Спартак

Аппиан:

«Перебежчиков, во множестве приходивших к нему, Спартак не принимал».

Лето или ранняя осень 72 года до Р.Х. Спартак ускоренным маршем двигается с севера Италии на Рим. Впереди – Пицен, там его ждет римская армия. Спартак победит и на этот раз, но пока он об этом не знает. Зато знает другое – столицу римляне будут защищать до конца. И вот в момент, когда требовалось любой ценой свою армию усилить, а вражескую ослабить, Спартак не принимает перебежчиков!

Такое, мягко говоря, нелепо, более того – глупо. Вспомним хотя бы Вторую мировую. Представим себе лето 1942-го, окопы где-нибудь под Ржевом, грузовичок с раструбом-громкоговорителем, а из этого раструба в сторону русских позиций так и льется: «Товарищи! Ребята! Я сержант Вася Пупкин добровольно перешел на сторону победоносной немецкой армии. Меня хорошо кормят. Немецкая тушенка вкуснее нашей. Товарищи! Следуйте моему примеру и вам тоже выдадут вкусную тушенку!»

Представили? И не думайте, что призыв мерзавца Васи Пупкина так уж безобиден. Едва ли в ответ на его вопли весь взвод поднимет белый флаг, но… Но в этот день тушенку на русские позиции как раз не подвезли, в животах у красноармейцев хор Александрова поет, и вот уже косится какой-нибудь несознательный боец на Ваньку-взводного, про себя нехорошие слова шепчет…

Про тушенку это я так, для простоты примера, обычно кричали про вещи куда более серьезные. Но принцип все тот же – и цель та же. А цель ясна и понятна: подрыв боевого духа противника. Недаром по таким установкам лупили из пушек, а перебежчиков, если таковых удавалось отловить, расстреливали без всякой жалости.

А теперь смоделируем ситуацию. Предатель Вася Пупкин, воспользовавшись тем, что напарник-постовой задремал, мелкими зигзагами бежит к немецким окопам, размахивая портянкой (по причине отсутствия носового платка). Пока Ванька-взводный, матерясь и плюясь, наводит ППШ, предатель Пупкин уже перевалил за немецкий бруствер. Однако немцы в тычки выкидывают Пупкина из окопа, костыляют по шее и гонят назад, дав для острастки пару очередей над головой. Как вы думаете, захотят ли после этого потенциальные Пупкины следовать его примеру? А ведь Аппиан пишет, что перебежчики приходили к Спартаку «во множестве». «Во множестве» – это не десять и не сто, это больше. Чего же еще мог хотеть Спартак перед битвой с римской армией?

Мудрые историки разъясняют, что под перебежчиками Аппиан скорее всего имеет в виду свободных людей, которым Спартак, естественно, не вполне доверял. Убедительно? Как по мне, совершенно неубедительно.

Прежде всего, в войске Спартака свободных хватало. Тот же Аппиан чуть ниже пишет: «Его войско состояло из рабов-перебежчиков и всяких попутчиков». Итак, в войске восставших есть рабы, убежавшие от хозяев и некие «попутчики», а это кто угодно, но не рабы. О свободных в составе спартаковской армии пишут и другие, причем пишут немало. И вот перед решающей битвой Спартак почему-то перестает принимать в свое войско этих «попутчиков»! С чего бы это? Ведь свободные приходили в его армию с самого начала, когда Спартак только начал одерживать первые победы. Вот тогда в верности всяких перебежчиков и в самом деле можно было усомниться. Кто знает, как поведут они себя после первого же поражения? А летом и осенью 72 года до Р.Х. ситуация изменилась. Армия Спартака – армия победителей. Ясное дело, все потенциальные сержанты Пупкины в римской армии уже чешут затылки. И всякие «попутчики» из числа братьев-разбойничков чешут, и просто недовольные римской властью – тоже. Оказаться в армии победителей, особенно когда Спартак идет прямо на Рим, куда почетнее и просто безопаснее. Достаточно вспомнить, как летом 1944 года партизанские отряды в Белоруссии прямо-таки разбухали не только за счет выползших из лесных нор дезертиров, но и от всяких «раскаявшихся» полицаев и старост. Еще бы! Красная Армия уже двигались на Минск!

Ясно, что осенью 72 года от Р.Х. Спартак имел куда больше оснований верить тем, кто перебегал в его армию, чем полугодом раньше. К тому же теперь к спартаковцам переходила не просто всякая шваль, а солдаты римской армии – иного значения слово «перебежчик» просто не имеет. Перебегали – а Спартак почему-то совсем не рад.

И кроме того, никто не требовал от Спартака, чтобы он доверял перебежчикам – ни частично, ни «вполне». Перебежчикам вообще никогда не доверяли. И не доверяют, и доверять никогда не станут. Того же Васю Пупкина немцы лупят смертным боем в перерывах между сказками о тушенке, а через несколько дней попросту отправят в концлагерь или расстреляют. Перебежчиков ставят в первые ряды перед битвой, подпирая спину копьями, дабы назад не повернули, а то и вообще не пускают в бой, заставляя носить в воду лошадям. Перебежчика можно отвести в кусты и зарезать, после того, как он вышел к валу римского лагеря и проорал про то, что спартаковцы его хорошо кормят и не обижают. Труп же в полном легионерском прикиде полезно привязать к колу, дабы изображал несуществующего часового – как Спартак в ряде случаев и поступал.

Но гнать обратно-то зачем?

Итак, римская армия перед решающей битвой разбегается, но Спартак этот процесс железной рукой пресекает, отправляя дезертиров обратно. Интересно, правда?

И, наконец, загадка третья, но уже не военно-психологическая, а чисто стратегическая. Целые тома написаны о том, почему Спартак, разбив консульские армии, не ушел из Италии, но куда меньше историков заинтересовала иная загадка: регийское «сидение» спартаковской армии осенью и зимой 72 года до Р.Х.

Плутарх:

«А Спартак мало-помалу уходил через Луканию к морю. Встретив в проливе киликийские пиратские суда, он решил переправиться в Сицилию и, перебросив на остров 2000 человек, возобновить войну сицилийских рабов, только недавно погасшую и требовавшую немного горючего материала, чтобы снова вспыхнуть. Киликийцы сговорились со Спартаком, но, взяв договоренные подарки, обманули его и уплыли. Тогда он, снова повернув от моря, расположил войско на Регийском полуострове. Красс, подойдя сюда и видя, что сама природа места указывает, что нужно делать, поспешил перерезать стеною перешеек… Сначала Спартак не обращал внимания на эти работы, относясь к ним с презрением. Когда же, чувствуя недостаток в провианте, он пожелал идти вперед, то увидел себя окруженным стеною и лишенным возможности получить что-либо с перешейка. Тогда, выждав снежную и бурную ночь, Спартак приказал засыпать небольшую часть рва землей, деревьями и сучьями и перевел через него третью часть своего войска…»

Флор ко всему этому добавляет:

«Там, запертые в бруттийском углу, они стали готовиться к бегству в Сицилию и, не имея лодок, напрасно пытались переплыть через бурный пролив на плотах из бревен и на бочках, связанных ветвями…»

Марш Спартака на Регийский полуостров, и долгое «сидение» там совершенно непонятны, тем более с учетом того, как блестяще он провел летнюю кампанию. Вспомним, что произошло непосредственно перед этим. У римской армии, пополненной чрезвычайной мобилизацией, появился новый командующий – Марк Красс. Он сумел навести в армии порядок и уже несколько раз серьезно потрепал спартаковцев. Спартак наверняка понял, что встретился если не с равным, то по крайней мере с соразмерным противником. С таким воевать следовало еще более умно, расчетливо и хитро. Опыт же войны показал, что Спартак переигрывал римских полководцев прежде всего в маневре. На узком сапоге-Италии он умудрялся делать почти невозможное – обгонять римские войска на марше, обходить их, бить по частям, оказываться там, где его не ждут…

…Что после него великолепно проделывали Суворов, Бонапарт и Ковпак.

И что же? Перед лицом нового сильного противника он уходит на «носок» итальянского сапога и сидит там осень и часть зимы. Сидит, терпеливо ожидая, пока римляне строят свою «линию Мажино»! А ведь он не мог знать, что прорыв зимней ночью через укрепления будет непременно удачным. Но вот то, что из Испании уже отзывают Помпея с его армией в помощь Крассу – знал наверняка. Итак, Спартак терпеливо сидит у Мессенского пролива. И все из-за чего? А все из-за десанта в Сицилию, для того, чтобы высадить там две тысячи человек.

Я понимаю, что Плутарх не был профессиональным военным. Странно, однако, что римские военные, чьи труды он явно читал и использовал, охотно повторяли эту чушь. Чушь они повторяли часто, Аппиан, профессиональный военный, изрек, например, такой перл (вторя цитированному выше Флору). Красс, оказывается, преследовал Спартака «отступающего к морю с целью переправиться в Сицилию». Хорошо бы Аппиану подсчитать, сколько кораблей понадобилось бы Спартаку, дабы переправить его стотысячную (пусть даже пятидесятитысячную!) армию через пролив, да еще имея в тылу Красса! Штатский интеллигент Плутарх все-таки больший реалист, сообщая о подготовке десанта числом в две тысячи.

Аппиан вообще пишет немало ерунды. Но об этом – в свой черед.

Я лично никак не могу согласиться с профессиональным военным Аппианом, а заодно и с Флором с его «бегством на Сицилию». Даже с Плутархом – тоже не могу. И вот почему.

Прежде всего, на Сицилии Спартака ждали, и вождь восставших не мог не догадываться об этом. На Сицилии уже ДВАЖДЫ вспыхивали рабские восстания, поэтому римляне серьезно подготовились.

Слово свидетелю и современнику – Марку Туллию Цицерону:

«Но именно этому обстоятельству эта провинция обязана своей сравнительной безопасностью и в прошедшем, и в настоящем. С того самого времени, как Маний Аквилий оставил Сицилию, все распоряжения и эдикты наместников имели в виду обезоружение рабов… Когда Л. Домиций был наместником Сицилии, ему принесли огромного вепря; он с удивлением спросил, кто его убил; отвечают – пастух, раб того-то, он велит его призвать; тот поспешно прибегает к наместнику, ожидая себе похвалы и подарка. Домиций его спрашивает, как он убил такого зверя; тот отвечает, что дротиком. Наместник немедленно приказывает его распять…»

Ясно? И Цицерону было ясно, и всем другим – тоже. Сицилия считалась особо опасной провинцией в которой были приняты ОСОБЫЕ меры безопасности. Что смог бы сделать небольшой спартаковский десант в этих условиях? Но даже если бы смог – что толку? На Сицилии начались бы многодневные бои, десанту понадобились бы подкрепления, значит Спартаку пришлось бы постоянно ослаблять свою основную армию. Красс же в это время строит «линию Мажино», и армия Помпея, как Чип и Дейл, спешит ему на помощь…

А потеряй римляне Сицилию, что бы случилось? Да ничего особенного. Они уже теряли ее дважды – во время сицилийских восстаний. Теряли – и не на один год, однако без сицилийского хлеба никто в Риме от голода не умер, и угнетенные всех римских провинций не восстали, проклятьем заклейменные, в едином порыве.

С точки же зрения стратегии уход Спартака, скажем, с половиной армии на остров для Рима – подарок судьбы. Была целая армия – осталось половина, значит шансы Красса возрастают ровно вдвое. А уйди (по морю, яко по суху) спартаковцы на Сицилию целиком, что с того? Сицилия – не Галлия и не Фракия, сидя на ней Рим не сокрушишь и даже не уйдешь в германские леса. Война в Италии закончится, все успехи Спартака в борьбе с консульскими армиями пойдут насмарку, римляне вздохнут с облегчением, римский флот начнет блокаду острова… Регийский полустров – западня, но с шансами на спасение. Остров, окруженный водой – стратегическая могильная яма.

Неужели стратег Спартак всего этого не понимал?

Но прежде чем поразиться слепоте стратега Спартака, немного подождем. Подождем, окинем орлиным взором всемирную историю. Ведь все уже случалось в этом мире, прав Экклезиаст. Случалось, случается, случится…

Не знаю, какие ассоциации пришли на ум вам, дорогой читатель, а вот мне вспомнились события другой зимы – 1940–1941 годов. Германская армия стоит у Ла-Манша, разведки всех стран, включая СССР, получают данные об операции «Морской лев» – десанте в Британию. Немцы не просто стоят, они собирают флот, отрабатывают высадку, запасаются англо-германскими разговорниками с фразочками типа: «А не подскажете ли вы, сэр, как нашей танковой колонне лучше подъехать к Манчестеру?».

Вспомнили? И чем все кончилось – вспомнили?

Спартак тоже готовится. К примеру, ведет переговоры с пиратами, которые почему-то проявляют странную солидарность с римлянами, посылающими против этих самых пиратов карательные экспедиции. Или пенители морей труса спраздновали? Денежки взяли, а сами – огородами к Котовскому? Есть, правда мнение есть, будто пиратов подкупили (вернее, перекупили), что очень хорошо показано в американском фильме «Спартак». Но ежели один капитан Блад римлянам продался, почему бы другого не кликнуть? Пиратов на море тогда было – не счесть. Ну, разве чуток поменьше, чем в наши дни.

Ладно, с пиратами не вышло – Спартак бочки связывает, плоты готовит. Это вроде тех барж с Рейна, что немцы в Кале гнали по зимней волне. Только вот беда – бочки бурей унесло. Ничего, новые свяжем, мы в азарте-кураже, на Красса с его армией даже не смотрим. Операция «Морской…», прошу прощения, «Сицилийский лев» вот-вот начнется…

Между прочим, Красс, в отличие от Флора и Аппиана, не очень верил в этого «Льва» потому и строил укрепления. Сенат римский тоже не верил, зовя на помощь Помпея, и Помпей не верил, потому и гнал своих ветеранов в Италию. Даже штатская штафирка Цицерон не очень верил. Судили однажды Верреса, который был наместником Сицилии как раз в это время. Тот суду про свои заслуги, мол, Спартака на остров не пустил, а златоуст Марк Туллий ему в ответ:

«Ты утверждаешь, что твоей доблестью Сицилия спасена от невольнической войны… Он, изволите ли видеть, помешал беглецам перейти из Италии в Сицилию. Где? Когда? В каком месте? Они стало быть сделали попытку пристать к ее берегам на плотах или на кораблях? Ничего подобного мы не слыхивали… „Все же остается в силе факт, что война бушевала в Италии на таком близком от Сицилии расстоянии, а в Сицилии ее не было“. Что же тут удивительного? Точно так же и тогда, когда она бушевала в Сицилии на таком же расстоянии от Италии, она не перешла в Италию… Доступ был этим людям не только затруднен, но и прямо отрезан вследствие полного недостатка в кораблях, так что эти твои соседи Сицилии легче могли достигнуть берегов океана, чем высадиться у Пелорского мыса; что же касается заразительности невольнической войны, то объясни мне, почему ссылаешься на нее именно ты, а не наместники всех прочих провинций?»

Цицерон в «Сицилийского льва» не поверил. И суд не поверил. Веррес же в конце концов признал себя виновным, не стал в тогу Спасителя Отечества рядиться.

Итак, Спартак римлян сицилийской высадкой пугает, а те почему-то не боятся. Прозорливыми римляне оказались – не в пример некоему усатому с трубкой в 1941-м. Не верят римляне, меры принимают. И не зря! Забыл как-то в одну зимнюю ночь Спартак про всякие бочки – и через «линию Мажино» прорвался. Да только не в этом его первоначальный замысел. Прорваться можно было и раньше, когда вал со рвом еще строились. А еще лучше не прорываться вообще, не уходить на Регийский полуостров, а вести против Красса маневренную войну, не дожидаясь подхода армии Помпея.

Что же выходит? Как по мне, «Сицилийский лев» Спартака – такая же стратегическая ДЕЗИНФОРМАЦИЯ, как и «Морской лев» ефрейтора Шикльгрубера. Чем все кончилось в 1941 году мы знаем – кто не знает, пусть перелистает какую угодно историю Великой Отечественной. А вот у Спартака отчего-то не сложилось. Он что-то готовил, чего-то ждал – упорно, долго. Не вышло. То ли не сумел подготовить, то ли не дождался.

…Как тот же Ганнибал, стоявший не один год в Южной Италии, совсем близко от Регийского полуострова. В это время его дела стали совсем плохи. Римляне пришли в себя, свежие римские армии обкладывали карфагенянина со всех сторон. Самое время было прорываться – хоть в снежную зимнюю ночь, хоть в памятный для нас всех «самый длинный день в году с его хорошею погодой». Но Ганнибал не уходил, ждал. Чего именно, мы знаем: подкреплений из Африки и Испании. Но испанская армия погибла, а из Африки помощь так и не пришла. И только тогда Ганнибал решился уйти из Италии на помощь почти уже осажденному Карфагену.

А чего ждал Спартак? Куда на самом деле собирался прыгнуть «Сицилийский лев»?

8. Марк Красс или Неблагодарное Отечество.

А теперь об иных странностях, связанных со Спартаком, но на этот раз мистических и, так сказать, теологических. Сначала немного мистики.

54 год до Р.Х. Битва при Каррах закончилась поражением римлян. Парфянский полководец Сурена пригласил командующего римской армией Марка Красса на переговоры, обещая заключить мир. Тот согласился, однако во время переговоров был предательски убит. Голову мертвому Крассу отсекли и отправили царю Гироду.

48 год до Р.Х. Гней Помпей Великий, потерпев поражение от Цезаря, бежал в Египет к царю Птолемею, рассчитывая на его помощь. Навстречу кораблю с беглецами была направлена лодка с царскими советниками, которые поспешили заверить Помпея, что помощь будет оказана. Как только Помпей сошел с корабля, он был немедленно убит. Отрубленную голову погибшего отправили Юлию Цезарю.

Не мистика? А как по мне – полная мистика. Два триумвира гибнут абсолютно ОДИНАКОВО. Можно добавить, что оба были убиты на Востоке, причем перед этим у Красса погиб его единственный сын. Все сыновья Помпея были также убиты. Считать подобное простым совпадением я не рискну.

А ведь Красс и Помпей были не только коллегами по Первому Триумвирату – оба они ПОБЕДИТЕЛИ СПАРТАКА. Вот уж кому победа не принесла удачи! Поистине над ними висел какой-то страшный Рок.

А теперь о теологии, но на этот раз куда подробнее. Хотя и Марк Красс, и Гней Помпей считались (и считали себя) победителями Спартака, но истинным победителем был, конечно, Марк Красс. Помпея в Риме любили, Марка Красса – нет, даже после победы над Спартаком. Такое бывает, любовь народа – категория тонкая. Но любовь это одно, а вот благодарность государства – совсем другое. Сталин Жукова не любил, но командовать Парадом Победы доверил.

Напомню еще раз: Спартак – это угроза римскому государству, Спартак – это три года страшной войны, разбитые консульские армии, разоренная Италия. Спартак – это пять Орлов в гладиаторском шатре. Марк Красс разбил Спартака. Марк Красс – Спаситель Отечества, ничуть не в меньшей степени, чем Сципион, разгромивший Ганнибала. Сципиона римляне, к слову, тоже не любили, но все положенные почести победитель Ганнибала получил.

А Марк Красс?

Награждали в Риме полководцев по-разному. Для тех, кого особенно любили, могли придумать нечто вообще невообразимое. Например, за одним римским адмиралом было велено постоянно следовать флейтисту. Идет адмирал по улице, а за ним флейтист шествует. И не просто шествует – на флейте посвистывает, так сказать, почетный оркестр в миниатюре. Вот уж не завидую бедолаге адмиралу! Могли и чего попроще – статую на Форуме из драгметалла, право на почетное место в цирке, наконец.

Но в любом случае победителю полагался ТРИУМФ.

Триумф именно полагался, хотя бы потому, что он был РЕЛИГИОЗНЫМ завершением войны. Триумфатор от имени римского народа благодарил Юпитера Капитолийского и приносил ему жертву. Так что триумф – не только награда, но и «большое спасибо» небесному Покровителю Вечного Города, Отцу богов. Победителю честь – и богу честь. А не воздашь нужные почести, в следующий раз, того и гляди, победы не будет.

Чем больше победа – тем роскошнее триумф. Почему – тоже понятно.

Самому же триумфатору особо радоваться не следовало. То есть, в душе можно, но вид подавать было ну никак нельзя. Лицо его гримировали красной краской, дабы Юпитер не заметил, как щеки от гордости румянцем пылают. А рядышком с героем, на колеснице триумфальной, некто пристраивался, чтобы этому герою на ушко шептать. Что шептать? А то, что он человек, а не бог, значит особо гордиться нечего, а то, сам, мол, понимаешь!.. И еще много-много интересного при этом предусмотрено было. Но главное понятно: триумф – благодарность Юпитеру. Любим мы победителя, не любим, Отца богов не волнует. Это мы волноваться должны – а вдруг не так поблагодарим?

За что именно благодарить, было определено четко, как статус ордена Победы. Прежде всего, конечно, за успех в большой войне, такой, как Ганнибалова. Все логично: избавилось Отечество от беды – и Юпитера благодарит. А если война так себе, где-нибудь на околице, и от победы Риму толку не очень много? Тоже предусмотрели и критерий выработали. Критерий простой – количество пленных. Пленил пять тысяч супостатов – и вперед на Капитолий. Благодари!

…Одна тут лазейка была. В число пленников, взятых в бою, некие хитрецы (скажем, Цезарь в Испании) включали и гражданское население. В принципе все верно, они тоже пленные – в цепях, с ошейниками на шее. Но вообще-то с триумфами старались не шутить и богов зря не обманывать. Мы в римских небожителей не верим, а вот римляне верили и верили крепко. Обоснованно или нет – другой разговор, но известно, что общая вера во что-то порой становится реальной силой. И ее обычаи – тоже. Те же триумфы, к примеру.

А вот и примеры.

Гай Юлий Цезарь был великим полководцем, однако за свою первую войну в Испании (где он с количеством пленных мухлевал) триумфа так и не получил. Считается, что исключительно из-за политических интриг. Впрочем, вскоре он свое наверстал и принялся благодарить Юпитера Капитолийского достаточно регулярно. И каждый раз – вполне заслуженно по строгим римским обычаям. Но вот один случай вызвал у современников сомнения.

Цезарь разбил Фарнака, боспорского царя. «Пришел, увидел, победил» – сие именно про ту войну. Но до триумфа победа, так сказать, слегка не дотягивала: Фарнак был разбит, но не добит, он даже сохранил власть на Боспором. А ведь боспорский царь был виновен в убийстве мирных римских граждан, подобное же Рим никогда не прощал. Формально Цезарь мог сослаться на то, что к моменту триумфа злодей Фарнак был уже мертв, однако лишил его власти и убил вовсе не Цезарь, а соперник, пытавшийся захватить престол Боспора. Гай Юлий все же триумф отпраздновал и Юпитера Капитолийского поблагодарил. Современники не стали спорить, а если и говорили, то тихо. И Юпитер стерпел – отмолчался и даже, как мы знаем, не возражал против дальнейших успехов Цезаря. Но вот притча! Через несколько лет история повторилась. Цезарь решил отпраздновать еще один триумф, но на этот раз не над внешними врагами, а над сыновьями своего уже погибшего соперника (и родственника!) Гнея Помпея Великого, легендарного римского полководца. С точки зрением римлян подобное было откровенным кощунством, и говорили об этом уже открыто.

Цезарь с разговорами не посчитался и поблагодарил Юпитера за гибель собственных родственников. На этот раз Отец богов ответил: вскоре Цезарь был зарезан в стенах дома, выстроенного Помпеем-старшим. Умер он у подножия статуи того, чьих сыновей убил.

Будем считать все это совпадением?

А через много-много лет полный тезка Цезаря, император Гай Юлий Цезарь, более известный как Калигула, тоже решил отпраздновать триумф – на этот раз уж точно не по заслугам. Вскоре Гаю Юлию приснился сон, очень, признаться, неприятный: Юпитер Капитолийский в гневе сбрасывает его с небес на землю. Калигуле сон не понравился – и не зря. На следующий день тезка Цезаря был убит. Зарезали его при передаче пароля страже. Пароль же в тот день был… «Юпитер».

Можно посчитать и это совпадением, но в любом случае римляне с Юпитером Капитолийским старались не шутить. А значит, и с триумфами тоже. Положено – получай, если же нет – не пытайся. Хуже будет!

Марк Красс развесил на крестах вдоль Аппиевой дороги шесть тысяч пленных спартаковцев. Для убедительности, так сказать. Не веришь – иди, считай. Кстати, сосчитали – действительно шесть тысяч, для триумфа вполне хватит, даже с запасом. Вот уж поистине: взгляд, конечно очень варварский – но верный!

Марк Красс спас Рим от врага, равного Ганнибалу. Марк Красс предъявил нужное количество пленных. Марк Красс, победитель Спартака, триумфа не получил. Ему разрешили отпраздновать овации. Это тоже триумф, но, так сказать, очень маленький. Не на Капитолии, не на колеснице, венок на голове не лавровый, а миртовый, Юпитеру – не быка, а овцу. В общем, тоже «спасибо», но шепотом. Что за странность, а?

Авл Геллий, римский философ, комментирует все сие так:

«Основанием для овации, а не для триумфа были следующие обстоятельства: если война была объявлена не по правилу, или она была ведена не с настоящим врагом, или если имя врагов было низким и неподобающим, например имя рабов или морских разбойников, или если победа была получена вследствие внезапной сдачи врага…»

Плутарх уточняет:

«Красс и не пытался требовать большого триумфа за победу над рабами, но даже и пеший триумф, называемый овацией, который ему предоставили, был сочтен неуместным и унижающим достоинство этого почетного отличия».