Озаренные целью: жажда свободы. Том 1

– Сука, ослепил меня… убью, падла! – Ревел окровавленный байкер, вставая на одно колено.

Он взял ту злосчастную табуретку, валяющуюся всё это время у них под ногами, и, что было мочи, ударил ею об спину курсанта. Она мгновенно разлетелась на части, а Гарам замер.

Вдруг в этот удачный момент стал слышен шум приближающихся сирен.

– Твою мать! – Осекся варвар.

И чтобы курсант так легко не отделался, на него свалили еще одну забитую телефонами стеклянную стойку. Гарам потерял сознание, а преступник успел ускользнуть через чёрный ход. Курсантам по рации сообщили, что нужно было снова прочесать район и что по “Нокохаме” бегал убийца. Всех ребят, за эту пару дней привыкших к беззаботной скуке, ошеломило такое сообщение.

Като вновь почувствовал страх, покалывающий в груди: “Неужели, правда?!”. Чокнутая Элли бежала на место преступления, таща за шкирку Стива. Они вовремя оказались близко к салону. Като же аккуратно замедлил шаг и, когда она завернула за угол, курсант не торопясь шёл вместе с толпой взволнованных жителей, вышедших в халатах и пижамах на улицу из-за шума. Вся инструкция от родителей вспомнилась ему мгновенно. Чтобы хоть как-то не выдать нежелание подчиняться приказу, Каткема начал говорить налетевшему скопищу, что всё в порядке. Ему, разумеется, никто не верил, все возмущались и расспрашивали, что там стряслось. Кто-то понаглее, кто-то повежливее, но его ответ был одинаков. “Всё под контролем СБТ”. Като ненавидел себя за эти стандартные слова. Несколько мужиков и женщин из заднего ряда взъелись на Каткему за то, что у него якобы еще молоко на губах не обсохло, чтобы охранять район. В целом, как всем и всем остальным курсантам. С лестничной клетки над ними взлетели голуби, и на плечо Като упало белое перо. Совсем старенькая женщина увидела это и с отвращением прищурилась на курсанта, вспомнив давно забытую всеми примету про перья и трусость.

Инстинкт самосохранения взял над ним вверх, не дав благородным мыслям даже появиться. Каткема снова стал тем скромным и трусливым мальчиком, который боялся выглянуть из норки. Когда Чешуа терпел нападки жильцов и взгляд старушки, воспоминания обещания, которое он дал себе несколько дней назад, вернулись. Като чувствовал себя ущербно, потому что струсил и сдался.

“Хоть даже если я на месте, где изначально быть не планировал, это не повод опускать руки, не повод уподобляться страху. Что же мне, не жить теперь что ли из-за этой нелюбви к полиции! Мы можем делать и благие поступки тоже! Я должен служить, и служить хорошо. Раз выхода нет, я должен даже на этом пути ставить цели, найти мечту и достигать ее, не щадя собственных сил. Я пойду наперекор своим слабостям! Только так я смогу распробовать вкус жизни, только так я смогу стать достойным человеком! Я не сдамся под тяжелым напором судьбы!”.

Чешуа в очередной раз воодушевился, на него снизошло благоговение. Курсант смотрел на плакат с героем города, офицером отряда “Вепрь”, Магиланом Райли, чьей службой вдохновлялось пол города.

Искали убийцу где-то полчаса, затем курсантов отозвали по домам, так как его и след простыл. Обнаружили только капли крови за зданием, но потом и их не стало, скорее всего, преступник вовремя забинтовал рану на бегу. Больше на курсантов офицеры и преподаватели не надеялись и вызвали отряд спецназа “Вепрь”. Да и курсанты особо не стремились искать преступника, насмотрелись на полуживого Гарама и двух трупов, их храбрость как рукой сняло. В транспортерах под угрозой трибунала ребятам говорили держать произошедшее в тайне. Старшие по званию были потрясены, так как убийства в городе совершались крайне редко. Они переживали и за курсантов, увидевших такую жестокую картину, и за храбреца, Гарама. Приказ “Высота–400” начал давать свои первые плоды.

Между собой курсанты шептались, что у Гарама было проколото плечо и имелись множественные переломы с ушибами, порезами. Другие два умерших являлись работниками этого цифрового магазина: продавец и консультант. Оба умерли от повреждения жизненно-важных органов и потери крови, их глубокие раны были получены от той же стеклянной разбитой бутылки.

Каткема, как пришёл домой, был поглощен думами о произошедшем. Алисия тут же кинулась к нему расспрашивать о прошедшем дне. Она ничего не знала о случившемся, а интуиция подсказывала курсанту не рассказывать правду, для ее же блага. Но она долго не допытывала сына, на кухне закипела кастрюля, и пришлось кинуться убавлять газ. По новостям, конечно, ничего не передавали, “СБТ” не могло портить свой имидж. Только сарафанное радио могло распространиться от жителей “Нокохамы”, которых и так нагло дезинформировали. Оллемы дома не было.

Като сохранял весь вечер молчание, ни о чем не желал говорить с родителями. Он был снова наедине с самим собой, полон решимости и энтузиазма завтра начать новую жизнь. Во второй раз он дал себе обещание не сходить с “правильного пути”, постоянно проговаривал его, прокручивал в голове, надеялся, что на утро громкие слова не станут писком юнца. Чешуа верил, что на сей раз сам себя не подведет.

Во время ужина родители снова интересовались, не опасно ли было на службе, Като отвечал спокойно и сдержанно, хотя внутри все кипело. “Если бы вы хоть капельку верили в меня и мои силы, то я был бы смелее”, – гневался он мысленно.

Глава 9. Сквозь огонь и воду

Ночью этого же дня в госпитале “СБТ” оперировали Гарама. Несмотря на спокойную и умиротворенную ночь, ярко освещаемую изящным желтоватым полумесяцем, в операционной царил настоящий драйв: приказы главного хирурга изящно повелевали скальпелями и медицинскими иглами, лампы над кушеткой горели на полную мощность, а анестезиолог успешно заканчивал выполнять свою часть работы. В коридоре ожидал Януш с директрисой. В больнице повис шум, медсестры носились с медкартами, как пчелы в улье. Это давило на Элизабет вкупе с усталостью и стрессом. Она не находила себе места, ходила взад-вперёд, кусая пальцы и постоянно дрожа, иногда прислушивалась у двери, пытаясь разобрать слова медиков. Януш же был предельно спокоен и простодушен, осматривался на окрашенные в салатовый цвет стены, новую деревянную мебель и воображал, как бы скорее увидеть ремонт на своем рабочем месте. Он поглядывал на Элизабет, но успокаивать ее не хотел: во-первых, потому что он был большим сексистом и не признавал женщину на месте директора полицейской академии, а во-вторых, сам желал поскорее занять эту должность. Они не переваривали друг друга, и мучительная напряженная тишина была хуже смерти.

– Что бы ты сейчас не думала, хочу сказать, что я горд, очень горд. Мы воспитали истинного бойца, который единственный осмелился разведать обстановку, в отличие от его сраных напарников – трусов… влеплю им по десять суток трибунала в послеучебное время. Пусть переночуют в камере, может так хоть подумают о долге перед отчизной, – проговорил уставшим голосом Януш, широко зевая и массируя покрасневшие от бессонницы глаза.

Элизабет молчала, она была в ярости от услышанного и попыталась справиться со злобой, скрипя зубами и сжимая рукава пиджака.

– Они же ещё дети, нельзя их посылать на чистую погибель. Нельзя было разрешать отправлять их туда, – со слезами на глазах прошептала она, отвернувшись к стене от проходящего мимо персонала. Стыд и раскаяние струились по всем уголкам ее хрупкой души.

– Ты все сделала правильно. Приказам надо подчиняться, тем более от самого фельдштриха.

– Вы, солдафоны, сделаете всё, что вам прикажут, даже самые ужасные вещи. У вас нет собственной воли! – Вытаращив влажные, но горящие глаза, дерзко сказала директриса, пересилив дрожь губ.

– Наша воля – служить отечеству и городу! Ради моего дома я готов на всё, и даже “отправить их на чистую погибель”, – строго промычал Януш.

– Тогда вы скоро будете купаться в крови детей!

Януш ехидно взъелся на нее, но тут их “душевный разговор” прервал пожилой слабовидящий мужчина в халате, спросивший про ближайший туалет. Старший надсмотрщик со всей милостью и уважением указал ему на нужную дверь, резко сменив выражение лица. Директриса же была не в силах так быстро менять маски.

– Не переживай, госпожа – директор, в крови я давно утонул, – простодушно ответил Януш, всматриваясь в свою ушибленную пунцовую ногтевую пластину, – какой-то негодяй напал на людей, явление не частое в Толлосусе, но встречаемое. Подобная неприятная ситуация могла случиться где угодно.

– Неприятная… – С чистейшей ненавистью прошептала Элизабет. – Не прикидывайся дурачком, он хоть и не попадался под городские камеры, чтобы они успели его обнаружить, но по стоп-кадрам с видеонаблюдения салона ребята с нашей академии распознали его. Артур Френч, тридцать два года, висит статья за убийство и грабежи. Кстати, проживает в порту.

Седовласый не сдержал нарастающей злобы и скорчил гримасу, оскалив испорченные кривые зубы. Хоть их тон перешел к более высоким границам, они все же говорили шепотом, не смея мешать операции.

– Ты хочешь мне сказать, что твои подозрения подтверждаются, и что это всё будет продолжаться? Хочешь поглумиться надо мной, чтобы я раскаялся? – Все больше свирепствовал он, нервно притопывая под скамейкой.

Между ними началась настоящая битва взглядов, отвод глаз означал слабость. Коридор в этот момент оказался, на удивление, пустым.

– Именно! – Воодушевленно заявила Элизабет и двумя пальцами элегантно поправила золотистые очки.

– Тогда пусть крепятся и готовятся сраж… – не успел договорить Януш, как дверь из операционной отворилась.

Они никогда бы не смогли прийти к общему согласию. Старший надсмотрщик почти всю жизнью служил в армии и привык относиться к солдатам, как к функции, которая должна была выполнять поставленную задачу, во что бы то ни стало. Неповиновения были ему чужды. Элизабет же росла обычной городской жизнью, где на человека могла напасть хандра и депрессия. Она хоть и сама служила когда-то в академии, но прекрасно понимала, что курсантам могло быть страшно. По ее мнению, заставлять одномесячных новобранцев отправляться на передовую и ждать полного подчинения, было невообразимо глупо.

К конфликтующей паре подошел главный хирург с окровавленным фартуком и разрешил проследовать к больному, когда его отнесут в свою палату. На Гарама, перебинтованного с головы до ног и подключенного к капельнице, накладывали гипс. Его палата была типа люкс, большая и одноместная, со всеми удобствами, в ней горел зеленоватым успокаивающим светом контур потолка. На стене для преподавателей развешивали рентгеновские снимки, и из них стало ясно, что у бойца были сломаны кости на правой руке, несколько ребер, левая ключица и левая лопатка. Также присутствовали сильные ушибы почти вдоль всего позвоночного столба и глубокая колотая рана на плече. Хирург отметил, что оперируемый не мог прийти в сознание из-за потери крови, даже пришлось делать переливание. Старший надсмотрщик подошел к развешенным снимкам и начал с бестактным интересом их разглядывать, вглядываясь в повреждения. Он не считал себя злодеем в этой ситуации. Януш был уверен, что такой мягкий подход директрисы лишь навредит будущим бойцам, и, в конце концов, это будет стоить кому-то жизни. Директриса отошла назад от развешанной жестокости и случайно уперлась спиной в ящик с первой медицинской помощью, где был изображен красный крест на белом фоне. Как только она обернулась, в глаза ей бросился этот международный знак гуманизма и нейтралитета. Почему-то он смог его успокоить. Януш и Элизабет остались на ночь, чтобы первыми узнать подробности произошедшего.

На следующий день Каткема шёл на свою “любимую” работу с новым энергичным и живительным настроем. От него лучилась энергия. Солнышко своим теплом ласкало кожу, а на небе было ни облачка. С энергичной музыкой в ушах Като вприпрыжку проходил сквозь улицы своего серого района. Отныне ему хотелось смотреть на вещи жизнерадостно. Провода наушников частенько цеплялись за края ветровки, издевательски высовываясь из ушей на самых мелодичных моментах. Наиприятнейшие звуки наполняли все существо курсанта и ломали все барьеры. Подборка треков соответствовала его настрою и невероятно воодушевляла. В такие моменты человек и правда мог казаться самому себе всесильным и бесстрашным. Это была великая привилегия, которой могли пользоваться современные люди, ведь надевая наушники, человек будто попадал в иной мир. Энергия струилась из Като, и на взрывных припевах он, то и дело, либо пританцовывал, либо прыгал, либо просто ускорял шаг. И наплевать ему было на то, что скажут или подумают другие. Кому-то же надо было своим светом уничтожать всю хмурость, царящую вокруг. Порой, прыгая по маленьким лужицам, Като хотелось закричать на припевах и высвободить всю накопившуюся энергию, но здесь смущение и стеснение все-таки брали свое. Список его песен не сильно отличался от большинства его ровесников, это была легкая, динамичная музыка, играющая на фоне, которая не несла за собою особо много смысла. Чешуа решительно вошел в академию, не обращая внимания ни на кого, лишь вслушиваясь в чудесные звуки, мотивирующие на победы. Като незамедлительно прошел в раздевалку под сопровождением косых ненавистных взглядов Анны и Арти, которые даже приостановили диалог. Беготня по утрам в академии стала еще интенсивней, потому что никто не мог себе позволить опоздать на патруль. Пока ребята ехали к точке “выброса”, их предупредили, чтобы они отныне были в три раза внимательней и осмотрительней. Многие парни уперлись локтями в колени, свесив безысходно головы. Страх трепал их изрядно.

В такой тревожной обстановке Като, танцуя стопами, словно с батарейкой в заднице, собирал всю свою волю в кулак и твердил себе, что он справится. Чешуа визуализировал, что он уже стал достойным и смелым мужчиной, и от такого четкого представления мурашки волной шли по коже. Невольно проснулась и уверенность в себе. Сейчас Като думал, что мог отважиться абсолютно на все. В связи с окружением и воспитанием, которые постоянно указывали на его недостатки, Каткема утратил эту черту характера, похоронив ее глубоко в подкорке. И лишь иногда, когда волна энтузиазма захлестывала его душу, вера в себя просыпалась, но больше дня, обычно, не держалась.

Каткема решил продолжать жить, продолжать бороться и достигать новые цели на новом пути. Он рассудил, что идти достойно по ложной дороге лучше, чем, нехотя, волочиться по ней, раз другого выхода не оставалось. Да и кому было решать, ложная она или нет. Нужно было брать жизнь в свои руки.

Также по гудящей нечеткой связи Мюрг пригрозился, что пренебрегающим своими обязанностями грозит “школьный” трибунал, говорил, что двое трусов уже протирают в камере штаны по ночам. Это было добивающим фактором для Чешуа, и он сказал себе: “Нет уж, сегодня от опасности я точно бежать не стану”.

Мотивированный Каткема встретился со своими партнерами по патрулю, и им на сей раз достался сектор около детского сада.

– Так, друзья мои, там дети, и я не могу позволить дать их в обиду, так что будем смотреть в оба! – Перво-наперво заявила Элли строгим, командирским тоном, будучи абсолютно не уверенной в своих напарниках.

– Я согласен, – подтвердил Като, а чокнутая сразу же уловила изменение в его взгляде.

Было еще раннее утро, родители провожали детишек до двери, украшенной милыми наклейками зверюшек. Сектор, правда, достался ответственный. Даже Стив чутка взбодрился. Дальнейшие три часа они, готовые кинуться на помощь в любой момент, старались патрулировать продуктивнее всех дней до этого. Их внимание привлекала каждая мелочь: от сомнительного взгляда до неряшливого вида бродяг. Хорошо, что рядом не было дороги, иначе назойливые шумы мешали бы их наблюдениям. Спустя некоторое время, когда обстановка вокруг стала совсем спокойная, ребята решили выделить себе пять минуточек отдыха.

– Что думаете, ребят, этот ублюдок из-за стены припёрся или местный? – Вдруг спросил Стив, доставая из кармана завернутую в бумажку сигаретку и умело закурив.

– Я не знаю, откуда он, да и какая разница. – Предвзято ответила Элли, сделав пару шагов назад от дыма.

– Как какая разница…

Каткема насторожился, оглядываясь по сторонам, ведь их дружественный союз намеревался развалиться.

– Я готова сразиться с кем угодно, если потребуется, – смело, но шутливо заявила чокнутая, упершись руками в бока.

– Да я в тебе и не сомневался. – Ухмыльнулся курящий.

– Стив, мне смотреть на тебя тошно, с таким убогим видом ты бы лучше на улицах вообще не появлялся… форму позоришь! – На ярую феминистку в броне смотреть тошно! – Остро ответил Стив, на показ сильно затягиваясь дымом.

Выглядел Стивен очень отторгающе. Он опять был с похмелья, которое научился мастерски скрывать от начальства. Нужно было обострить внимание, чтобы заметить в его смехе и в разговорах маленькую вялость. Его взъерошенные волосы, запах от потной кожи, отекшее лицо и противные рыжие волоски на подбородке бесили Элли, казалось, больше всего на свете.

– Ты сейчас мне за слова ответишь! Хотя в таком состоянии ты наврятли сможешь это сделать… – нахально начала Элли, сократив между ними дистанцию, – Жизнь прожигаешь!

Это показалось смехотворным для Стива. Он, ехидно улыбаясь, выдохнул дым прямо ей в лицо, докурил и бесцеремонно выкинул бычок на тротуар.

– Живо поднял! – Предъявила она, сжимая кулаки.

Като было стыдно за своих товарищей, он без конца оглядывался и закрывал парочку от любопытных взглядов прохожих, наблюдавших такую необычную картинку.

– Пошла к черту, мразь! – Фыркнул Стив, нагло выдвигая челюсть.

– Всё, хватит цапаться, вас дети увидят, – остановил их словесную перепалку Като, – давайте жить дружно, только так мы сможем работать эффективнее!

– Ты прав. – Ответила и остепенилась Элли.

Они вновь начали патруль, однако Стив все еще оставался не в духе.

– Только вспомнить детский сад, столько приятных воспоминаний сразу… – Через десять минут начал процесс примирения Каткема, хотя он мало что помнил с детства.

– Беззаботное было время, хотел бы я в детстве ценить это. – Простонал Стив, заметив, что выброшенный бычок подло прилип к его подошве.

– Это точно, играй да спи, играй да спи…

– Мама рассказывала, что я была самая драчунья. Если кто не давал мне игрушку, то я сразу за щеку кусала. – Улыбчиво припомнила Элли, затягивая неудобный ремень.

– Потом от родителей детей не прилетало?

– Бывало. Один раз снежную кучу на голову пацаненка опрокинула, а там внутри лед оказался. Он заревел, и тут понеслось… – заулыбалась чокнутая, провожая взглядом вычурных, симпатичных неформальных подростков, – а что? Нужно было за свою территорию бороться, хах!

– Правильно, поэтому ты и стала такой компетентной сотрудницей…

– Что там было ужасно, так это еда. Как вспомню эти полуживые омлеты, приготовленные на большом обгоревшем противне, сразу тошнить тянет. – Чуть не испытал рвотный рефлекс Стив, вспомнив во рту вкусы вчерашней выпивки.

– Забыл упомянуть очаровательную кашу с комочками!

Рядом рабочие утепляли жилой дом. Матерые строители сидели на ведрах и яростно поглощали еду из термосов и контейнеров, а их внимание приковалось к Элли. Ведь редко можно было увидеть девчонку с таким эпатажным цветом волос, тем более в полицейской форме.

– Элли, можно нескромный вопрос? – Спросил Чешуа.

– Конечно.

– А ты лесбиянка?

– Хах, ты это серьезно?

Каткема застенчиво замолчал и пожалел, что задал этот вопрос.

– Ну ладно, на самом деле я понимаю, почему ты решил спросить. Нет, я натуралка, причем заядлая. Что, мой имидж говорит об обратном?

– На самом деле, есть немного.

– Тогда почему же Эшли и Сара, известная на всю академию парочка, выглядят весьма заурядно и ничем не выделяются?

– Ну да, ты права, – вспомнил Като тех хороших девчонок.

– Отлично. – Заулыбалась и пошла в припрыжку Элли.

– Элли, вот мне и, правда, интересно, почему ты так помешана на службе? Таких, как ты, единицы. – Начал тут же Каткема, выпуская еще один давно затаившейся вопрос.

– Не стыдно парням спрашивать? Хотя сейчас уже скорее не парни, а слизняки пошли, но всё же я постараюсь объяснить. Я считаю, а скорее всего, из-за своего правильного воспитания, что, только следуя по пути чести, доблести, храбрости и самопожертвования, твоя жизнь будет иметь вес. Желание помогать царствовать закону и справедливости делает мое существование не бессмысленным, если сказать кратко. Я поражаюсь, почему в вас такого нет, в воинах с рождения!

После воодушевляющей речи напарники Элли замолчали. Стив молчал, так как перестал слушать на половине и опять впал в полудрему, а Каткема задумался. Элли воодушевилась и ещё больше зарядилась. Теперь она начала тараторить без умолку, вертеть головой на триста шестьдесят градусов и метаться по всему сектору еще активнее.

За весь день ребята знатно подустали. Като долго осматривал одно деревце, которое единственное сохраняло немного листьев и как будто бы твердило ему: “Не сдавайся!”. Солнце ярко светило, отсвечивало от лобовых стекол машин и фар. Опавшие желто-оранжевые листья скапливались большими кучами и порождали приятный хруст под ногами. Начинало холодать, термометр опустился до десяти градусов, настала пора ветровок и кофточек. Детишки, которые играли на огороженной площадке с воспитателями, бодрили Като и Элли своим смехом, заставляли выкладываться на двести процентов, Стива же бесконечные вскрикивания и плачи только раздражали.

Чешуа понял, почему Элли назначили лидером, все дело было в инициативе. Только когда ты делаешь на работе больше, чем от тебя просят, порой, даже не спрашивая разрешения, можно заслужить “титул” лидерства. Като уловил этот момент и начал проявлять его: подсказывал путь заблудившимся, переводил через дорогу пожилых, прекращал мальчишеские драки и просто одаривал жителей улыбкой. Чувствовал себя в такие моменты он прекрасно. Бирюзоволосая была сильно удивлена и впечатлена тем, что сегодня тихоня показывал себя с невероятно доблестным, будто стал совсем другим человеком. Их тройка проходила через маленькую аллейку, где пенсионеры кормили хлебом и зерном голубей. Судя по числу птиц, место давно пользовалось спросом. Когда Каткема и Элли проходили мимо, голуби взлетели, обвивая их и устремляясь вверх, что выглядело очень вдохновляюще. Но как оказалось позже, после такого многочисленного взлета вся униформа Стива стала, облеплена белыми красками.

Наступило семь часов, солнце понемногу приближалось к горизонту. Ребята перешли на новый сектор, и путь их лежал через парковку между старым девятиэтажным домом и надземными железными путями высотой десять метров. Несущие колонны были под чистую разрисованы граффити, а все пространство под путями превратилось в районную свалку. Камеры на стенах давно уже были разбиты; вокруг парковки стояло сетчатое ограждение, проржавевшее и разорванное во многих местах. Место не выглядело притягательным ещё из-за дырявых металлических баков. Машин виднелось немного, а те, что здесь стояли, были старые модели со спущенными колесами, заржавевшими бортами и треснутым стеклами. У открытых ворот висел грозный знак “Въезд запрещен”, скрипящий и болтающийся.

Вдруг раздался грохот и крики.

– Что-то стряслось, скорее за мной! – Скомандовала Элли и резво помчалась ко входу этой маленькой арены.

Като снова попал в замешательство и нерешительность, но через несколько секунд рядом стоявший Стив услышал уверенное: “Чего стоим? Вперед!”. Они направились навстречу подвигам, и как только парни забежали, то через боковые стекла машин разглядели потасовку. Четверо курсантов, включая Элли, дрались с семью какими-то отморозками в грязных полу-разорванных жилетках, майках и вызывающих масках.

– Чувак, эти из порта, ты посмотри на них! Точно гангстеры из трущоб! – Прошептал Стив, лихорадочно задрожав.

– Я тоже так думаю, – ответил Като более спокойно, стараясь не выдавать слабину.

– Сейчас можно не влезать. Я посмотрел, камеры не рабочие, – заметил Стивен, показывая на висящие металлические обрубки.

– Нет, это неправильно. – Растерявшись, прошептал Чешуа.

При виде тех бандитов, предположительно из порта, Като сковал и окутал чудовищный страх. Ему было даже тяжело пошевелить руками. Он боялся, что сейчас лишится жизни, и все его самовнушения за день вмиг испарились. Но назад пути не было, Каткема решил вступить в бой, решил бороться, решил жить!

– Я иду, ты со мной? – Спросил Като у Стивена, собравшись с уверенностью.

– Нет, братец, нахрен, не пойду. Мне что делать нечего, воевать за город, который у меня будущее забрал.

Каткема на короткий миг обомлел, но все же от своего решения не отступил.

– Как знаешь, тогда вызови подкрепление по рации сейчас же! – Скомандовал Като и направился за машинами к потасовке.

Трое парней вместе с чокнутой Элли терпели натиск от превосходящих числом портовиков. Все разбойники, так их называл Като, закрыли свои лица, чтобы их не идентифицировали камеры.