Парадная на улице Гоголя

Дуся, увидев непотребную картину с дверцей шкафа, накинула халатик и включила сирену прямо от порога своей квартиры. За пределами парадной крик достиг максимальной мощи. Персидская сирень, которая приняла на свою красоту створку шкафа, была гордостью Саморезовой. Лелеяла не один год, и вдруг нежные ветви грубо используются в качестве амортизирующего материала при транспортировке тяжёлых вещей методом сброса их с четвёртого этажа. Дуся не скупилась в выражениях, орала на Ариадну Арнольдовну, но та и не думала отвечать, вместо этого метнула боковую стенку шкафа. Надо сказать, Ариадна Арнольдовна пускала детали гардероба настолько метко, будто всю жизнь только и делала, что переезжала с верхних этажей без помощи грузчиков. Саморезова едва успела отскочить на безопасное расстояние. Стенка шкафа легла рядом со створками, серьёзно травмировав ещё один куст персидской сирени.

Дусе помогла в словесной баталии Додониха. Тоже женщина не слабого характера.

Напомним, её «двенадцатая» квартира располагалась как раз под нехорошей «шестнадцатой». И эту нехорошесть Додониха ощущала все годы, пока над головой размещался «железный батальон». Её периодически заливали, так как кто-нибудь из сестёр обязательно забывал закрыть воду в ванне, наполненной полоскающимся бельём. Или начинала подтекать труба в туалете. Додониха, как и Саморезова, прожила жизнь не сладкую. К описываемому нами времени с ней в квартире осталась только младшая дочь и старушка свекровь, два сына и старшая дочь уже покинули родное гнездо, муж не был таким запойным, как Гена Саморезов, однако к трезвенникам его никак нельзя было отнести, помотал нервы супруге на этой почве, закаляя её характер. Умер года за два до появления летающих шкафов за окном. Не сахарная жизнь досталась Додонихе.

Поддерживали её в несладком тонусе и женщины «шестнадцатой». Если уж шкафы сбрасывали с балкона, тем более не выносили выбивать во двор огромный палас, который лежал у них в большой комнате. Гигантский, узбекских кровей палас вывешивался на балконе (при этом одним краем он касался перил балкона Додонихи), затем начинались удары палкой по пыльным площадям. Пыль щедро летела во все стороны и прежде всего на балкон Додонихи.

Дарья Степановна зверела от такого обращения с экологией среды её обитания, выскакивала на балкон и материлась во весь свой натренированный на муже и детях голос. Непечатные выражения летели в адрес Ариадны Арнольдовны, Светланы и всего остального «женского батальона», включая овчарку-суку, последней за то, что могла вдруг ни с того ни с сего завыть среди ночи. Собака тоже не могла привыкнуть к европейскому времени.

Что самое обидное во всей этой скандальной ситуации: Додонихе никто не отвечал, даже собака не считала нужной гавкнуть в ответ и поддержать скандал. Лишь удары палкой по паласу становились энергичнее.

Разобранный заранее шкаф, несмотря на все взывания соседок к совести, был-таки по воздуху переправлен на землю. За ним приехал маленький грузовичок. Он несколько дней перевозил вещи из «шестнадцатой». Без всяких грузчиков. Какие-то сумки «железный женский батальон» выносил к машине в руках, но в основном всё преодолевало расстояние до земли в свободном полёте.

Наконец «батальон» покинул «шестнадцатую». Напоследок Ариадна Арнольдовна совершила поступок, которым несколько удивила автора повествования. Ариадна Арнольдовна, в последний раз спускаясь по лестнице с каким-то узлом, вдруг позвонила Додонихе и сказала:

– Ты, Дарья, сердце на нас не держи, девки у меня, конечно, заполошные, не без этого, но не со зла.

Додониха от неожиданности застыла с раскрытым ртом, а потом поспешно заговорила:

– Да ладно, по-соседски чего только не бывает.

Ариадна Арнольдовна вдруг опустила у порога узел, шагнула к Додонихе, крепко обняла, расцеловала и её со словами:

– Вот и хорошо, – подхватила узел и с высоко поднятой головой зашагала вниз по лестнице.

Додониха, вытирая углом фартука враз повлажневшие глаза, пожелала вослед Ариадны Арнольдовны:

– Дай Бог счастья на новом месте.

И перекрестила уходящую спину.

В «шестнадцатую» через пару дней вселился Витя-мент.

Витя-мент

Витя-мент служил мелким начальником в ГАИ, вернее – ГИБДД. Вид имел довольно потрёпанный. Опытный глаз сразу делал вывод: попивает товарищ. Возраст за сорок, с брюшком, на голове растительность, кою язык не поворачивается именовать шевелюрой. Потравленный жизнью субъект, тогда как жена Лена необыкновенно приятной внешности. И ослепительно молодая. Дуся Саморезова откуда-то вынюхала – брак у Вити четвёртый, от предыдущих имеются дети, даже взрослые.

Дуся, Додониха, Лида Яркова да и другие женщины парадной жалели нежную Лену и осуждали гаишника.

– Вот же старый пенёк, – ругалась Додониха, – ни стыда, ни совести! Лена ему в дочки годится – персик, ягодка. Охмурил девчонку.

– Ладно бы жила за ним, как куколка, – поддерживала соседку Саморезова, – он других, Лена мне как-то пожаловалась, постоянно зажимает. Ещё тот греховодник. И грубиян, никогда не поздоровается. Идёт и не посмотрит, будто я ему три рубля должна.

Первым, с кем из парадной заговорил Витя-мент, был Славик-трубач. Тот в лёгком подпитии с инструментом, убранным в матерчатый чехол, возвращался с похорон, а Витя-мент курил у парадной.

– Трубачи Первой конной армии, – бросил он, когда Славик поравнялся с ним. – В тубу дудим?

И поверг Славика в шок. Название его инструмента в парадной мало кто знал, хотя он дудел в тубу с пионерского возраста. А уж про картину Грекова, увековечившую мастеров духовой музыки, тем более никто не упоминал в его присутствии из соседей.

– Тоже музыкант? – с надеждой спросил Славик.

– Не, – засмеялся Витя-мент. – У меня первый начальник был, так у него в кабинете висела картина «Трубачи Первой конной армии». Если он, собрав нас на опертивку, говорил: «Ну что, трепачи Первой конной», – значит, настроение хорошее, можно не вибрировать. Когда начинал оперу со слов: «Что, рвачи Первой конной, скажете? Опять поборами занимались!» – прикрывай задницу сковородкой, сейчас начнёт направо налево вставлять дыни. Новичка мог в качестве теста подвести к картине и спросить: «Какие инструменты изображены?» Попробуй не ответь. Потому я твою дудку знаю в лицо. Фамилия у него была Дударев, за глаза его звали Дудкин. Дед у него когда-то играл в оркестре пожарных.

У Вити-мента с Леной долго не было детей. Кирилл родился, когда Витя ушёл со службы или ушли. Та же Дуся Саморезова, у неё была знакомая в милиции Шлиссельбурга, разузнала, что Витя мухлевал с правами, помогал за деньги получить тем, кто не хотел честно учиться в автошколе. Славик-трубач спросил Витю:

– Зачем из ГАИ ушёл?

– Везде есть стукачи Первой конной армии, – ёмко прозвучало в ответ.

Повесив на гвоздик милицейскую форму, он занялся купи-продай бизнесом – покупал в порту подержанные машины с целью ремонта и последующей реализации. Машины нагло ставил во дворе дома, загромождая и без того маленькую стоянку. Часть из них тут же во дворе ремонтировал, производил предпродажную подготовку. Автомобили, как правило, имели заслуженный (в смысле – долго служили прежним хозяевам) вид. Не отличались шикарностью. Витина супруга Лена брала у мужа отремонтированные, но ещё не проданные авто, и гоняла по Городку. Водила она лихо. У автора есть подозрение, на почве лихачества и познакомилась Лена с работником ГИБДД Витей.

Дуся Саморезова Витю метко охарактеризовала: кручёный мужик. Витя вполне оправдывал Дусино звание. Пройдя этап предпринимательства, связанный с ремонтом и продажей машин, поднялся на ступеньку выше, организовал таксофирму из нескольких авто и сам в ней работал водителем. Фирма просуществовала недолго, на рынок пришли люди с деньгами и мелочёвку вытеснили, Витя-мент на какое-то время стал таксистом. Причём предпочитал ездить ночью. Днём у него без того дел хватало. Повествование наше неторопкое, посему стоит описать эпизод, который характеризует дополнительными чертами Витю-мента, а также вводит в ткань рассказа ещё одного жителя нашей парадной – Агнию Львовну Сокур из «одиннадцатой» квартиры.

Она и её муж к безоговорочным старожилам дома, который открыл свои новенькие двери жильцам в 1965 году, не относились. Путём обмена квартиры переехали в него на двадцать лет позже. Как раз в период расцвета горбачёвской перестройки, если кто помнит этого генсека-говоруна с нехорошей тёмной отметиной на обширной лысине, под которой, к сожалению, особого умища не наблюдалось. Тратить время на воспоминания о нём не будем, а вот дань памяти Гене Саморезову стоит отдать ещё раз – он первым познакомился с семьёй Сокур. Было это так. Новосёлы разбирали только что внесённые в квартиру чемоданы и коробки, вдруг звонок в дверь. Замкнул контакты звонка Гена. Он не относился к праздношатающимся празднословам, которые могут отвлекать по пустякам: здрасьте, пришёл познакомиться. Гена отправился к новосёлам по конкретному делу. Открыл дверь Андрей Павлович, новый хозяин «одиннадцатой». Гена не стал ждать, когда его пригласят в квартиру, сразу перешёл к цели визита:

– Здрасьте, займите, пожалуйста, три рубля.

Мужчины в те времена три рубля занимали исключительно на бутылку.

Хозяин «одиннадцатой», не скрывая удивления, произнёс:

– Слушай, я не знаю ни кто ты, ни где живёшь! И вдруг «дай взаймы».

Гена искренне удивился неосведомлённости соседа.

– Да ты чё, я же из «четвёртой», Гена Саморезов. Пойдём с родителями познакомлю. Дуся, правда, на работе. И это, я тебе скажу, хорошо. Женщина она неплохая, грех напраслину возводить, но когда на работе – это значительно лучше. Пошли!

Приглашал он искренне, настойчиво, едва за рукав не начал тянуть. Что и решило дело.

– Познакомимся, Геннадий, с твоими родителями в другой раз, – сказал сосед, крикнув вглубь квартиры: – Агния, три рубля дай соседу.

Через неделю Гена честно долг вернул. Всем соседям говорил:

– В «одиннадцатой» настоящие интеллигенты поселились. В научно-исследовательском институте работают, другой бы послал на три весёлые буквы и захлопнул дверь: гуляй, Гена, жуй опилки, я – начальник лесопилки. В самом деле, пришёл неизвестно кто и просит дать ему три рубля за здорово живёшь. Этот вежливо выслушал, жене велел выдать необходимую сумму, она с улыбкой вручила. Приятная женщина, сразу видно, человек не с базара, а с высшим образованием. Дескать, пожалуйста, Геннадий Петрович, если у вас острая надобность в деньгах, возьмите и ещё заходите при финансовом затруднении. Даже представить не могу, чтобы моя Дульцинея вот так вот кому-то могла вынести трёшку. Она мозг вынесет, попроси у неё трояк. Нет, сразу видно – интеллигентные люди.

Гена задружил с «одиннадцатой», раза два ремонтировал им стиральную машину и пылесос. Это для него были семечки.

Жизненные интересы Вити-мента и Андрея Павловича не пересекались. Абсолютно. Тогда как Агнии Львовне однажды понадобилось такси. Её питерская подруга предложила съездить в Псково-Печорский монастырь. Паломничество не паломничество, некоторые батюшки с иронией называют такие поездки православным туризмом. Не будем впадать в грех осуждения, скажем, что автобусы стартовали в семь утра из Питера от станции метро «Московская». До этой станции из Городка добрых два часа добираться.

Заказала Агния Львовна такси на пять утра, чтобы к открытию метро быть на станции «Дыбенко», далее ехать подземкой до «Московской». Была у неё причуда – такси заказывала не к парадной, а к магазину «Десятка», что на соседней улице. «Так удобнее», – объясняла. Паломничество совершалось в августе. Питер не Узбекистан и не Сочи. Август не всегда балует теплом. Не из жарких месяцев. В пять утра было зябко, сумрачно и безлюдно. Агния Львовна вышла со двора, увидела на автостоянке у магазина одинокое авто неопределённой марки и неопределённого цвета, дёрнула заднюю дверь, дабы поскорее оказаться в тёплом салоне. Однако её там явно не ждали. Заднее сиденье занимали вещи, наваленные горой: сумки, пакеты… Несколько пузатых арбузов, каждая ягодка килограммов на десять, заполнили площадь пола.

Ни сесть, ни ноги поставить.

Водитель зашевелился и сонным голосом предложил:

– Садитесь вперёд.

Агния Львовна узнала Витю-мента, но это не решило вопрос в его пользу. Пассажирка твёрдо произнесла:

– Я поеду сзади.

Витя вылез из машины и начал молча перекладывать часть вещей и арбузов на переднее сиденье. Делал это не торопясь, обстоятельно укладывая сумки и пакеты на новое место. Наконец Агния Львовна разместилась на заднем сиденье и назвала цель поездки:

– До Дыбенко.

Напомним, имелась в виду не улица, названная в честь пламенного революционера, а станция метро. Витя-мент и не подумал рвануть с низкого старта по указанному адресу. Всё также молча полез в бардачок и достал – что бы вы думали? – нож. Приличных размеров откидной нож, такие на зонах зеки изготавливают начальству под заказ, а начальство дарит их важным гостям. Не сказать, что Агния Львовна испугалась, когда острая сталь с сухим щелчком выпрыгнула из рукояти и зловеще сверкнула, но озадачилась. Утро, безлюдная улица, тесное пространство салона, крупный мужчина, хоть и выпивающий, но очень даже в силе, с бандитским ножом в руке. У Агнии Львовны хватило мужества не начать панически дёргать ручку дверцы, дабы выскочить из авто, но руку на ручку положила.

Витя-мент, всё также молча, взял с переднего сиденья арбуз, взгромоздил себе на колени и вонзил в полосатый бок острый нож. Арбуз радостно хрустнул и с готовностью развалился пополам, выплеснув из себя умопомрачительный аромат свежести. Витя-мент взмахом ножа отхватил здоровенный ломоть и, не убирая с колен арбуз, начал смачно уплетать дар астраханской или какой другой бахчи, выплёвывая косточки в окно.

Агния Львовна человек интеллигентный, здесь Гена Саморезов не ошибся, но никаким бывшим гаишникам не могла позволить сесть себе на шею и ножки свесить. Картина таксиста, поедающего арбуз, вместо того, чтобы лететь по трассе, вывела её из равновесия. Агния Львовна вежливо, но со сталью в голосе сказала:

– Извините, что я вам мешаю кушать утренний десерт, но пора ехать, мне нужно к семи и ни минутой позже быть на Московской.

Витя-мент никак не отреагировал. Молча доел первый ломоть, небрежно швырнул корку в окно и отрезал второй. Этот поедать сразу не стал, ухитрился разместить половинки арбуза на загромождённое сумками переднее пассажирское сиденье, завёл мотор, и машина тронулась. Левой рукой водитель держал рулевое колесо, правой – ломоть арбуза, который продолжал употреблять прямо на ходу.

Наконец, это безобразие закончилось, и тут же началось другое. Корка полетела в окно, водитель взялся за руль двумя руками и дал газу. В этот момент Агния Львовна очень пожалела, что поторопила соседа, сказав, что надо к семи. Машина понеслась по пустынной трассе. Мелькали столбы, ревел мотор. Одним словом – Формула-1 на берегах Невы.

В довершение всего Витя-мент на бешеной скорости достал сотовый и кому-то позвонил. Оказывается, не они одни бодрствовали в это раннее промозглое утро. Витя-мент долго с абонентом по имени Женя договаривался о встрече, перебирая варианты, где это удобнее сделать. Наконец вопрос был решён, Витя снова взялся за руль обеими руками и впервые за всю дорогу обратился к пассажирке. Сделал это вполне корректно.

– На Московскую в аэропорт? – спросил, имея в виду стоянку автобусов, идущих в Пулково.

– Нет, – коротко бросила Агния Львовна.

– Могу прямо в аэропорт, – предложил свои услуги Витя, – чуть дороже будет.

И назвал сумму, в два раза превышающую нормальную цену. По-соседски, так сказать.

Больше не проронил ни слова до конца поездки. К «Дыбенко» примчались за четверть часа до контрольного времени. У Агнии Львовны осталось время полюбоваться розовым восходом над спальным районом Питера.

В вагоне метро первым делом удалила из сотового номер диспетчерской таксофирмы, в которой работал Витя-мент. Однако буквально через пару месяцев вновь оказалась в машине соседа, вызвала не она, а дочь.

– Обошлось без арбуза, – рассказывала Агния Львовна Додонихе, – зато мы постоянно куда-то заезжали по его делам. То на заправку, то за каким-то клиентом, то на рынок к бывшей тёще. Вернувшись домой, я лично удалила номер его службы из мобильников всех своих родственников.

И всё же от Вити-мента не избавилась. Поклонница джаза, она пристрастилась ездить в джазовый клуб. Поразмыслив, пришла к выводу, что удобнее всего пользоваться услугами Вити-мента, напрямую договариваясь с ним. Витя-мент исправно возил соседку развеяться под звуки джаза.

Лена, жена Вити-мента, в один момент ушла от него к своей маме.

– Сколько раз говорила Лене, – делилась сокровенным Лида Яркова с Додонихой, – освяти квартиру, нехорошая она. Не послушалась.

Лена погрузила свои вещи в машину, забрала сына Кирилла и уехала. Витя-мент частенько привозил Кирилла к себе на выходные. Лена ни разу больше в доме на Гоголя не появилась. Всезнающая Дуся Саморезова из «четвёртой» время от времени сообщала, что Лена замуж ещё не вышла, так с матерью и живёт. Витя-мент помогал сыну, сам больше не женится. Или был в поиске спутницы жизни, или что. Додониха злословила по этому поводу в беседах с подружайками из парадной:

– Поди, мечтает опять урвать такой же персик, как Лена! Лучше посмотрел бы на себя в зеркало внимательно, весь молью почиканный, а всё баб перебирает!

Самое-то интересное, однажды Лида Яркова решилась и сказала Вите, дескать, освятил бы свою квартиру. И он согласился. Не сразу, поначалу молча выслушал Лиду и, не удосужив ответом, ушёл. Через пару месяцев они столкнулись во дворе, Витя, вместо «здрасьте» бросил Лиде:

– Заказывай своего попа. Заплачу.

Так нехорошая «шестнадцатая» была освящена на радость Лиды, она больше других переживала из-за наличия в парадной нехорошей квартиры.

Галя и её Сокол

Мы уже обмолвились один раз о Гале с мужественной фамилией Сокол из «восьмой» квартиры. Пора о ней рассказать обстоятельнее. Галя родом из посёлка, что находится на правом берегу Невы, в считанных километрах от ГРЭС, где в Великую Отечественную войну с переменным успехом постоянно шли бои. Так называемый «Невский пятачок». Бои разрушили ГРЭС до основания. Насмотрелась Галя на убитых и раненых, рассказывала: «Нева была красной от крови». В январе сорок третьего Красная армия блокаду разорвала, Волховский фронт в районе деревни Марьино соединился с Ленинградским, а уже в апреле торфодобыча возобновилась. На восстановление ГРЭС понадобились рабочие руки в большом количестве. Потянулись жители, в основном девушки и женщины из соседних деревень. Галя с двумя сёстрами и матушкой тоже откликнулись на призыв. Восстанавливали из руин ГРЭС, строили Городок.

После восстановления ГРЭС Галя устроилась на теплоэлектростанцию учеником электромонтера. История умалчивает, что она вынесла в профессиональном плане из той учёбы, но навсегда отпечаталось у неё в голове словосочетание «вторичная коммутация». Когда в доме вдруг отключали вечером электричество, Галя заодно с другими недовольными жильцами выходила с фонариком на лестничную площадку и важно заявляла: «Надо проверить вторичную коммутацию на трансформаторе». Соседи уважительно замолкали и разбредались по квартирам ждать, когда ремонтники разберутся с этой загадочной второй по счёту коммутацией.

Карьеру специалиста «второй коммутации» перебила вдруг открывшаяся вакансия на хлебозаводе, от которой Галя, наголодавшаяся в детстве, никак не могла отказаться. Однако работа на сытном заводе была едва ли не более тяжёлая, чем на торфозаготовках, на коих работала одна из сестёр Гали.

Сама Галя вышла замуж за Васю с боевой фамилией Сокол и родила двух дочек-погодков. С детьми сидела матушка, а Галя бегала к четырём утра на свой хлебозавод, дабы напечь хлеба на весь Городок. Работа в горячем цехе не прошла бесследно для здоровья. Однажды резко похолодало, в невских краях так бывает: температура на раз может опуститься на десяток градусов. Галя не внесла поправочный коэффициент в погодные особенности региона, разгорячённая выскочила после смены на улицу в лёгком платьишке, несерьёзной косынке и, пока добиралась до дому, хотя идти всего-то минут двадцать, замёрзла до основания, как результат – застудила голову. Начали одолевать постоянные головные боли. Галя, конечно, ходила в поликлинику, но больше надеялась на народные средства, в частности, лечилась отваром из зелёных сосновых шишек.

В 1965 году, говоря языком официальных отчётов, дом, являющийся героем нашего повествования, сдали в эксплуатацию, Галя получила на семью из пяти человек двухкомнатную квартиру.

Муж её, Вася, был герой, в полном соответствии со своей фамилией. Любимая его поговорка: «В огне не горим, в воде не тонем» – к нему имела непосредственное отношение. Воевал Вася во флоте, самом что ни на есть военно-морском – Балтийском. Однажды в крейсер, на котором он героически сражался с фашистами, угодила торпеда, пущенная немецкой подводной лодкой, старший матрос Василий Сокол оказался в неласково холодных водах Балтийского моря. Но «в огне не горим, в воде не тонем» – на дно не пошёл, хотя пришлось поболтаться долгонько в студёных волнах, пока катер не подобрал.

Правой ноги лишился после того купания, в остальном полностью соответствовал своей фамилии, был настоящим соколом. На День Победы обязательно ходил на митинг, вернувшись в родной двор, выносил из дома старенькую гармошку и пел морские песни. Начинал обязательно с «Варяга»:

Наверх вы, товарищи! Все по местам!

Последний парад наступает.

Врагу не сдаётся наш гордый «Варяг»,

Пощады никто не желает.

Голос у него был с хрипотцой и сильный. Заслышав боевую песню под своими окнами, к фронтовику подтягивался Славик-трубач. Он ненавязчиво подпевал своим баритональным басом, понимая, что солировать в данной песне должен моряк-балтиец. На подъёме пели мужчины заключительный куплет:

Не скажет ни камень, ни крест, где легли

Во славу мы русского флага.

Лишь волны морские прославят в веках

Геройскую гибель «Варяга».

Здесь дядя Вася делал длинную паузу, произносил:

– Какие ребята погибли, нас из ста человек всего шестеро выжили.

На звуки гармошки выходили другие соседи из парадной, собирался импровизированный хор.

Раскинулось море широко,

И волны бушуют вдали.

«Товарищ, мы едем далёко,

Подальше от нашей земли».

«Товарищ, я вахты не в силах стоять, –

Сказал кочегар кочегару, –

Огни в моих топках совсем не горят,

В котлах не сдержать мне уж пару.

Поди заяви ты, что я заболел

И вахту, не кончив, бросаю.

Весь потом истёк, от жары изнемог,

Работать нет сил – умираю».

Дядю Васю любили в доме за честность, справедливость. Была история, когда он, будучи уже на шестом десятке, защищая незнакомую девчонку, пошёл на двоих парней, один выхватил нож, балтийца этим не запугал, Вася раскидал хулиганов. Только и всего – плащ ему продырявили. Тому, кто с ножом кинулся на фронтовика, руку сломал.

Вася был рыбаком. По причине протеза огородом не занимался. Огороды Городка – особая тема, о ней расскажем ниже. Лишь отметим, что Вася предоставлял право копать, полоть и окучивать на своём участке многочисленным женщинам семьи. Сам больше любил рыбалку на карьерах. Километров в пяти от дома была ещё одна достопримечательность Городка – прекрасные пруды. Заброшенные песчаные карьеры заполнились водой, в ней завелась рыба, получилось отличное место для отдыха. Туда и ездил Вася на мотоцикле, который стоял в сарае с козами и свинками. Галя успевала ещё и скотинку держать и обихаживать. Иногда с друзьями Вася Сокол отправлялся на Ладогу. Зимой – ходил на подлёдный лов на Неву.

В День Победы как-то само собой организовывалось застолье у дверей парадной. Выносили снедь, вино. Пели, выпивали, закусывали. Славик-трубач, подвыпив, обязательно говорил:

– Дядя Вася, ты же знаешь, я тебя сильно уважаю, если что сыграем тебе в лучшем виде, ты не беспокойся!

Вася Сокол говорил неизменное:

– На кладбище не тороплюсь, но ты мне Славик обещай «Варяга». Пусть «Варяг» не принят на похоронах, но ты уважь балтийца, сделай. На кладбище, пожалуй, что не надо, а то не так поймут зубоскалы, ведь там есть слова «наверх вы, товарищи, все по местам». На кладбище не надо, опять же перед ранее усопшими неудобно, а перед домом сыграйте. Объясни парням своим, что по просьбе дяди Васи. Наши люди поймут правильно, как же – балтийца хоронят!

Славик клялся «сделать “Варяга”» и, надо сказать, слово сдержал.

Раз уж повествование вынесло к этой теме, закроем её. Вася Сокол умер в 1997 году в августе. Перед этим приезжала старшая дочь Марина с детьми и мужем из Советской Гавани. Времена, кто постарше, помнит, не приведи Господь: бандитизм, безработица, скачки цен, дорогущие авиабилеты. Семья дочери поднакопила деньжат и прилетела к родителям через всю страну. Месяца два гостили. Получилось так, что Галя проводила дочь с семьёй в Пулково, полетели они в Совгавань, а утром Вася умер.