Мелодия тумана

Но я точно знал – я плакал. Плакал как ненормальный. Уж это я не выдумал, ведь до сих помнил холодные руки мелодии, которыми она душила меня. И что самое странное, я хотел вновь испытать это чувство; я желал, чтобы мне снова сдавили горло.

«Это не могло быть сном. Нет, только не это», – в безумии думал я, глядя в потолок.

Я уснул ближе к четырем часам, так и не ответив на вопрос: «Все, что со мной случилось – сон или явь?».

– ДжонгХен, ты не будешь против, если оставлю тебя сегодня? – спросил у меня Арон за завтраком. – Мне нужно съездить в город, а я пока не хочу таскать тебя по Лондону. Или ты хочешь со мной?

– Надолго?

– На пару часов, – пожал плечами Ли. – Если честно, то не могу сказать точно. Это по поручению Рональда – нужно отвезти кое-какие бумаги для налоговой и решить несколько вопросов.

– Давай без меня, – я улыбнулся, намазывая масло на тост. – Я, пожалуй, отдохну тут. Мы ведь на днях все равно поедем в Лондон гулять. Сейчас лучше спокойно разберись со своими делами. Не хочу мотаться за тобой хвостом.

– Хорошо, – Арон поднялся из-за стола и вытер рот салфеткой. – Тогда я побежал собираться.

Арон уехал буквально через пятнадцать минут. Я попрощался с ним возле железных ворот и, когда он уехал, еще пару минут наблюдал за удаляющимся такси.

Когда черная машина наконец исчезла из вида, я побрел в сторону замка, вдыхая носом влажный воздух и чувствуя его липкую сырость. Он казался слишком тяжелым в тот день.

Я вернулся в замок, поднялся на третий этаж и остановился, глядя на уходящий вдаль длинный коридор. Он манил меня, притягивал к себе. В голове вновь зазвучала знакомая мелодия. Я прикрыл глаза и тяжело вздохнул, не понимая, что же мне делать. Я не мог спуститься в свою комнату, но точно также не чувствовал силы, чтобы пойти на зов пустого коридора, который одновременно и притягивал к себе, и отгонял. Я стоял словно на развилке двух дорог, понимая, что мой выбор будет значить очень многое. Если вернусь к себе – моя жизнь останется прежней. Если пойду искать фортепиано и девушку – мой мир перевернется с ног на голову.

В тот момент я еще не знал этого, но предчувствие чего-то необратимого не покидало меня. И только сейчас могу с уверенностью сказать – моя жизнь делилась на «До» и «После» именно в тот момент, когда я стоял в нерешительности, глядя то на коридор, то на лестницу, ведущую вниз.

Я сделал выбор и пошел по коридору. Глухие шаги отпрыгивали от стен, ведя меня туда, где мне быть не положено. Я шел, не вспоминая прошедшую ночь – знал, что она мне ничем не поможет. Я не вспоминал и день, когда случайно ошибся этажом и комнатой. Лишь мелодия, которую я пытался воспроизвести в памяти, была моим маяком. Я тянулся к ней как рыба к воде, разворачивался к ней лицом как увядающий в темноте цветок поворачивается к восходу солнца. Я все шел и шел, заходя сначала в одну дверь, потом в другую. Но все равно не мог понять, как нашел комнату в первый раз. Это была какая-то мистика. Я никогда не верил в нее, но объяснить происходящее иначе не мог. Удача? Я не уверен. Мне не могло повезти в первый раз. Во второй – возможно. В третий – наверняка. Но не в первый. Нет. Никогда.

Кажется, я нашел комнату через десять минут скитаний по коридору. Я шел прямо, пока не наткнулся на дверь с серебряной ручкой. Но в этот момент я не почувствовал никакого счастья от находки. Я принял это как должное и тут же распахнул дверь в старую комнату.

Помещение встретило меня могильной тишиной. Я зашел внутрь и снова начал оглядываться по сторонам. Только теперь я делал это осознанно, а не наспех, как раньше. Я фотографировал глазами каждый уголок. Я запоминал его малейшие детали, чтобы при желании воспроизвести в своей голове. И тут мне стало плохо: перед глазами все поплыло от нехватки кислорода. Я начал задыхаться в комнате, в которой настежь были открыты все окна.

– Да что это за место? – пробормотал я, держась правой рукой за область грудной клетки. – Что за проклятая комната?

Когда я посмотрел на фортепиано, которое стояло в углу, и вовсе обессилел. Его энергетика выбила меня из колеи, и я резко сел на знакомый стул.

Я начал рассматривать музыкальный инструмент, но не понимал, почему он вызывает у меня такие горькие эмоции – мне снова захотелось рыдать. Даже без пианистки и ее игры, я почувствовал невыносимую боль. Она разъедала мои внутренности подобно яду. Сидя на стуле недалеко от инструмента, я снова почувствовал жуткий холод, который ненавидел всей душой. Аллергия, на него у меня была аллергия.

Глава №11

Когда я сидел на стуле и как загипнотизированный смотрел на фортепиано, за моей спиной послышался сдавленный кашель. Я испугался и резко развернулся в сторону двери. Я и так чувствовал себя плохо – головокружение никак не проходило, – так еще меня окутали ледяные цепи страха. Оборачиваясь, я думал, что увижу нечто, что непременно напугает меня своим видом. Но передо мной стоял всего лишь Рональд. Он закашлялся, заходя в комнату.

– ДжонгХен, прости, я тебя напугал? – спросил мужчина и засунул в карман своих черных брюк белоснежный платок, в который, видимо, кашлял.

– Немного, – вздохнул я и сглотнул. Сердце барабанило от страха как ненормальное. – Вы зашли очень неожиданно.

– Еще раз прости. Кашель – теперь мой вечный друг. Пять лет назад болел пневмонией, остались осложнения, – печально улыбнулся Рональд.

Не обращая на меня никакого внимания, Феррарс подошел к центральному окну и выглянул наружу. Все окна в этой комнате выходили на парк, и пока Рональд рассматривал его, я все также сидел на стуле за кофейным столиком. Головокружение не проходило. Даже наоборот – оно усилилось после испуга. Даже из уважения к хозяину замка я не мог подняться на ноги.

– Можно спросить, как ты тут очутился? – из интереса спросил Рональд, не разворачиваясь ко мне лицом. – Без Арона.

– Решил пройтись по замку, – ответил я и все-таки приподнялся со стула. – Захотелось развеяться.

– Понятно, – я не видел, но почувствовал, что Рональд улыбнулся. Мягко, добродушно. Одним словом, так, как мог только он.

А потом Феррарс посмотрел на открытые окна, а следом на меня. Я стоял, слегка покачиваясь из стороны в сторону.

– И ты захотел прогуляться только до этой комнаты?

Я молчал, не зная, что ответить.

– Если честно, – тихо заговорил я, – то вы правы. Я захотел пройтись только до этой комнаты.

Рональд громко вздохнул и засунул руки в карманы брюк.

– Ты видел сон, в котором девушка играла на фортепиано? – в лоб спросил Рональд, направляясь ко мне. – Тут, в этой комнате?

Вопрос мистера Феррарса ударил под дых. Я даже раскрыл глаза от удивления.

«Сон? Всего лишь сон?! И откуда он, черт возьми, знает, что мне могло присниться?», – мысленно завопил я.

Я открыл рот, чтобы ответить, но забыл, что хочу сказать. В голове все перемешалось – все события пережитых дней и сна, который я принял за реальность. Моя душа опустела. Теперь в ней не осталось ни радости, ни других томных чувств. Все эмоции разом исчезли, когда я понял, что все это время обманывал сам себя. Я стоял в обычной старой комнате с фортепиано. Здесь уже давно никто не играл, и девушки, что так понравилась мне, даже не существовало. Мираж. Она была таким же миражом, как и ее мелодии.

Я так сильно расстроился, что даже не подумал: «А откуда Рональд может знать, что мне снилось?». Это ведь было странно, что незнакомый мужчина имел доступ к моему подсознанию.

– ДжонгХен, я не думаю, что ты поведешься на эту удочку, – сказал Рональд слегка грубовато. Я смотрел на него все так же – широко распахнув глаза как семилетний ребенок, которому говорят, что ни Санта Клауса, ни Зубной феи, ни Пасхального кролика – не существует. – Это всего лишь сон. Тебе просто запомнилась эта комната, и твое подсознание воспроизвело ее во сне с кое-какими дополнениями.

– С кое-какими дополнениями? – поразился я, не веря словам мистера Феррарса. – Пианистка – это дополнение? То есть вы хотите сказать, что и она – плод моего воображения? У вас нет ни одной служанки с таким… с таким лицом?

– Боюсь, что да, – задумчиво произнес мужчина. – ДжонгХен, думаю, не мне тебе говорить, что порой наши сны бывают даже более реальны, чем настоящая жизнь. Они – это наркотик, который проникает в мозг, когда мы спим, чтобы отравить нашу здоровую сущность. Именно поэтому, просыпаясь, нам часто кажется, что сны – это реальность, а реальность – это всего лишь наш сон. Не ведись на эту иллюзию. Не обманывай сам себя.

Вслушиваясь в слова Рональда, я не мог поверить, что все это время был на коротком поводке у своего подсознания. Оно решило сыграть со мной злую и совсем не смешную шутку, а я даже не понял этого, принимая все увиденное во сне – за реальность. Но музыка не могла мне присниться. Я был уверен в этом на все сто процентов. В ином же случае – я сделал для себя вывод – я начинаю сходить с ума.

– Спасибо, что раскрыли мне глаза, – через какое-то время тяжелого молчания, ответил я Рональду, не находя других слов. Я не верил его словам, но посчитал нужным об этом молчать. – Во всем виновата смена обстановки и пережитые эмоции. Я не думал, что все это подействует на меня так сильно.

– Я рад, что мы поняли друг друга, ДжонгХен, – мистер Феррарс попытался улыбнуться так же успокаивающе, как и обычно, но в этот раз у него это совсем не вышло. Его улыбка показалась мне неестественной и тоскливой.

– Еще раз спасибо.

– Все в порядке, не благодари, – Рональд направился к выходу из комнаты. – Ты еще посидишь здесь? Или пойдешь со мной?

– Пожалуй, я пойду с вами.

– Вот и отлично.

Мне не могло показаться – мой ответ очень сильно обрадовал мистера Феррарса. Витающая в комнате тяжелая атмосфера тут же стала на крупицу легче. Но если, выходя из комнаты, Рональд стал дышать полной грудью, я снова начал задыхаться, хотя еще пару минут назад почувствовал себя лучше.

В тот день я так и не дождался Арона и лег спать очень рано, почти в десять часов. Разговор с мистером Феррарсом утомил меня и расстроил. До этого я еще никогда не чувствовал себя настолько опустошенным и потерянным. Новость о том, что все увиденное мной оказалось всего лишь сном – убила меня холодным кинжалом.

Мысленно я возвращался в комнату с фортепиано не меньше сотни раз, не веря, что белокурая девушка – плод моего воображения, а ее игра – слуховая галлюцинация.

«Нет, это не могло быть сном. Да и Рональд повел себя очень странно, когда начал убеждать меня в обратном, – размышлял я в полудреме. – Может быть он хотел сделать как лучше, но у него ничего не вышло – я не верю ему».

Я уснул, думая о странной девушке, которая запала мне в сердце также, как и ее мелодии. Если не больше них.

Глава №12

Я проснулся посреди ночи от громкой музыки. Она звучала настойчиво, словно призывая меня подняться с кровати и следовать за ней как за провожатым.

Перевернувшись с одного бока на другой, я стал доказывать себе, что все еще сплю. Как бы я не хотел, но разговор Рональда отложился где-то у меня в подсознании и, когда заиграла музыка, сработал рефлекс: раз я слышу какие-то звуки, значит – сплю.

Щекой я чувствовал жар подушки, а руками ощущал мягкость простыни и одеяла. Я внушал себе, что музыка пришла ко мне во сне, хотя явно не верил этому. Ощущения, чувства, ясное сознание, которое только пару секунд назад вернулось ко мне, когда я пробудился от звука старинного фортепиано, буквально кричали о том, что «ну не спишь ты, ДжонгХен, не спишь!». Музыка не могла быть ни галлюцинацией, ни сном. Она звучала с верхнего этажа, проникала сначала в мою комнату, а потом и в душу, сотрясая в ней все как при землетрясении.

Громко вздохнув, я перевернулся на спину и резко открыл глаза. Белый потолок освещала луна. «Как странно, – подумал я, – тучи вновь испарились и дали возможность лунному свету проникнуть в замок».

Вечером я оставил окно открытым, поэтому в комнате гулял спокойный, летний ветерок – он трепал прозрачный тюль и создавал с его помощью на белоснежном потолке незамысловатые тени. Я смотрел на них как завороженный: не моргал, не шевелился, не дышал и только внимал голос громкой музыки.

В этот же момент мне показалось, что я начинаю сходить с ума, окончательно смешивая в своем сознании реальность и сон. Я много читал о психиатрии, разбирал научно-популярные книги клинических врачей, поэтому остро ощутил подкатывающую к горлу панику. Из-за полученных знаний я всерьез испугался, что у меня начались первые признаки шизофрении. Я видел и слышал то, чего не существовало. И Арон, и мистер Феррарс пытались вразумить меня, а я им не верил, считая, что прав здесь только я и никто больше. Так поступают многие больные.

Я заерзал под одеялом и почувствовал, что вспотел до трусов, словно только недавно пришел с речки и тут же улегся в постель. Холодный пот пропитал подо мной простынь. Вместе с сыростью я почувствовал раздражение, омерзение и холод. И в это же время образовалась дилемма. Чтобы вытереться полотенцем, я должен был встать с кровати. Но я знал: если покину ее, обратно лягу еще не скоро.

Так и случилось. Я обтерся, а следом, не задумываясь, надел белую футболку, коричневые брюки и вышел из комнаты, тихо прикрыв за собой деревянную дверь.

Я медленно брел по сумрачному коридору, боясь, что меня кто-нибудь обнаружит. Телефон я оставил в комнате, поэтому шел в темноте. Только настенные лампы помогали мне ориентироваться в лабиринтах замка. А каждый шорох заставлял ежиться от страха, останавливаться и прислушиваться к звукам, которые смешивались с мелодией. Попадаться на чьи-то глаза мне совсем не хотелось. Это не входило в мои планы.

Я добрался до комнаты за несколько минут. Но когда встал перед закрытой дверью и взялся за холодную, почти ледяную ручку, не смог повернуть ее, чтобы открыть. Что-то меня останавливало. Что-то запрещало заходить в обветшалое помещение, куда просилась душа. Но пианистка выполнила свою задачу – она заманила меня. Я словно находился под чарами и не мог повернуть обратно.

Пианистка играла тихую мелодию… В ней не было невыносимой грусти, как в тех, что я слышал ранее; она не заставляла мое сердце обливаться кровью, а щеки – слезами. Но и радость не вызывала. Казалось, с помощью этой мелодии девушка рассказывала о возвышенной, но горькой любви. А такие истории всегда оставляют ожоги на сердце у слушателей. Я не стал исключением.

Но слушая игру белокурой незнакомки, я не заметил, как сжал кулаки в порыве мимолетной злости. Я почувствовал себя оскалившимся хищником. Странное ощущение злобы и тревоги распространилось по всему телу буквально на долю секунды, отравляя собой все мои органы и клетки. Я ревновал. Я действительно ревновал сидящую за фортепиано девушку к человеку, которому она посвятила музыкальную историю!

А когда незнакомка закончила играть, я все-таки повернул серебряную ручку и зашел в комнату. Дверь скрипнула, и девушка резко повернулась ко мне лицом.

– Добрый вечер, – мягко улыбнулась незнакомка. Казалось, она вообще не испугалась моего внезапного появления. И… это был корейский язык? Она что, поприветствовала меня на корейском?!

Я стоял в проходе и не знал, что делать дальше. Внезапно я поймал себя на мысли, что хочу убежать. Извиниться, развернуться и убежать. В присутствии незнакомки мне почему-то стало неуютно и, я бы даже сказал, прохладно.

Но я не шевелился. Пока в голове шумела вьюга, я стоял, как вкопанный, и смотрел на пианистку. Я не мог отвести от нее взгляд. Девушка была прекрасна. Бледная кожа, точеное овальное лицо, волнистые белокурые волосы до спины, часть которых была собрана на затылке в маленький хвостик. А еще эти милые завитки у самых щек! Кореянки не такие. Моя страна всегда славилась красивыми поп-исполнительницами, но мне всегда не хватало в них европейской свежести и выразительности. В англичанке, – а пианистка явно была англичанкой, – меня сразу поразили ее большие глаза, аккуратный прямой нос и очерченные, как мазки художника, скулы. В образе кореянок этого нет, никогда не было и не будет. В отличие от сильных европеек, девушки моей страны – воздушные и нежные нимфы. А пианистка, казалось, совместила в себе все, что я так любил – кроткую нежность и необузданную власть. Я до глубины души поразился ее статности. Как и в прошлый раз, девушка показалась мне воплощением небесного чуда.

– Добрый вечер, – в нерешительности промямлил я. От ревностной злости не осталось и следа. На пост заступила стеснительность. – А я вот опять пришел послушать, как вы играете.

Я ляпнул первое, что пришло мне в голову, и закусил губу.

– Тогда, с позволения, я продолжу? – спросила незнакомка и кивнула головой в сторону фортепиано.

– Продолжайте, – улыбнулся я и сел на уже знакомое и излюбленное место – на стул возле кофейного столика.

Девушка молча кивнула и склонила голову над фортепиано – она заиграла очередную грустную мелодию, которая с первых аккордов обняла меня до хруста костей и нехватки кислорода. Я прикрыл глаза в болезненном наслаждении и стал тонуть, забывая о всевозможных средствах спасения. Мне снова захотелось плакать. Ни кричать, ни рыдать, а тихонько плакать себе в кулак, чтобы не привлекать лишнего внимания к своей персоне. И не из-за стеснения или чувства сломленной мужской гордости. Мне просто не хотелось отвлекать незнакомку.

И почему-то только тогда, сидя недалеко от девушки, я ужаснулся – она не переоделась с первой нашей встречи. На ней было все то же легкое бежевое платье стиля рококо с красивой золотистой вышивкой у пышных рукавов.

«Почему она до сих пор в своем образе? Репетирует спектакль?», – удивленно подумал я.

– Это прекрасная музыка, – вздохнул я, когда девушка закончила играть.

– Спасибо, – пианистка слегка склонила голову в знак благодарности, а после начала рассматривать свои тонкие пальцы рук, словно видела их впервые. Казалось, ее тяготило мое присутствие, и она хотела, чтобы я скорее покинул помещение, которое утопало в лунном сиянии.

– Где ты научилась так играть? – спросил я, без разрешения перейдя на «ты». – У меня такое ощущение, что тебя с пеленок этому обучали. Пусть я не знаток, но виртуозную игру отличаю от простой самодеятельности.

– Это было очень давно, – загадочным и тихим голосом произнесла блондинка, глядя на черно-белые клавиши музыкального инструмента. – Меня научила играть моя матушка.

– Матушка? – переспросил я. В тот момент мне показалось, что я ослышался. Матушка?

– Да, она превосходно играла на фортепиано! – вдруг воскликнула незнакомка, но после снова тихо добавила: – Именно она привила мне любовь к подобному виду искусств…

– О, это замечательно, – я улыбнулся. – А где она сейчас?

Впервые за все время нашей короткой беседы, девушка повернула голову и посмотрела на меня. Ее глаза напоминали голубой сапфир. А холод, что в них таился, тут же ударил меня под дых. Я слегка поморщился, надеясь, что пианистка не увидела эту неприятную эмоцию на моем лице.

– Она умерла. – Сухо ответила девушка и вновь посмотрела на свои руки. – Много лет назад.

– Прости, я не знал…

– Ничего страшного, – как ни в чем не бывало, девушка улыбнулась и встала с банкетки. – Прости, ДжонгХен, мне пора идти.

– Ты знаешь, как меня зовут?! – удивился я и приподнялся со своего места. – Но откуда?

Незнакомка перепугалась. Она явно не хотела называть меня по имени и произнесла его случайно, не сумев вовремя прикусить язык.

– Как же? – взяв себя в руки, слегка улыбнулась девушка. – Ты мне представился в нашу первую встречу…

Она тоже перешла на «ты».

– Правда? – она лгала. Мы не называли имен, оставаясь в глазах друг друга безымянными. – Но я не помню, как зовут тебя. Ты тоже в ту ночь назвала свое имя?

Я сладко улыбнулся в ожидании ответа собеседницы.

«Ну и как же ты выкрутишься?», – подумал я.

Во взгляде девушки я не заметил никакой радости. Она в нерешительности стояла возле музыкального инструмента и теребила краешек своего маскарадного платья. Незнакомка явно сомневалась – стоит ли отвечать на мой вопрос; стоит ли называть свое имя.

Она словно боялась произносить его.

Боялась, что я могу узнать, кто она.

Тревожилась, что я вскоре раскрою ее страшную тайну.

Она боялась…

– Элизабет, – прошептала пианистка и подняла на меня взгляд. – Но я привыкла к обращению Элиза.

В комнате воцарилось молчание. И только в моих ушах звучал шепот этой чудаковатой девушки, которая снова опустила глаза и что-то старательно высматривала на обветшалом полу.

– Прости, мне нужно идти, – спустя пару минут молчания, Элиза сорвалась с места и выбежала за дверь. Она исчезла за долю секунды. Я даже не сразу понял, что остался в комнате совершенно один.

– Подожди! – закричал я, вдогонку удаляющейся девушке. – Но кто ты? Как мне найти тебя утром?

Когда я выбежал за пианисткой в коридор, чтобы как следует попрощаться и пожелать спокойной ночи, ее уже не было. Она словно растворилась в воздухе или провалилась на второй этаж.

И только холод, взявшийся непонятно откуда, обнял меня как старого друга.

Растирая себя руками, я пошел спать.

«Элиза, кто ты такая? Прислуга-актриса?», – размышлял я, спускаясь к себе в комнату. Я ведь даже не успел спросить – в каком театре и спектакле она хотела играть. А может, уже играла…

Глава №13

С Ароном мы встретились утром за завтраком. Когда я зашел в столовую, друг уже был там. Ли выглядел уставшим, а его неизменно уложенная прическа отсутствовала – вместо нее на голове Арона произошел маленький взрыв.

– Доброе утро, – я присел напротив друга и потер веки.

– Доброе, – пробормотал Ли, уплетая кашу за обе щеки. – Как ты?

– Отлично. Лучше ты расскажи, все уладил?

– Да, плевое дело – заплатил налоги, проверил на всех фермах поставку корма. Времени это заняло ого-го, но все прошло хорошо, а это – главное.

– Тогда я рад. Я тоже вчера неплохо провел время.

– Чем занимался?

– Пообщался с Рональдом, погулял, – я оглянулся по сторонам. Удостоверившись, что в обеденном зале мы с Ли совершенно одни, продолжил говорить: – Арон, у меня к тебе вопрос. Он касается одной странной девушки по имени Элиза.

– Элиза? – тихо переспросил Арон, глядя на меня. От его тяжелого взгляда мне стало не по себе.

– Да, – я кивнул головой, отвел глаза в сторону и посмотрел на ложку, что держал в своих слегка подрагивающих руках.

Когда я заговорил о своей новой знакомой, почувствовал сильный дискомфорт. Если бы мог, ничего бы у Арона не спрашивал и лично разыскал Элизу. Но эта девчонка была не такой, как другие девушки-прислуги, поэтому, мысленно встав себе на горло, я заговорил о ней с другом. Хотя делать этого мне совсем не хотелось. – Мы познакомились этой ночью, в комнате, где стоит старое фортепиано.

– Так, – кивнул головой Арон, прожигая меня настойчивым взглядом. – Продолжай.

– Девушка была странной, – начал вспоминать я. – Очень странной. Она актриса? У меня сложилось впечатление, что Элиза сошла с картины восемнадцатого века. Ее стиль одежды – это рококо. У вас тут нормально ходить в таком ночью?

Вопрос повис в воздухе. Я, как провинившийся школьник, смотрел на чайный сервиз, боясь поднять взгляд на Арона. Не знаю почему, но мне не хотелось смотреть в его карие глаза. Я боялся, что увижу в них то, чего видеть мне в принципе не следовало.

– Только, прошу, не говори, что я сошел с ума, – нарушив затянувшееся молчание, взмолился я. – Мистер Феррарс уже сделал один намек на этот счет. Я не выдержу, если и ты вынесешь мне такой же приговор. Или… или я правда начал сходить с ума?

Я все-таки пересилил себя и поднял взгляд на Арона. Парень сидел напротив и смотрел на меня с опаской, закусив нижнюю губу. В его глазах плескался испуг, смешанный с тревогой. Наверное, именно этого я и боялся больше всего. Я боялся, что столкнусь с жалостью, а после услышу страшный приговор: «У тебя начались галлюцинации». Все происходящее со мной за эти дни говорило только об одном – я стал терять рассудок. Это ненормально – видеть ночью играющую на фортепиано девушку, к тому же облаченную в одежду прошлых веков. Она не могла быть актрисой. Этой теорией я себя лишь успокаивал, но до конца не верил в нее.

– ДжонгХен, – произнес Арон после долгого молчания. Я потерял счет времени, поэтому не мог сказать наверняка – мы молчали пять, десять, а может и все пятнадцать минут. – Я не знаю, как тебе все это объяснить и, честно говоря, даже не уверен – стоит ли. Хотя, подожди! – Арон заметно оживился и с тихого тона перешел на громкий. – Да, конечно же, тебе нужно узнать всю правду!

– Какую правду? – не понял я, наблюдая за другом. Арон встал со своего места и, держа правую руку у губ, начал расхаживать по столовой и накручивать круги у обеденного стола. Время от времени мне приходилось разворачиваться к Арону всем корпусом, чтобы видеть – чем он занимался за моей спиной. Он либо стоял, глядя на мой затылок, либо, прикрыв глаза, думал о чем-то своем. Это повторялось не меньше десяти раз за все его хождение по столовой.