Дорогая эрцеллет, успокойся!

– Я ждала тебя там, но, вовсе не прилипнув к окошку! Я открыла одно и слушала звуки. И, честно говоря, хоть по-началу я и чувствовала себя прекрасно, но прошло несколько свечей, прежде чем ты вернулся, и я устала ждать. Само собой, я легла.

– Могла бы приказать, чтобы принесли мебель.

– И в голову не пришло. Неужели ты будешь ругать меня за то, что мой поступок примитивен, и меня так легко удовлетворить малым? Ты – и будешь?! Ты – вождь, который не знал, что такое ботинки, спал на земле и сам себе ковал наконечники копий?

– Не понял, ты попрекаешь меня тем, что я родился в доисторическую эру?! Ладно, но ты же другая! Нет, я просто не могу с тобой разговаривать! – он схватился за голову и отошёл. Собрал кудри в горсти и сжал. Повернулся к ней, и, очень старательно сдерживая рвущийся гнев, объяснил: – Дело в том, что каждое твоё слово выводит меня из себя. Бриана, ты намеренно сказала это?

– Что?

– Ты сделала меня безумцем, опасающимся каждого твоего слова. Ты сказала "меня легко удовлетворить малым". Ночь, чердак, пыль на волосах и такие слова в конце. От тебя, плоть от плоти Роджера Кардифа.

Кроме того, что отец Брианы был хорош с мечом, он ещё и был легендарным соблазнителем. Его хитрый ум, его неувядающая невинность взгляда, непересыхающая жажда постельных удовольствий – кажется, что всё это разом унаследовала одна из его дочерей, и Алекс уже не раз проклинал родство жены с известным пропавшим маркизом. И если против упомянутых качеств в первые годы Алекс не возражал, то сейчас всё стало иначе.

Но Бриана сама привела к этому. Она надолго пропадала в личных библиотеках красивых и богатых мужчин в надежде отыскать ключи к рукописям мужа. А потом не говорила всего. Санктуарий не мог не ощутить этого.

И что сейчас сказать ему? Она много раз говорила, что ни в чём не виновна. Каждый раз он не видел лжи, верил, но знал, что всё-таки что-то ускользает. Слежка, если и была, ничего ему не дала, иначе он сделал бы что-нибудь.

– Посмотри мне в глаза, – попросила Бриана, подойдя. – Я скажу тебе то, что и всегда. Ты поверишь мне, потому что я не солгу, и в остаток ночи мы…

– Скажи мне… скажи мне это, Бриана, – Алекс взял её за руки и притянул к себе ещё ближе. Заглянул ей в глаза. – Скажи скорее.

– Я люблю тебя.

Он смотрел так внимательно, что Бриана начала опасаться, что сейчас же раскроются все её секреты. Но в тот момент вся злость, сидевшая в Алексе, куда-то испарилась – он не увидел ни малейшей частицы лжи. Как и во все последние годы.

Как и во все последние годы, он унёс её в свою постель, не зная, по чему ступает: по твёрдому полу или по колючим и жарким звёздам, по водной глади лесного озера или по лепесткам нежнейших цветов.

Глава 2. Полсотни лет хранимое письмо

Бриана проснулась очень рано. Алекс просыпался строго за свечу до рассвета из-за старой привычки вставать на молитву. Он почти никогда не обращался к Единому теперь, но просыпался в одно и тоже время всё равно. Кроме того, крылатая вышла замуж за человека, щёки и подбородок которого за ночь обрастали опасными колючками… и каждый раз, приближаясь к царству снов вновь после пробуждения, он тёрся щекой чаще всего об одну из самых нежных и мягких частей её тела, в которую предпочитал уткнуться лицом. Причём за прошедшие 32 года брака Бриана как только не относилась к этому факту и как только не боролась с бедствием. Всё закончилось смирением, потому как если ей случалось проснуться вместе с Алексом, после стольких лет она уже не могла сладко уснуть и до конца отдохнуть без ставших привычными ощущений… жестокого распилоукалывания.

Хотя лучше бы он ласкался другим образом или хотя бы другим местом, так как этой ночью она не просыпалась с ним и не нуждалась в привычной формуле засыпания, а наоборот, спала, причём беспокойно. И когда одна из колючек уколола особенно сильно, угодив в неведомое уязвимое место, Бриана еле удержала вскрик. Получился писк, но Алекс, тем не менее, счастливо уснул, а вот Бриана – отнюдь.

Ночью снился отец. Слишком часто вспоминала о нём, мотивируя себя не бросать попытки расшифровать Алексову писанину – и вот, пожалуйста. Вечно словно бы невинный и юный, словно мальчишка, ищущий забав и приключений, как всегда весёлый и очень ласковый, он говорил ей что-то во сне. Что-то доверял и просил сохранить в тайне.

И теперь она чувствовала себя, как если бы ей дали в руки мечту и тут же забрали. Неопределённые высказывания Сапфира о возвращении любимого папочки Брианы наводили на мысль о том, что он может и вовсе не вернуться. Пробуждение вернуло все опасения.

…Но какую тайну?.. Может, дело в его последнем письме?

Пришлось как можно неслышнее прокрасться из спальни Алекса и покопаться в своих старых вещах, чтобы найти тысячу раз перечитанный лист бумаги с гербом Т-замка, центральной титульной собственности Кардифа, откуда он написал ей однажды. Впрочем, чтобы запутать следы, он мог специально послать серва за уникально оформленной бумагой. Но пятьдесят шесть лет тому фабричное производство наверняка ещё не пришло в себя после окончания войны настолько, чтобы печатать какому-то нищему маркизу, пусть и сыну предводителя крылатых, стильные завитушки на ароматных листках. А в самом Т-замке скорее всего не сохранилось ни одной целой чашки, не то, что книг или других вещей с Кардифским гербом и вензелем. Так откуда у него этот, похоже, раритет? Сомнительно, чтобы, словно ветром носимый из постели в постель, он имел при себе на редкий случай сохранённую бумагу.

Бриана вглядывалась и вглядывалась в текст, ища мелкие, ранее не замеченные знаки – это сто пятьдесят недель разгадывания тайнописи Алекса сделали её подозрительной и излишне внимательной там, где чаще всего это было не нужно.

"Милая малышка, с сожалением вынужден сообщить о том, что моё сердце разбито окончательно, и я не намерен больше держаться в семье одним лишь лицемерием. Пусть моё бегство трусливо и излишне скоропалительно, но опасаясь навредить тебе и окружающим видом, разлагающим надежды, раздражённым и скорбным, я с твоего благословения или же равнодушия, прощаюсь, быть может, навсегда".

– Животное, – вырвалось у Брианы.

Сколько, должно быть, подобных писем он отправил по разным адресам, нисколько на самом деле не заботясь о чувствах получательниц.

"Не намерен, держаться, лицемерием, равнодушия, навсегда!" – дочь выделяла про себя особенно ранящие слова отца и повторяла их до тех пор, пока яркость впечатления об отце, как о хладнокровном гаде, не угасла.

О Роджере Кардифе и его способности походя разбить женское сердце написали две книги ещё до войны. И он с самой юности был таким.

"Так постойте!.." – встрепенулась Бриана, когда новая мысль пришла ей в голову. – "Здесь же нет имени! Он мог написать это письмо из Т-замка в любой из прошедших веков любой из своих жён, даром, что не моей матери. Но если он не гостил у предыдущего маркиза Кардифа, то это значит, что он был в деферранском Сильверхолле, в своих покоях. Там столько всяких бумаг, писем и схем, что он без особого труда мог найти подходящий экземпляр для отправки любой из его лапочек, красавиц, птичек и конфеток! Да он просто!.. Вот же!.."

Крылатая поскорее выкрутила электрический свет на всю мощность и подняла письмо как можно выше. В одном месте плотная волокнистая бумага действительно странно сильно просвечивала – как раз там, где подписывающийся должен был бы поставить дату. На имя она сама пролила шоколад, и он растёкся лилово-коричневым пятном, но всё равно Бриана точно помнила, что в подписи значилось полное имя отца – Роджер Соул Сильверстоун, маркиз Кардиф. К тому же сохранились нижние линии первых двух заглавных букв.

Но маркизом Кардифом он стал к концу войны, когда большая часть Сильверстоунов уже покоилась с миром. До войны он подписывался как баронет Шели-Шедвард. Значит, он либо присвоил себе личные вещи погибшего дядюшки Фердинанда, едва успевшего вступить в права владения Кардифскими землями, либо отправился в Т-замок перед самым исчезновением. А вдруг он где-то там?..

За её спиной прошелестело нечто на грани слышимости. Бриана уже была готова к чудесному появлению родителя возле дверей, но это был полуголый Алекс, и он посмел выхватить письмо из её рук в те мгновения, в которые она предавалась глупым мечтам.

– Что это? Чем это ты здесь занята?

– Лучше отдай! – занервничала она. – Ты опять всё не так поймёшь!..

– Ну нет, что тут непонятного! – воскликнул Алекс, пробегая глазами по строчкам. – Тебя бросил какой-то психопат-неврастеник. Поскольку твой бывший муж таким быть просто не мог, а почерк единственного значительно безумного в этом городе я знаю, то, полагаю, это кто-то другой? Но разве ты была замужем ещё раз?

– Психопат-неврастеник? – словно оглушённая переспросила крылатая.

– Ну конечно! Идём, я кое-что покажу, – Алекс подвёл её к бюро и быстро написал несколько слов в три строчки. Затем положил рядом бумагу из Т-замка и попросил сравнить.

Она тысячу раз раньше видела почерк Алекса, и из них девятьсот девяносто раз смотрела на его тайнопись. Но на крылофитском он писал… потрясающе красиво. Крупные буквы читались идеально, и пусть к низу появлялась угловатость, но все завитки идеальных пропорций и гармонично округлы, наклон и нажим – всё настолько хорошо, насколько это возможно.

Письмо отца рядом с примером почерка Алекса больше выглядело издевательством, причём весьма изощрённым, над читающим: строчки пытались забегать одна на другую и в конце сползали вниз, излишний наклон иногда заставлял заваливаться буквы, а иной раз характер неожиданно исчезал и всё письмо даже слегка приглаживалось в противоположную сторону. Написанное при этом всё же напоминало обилие игл и бисера, с определённой долей вкуса разложенных по бумаге. Его почерк мог быть красивым, и раньше точно таким был – в нём чувство прекрасного никуда не исчезло, и следы его остались. Но Алекс был прав – выписывал всё это маркиз Кардиф либо с закрытыми от усталости глазами на пределе возможной скорости и из последних сил, либо в состоянии худшем, чем нервный срыв после эпизода пыток нефизического свойства. Об этом, правда, и намекало содержание письма. Стало быть, он ещё старался, подбирая слова, не показаться тем, кто готовится к самоубийству.

Но разве хладнокровный сердцеед мог испытать что-то настолько разрушительное? Разочарование, крушение надежд – мог, но чтобы они были связаны с безответной любовью? Нет!

– Кто он? – вдруг подался к письму Алекс, склонившись как можно ниже. – Этому парню нужна помощь Пэмфроя. Причём срочно.

– Письмо старое, не видишь?

– Тогда какого чёрта ты разглядываешь его теперь? И в такое время?.. Так. Ты расскажешь мне всё или я!.. О, нет, это же…

Внезапно Алекс начал хохотать. Громко, оскорбительно, злорадно, с наслаждением – он только что понял, что жена не ностальгирует по прошлым отношениям с каким-нибудь мужчиной, а грустит по пропавшему папочке.

– Так это твой отец!.. – услышала Бриана.

– Ему было паршиво… – медленно проговорила она, протягивая руку к бумаге. – По-настоящему паршиво. Не до шуток.

– Мне тоже иногда так паршиво, – покачал головой Алекс. – Правда, только от того, что я состою в браке с тобой.

Бриана бросила на него безразличный взгляд.

– Я привыкла думать, что он не способен так убиваться из-за чего-либо и уж тем более не из-за женщины. Он терял крылья, оплакивал жён и сыновей, и скоро уже весьма бодренько тренировался и бегал на свидания. А теперь мне кажется… ох, я его совсем, совсем не знала!

– Думаю, всё не настолько плохо.

– Но он до сих пор не вернулся! Полвека прошло!

– Уверен, этому есть объяснение.

– Какое? – с долей возмущения воскликнула Бриана. – При всём его бесчестном поведении иной раз, он не мог бы позволить себе пропустить нападение перевёртышей на Клервинд!..

– Он мог сражаться в рядах ополчения, скажем, высветлив волосы, чтобы его случайно не узнали.

– …И сколько уже было отражено атак извне, а о нём или хоть ком-то необычно хорошо фехтующем не появлялось известий! Слухи о талантливых мечниках распространяются не быстро, но всё же!.. Если ты что-то знаешь, Алекс… – но едва она начала, как в глазах супруга возникло "то-самое-выражение-номер-три". Оно означало, что он знает, что ей будет неприятен его отказ говорить на эту тему и потому его высочеству соответственно не радостно отказывать ей. Но он, к сожалению, ничего не может сделать для улучшения ситуации, по тем причинам, которые ей уже не раз озвучивал, но она из упрямства не хотела их принять.

Алекс Санктуарий состоял в высшем совещательном органе планетарной империи и определял судьбы наравне с ясновидящим предком Брианы, Сапфиром Сильверстоуном, и с другими древнейшими пробуждёнными и их регентами, с командующими войсками, а так же лидерами перевёртышей и фитов. Если информация о Роджере Кардифе касается дел государственной важности, член принсипата не выдаст её. Даже если он, один из древнейших, принц – только человек, и испытывает слабость к ласке, красоте и хитростям своей жены.

– Сапфир не отпустит его в мир иной, дорогая, – уговаривающе-успокаивающим тоном начал Алекс, и его эрцеллет сомкнула веки, готовясь либо врезать, либо закрыть ещё и уши, потому что всё это она уже слышала. Слышала последним, прежде чем отступала в их прежних спорах. – Твой папочка "запасной вариант" старого принца на какой-то ужасный нежелательный пример дальнейшего развития событий.

А вот этого ещё не было произнесено вслух. Бриана тут же открыла глаза.

Однако подобная мысль витала в воздухе. Конечно, как-то неестественно, что лучший фехтовальщик крылатых, по слухам довольно задиристый, бесследно исчезает сразу после войны, когда у многих южан и северян ещё так много поводов для взаимной кровавой мести. И это при том, что именно тогда древнейшие решили построить крепкий и дружный единый мир.

– А то, что он сам сейчас в ужасной ситуации и его никто не ищет десятки лет, а потом собираются в один момент бездушно использовать – это как? Как это называется?!

– Если его сердце действительно разбито, как он написал, то мы ничем не сможем помочь ему. Да и… – Алекс осёкся, отвёл взгляд, задумался, прикусил губу.

Крылатая бы всё отдала за умение читать мысли. Но из принца не вытрясти правды. Принцы – не изнеженные мальчики, воспитанные в сознании долга перед страной. Нет, принцы этой империи – ветераны всех возможных битв. Ну, кроме принцев крови. Тем только битвы умов приходилось выдерживать.

– Все знают про переселение на другую планету. Может быть, он объявится до срока? – предположил Алекс, пока Бриана, демонстрируя потухший вид, обратно прятала письмо отца.

– Он не знает, на какую именно.

– И, потому, уж точно объявится.

– И, потому, уж точно погибнет, если он в ловушке или спит.

Пауза.

– Идём и ещё пару часов поспим? – предложил Алекс.

– Солнце уже трудится во всю, – несколько приврала Бриана, – а раз так, то и мне надо.

– И чем же ты будешь заниматься, эрцеллет-принцесса? – с насмешкой спросил человек.

– Если ты будешь спать, то у меня не будет выхода и придётся портить жизнь кому-то другому. Есть у тебя какие-нибудь другие планы на утро, кроме беспробудного сна в стиле богатого бездельника?

– Меня очень пугает то, что ты серьёзно говоришь это. Раньше мы, помнится, только шутили.

– И я раньше только шутила. Но сейчас мне не дали конфетку и я собираюсь…

– Я дал тебе конфетку! – заспорил Алекс. – Я сказал тебе, что Кардиф важен для Сапфира и он…

– Да-да. Только вот к этой мысли я и сама приходила раньше.

– Моё утверждение истинно, а значит, что твоя мысль перешла из категорий возможных заблуждений в ранг опорной аксиомы. Хвали меня, – и он развёл руки широко в стороны, как будто ждал, что его забросают лепестками благоуханных цветов.

– О, ну конечно, – мрачно признала Бриана и подошла, чтобы приникнуть и с деланным благоговением поцеловать куда придётся.

Она отошла, но он ещё стоял с поднятыми руками с тем же выражением лица.

– Тебя не проведёшь, – протянула крылатая и вернулась, чтобы посвятить ласкам больше времени и приложить больше усердия.

– Другое дело, – прошептал он, обнимая и целуя её лоб.

Глава 3. Друг её отца

Четвёртый день недели. Бриана очнулась от приятного состояния расслабленности эрц-принцессы, сидя напротив герцога Элайна. Шоколад, беседа, Шип Валери и трое старших драконов Классика. В обществе Ньона существовали господа, которым Бриана была по-своему очень интересна. Все говорили, что у неё бывает "особенный взгляд" и он-то и продолжал привлекать тех немногих, кто не испытывал дискомфорта рядом с женщиной, способной врезать, вместо того, чтобы сделать замечание и дать оправдаться. Этот особенный взгляд едва ли выдерживал сравнение с кареглазым взором принцессы крови Эссы Бесцейн – у той глаза словно излучали свет, радостный и яркий, изредка чуточку лукавый. Бриана Санктуария так же могла излучать радостный и яркий свет, вот только всегда не без лукавства, и всегда к этому сочетанию прибавлялась сотня-другая крошечных чертенят. Сочетание это многим крылатым казалось смущающим, а некрылатые по какой-то причине Бриану обходили стороной, скорее всего побаиваясь. Впрочем, Уоррен Элайн был другом Кардифа с самого детства и в его дочери скорее видел что-то необъяснимое, ему приятное или необходимое. Взять хотя бы тех же чертенят в невинном чистом взгляде голубых глаз Роджера Кардифа. Что до других гостей… Шип Валери в некотором роде приходился ещё и сыном Элайну и естественно тянулся к нему и к его привычкам. Драконы Классика… казалось, они просто составляли компанию Шипу Валери, но их внимательные, видящие что-то недоступное остальным глаза, слишком уж часто возвращались к Сапфирте, если она появлялась в нижних гостиных. Похоже, они приходили посмотреть на неё. Оно и понятно. Принц-перевёртыш Хоакин, по прозвищу Классик, и Сапфир Сильверстоун веками враждовали, и если сейчас не пытались друг друга убить, то условия их видимого мира только богу, пожалуй, ведомы. Сапфирту ещё совсем маленькой девочкой назвали в честь ясновидящего после того, как он предсказал нападение её родного отца на планету, то, что девочка осиротеет, и то, что Санктуарий удочерит малышку. И всё-таки здесь тоже что-то не так. Что-то странное. Но Бриана сейчас думала не об этом.

Ей захотелось бросить этих господ и начать делать что-нибудь. Потому что тайнопись не поддаётся расшифровкам и разгадкам и пора оставить эту затею… Хоть что-нибудь настоящее, хотя бы начать растить цветы как сестра деда, Берилл. Или, быть может, помогать нищим, как Моргана, Красивейшая из женщин. В предыдущем браке у Брианы совсем не было времени на неспешные беседы – её Ил'Майр унаследовал от своего отца ферму, и, когда мужчин забрали в ополчение, ей приходилось слишком много работать в полях. Но замужем за принцем ей полагалось посвящать всё свое время единственной вещи. А именно: бегать вокруг знатного супруга на цыпочках и всячески любить его и лелеять, так как древнейшие весьма разборчивы практически в каждой из сторон жизни из-за огромного прошлого опыта. Ну, и, при всех возможностях принца, Алексу ничего не стоит однажды "заменить" жену на ту, что будет более ласковой и послушной. Так что Бриана весьма рискованно вела себя, годами отказывая Алексу в такой жене, на какую он рассчитывал, венчаясь. Но он всё ещё любил её.

– Вы как-то не казались сегодня задумчивой, – привлёк внимание Брианы дракон Микаэль. – Но теперь переменились.

– Знаете, как это бывает?.. – очнувшись и вздохнув, подняла глаза Бриана. – Внезапная ассоциация порождает поток мыслей… и уносит внимание прочь от, скажем, первого впечатления.

Уоррен Элайн улыбнулся. Ему всего-то тысяча лет, но почему же так хочется назвать его мерзким старикашкой за былую дружбу с её отцом?

– Вот опять! – воскликнул Валоад. – Вы снова задумались о чём-то далёком от темы.

Уличённая, Бриана потрясла головой и смущённо рассмеялась вместе со всеми. Это было мило и глупо. Но Бриана и вправду смутилась.

– …И всё же нельзя не отметить, что манифестации протестующих квартерианцев слишком уж невыразительны, – перестав ухмыляться, продолжил говорить Микаэль. – Мягко сказано – невыразительны. На самом деле речи их запутанны и кровожадны, а чётких, продуманных задач, они, как будто, и не думают ставить.

– Попробуй разбери их, – кивнул Шип Валери.

Бриана опустила глаза и медленно водила кончиками пальцев по рисунку бархатом на юбке. Её смущало и беспокоило всё происходящее снаружи дворца, но ещё сильнее смущало то, что метакарта среди новостей показывала свидетельства её скандалов с Санктуарием. Например, существовал слепок вылетающих из окон Три-Алле вещей. Бриана почти кожей ощущала осуждение женщин и мужчин. Ведь Алекс был довольно мирным существом, его знали в Ньоне. А раз так, то, значит, скандалистка Три-Алле – только Бриана. Особенно тяжело было выдерживать мягкие наставления жены деда – идеальной герцогини Сильвертон. Хотелось рассказать ей свой план, однако риск нарваться на полное непонимание был довольно велик. А если и так, само желание обелить себя перед окружающими совершенно бесполезное. Ведь не станет же она рассказывать всем подряд сущность своих замыслов, кажущимся результатом которых стали шумные скандалы с беднягой Санктуарием!

– Это говорит об их разрозненности и отсутствии лидера, – продолжал обсуждение Элайн. – Большое упущение для тех, кто хочет чего-то добиться.

Валоад принялся спорить и защищать выступающих квартерианцев, но Бриана, даже изо всех сил стараясь слушать, теперь снова была занята другим. Тем, чему, единственная из присутствующих, стала свидетельницей благодаря расположению её кресла, обращённого к дверям.

Бенедикт, войдя в гостиную, остановился и стал по возможности бесшумно пятиться обратно, благо его ещё не заметили. Как духовное лицо высочайшего ранга, он боялся запятнать душу и разум малейшей неправедной мыслью, и, чтобы точно избежать мелочного, но всё-таки, падения, кардинал церкви Единого не допускал своей встречи с Элайном.

Какой крылатый мог быть другом Роджера Кардифа? Конечно же, мужчина, не менее развращённый, чем знаменитый сердцеед! Можно было бы утверждать иное, но герцог Элайн ко всему прочему был ещё и пагубно хорош собой. Почти настолько же совершенной красоты, как принц Даймонд Лайт из Си, Элайн со всей гармонией линий и пропорций лица и тела, сиянием, излучаемым им, с редким оттенком глаз, элегантностью, особенным умением держаться, и, чёрт возьми, действительными достоинствами личности, не казался недосягаемым, однако… Легко проводилась жирная черта между двумя самыми красивыми мужчинами империи и всеми остальными, тоже в достаточной степени привлекательными и выдающимися. За титул третьего красивейшего боролись с переменным успехом разные мужчины, и мода, эстетика вкуса и культурные новшества взглядов часто переводили фокус внимания с одного представителя сильного пола на другого. Но ужасно очевидным оставалось одно – сколько не вздыхай по определённому типу внешности, а Элайн и Даймонд Лайт всё же недосягаемо хороши, их лица совершенно невозможно забыть. Этим часто пользовался принц Хайнек Вайсваррен. Пожелай он заставить всех мужчин империи носить юбки, он оденет соответствующим образом Элайна и Лайта и прочие, желая выглядеть так же прекрасно, откажутся от брюк.

Но было немало отличий между двумя красивейшими мужчинами. Так, если известно было, что принц Лайт не подпустит к себе любую женщину, то Уоррен Элайн свободно подпускал. В общении он казался мягким и умел казаться своим и среди серветок. Он вызывал доверие. И, пожалуй, наслаждался обожанием леди вместо двадцати менее удачливых мужчин. А в последние годы слухи упрямо твердили, что Элайн особенным образом сблизился ещё и с мальчишками-двойняшками из клана Росслеев. Так это было, или нет, но что бы ни говорили у Элайна за спиной, а двери перед его носом всё так же распахивались – никто не смел отказать в дружбе единственному наследнику принца Рональда Мэйна.

Держа всё это в своей голове, Бенедикт, кардинал Гурана, счастливо скрылся.

– И снова вы не слушаете, – отметил Валоад. – Что вас тревожит? Вы… думаете о… м-м-м… об отце Бенедикте?

– Да, – отозвалась смущённо Бриана. Она иной раз забывала, что драконы совершенно другие. Они знают в чём-то больше, а в чём-то меньше чистокровных. Иной раз кажется, что они читают мысли, видят души, знают прошлое и будущее, словом – маги!..

– Кстати, об отце Бенедикте… – подхватил Элайн. – Дорогая Бриана, уверен, что измучил тебя своими просьбами, но устроительство моей с ним встречи не окончится ли свершением в ближайшем будущем?

– Полагаю, это в такой же мере проблематично, как и возобновление открытого дружеского общения между тобой и дядюшкой Брайаном. Зато я слышала, что всюду тебя ищет принц Вайсваррен.