает аудиокнигу, у него напрягается только одно полушарие, правое, а при просмотре фильма-не происходит даже этого. Я уже молчу о компьютерных играх. Также, Николай Иванович говорил, что кому-то выгодно чтобы люди не читали, что кто-то хочет, чтобы люди оставались животными. Он очень сильно переживал по этому поводу и даже грозился куда-то в пустоту, а я смотрела на него и не понимала кому он машет кулаком. Один раз он мне даже намекнул, что результаты исследования были кем-то специально скрыты и широкой огласки не получили, и он всячески старался хоть как-то это исправить и возможно, видел во мне единственную надежду передать свои знания и хоть как-то попытаться изменить этот мир к лучшему. Он стал прививать мне любовь к книгам. И у него получилось. Именно благодаря ему я начала читать. Именно благодаря ему и книгам я научилась мечтать. Именно в то время я полюбила книги, и книги стали для меня тем самым лучом надежды в темном царстве хаоса… – Катино лицо снова посерело, а от улыбки не осталось и следа, -…А хаос… Хаос продолжался. Ад, для восьмилетней девочки не закончился, он только начинался. Пьянки родителей становились все бурнее и бурнее, а скандалы, практически никогда не прекращались. Отец начал потихоньку бить мать. Он возненавидел ее еще сильнее, чем раньше. Да и она его не особо любила. Дело стало доходить до драк. Драк в пьяном угаре… – Катя немного помолчала, а затем, трясущимся голосом, продолжила, -…Зачем жизнь дает ребенку такие испытания? Я не знаю. Никто не знает. Но жизнь иногда бьет так сильно, и она не смотрит на возраст. Однажды, в один из таких пьяных скандалов, мой отец выбросил мою мать в окно, а потом выбросился сам. Но самое страшное, я все это видела своими глазами. Я стояла и смотрела, и не могла, и не пыталась ничего сделать, – Катя закрыла глаза, а ее голос задрожал еще сильнее, -Был обычный, летний вечер и была обычная домашняя попойка, к которым я уже так давно привыкла. Я сидела в своей комнате и читала. Окна везде были открыты, потому, что духота стояла страшная и свежий прохладный ветерок, хоть как-то охлаждал и проветривал, наполненную табачным дымом, квартиру. Сначала все было спокойно, но потом, с кухни стали раздаваться крики и маты, к которым я тоже привыкла, и поэтому перестала обращать на них внимание. Через несколько минут послышался страшный крик матери. Я испугалась, выбежала из своей комнаты и увидела, как отец душит мою мать на кухонном столе, а затем, немного приподняв, толкнул ее в открытое окно. Потом он повернулся и посмотрел на меня. Я видела его глаза. Я видела его выражение лица. Это был другой человек. Вернее, это был не человек. Это было что-то другое. Он стоял, смотрел на меня, как удав на кролика, и глубоко дышал, а я, как парализованный кролик не могла пошевелиться, и даже крикнуть. Отец, несколько секунд, молча таращился на меня, а затем он проревел: «Чтоб вы все сдохли». Потом он направился ко мне, но ударился о табуретку… И вдруг, с ним что-то случилось. Его взгляд изменился. Стал человеческим. Какая-то человеческая черта промелькнула в нем. Я смутно помню, но мне кажется это была жалость. Жалость ко мне. Отец как будто очнулся, быстро развернулся, подбежал к окну и бросился в след за матерью, а я стояла и смотрела, как кролик. Как парализованный кролик.

Катя открыла заплаканные глаза.

Ник пытался что-то сказать, но ее ладонь прикрыла ему рот.

– Не перебивай, – тихо сказала Катя, – я еще не закончила. Жили мы на восьмом этаже. Мать погибла сразу. Отца чудом спасли. Он еще долго лежал в больнице весь переломанный и ничего из прошедшего не помнил. Полиции я соврала. Сказала, что был несчастный случай. Конечно мне не поверили, но уголовного дела заводить не стали. А меня… Меня на время приютили Николай Иванович и Ирина Петровна. Именно они похоронили мою мать и написали письмо моей бабушке. Бабушке, которая жила от нас очень далеко и которую, я совсем не помнила. Моя милая бабушка. Я ей до сих пор за все благодарна. Она удочерила меня, когда отца лишили родительских прав, увезла к себе в деревню и воспитывала с той любовью и нежностью, которая присуща только пожилым людям. Как говорится: «Все что не делается, все к лучшему». Ад закончился. Ад родительских пьянок завершился. Ники… -Катя бросила взгляд на Ника, внимательно всматриваясь то в один глаз, то в другой, -…Ники, никто не знает правды, кроме тебя. Слышишь. Я никому об этом не рассказывала. Даже бабушке. Хотя должна была рассказать. Рассказать там на Земле, психологам. Рассказать вам. Но я все это скрыла, Ник. Я осознано подвергла всех вас опасности. Я осознано подвергла опасности всю миссию. Хотя нас предупреждали, что любой скрытый, негативный, даже незначительный факт из прошлой жизни, может сказаться на психологическом состоянии человека и повлиять на дальнейшую судьбу всех колонистов. А я утаила. Я виновата, Ник. Я очень виновата. Прости. Я просто хотела все забыть. Я думала, что забыла. Но здесь, на Марсе, я кажется стала понимать, что истинная причина, из-за которой я записалась в «колонию Марс-1» -это бегство от себя. Бегство от прошлого. Бегство от своих воспоминаний и желание все забыть. Ведь я хотела забыть. Очень сильно хотела. И думала, что у меня получалось. Пока… Пока мы не приземлились на Марс. Эта планета как-то влияет на меня. Со мной что-то происходит, Ник. У меня нехорошее предчувствие и мне страшно. Я боюсь, Ник. Я боюсь за тебя. За всех нас. Мы зря сюда прилетели. Это гиблое место. Это нехорошее место. Я не знаю, как, но я просто это чувствую. И я иногда молюсь. Молюсь, чтобы все было хорошо. Меня бабушка научила. Но мне страшно, Ник. Страшно. И бывают моменты, когда я снова чувствую себя кроликом. Парализованным кроликом.