Мрачная тишина

Вероника протянула подруге телефон.

– Ну-ка, улыбнись! – попросила она брата, продолжая дурачиться.

– Ника, отвали! – возмутился он, отрываясь от лунок. – Иди, куда шла, а то сама тут цветы будешь сажать!

– Нет-нет. Ты косячишь, ты и сажай! И не забудь, это цветочки, сажать надо зелёным вверх, корнями вниз, – потешалась она. Я смотрела на них, не сдерживая улыбку. – Так… ещё подружку сфоткаем… – она перевела на меня телефон, весело и непринужденно фотографируя нас.

– Иди отсюда! – угрожающе произнёс он. Его грозный вид портили подрагивающие от еле сдерживаемого смеха уголки рта.

– Ладно, ладно, – улыбалась девочка. – Но знай, теперь у меня на тебя есть компромат! – заговорщически добавила она, помахав телефоном.

– Давай-давай… Топай домой, – покачал головой Никита, пытаясь сохранить серьёзность. Девочки стали отдаляться от нас, весело болтая о чём-то, и их смех, словно колокольчики, разносился по улице.

Выходящих из школы учеников становилось меньше, а вскоре входные двери и вовсе перестали открываться. Последние группки подростков, смеясь и переговариваясь, торопились побыстрей покинуть школьный двор.

– Так что у вас произошло с Олькой? – поинтересовалась я, вытирая пот со лба тыльной стороной ладони. Руки все были в земле, подозреваю, что и лицо тоже. Она весь день рыдает.

– Много она себе надумала лишнего, – неохотно отозвался он, не отрываясь от своей работы.

– Но почему-то виноватой в этом стала я, – разминаясь, я встала с корточек. – Мне надо знать, за что я оказалась в опале… Девчонки ополчились против меня, а не против тебя…

– Она стала мне указывать, с кем мне дружить, что мне делать и прочее в этом духе. Меня не устраивает, когда мне навязывают чужую волю, – Никита перестал делать лунки и посмотрел на меня. – Вот мы и решили расстаться, не сошлись в представлении о наших отношениях. Ты тут совершенно ни при чём.

– Всего за один вечер? – удивилась я, нахмурив брови.

– И такое бывает, – коротко ответил он, пожав плечами. – Полегчало?

– Вполне, – протянула я, задумчиво взглянув на остатки рассады. – А найти компромисс? Вроде как у вас там серьёзно.

– Кто тебе сказал, что у нас там серьёзно? – удивился Никита. – То, что она бегает и рассказывает, что у нас был секс – не показатель серьёзности. Это её не украшает, а, наоборот, показывает, какая она глупая.

– Ты так спокойно говоришь про секс, а ведь это таинство между парой, – я даже слегка смутилась, не поднимая взгляд от рассады.

– Ты знаешь, таинство… Но не тогда, когда каждый второй житель этого села знает чуть ли не во всех подробностях, что у нас было… Даже мои родители об этом знают! Между прочим, ты единственная, с кем я обсуждаю эту тему, и то только сейчас, когда наш секс с ней уже стал народным достоянием. Так что у нас не таинство, а бурный инфоповод.

– Да уж, и правда странно. Так, значит, всё? – спросила я, возвращаясь к цветам.

– Значит, всё, – проговорил он с каким-то безразличием в голосе.

– И тебя не останавливает, что она тебе доверилась, отдав самое дорогое, что у неё было?

– Самое дорогое, что есть у человека – это душа и жизнь, – поправил он.

– А для девушки ещё и невинность, – настаивала я.

– Алёна, – вздохнул он, присаживаясь на корточки рядом со мной и наблюдая за моими действиями. – Невинность в наше время для девушки перестала иметь такую важность.

– Так мог бы рассказать про ваш роман, я бы тебя не отрывала своими дурацкими прогулками от твоей девушки, – подняла взгляд, встречаясь с ним глазами.

– Поверь, если было бы что-то стоящее или серьёзное, ты бы узнала об этом первой, – уверил он, теребя травинку в руках.

– Получается, ты использовал её?

– Получается так. И вообще… – отмахнулся Никита, поднимаясь на ноги. – Не хочу говорить о ней. Давай не будем. А если девчонки продолжат тебя игнорировать, готов заменить тебе лучшую подружку, – он снова взял тяпку в руки и продолжил делать ровные лунки. – Раз из-за меня всё это.

– Поймала на слове! – с энтузиазмом поддержала эту идею.

– Я тебе обещал помочь с физикой, можно сделать её на площадке. Как только закончим каторжными работами заниматься, – проговорил он, не отрываясь от работы.

– Солнце ещё высоко… – протянула я.

– Так ничего страшного, вечер длинный, – в его голосе звучала уверенность и лёгкая игривость, словно вся предыдущая, не самая приятная, беседа уже была забыта.

После нашей слаженной работы остались ровные ряды молодых растений. Надеюсь, эта клумба будет самой красивой. Солнце уже начало клониться к закату, бросая длинные тени на свежевысаженную рассаду.

Немного полюбовавшись своим творением, мы направились на площадку, чтобы позаниматься физикой. Там мы расположились на скамейке, доставая учебники и тетради.

– Так, почему вы решили сюда переехать? – поинтересовалась я, переписывая лабораторную работу, которую мы только что вместе сделали.

– Наши родители решили, что меня срочно нужно спасать от ненужных решений и ошибок, – хмыкнул недовольно Никита. – В общем, думают, если мы уехали в эту глухомань, то мои проблемы вдруг исчезнут.

– И как, исчезли? – прищурилась я заинтересованно, оторвавшись от своей тетради.

– Теперь я связался с плохой компанией в твоём лице, – улыбнулся он и иронично продолжил: – И топчусь по клумбам тётки и лишаю невинности местных девочек.

– Собираетесь переезжать на луну? – спросила я с иронией, приподняв бровь и глядя на него с лёгкой усмешкой.

– Оставляют меня тут на лето в одиночестве, со средствами только на питание, – проговорил он с лёгкой усмешкой. – Типа меня нужно изолировать от привычного образа жизни.

– Не скажу, что ты выглядишь как настоящий проблемный подросток, – сказала я задумчиво, рассматривая его.

– Меня устраивает, что они не будут лезть в мою жизнь хотя бы пару месяцев. Пусть поживут с иллюзией контроля ситуации, – произнёс он, небрежно пожав плечами.

– Обычно в фильмах так рассуждают психопаты, – улыбнулась я. – Ты же не психопат?

– Нет, – тоже улыбнулся он. – Просто всё детство с сестрой мы были предоставлены сами себе. Нашей няньке не было дела до нас, а родителей отвлекать этим не хотелось. Они и так работали без отдыха ради нашего благополучия. Так что пришлось с детства заниматься недетскими вещами. Самостоятельно разбираться, как ухаживать за малышкой, учиться готовить простые блюда, потому что няньке было невдомёк следить за «буржуйскими» детьми. А теперь, когда я спокойно справляюсь самостоятельно и мне не требуется ничья опека, они вдруг решили наверстать упущенное время.

Вот оно как… Так со стороны они выглядели вполне счастливыми. Наверное, в каждой семье за обёрткой благополучия есть свои тайны, свои нерассказанные истории и недосказанности.

– А ты? – Никита внезапно перевёл взгляд на меня. – Мы никогда не говорили про тебя. Что скрывается за твоей улыбкой?

– А я давно уже здесь, целую вечность, – пожала я плечами, возвращаясь к тетради. – У меня вообще очень тихая жизнь. Наше село – это место, где ничего особенного не происходит, и народ живёт одними сплетнями.

– Я заметил, – усмехнулся он, но в его усмешке промелькнуло что-то похожее на сочувствие.

В этот момент издалека послышался треск мотоцикла, постепенно приближающийся к нам. Через минуту к нам подкатил Максим, прервав наш разговор. Его появление развеяло ту особую атмосферу откровенности, которая успела установиться между нами.

– Привет! – поздоровался он, заглушив мотор. – Что-то я вас часто вдвоем вижу. Алёнка, не верь всему, что он говорит, – добавил он с ухмылкой.

Улыбнувшись в ответ, я продолжила работу над лабораторной, ничего ему не ответив.

– Что-то ты слишком часто появляешься рядом не вовремя со своими непрошенными советами, – парировал Никита, бросив на Макса выразительный взгляд. Я улыбнулась еще шире, наблюдая за их перебранкой.

– Уже шесть, – отмахнулся Макс. – Забыл, что договорились к шести собраться? Сейчас остальные подтянутся. Опаньки! – Макс впился хищным взглядом в мою тетрадь. – Дай скорей листок! Тоже сделаю лабораторную на отлично!

Никита протянул ему двойной листок и ручку. Максим присел рядом со мной, повозившись, чтобы устроиться поудобнее.

– Своими мозгами надо думать, – заметила я, не отрывая глаз от работы.

– Это говорит мне человек, который в последнее время списывает у Никиты! – тут же нашелся Макс.

– Не умничай, – с улыбкой толкнула я его в бок.

К тому времени, когда мы закончили переписывать, на площадке собралось много парней всех возрастов, уже делившихся на две команды.

– Ребят, давайте к нам! – позвал Никита, энергично жестикулируя в нашу сторону. – У нас не хватает игрока!

– Ладно, пойду я домой, – убрав тетрадь в рюкзак, вставила я, стараясь скрыть легкое замешательство. – У меня еще куча дел на вечер.

– Пойдем! – Макс встал передо мной, загораживая путь к отступлению. – Посидишь в воротах, а то никто не хочет вратарем быть. Представь, как круто будет – девушка-вратарь!

Я потупила взгляд, покачав отрицательно головой.

– Нам одного человека не хватает, не обламывай! – Никита подошел ближе, его глаза светились энтузиазмом. – Обещаю, будет весело! Ты же любишь активный отдых?

– Да брось, – Макс хлопнул меня по плечу. – Ты же ему не откажешь?

– Ладно-ладно, – я не смогла сдержать улыбку, глядя на их умоляющие лица. – Тебе не откажу! – подмигнула я Максу. – Пойду только ради тебя!

Меня поставили на ворота. Честно говоря, я была в ужасе от своей затеи – последние разы, когда мы играли в футбол на физкультуре, заканчивались моими падениями и смехом одноклассников. Но ребята сразу взяли игру под свой контроль. Максим, как всегда, демонстрировал свое мастерство – точные пасы, молниеносные рывки, а Никита, словно прочитав его мысли, идеально поддерживал атаки. Их дуэт был безупречен – соперники не смогли даже приблизиться к нашим воротам.

После игры мы всей компанией расположились на площадке, обсуждая каждый момент матча. Никита, раскрасневшийся от игры, рассказывал забавные истории из своей футбольной практики. Между нами царила легкая и дружеская атмосфера, наполненная искренними улыбками и добродушными подколами.

Глава 5

Несколько недель пролетели как один миг. Если верить средствам массовой информации в лице скучающих школьниц, то Никита переспал почти со всеми девчонками из одиннадцатого класса. В школьных коридорах, среди весёлого смеха и болтовни, теперь всегда можно было услышать очередную невероятную историю о неразделенной любви.

Что касается самого Никиты – он, похоже, вообще не замечал бурю эмоций, которую вызывал. Он продолжал вести себя как ни в чём не бывало, словно разбитые девичьи сердца его не волновали. Его безразличие только подливало масла в огонь школьных интриг.

Ольга старалась держаться стойко, но я замечала, как её улыбка становилась всё более натянутой, а взгляд – отстранённым, когда речь заходила о Никите и его похождениях. Казалось, что эти сплетни разрывают её сердце, но она изо всех сил старалась этого не показывать. Её страдания были написаны на лице, хотя она пыталась это скрыть.

Моё положение тоже изменилось – девочки, раньше считавшие меня подругой, теперь демонстративно игнорировали при встрече. Даже Маша начала избегать долгих разговоров и пытаться найти любой предлог, чтобы не проводить время со мной. Я чувствовала себя изгоем в собственном классе, словно невидимая стена выросла между мной и остальными.

Но Никита, верный своему обещанию, старался заполнить эту пустоту в моей жизни. Наши встречи стали регулярными – мы часами бродили по улицам, обсуждая всё на свете: от последних фильмов до смысла жизни. Его шутки были такими заразительными, что я часто ловила себя на том, что смеюсь до боли в животе. В его компании время летело незаметно, а проблемы казались не такими уж и страшными.

В эти моменты я забывала о школьных интригах и сплетнях, просто наслаждаясь общением с человеком, который помогал видеть радость даже в самых обычных вещах. Его присутствие наполняло дни особым смыслом, делая их ярче и насыщеннее.

За пять минут до звонка я толкнула дверь класса и замерла на пороге. Обычно шумный класс сейчас напоминал читальный зал в библиотеке – все на своих местах, но какая-то гнетущая тишина висела в воздухе. Воздух казался тяжёлым и душным, словно перед грозой.

Никита, уткнувшийся в телефон, поднял глаза и едва заметно кивнул. Его лицо выглядело непривычно серьёзным, что только усилило моё беспокойство.

– Привет. Что случилось? Кто умер? Все с такими траурными моськами сидят, – прошептала я, пытаясь разрядить напряжённую атмосферу своей обычной шуткой.

– Олька, – ответил Никита, не отрывая глаз от экрана телефона. Его голос прозвучал глухо.

Кровь застыла в жилах. Я почувствовала, как холодок пробежал по спине.

– То есть? – мой голос дрогнул.

– Она умерла, – повторил Никита едва слышно.

В голове зашумело.

– Надеюсь, не сама… – единственное, что я смогла выдавить из себя.

– Никто не знает. Засыпала здоровой, а утром не проснулась, – Никита, наконец, отложил телефон и посмотрел на меня. Он казался растерянным. – Записок никаких не оставлено. Разбираются.

Тишина в классе стала почти осязаемой, и каждый вздох казался оглушительным в этой атмосфере всеобщей скорби. Воздух, казалось, звенел от напряжения, а время словно остановилось.

Уроки в классе отменили до похорон. Два бесконечных дня я бродила по дому, как призрак, не в силах найти себе места. Каждая минута растягивалась в вечность. Я чувствовала себя в ловушке собственного разума, не зная, как мне быть.

Я не могла выбросить из головы мысль: «Что, если она ушла по своей воле?». Она была сильно обижена на меня, а я… никогда не понимала, за что именно. Мы никогда с ней не были близки, и разбираться, что вдруг случилось, не было интереса. Тем более за что-то вымаливать прощение.

Голова раскалывалась от бесконечных «если бы» и «может быть». Вопросы, на которые никогда не будет ответов, крутились в голове, как карусель, от которой тошнило. «Почему она не поговорила со мной? Могла ли я что-то изменить? За что она так сильно обиделась?»

Чувство вины сжимало грудь ледяными тисками, заставляя дышать чаще и поверхностнее. Я понимала, что если она действительно ушла из-за меня… то этот груз будет преследовать меня всю оставшуюся жизнь. И никакие оправдания не помогут его сбросить.

День похорон наступил как-то слишком быстро, хотя последние дни тянулись мучительно долго. Классная руководительница собрала нас перед выходом, и мы, будто потерянный выводок, поплелись к дому Ольги.

Я намеренно держалась позади всех, чувствуя, как свинцовая тяжесть давит на плечи. Каждый шаг давался с трудом, будто я брела против сильного ветра. Её дом, ещё недавно живой и тёплый, теперь казался каким-то потусторонним, словно застыл в траурной неподвижности.

В прихожей толпились люди, шёпоты сливались в неясный гул. Родители Ольги, красные от слёз, встречали каждого с неизменной вежливой улыбкой. «По одному», – тихо повторяли они каждому входящему.

Пока я стояла в скорбной очереди, прислушиваясь к приглушённым разговорам, кто-то из взрослых упомянул о её болезни. Редкой, загадочной, почти неизученной. Эта информация, как прохладный компресс, внезапно остудила жар моих терзаний. Значит, это не было её выбором. Значит, я не виновата.

Я продолжала отступать, пропуская одноклассников вперёд, пока не осталась последней в этой печальной очереди. Теперь, когда я знала правду, мне нужно было набраться смелости, чтобы проводить её в последний путь.

Я остановилась у двери в комнату, где стоял гроб. «Всего лишь подойти, положить цветок и уйти», – повторяла я себе, как мантру.

Сделав глубокий вдох, я толкнула дверь и шагнула внутрь. Полумрак комнаты окутал меня, как плотное покрывало. Ольга лежала в гробу, и на мгновение мне почудилось, что она просто спит – так спокойно и безмятежно выглядело её лицо. Только отсутствие дыхания выдавало страшную правду.

Я сделала несколько шагов вперёд, держа в руке увядшую гвоздику. Её лепестки казались такими хрупкими в моих дрожащих пальцах. Когда моя рука с цветком зависла над общим букетом, что-то холодное и твёрдое вдруг сжало моё запястье.

Вздрогнув, я опустила взгляд и увидела её пальцы – бледные, холодные, мёртвые. Они впились в мою кожу с неожиданной силой. Воздух вокруг нас словно сгустился, потемнел, наполнился тяжёлой тишиной. Ноги вдруг стали ватными, колени предательски задрожали, но её мёртвая хватка не давала упасть.

– Они тебя видят, – прошелестел её голос, неестественно низкий и искажённый.

Зрачки Ольги были расширены до невероятных размеров, закрывая почти всю радужку. Её губы шевелились, произнося какие-то слова, но они сливались в неразборчивый шёпот, от которого кровь стыла в жилах.

Внезапно я почувствовала чьи-то руки на своих плечах. Этот дополнительный ужас переполнил чашу моей храбрости – я отпрянула назад, закричала, и мой крик эхом разнёсся по комнате, нарушая гнетущую тишину.

Спустя несколько секунд все, кто находился в доме, собрались вокруг меня. Я мельком взглянула на Ольгу – она лежала в гробу, будто ничего не произошло, словно не она только что сжимала мою руку мёртвой хваткой. Меня вывели на свежий воздух, и только здесь я осознала, что сильные руки, поддерживающие меня, принадлежат Никите.

От пережитого ужаса меня било крупной дрожью. Мир вокруг казался размытым, звуки доносились как будто сквозь вату. Кто-то сунул мне в руки стакан воды и таблетку успокоительного, но лекарство действовало мучительно медленно.

Никита увёл меня подальше от толпы, мы сели на старые брёвна в стороне от людей. Я всё ещё дрожала, когда процессия с гробом двинулась к кладбищу. Когда последние люди разошлись, а вокруг воцарилась тишина, я не смогла больше сдерживать эмоции – слёзы хлынули потоком. Никита молча обнимал меня, его рука крепко держала меня за плечи, даря единственное утешение в этом хаосе.

– Так стыдно, – прошептала я, нарушая тяжёлое молчание.

– Не думай об этом, – тихо ответил он, его голос звучал успокаивающе.

– Меня дома убьют, – наконец до меня дошло, какие последствия ждут меня после этого происшествия.

В этот момент к нам подъехала машина Людмилы Викторовны.

– Хватит уже тут сидеть, горемыки, – произнесла она. – Давайте по домам развезу.

Никита помог мне подняться, и мы забрались в машину. Поездка прошла в полном молчании. Когда автомобиль остановился у моего дома, я поспешно выскользнула из него, пробормотав слова благодарности.

Новости разлетаются быстро по нашему селу, и дома меня ждал не самый тёплый приём. Я выслушала целую лекцию о том, что я истеричка и позорю семью… Решив не ругаться с мачехой, я молча выслушала её новые претензии и отправилась к себе в комнату.

Рука пульсировала от боли в том месте, где Оля сжала её мёртвой хваткой. Дрожащими пальцами я приподняла рукав – на коже проступал багровый синяк причудливой формы, словно отпечаток чьих-то пальцев с кровоподтёками. Живот скрутило от страха – значит, всё это было по-настоящему, не плод моего воображения.

Тело накрыла слабость, и я рухнула на кровать. За окном стремительно темнело, и я торопливо щёлкнула выключателем бра, словно свет мог прогнать наваждение. В этот момент дверь приоткрылась, и в комнату вошёл папа.

– Милая, – он сел на край кровати, его голос звучал обеспокоенно. – Как ты себя чувствуешь?

Я подняла на него взгляд, но смогла выдавить только:

– Папочка… – мой голос дрожал, но я заставила себя произнести: – Всё хорошо.

Папа взял мою руку, и я вздрогнула от его тёплого прикосновения.

– Доченька, – его голос стал мягче, – я вижу, что что-то происходит. Ты можешь мне рассказать.

Я покачала головой, чувствуя, как слёзы подступают к глазам. Как объяснить то, что объяснить невозможно? Как рассказать о том, что мёртвая Оля сжимала мою руку в холодном могильном прикосновении? Как рассказать о том, что в моих снах каждый раз я умираю и вся боль ощущается как настоящая?

– Просто… просто был тяжёлый день, – прошептала я, отводя взгляд.

Папа погладил меня по голове, и его прикосновение немного успокоило бурю эмоций внутри.

– Знаешь, – он вздохнул, – я всегда буду рядом. Всегда поддержу тебя, в любой ситуации. Даже если её невозможно объяснить.

Его слова немного развеяли сковавший меня страх. Я прижалась к его плечу, чувствуя себя маленькой девочкой, нуждающейся в защите, и расплакалась. Впервые за этот ужасный день почувствовала, что могу дышать.

– Всё будет хорошо, – прошептал уверенно он. – Я обещаю.

Рядом с ним было спокойно. Слёзы сменились усталостью, и я задремала. Но сквозь дрёму почувствовала, как папа встаёт.

– Я буду рядом, – прошептал он, выходя из комнаты, аккуратно прикрыв дверь.

Постепенно комната погружалась в полумрак, свет бра отбрасывал мягкие тени на стены. Но спокойней от этого не становилось, каждая тень в комнате казалась живой и угрожающей. Я спряталась под одеяло, свернувшись калачиком, подтянув колени к груди, и уставилась на плакат музыкальной группы, висевший на стене.

За стеной был слышен приглушённый разговор папы с мачехой, и только от этого становилось немного спокойней. Я старалась занять себя – разглядывала узоры на обоях, рассматривала музыкантов с плаката, даже нашла общие черты с собой на одном из музыкантов. Но усталость постепенно брала своё, веки становились всё тяжелее.

Тело уже начало поддаваться, а сознание медленно уплывало в темноту.

– Нет, не сейчас… – шептала я снова и снова, пытаясь бороться с подступающим сном. От надвигающего кошмара спас звонок мобильного телефона. Я взглянула на часы – было уже около часа ночи. И кто же вспомнил про меня в столь подходящее для переговоров время?

– Да, – я хрипло произнесла в трубку, едва сдерживая дрожь в голосе.

– Алёна, как ты? – из телефона раздался голос Никиты. Его голос прозвучал как спасительный маяк в темноте, и я судорожно вздохнула, пытаясь собраться с мыслями.

– Никита… – прошептала я, чувствуя, как эмоции и страх начинают подступать снова.

– Тише, тише, – его голос звучал успокаивающе. – Я здесь, с тобой.

– Ты не представляешь, что произошло… – прошептала я, взглянув снова на багровый синяк на руке. Пальцы дрожали, когда я прижимала телефон к уху.

– Представляю… – его голос стал напряжённым. – И сейчас она была за моим окном.

– Это стрёмно! – чуть слышно прошептала я, поежившись. Представив, что она может появиться и у меня за окном, сразу же задернула шторы и снова залезла под одеяло.

– Она не была похожа на мёртвую, – прошептала я в трубку, нарушив затянувшееся молчание. В тишине слышалось наше дыхание – моё прерывистое, его – ровное.

– А мне даже не страшно, – произнёс Никита отрешённо, и от его тона по спине пробежал ледяной озноб. – Я вообще ничего не чувствую, даже сожаления. Словно кто-то выкрутил все эмоции на ноль. Знаешь, как будто ты всё ещё здесь, но уже не ты. И это пугает больше, чем она за окном.

– Мы должны кому-то рассказать, – прошептала я, сжимая одеяло в кулаке.

– Кому? – его голос звучал горько. – Родители скажут, что мы выдумываем. А если и поверят… что они могут сделать?

Я не знала ответа.

– Может, это пройдёт? – спросила я с надеждой.

– Не думаю, – ответил Никита. – Кажется, это только начало.

Мы помолчали, слушая дыхание друг друга.

– Давай завтра об этом поговорим? – вдруг произнёс Никита. – С глазу на глаз. По телефону такие вещи не обсуждаются.

– Давай, – согласилась я. – До утра так долго ждать. Страшно.

– Хочешь, я к тебе приеду? – предложил он.

– А вдруг это опасно, пока она там? Ты фильмы ужасов ни разу не смотрел, что ли?

– Трусиха, – было слышно, что он улыбается. – Завтра встречаемся…

Внезапно телефон пикнул – разрядился. Связь оборвалась. Супер! Просто супер! А главное, вовремя!

И впервые за этот ужасный вечер я почувствовала что-то, кроме страха. Злость. Горячая, обжигающая, как кипяток.

Я воткнула телефон на зарядку. Укутавшись в одеяло, я тихонечко прокралась в гостиную, включая телевизор. В надежде, что он поможет отвлечься.

Щёлкая пультом, перескакивая с канала на канал, я пыталась унять дрожь в руках. Мне даже удалось немного подремать, не попадая в тот кошмар. А когда папа и мачеха проснулись и стали собираться на работу, я наконец-то расслабилась и заснула без сновидений до момента, когда прозвенел будильник.

Как можно быстрей я собралась в школу и так же поспешно выскользнула из дома, стараясь не думать о том, что ждёт меня впереди.

Школьные коридоры ещё были пусты, когда я вошла в здание. Никита появился словно из ниоткуда, схватил меня за запястье и потащил в дальний угол школы, где располагались классы начальной школы. Старый кабинет, в который он завёл меня, сегодня был свободен от уроков.