Мелодия тумана

«А вдруг она читает мои мысли?» – после таких размышлений я чуть не потерял сознание. Мне стало неуютно вдвойне. Я приказал себе: «Не думай! Только не думай о том, какая Элиза красивая и что с ней случилось два столетия назад!». Эффект от моей мантры стал обратным. Смотря на девушку, я только и делал, что думал о Джорджиане, Питере, Аласторе и бог еще знает о ком и о чем. Даже если не вспоминал события, которые узнал из книги, просто прокручивал имена людей, не чувствуя в себе самообладания прекратить это делать.

Но даже если Элиза умела читать мысли, она тактично ничего не замечала.

– Я тут встретил Рональда… – промямлил я. – Он сказал, что ты меня ждешь… и…

– То есть сам ты сюда приходить не хотел? – резко спросила девушка. В этот момент мне показалось, мои щеки стали гореть.

«Что? Меня снова одолел стресс? Пошла защитная реакция организма из-за внезапных вопросов?», – запаниковал я. Сразу представил себя в такой ситуации в колледже:

– Со ДжонгХен, где ваш отчет по практике?

– Извините, профессор, у меня стресс. Чувствуете, я становлюсь горячим? Мне срочно нужно идти, иначе я упаду в обморок. До скорого!

– Почему же, – я пожал плечами и опустил взгляд в пол как провинившийся студент. Пусть в моей голове крутились нелепые шутки, со стороны я не выглядел как стендап-комик.

А еще я поймал себя на мысли, что мне слишком тяжело смотреть Элизе в глаза. Глядя на нее, у меня холодело под лопатками. Я не мог пересилить себя и создать зрительный контакт с призраком.

– Ясно, – Элиза вновь опустила голову, рассматривая черно-белые клавиши фортепиано.

Повисло неловкое молчание. Я не знал, что еще можно сказать, а Элиза, по-видимому, просто не решалась заговорить первой. Даже если она и не умела читать мысли, явно была не глупа и сразу поняла, что я не знаю, как мне вести себя рядом с ней.

– Если тебе тяжело, то можешь уйти, – спустя какое-то время сказала девушка. Тон ее голоса казался таким же спокойным и тихим, как утро после грозы. – Я не обижусь, ДжонгХен.

После того, как она произнесла мое имя, клянусь матерью, я влюбился в нее еще больше. Дело в том, что я очень щепетильно отношусь к людям, которые называют меня по имени. Они вырастают в моих глазах. Они кажутся мне особенными, более культурными. Называя человека по имени, ты словно показываешь, как он дорог тебе. Существует куча обращений, вплоть до простого постукивания по плечу или, быть может, несуразного и некультурного «Эй». Но обращение по имени… Клянусь, для меня это что-то особенное.

– Нет, я не хочу уходить, – твердо ответил я и сел на излюбленный стул. – Я пришел сюда не для того, чтобы через пару минут молчания вернуться к себе в комнату и лечь спать.

Мне показалось, что после этих слов губ Элизы коснулась легкая улыбка. Подобная мимика с ее стороны придала мне еще больше уверенности. Я понял, что девушка тоже переживает и нервничает. Может мне показалось, но одинаковое психическое состояние нас начало как-то сближать. Это было почти то же самое, как писал Франц Кафка16 в своих дневниках: «Только люди, пораженные одним недугом, понимают друг друга». Я слегка перефразировал эту цитату, подгоняя ее под нашу ситуацию с Элизой. Она стала звучать так: «Только люди, переживающие по одной и той же причине, понимают друг друга». Может, это высказывание звучит не так красиво и точно, как у Кафки, но суть, думаю, понятна. После неловкого молчания мы все-таки заговорили с Элизой. Сначала ни о чем конкретном, а потом обо всем, что только приходило в наши прояснившиеся головы. Элиза оказалась замечательной, начитанной собеседницей. И она так же, как и Рональд, знала несколько языков, поэтому мы спокойно разговаривали на корейском. Я сразу вспомнил нашу первую встречу и свой шок, когда девушка обратилась ко мне на моем родном языке, и ухмыльнулся.

«Вот тебе и широкий кругозор прислуги-актрисы», – подумал я.

Мы говорили с Элизой обо всем: о книгах, о музыке, о легендарном времени расцвета Англии, о Беркшире, где она родилась и выросла. Мы не затрагивали только тему о ее гибели. Ни я, ни Элиза не касались этого, боясь, что, заговорив о смерти, нам обоим вновь станет не по себе.

Но это совсем не значило, что я похоронил в себе любопытство. Пока мы разговаривали на отвлеченные вещи, в моей голове не переставали звучать вопросы, которые касались личной жизни Элизы. Мне хотелось узнать о ней все. В особенности о ее роли возлюбленной будущего Герцога, Маркиза Питера Паулета. Мне хотелось узнать их историю. А еще, если быть полностью откровенным, я до дрожи желал почувствовать то, что чувствовал Питер, сжимая в своих объятиях чудо, что в тот момент сидело передо мной и рассказывало про Короля Великобритании Георга III17.

Через несколько часов нашего разговора мне захотелось обнять Элизу и больше никогда не отпускать. Она поразила меня. Таких умных и сдержанных девушек я никогда не встречал. И самое нелепое здесь было то, что по возрасту Элиза не годилась мне даже в бабушки.

Я ревновал Элизу к Питеру. У него была возможность почувствовать тепло этой девушки, а у меня – нет. Я был в проигрыше. Любить призрака – так больно, знаете ли. Даже коснуться не можешь.

– Элиза, – окликнул я пианистку. Она уже около пятнадцати минут рассказывала, как впервые встретила Короля на приеме в Виндзорском замке. – Можно у тебя кое-что спросить?

Элиза замолкла и впилась в меня ледяным взглядом. В этот момент ее руки были сжаты в кулаки.

– Спрашивай, – прошло не меньше минуты, прежде чем девушка подала голос. Элиза казалась напуганной и немного растерянной.

В это время мы сидели очень близко друг к другу – я подвинул стул к фортепиано. Элиза находилась от меня на расстоянии вытянутой руки, если не меньше. Именно в тот момент я почувствовал, какой лютый мороз источает ее хрупкое тело. Только после близкого знакомства и общения с призраком, я понял – почему покрывались инеем стены и мое тело. Холод – вечный спутник Элизы. Вместе с девушкой в комнаты проникала зимняя стужа.

– Это про твою прошлую жизнь, – осторожно сказал я. – Ты не против?

Элиза молчала. Она смотрела прямо перед собой и не знала, что мне ответить. Что-то останавливало ее, что-то мешало сломать стену, которую она возводила несколько сотен лет.

– Хорошо. – Вскоре произнесла она. – Я готова ответить на твои вопросы. Только, ДжонгХен, – Элиза подняла на меня глаза цвета летнего неба, пронзая меня ими как стрелами, – пожалуйста, не спрашивай о личном. Раны, нанесенные очень давно, не пропадают бесследно. Ни пройденные года, ни века не в силах навсегда стереть с кожи и сердца синеватого цвета рубцы. Отпечаток вечен. И когда нажимаешь на рубец, он начинает болеть и ныть. Не трогай его. Оставь.

«Не трогай его. Оставь», – мысленно повторил я за девушкой и вздохнул.

– Я обещаю, – не в силах отвести взгляд от Элизы, прошептал я. – Я обещаю тебе, Элизабет. Не трону.

За все время нашей беседы я назвал ее по полному имени впервые. Это произвело должный эффект – девушка тут же напряглась. Арон рассказывал мне, в разговоре она желает оставаться просто Элизой, пряча за сокращением имени свой настоящий облик, за которым и скрывался тот самый рубец – ее жизнь. Та жизнь, которую у нее отняли. Не специально, но я нарушил данное обещание. Я сковырнул старую корочку раны.

Прикрыв глаза из-за своей неосмотрительности, я тихо выругался.

Имя – это дар. Именно оно в какой-то степени определяет дальнейшую судьбу человека, которого им окрестили. Имя – это особенность живого существа, это его родинка на теле и его душа. Я желал разглядеть в Элизе не только то, что она показывала, но и то, что хранила вместе с именем на задворках своей памяти – Леди Элизабет Феррарс. Но в тот момент было слишком эгоистично снимать с призрака маску, которая срослась с его лицом.

Я тяжело вздохнул и посмотрел на свои подрагивающие пальцы. Они слегка покрылись инеем.

«Мама, представляешь? Я ведь переборол страх к холоду. Теперь я его полюбил. Я полюбил человека, который умер насильственной смертью два века назад. Это – настоящее безумие. Хотя, кажется, мне плевать», – пронеслось у меня в голове.

– Так какой твой первый вопрос? – Элиза держала себя в руках. Я поднял на нее глаза. Она смотрела на меня выжидающе как лань, которая готова вот-вот удрать. Понимая, что из-за произнесенного имени я оказался в скверной ситуации, я произнес:

– Я не хочу задавать один вопрос за другим. Это не социальный опрос, где требуется установить психотип человека или выявить какую-то тенденцию. Я хочу узнать тебя чуточку лучше именно в процессе разговора. Ты согласна на беседу?

Элиза на секунду задумалась. Мое предложение явно показалось ей странным. Не думаю, что она не знала терминов «Социальный опрос», «Психотип человека» или «Тенденции». Просто, кажется, до меня с девушкой так никто не общался. Мы словно заключали сделку как бизнес-партнеры. Точнее, ее заключал один лишь я. Элиза с этой оферты ничего не получала. Она являлась всего лишь инвестором. Инвестором, который думал – вкладываться в проект или нет. А проектом был я. Или же нет. Я больше походил на пустой сейф. Я желал быть заполненным. Мне не хватало денег или же, переводя на нашу ситуацию, информации.

– Только помни – мы договорились избегать вопросов о моей личной жизни, – строго посмотрев на меня, сказала Элиза. – Ты уже почти нарушил свое обещание. Еще слово – и я уйду.

Я кивнул головой в знак согласия. Несмотря на жуткое любопытство, я отбросил все вопросы, которые касались любовной связи Элизабет и Питера. Их личная жизнь интересовала меня в этой истории больше всего, но договор есть договор – его нельзя игнорировать и играть по своим правилам.

Личные вопросы, как кнуты, били меня по открытой коже, но время от времени у меня получалось от них уворачиваться. Слова Элизы еще вертелись у меня в голове: «Еще слово – и я уйду», поэтому я не смел нарушить данное обещание.

Глава №20

– Меня давно не отпускает один вопрос. Как тебя принимали хозяева замка? То есть… они появлялись на свет, а тут ты. Это же, наверно, странно…

– Почему-то в первую очередь я ожидала от тебя именно этого вопроса, – усмехнулась Элиза.

– Могу сказать одно – кто-то принимал меня сразу, а кто-то спустя какое-то время, – начала рассказывать девушка, пока я сидел напротив, краснея от неловкости. У меня в голове все еще звучал ее комментарий по поводу моей банальности. – Наследники замка начинали общаться со мной уже с раннего детства. Они, можно сказать, взрослели у меня на глазах. Для них призрак, который жил в замке, был естественным проявлением жизни. Почти за два века, что я живу здесь, как призрак, еще ни один наследник не пытался отказаться от замка своих предков или отречься от меня. Ведь я не появлялась в их жизнях внезапно, как, например, в твоей или в жизни Арона, а воспитывала мальчиков с грудничкового возраста вместе с их матерями. Дети привыкали ко мне и любили меня, не зная – жива я или нет. Они ведь даже не знали о смерти. Они ее не видели. Только когда становились более разумными – как правило к пяти годам – наследники догадывались, что я не такая же, как их родители. Они понимали, что я умерла, но уже не боялись этого. Мальчики прекрасно знали – я не причиню им вреда. Наоборот – во многом им помогу.

Элиза внезапно замолчала и нахмурила брови. До этого она говорила на одном дыхании. Так сильно ее увлекло то, о чем она начала рассказывать.

– Да, конечно, были и такие случаи, когда дети боялись меня, узнав, что я в каком-то роде мертвец. Но вскоре понимали, я – это их помощь. Невозможно стать наследником замка, не зная всех тонкостей его устройства; не зная его основных исторических моментов. Нельзя быть неосведомленным в иерархии. А еще для наследника непозволительно говорить только на одном языке. С шести лет я была для мальчиков учителем. Я учила их историческим наукам, языкам. Я рассказывала им об их предках в хронологическом порядке. Мы изучали географию, математику, физику и химию. Я делала из каждого мальчика – а у Феррарсов всегда рождаются наследники-мужчины, на моей памяти нет ни одной девочки, – члена общества. При этом одновременно вместе с ними обучалась и сама – у каждого маленького наследника была еще официальная гувернантка. Она занималась с мальчиком и учила его современной жизни. То есть, я больше отвечала за историческую сторону обучения. Я ведь не знаю, что сейчас происходит в мире. Я не читаю новостей. Мне близок и понятен только 18 век. Плюс книги – через них я узнавала новые открытия. Настоящего для меня не существует ровно также, как и будущего. Мне подвластно только прошлое, поэтому им я и распоряжаюсь. Через меня прошло семь поколений наследников, включая в этот список и Рональда. Он седьмой. Восьмой – его сын.

– То есть ты обучала всех семерых?

– Именно. Когда рождается наследник, я становлюсь его учителем, и сохраняю этот статус до кончины, то есть, грубо говоря, я работаю учителем на два фронта: основной – для ребенка, и посредственный – для взрослого.

– А восьмой наследник?

– Эдвард Феррарс оказался трусом. Но не по своей воле. Так получилось, – Элиза поджала губы. – Он пожелал покинуть замок предков. Первый в своем роде. До него так трусливо не сбегал ни один юноша. Он испугался меня. Он сбежал только потому, что понимал – я начало и конец его жизни. С одной стороны его можно понять – не каждый согласится жить с призраком, находясь рядом с ним до последнего своего вздоха. Но даже несмотря на это, Эдвард поступил очень плохо. Он навсегда оставил замок Беркшир без будущего. С моей стороны очень эгоистично это говорить, но что я могу поделать?

Сказав последние слова, Элиза вновь плотно сжала губы и зажмурила глаза, словно боролась в этот момент с непрошеными слезами. Тогда я еще не понимал всей глубины ее боли, и не мог сострадать. Только спустя пару минут до меня дошел смысл ее слов.

«Эдвард оставил замок Беркшир без будущего. Он отказался от наследования и уехал за пределы Беркшира. Ну конечно! После смерти Рональда замок опустеет, а Элиза навсегда останется заперта в его каменных стенах. Не будет больше детей, не будет разговоров, учебы. Останется лишь одиночество, длинною в вечность», – понял я.

Ее существование, как учителя и как значимого человека для замка, стояло под большой угрозой. Время текло своим чередом, год сменялся годом, Рональд старел, приближаясь все ближе и ближе к порогу смерти, а его сын не признавал полагающегося ему наследства.

Я содрогнулся, представив замок Беркшир через сорок лет. Перед глазами появилась четкая картина будущего: каменные развалины, которые когда-то носили звание замка. А еще я представил Элизу – одинокую и несчастную. Она играла на фортепиано. Одна в развалинах. Одна, казалось, во всем мире.

А потом меня вновь внезапно осенило. Не сдержавшись, я вдруг резко спросил:

– Так, стоп, – я замотал головой в разные стороны. – Ты сказала, все наследники не боялись тебя, потому что ты становилась их няней с рождения. То есть у них не было даже сомнений, что призраки – это, как бы сказать, необычное явление. Но Эдвард разве не с рождения знаком с тобой и этим замком?

Элиза закусила губу и отвернулась к окну. Я ждал, когда она ответит на мой вопрос.

– Я не могу об этом говорить. Это не моя тайна.

– Рональда?

– Да.

Я задумался. Мне захотелось узнать, где после рождения жил Эдвард, почему он вырос не здесь и что вообще происходило в замке тридцать лет тому назад. Будто почувствовав, о чем я думаю, Элиза тихо произнесла:

– Не спрашивай у него ничего. И Арона не трогай. Он все равно ничего не знает.

– Хорошо, – я нерешительно кивнул головой, хотя желал сделать не это. Я готов был подняться с места и заорать: «Да что же не так с этим замком и его хозяевами?».

– Опусти эту ситуацию, ДжонгХен. Она не твоя, – снова сказала Элиза.

В молчании мы просидели еще несколько минут. Я смотрел на музыкальный инструмент, а Элиза одной рукой наигрывала незамысловатые мелодии. Кажется, девушка придумывала их на ходу. Я уже почти забыл о нашем разговоре о наследнике. Если бы в углу комнаты за спиной Элизы не отпала с потолка штукатурка, я бы и не вспомнил о том, что меня волновало до всей этой темной истории с Рональдом. Я отвлекся и совсем забыл, что Элизе грозило остаться в этих стенах в полном одиночестве. Только девушка, фортепиано и грустная музыка, которая была словно ее названная сестра.

Когда упала штукатурка, Элиза даже не развернулась посмотреть, в каком месте случился обвал. Девушка замерла на секунду, а потом снова начала наигрывать веселые мелодии, словно ничего страшного не произошло.

– Элиза, – собрав всю свою уверенность в кулак, сказал я, – я знаю, что дал обещание не вторгаться в твое личное пространство. Но позволь мне узнать одну маленькую деталь. Не нужно лишних рассуждений, ты просто скажешь мне: «Да» или «Нет». Согласна?

С минуту Элиза молчала. Она перестала играть и просто смотрела на черно-белые клавиши.

Я глубоко вздохнул и спросил:

– Ты навсегда в заточении этого замка?

– Да.

– Нет никаких способов освободить тебя?

– На веки вечные, ДжонгХен.

– Допустим. Но Рональд может хоть сделать ремонт в этой комнате? Разве ты не видишь, что здесь невозможно находиться?!

Я даже не заметил, как начал кричать. Внутри закипел настоящий вулкан. Еще чуть-чуть и началось бы извержение. Только вот Элиза быстро потушила то, что еще не успело взорваться.

– Делали. И не раз, – сказала Элиза и серьезно посмотрела на меня. – Но в ремонте нет смысла. После льда образуется вода, которая все разрушает. А поскольку в этой комнате я нахожусь чаще, чем в других, она подвержена гниению больше. Во всем замке делают косметический ремонт раз в пять лет. В моей тоже. Просто уничтожаю я их все по-разному.

После этого я уже больше ни о чем не спрашивал. Мы просидели в полной тишине около шести минут, не замечая этого странного молчания. И если еще недавно тишина и легкие мелодии не травили душу, то сейчас они выворачивали ее наизнанку.

Первым нарушила тишину Элиза – она снова начала играть на фортепиано. Только теперь это была не импровизация, а ее заученная мелодия. Страшная, удушающая, полная горя и слез.

Когда после разговора с Элизой я спустился к себе и лег спать, мое сердце одновременно наполняла любовь и скорбь. Это самое убийственное сочетание человеческих чувств. Смешиваясь, они превращаются в безысходность.

А еще, как оказалось чуть позже, Элиза не играла во время моей болезни по просьбе Арона. Узнав это, у меня внутри больно кольнуло. Я уж было думал, девушка проявила ко мне заботу и симпатию. Поняла, что это из-за нее мне так плохо, и в поддержку решила не травить мою душу мелодиями. Оказалось, дело в другом – ее просто попросили не играть пару дней.

Глава №21

Следующие две недели каникул я провел как во сне. Четырнадцать дней моей жизни оказались насыщеннее, чем девятнадцать лет. С приездом в Англию я пересмотрел свои жизненные принципы и во мне родилось непреодолимое желание измениться, стать лучше. Глядя на Арона, Рональда и Элизу, я четко видел путь, по которому должен идти. Их кругозор поражал; манеры заставляли задуматься. За первые дни каникул я не придал этому значения, но мой друг завтракал, обедал и ужинал по всем правилам английского этикета – если подавали говядину и овощи, сначала Арон накалывал мясо, а следом, на эту же вилку, помидор или баклажан. Я же ел сначала основное блюдо и только потом принимался за гарнир.

– Меня научил этому Рональд. В принципе, можно есть как тебе хочется, но я уже привык все делать по правилам, – пожимал плечами Арон, когда я в шутку называл его аристократом.

Чтобы отвлечь меня от пагубных мыслей об Элизе и как можно чаще выдергивать из ее общества, Арон стал возить меня на экскурсии по Беркширу и ближним графствам. За две недели мы успели побывать в Виндзорском замке, в национальном парке Хэмпшира и многих других местах, названия которых я сейчас уж точно не вспомню.

Но больше всего меня поразил Оксфорд. Мы приехали с Ароном в город рано утром, а уехали поздно вечером. Первую половину дня потратили на экскурсии с гидами, а потом гуляли аборигенами, ни у кого ничего не спрашивая. Нам хватило маленькой красно-черной брошюрки, которую Арон купил в туристическом ларьке.

– Думаю, первое, куда стоит отправиться – это в «Новый колледж»18 и библиотеку Болди19. В этих местах снимали Гарри Поттера. Помнишь, как мы сходили с ума по этой книге в младшей школе? – Арон улыбнулся, сжимая в руках брошюру. – Я ведь даже очки купил почти такие же, как у Гарри.

– А я шарф, – подхватил я. – Кстати, ты очень сильно был похож на Гарри. У тебя почти такая же форма головы, как у Дэниэла. Да и прическа ничем не отличается.

– Только глаза слегка узковаты, – заметил Ли.

– И магических сил нет, – поддержал я.

Мы засмеялись и прошли в черные ворота самого первого колледжа Оксфорда. По его территории гуляли туристы и студенты. Платить за экскурсию мы не захотели, поэтому прошлись по саду самостоятельно. Чтобы обойти самые знаковые места – часовню и парк – нам потребовалось почти полтора часа. Мы никуда не спешили и старались насладиться прогулкой. Я сделал несколько фотографий и отправил их маме, на что получил целый ворох восторженных сообщений. Она даже попросила меня сфотографироваться на фоне здания колледжа. Ее просьбу я выполнил – у меня на телефоне появилось десять нелепых кадров. Вот я стою и делаю вид, что о чем-то задумался. Тут я поднимаю ногу и смеюсь. Потом прыгаю. Потом падаю на траву и задираю ноги вверх.

– Арон, это мои лучшие фото, – заметил я, увидев серию снимков. – Мама будет довольна.

Мы снова засмеялись. Арон переключил на фото, где я лежу на траве кверху животом, а рядом со мной проходит англичанка с внуками. Милая старушка примерно семидесяти лет грозила мне пальцем, мол «негоже валяться на газоне».

– Видишь, ДжонгХен, нельзя лежать на оксфордской траве, – хохотнул Арон и отдал мне в руки телефон. Поставив его на блокировку, я засунул мобильник в карман джинс.

Вокруг нас кипела жизнь. Она напоминала холст с яркими красками: зеленые деревья успокаивали, голубое безоблачное небо бодрило, а желтое солнце согревало. Впервые за несколько дней в Англии была настоящая летняя погода. Она радовала не только меня, но и всех в округе. Рядом то и дело кто-нибудь восторженно отзывался о чистом небе. Чтобы понять это, мне даже не нужен был перевод. Интонации и жесты рук, направленные к небу, объясняли все лучше любого переводчика.

Я вертел головой в разные стороны, то и дело натыкаясь на таких же туристов, как я. Их легко было найти в толпе – они фотографировались, смеялись, радовались жизни. На какой-то момент и я подхватывал эйфорию, чувствуя, как в моей душе распускаются розовые и белые пионы. Мне даже казалось, что благодаря этому я начинаю благоухать также, как нежный цветок.

Когда мы приезжали после длительных экскурсий в замок, Мэри уже встречала нас с накрытым столом. Открывая дверь, экономка приветствовала нас теплой улыбкой и сразу отправляла мыть руки. Но очень часто мы ужинали с Ароном только вдвоем – Рональд спускался редко. В основном он сидел в своем кабинете, хотя я постоянно хотел рассказать ему, как проходят мои дни. Непонятно почему, но я чувствовал, что должен рассказывать ему о себе. Мне не хотелось жить в его замке тихой мышью, которая только и делает, что ест и спит. Но внутри, вопреки всему, я все-таки ощущал себя подопытной мышью, за которой наблюдали умные глаза.

Хотя у меня было с кем делиться своими впечатлениями. Ночами я сидел с Элизой и рассказывал ей о всех наших приключениях с Ароном в мельчайших подробностях. А когда показывал свои глупые фотографии на фоне достопримечательностей, Элиза смеялась. Ее смех напоминал звон хрусталя – он был таким же тонким и проницательным. Он касался моего сердца и заседал в памяти. Такой смех невозможно было забыть, услышав хоть раз. Наверное, так смеются ангелы, думал я, не в силах оторвать взгляд от белокурой красавицы, пока та рассматривала мои дурачества на фотографиях. В те моменты я отвлекался от ядовитых мыслей и жил настоящим. Я не думал ни об Эдварде, ни о жизни, которую в этих стенах вела Элиза. Я возвращался к ним только перед сном, когда задергивал шторы и ложился в кровать.

Когда моя голова соприкасалась с подушкой, я начинал прокручивать мысли о неминуемом одиночестве Элизы, пытаясь понять, что мне сделать для возвращения Эдварда в замок.

В остальном, я жил беззаботно. И сейчас могу сказать с уверенностью, что те две недели стали лучшим временем моих каникул, ведь дальше они пошли совсем по другому сценарию.

Глава №22

– После этих прогулок я поменял мнение об англичанах, – сказал я и посмотрел в окно. Мы недавно вернулись с Ароном из Рединга. Часы показывали только восемь вечера, но я уже успел поужинать и сидел рядом с Элизой.