Эта книга не совсем обычного жанра. Я позиционирую её, как смесь фантастики, dark-фэнтези, horror, мистики, психологии, драмы, романтики, детектива, а также приключенческой литературы. Эта книга рассчитана на взрослого, сформировавшегося как личность человека, и в некоторых местах содержит сцены, неприемлемые для подростков и людей со слабой психикой. Прошу это учесть.

Все мои персонажи, – а также описываемые мною в данном произведении имена собственные, географические, культурные, и прочие объекты, – являются вымышленными мною, и любое совпадение с реально живущими или жившими людьми, а также с реально существующими объектами, случайно.

Желаю приятного прочтения.

Кравец А. В.

КНИГА 1. ПОГРУЖЕНИЕ

«Звёзды падают, сгорая в небе.

Брызги света.

Вселенная изливает бесчисленные потоки слёз

на растрескавшуюся в пороках землю».

от Автора.

Введение

Она убегала. Задыхаясь, с трудом передвигала босыми ногами.

Никогда раньше воздух не казался таким тяжёлым: буквально застревая в легких, он заставлял их сжиматься в судорожных спазмах, будто та самая ужасная музыка, которую она слышала совсем недавно, вновь играет, только вот теперь она слушает её не только ушами, но всем, всем телом…

Держать в голове хоть одну более-менее разумную мысль в те секунды, когда паника врывается в твой и без того порушенный чередой катастроф, и только недавно возведённый и выстроенный заново внутренний мирок, и переворачивает там всё опять с ног на голову, настолько же сложно, насколько легко соображается, когда вокруг по крайней мере существует хотя бы видимость гармонии и спокойствия.

Она остановилась. Ей нужно было отдохнуть, – хотя бы несколько секунд. Наклонилась, опираясь ладонями о колени.

«Раз, два, три…»

Непослушное дыхание продолжало с хрипом вырываться из горла. Распущенные волосы, упав вниз, густой гривой окутали лицо, – отчего жар в теле усилился ещё больше.

Слишком громко дышишь

Закрыла рот ладонью, вынуждая себя вдыхать воздух через нос. Затем быстрым движением руки захватила копну волос, убирая подальше от лица: надо было видеть, что происходит вокруг. Вся скорчившись от страха, она оглянулась назад и замерла, прислушиваясь. Чувствует он ту же усталость, что чувствует она? Может быть, свернул не туда и потерял её?

Тяжёлые шаги, доносящиеся откуда-то издалека, стали ей ответом.

Из горла вырвался приглушённый стон, вперемешку с рыком. Во рту сразу появилась горечь. Плюнув с отвращением на землю, она побежала дальше.

До сегодняшней ночи ей ни разу не доводилось бегать в юбке. Проклятый кусок ткани, поначалу сковывающий движения во время бега, теперь, разорванный, свободно болтался, будто две створки занавесок, – открывая взору любого, кто пожелал бы на это поглядеть, её нижнее бельё.

«Пожелал бы уже… хоть кто-нибудь!!»

На улице, как назло, – ни души. Ступни горят огнём. Шёлковая блузка, – такая красивая, полупрозрачная, нежного кремового цвета, – сейчас наискось разрезана на спине: начиная от места между лопаток, и почти до самой поясницы.

Всплывая в памяти, вновь раздался в ушах убегающей металлический свист.

Ты должна спастись

Часть 1. Отражения в воде

Глава 1. Эсси

Странные, общепризнанно странные вещи начали вмешиваться в кажущуюся всем окружающим тихой и размеренной жизнь одной школьницы-старшеклассницы из пригорода около шести месяцев тому назад. В то почти полугодичной давности дождливое ноябрьское утро она сидела в доме своих родителей и завтракала бутербродом с жареной колбасой, запивая кофе.

Дождь за окном всё не прекращался. Капли ожесточенно стучали, пытаясь, казалось, всеми силами проникнуть в комнату и нарушить царящие там покой и уют (по крайней мере, что до родителей, то те считали свой новый дом, и в частности кухню, вполне уютными). У их дочери имелось на этот счёт несколько иное мнение, но она предпочитала лишний раз его не высказывать – особенно в присутствии отца. Не хотела лишний раз его огорчать: он и без того первым догадался, что у дочки с относительно недавних пор в голове творится чёрт-знает-что, а теперь вполне мог первым догадаться о том, с этим чёрт-знает-чем не справляется нанятый несколько месяцев тому назад психолог.

Итак, в то ноябрьское утро она специально не пошла в столовую, а вместо этого осталась на кухне, внимательно наблюдая из окна за происходящим на улице ненастьем и мечтая о том, чтобы время тянулось подольше. А ещё больше она хотела, чтобы позвонил кто-нибудь с её идиотской школы с радостной вестью об отмене занятий, – в связи с тем, что внутрь здания кто-то, наконец, удосужился подложить бомбу. Или, на худой случай, по радио могли объявить новость о надвигающемся на город стихийном бедствии в виде торнадо.

Телефон не звонил. Смерчей в этом проклятом тихом городке не было отмечено, кажется, с самого момента его основания: по крайней мере, библиотечные архивы это подтверждали, – она сама совсем недавно проверяла.

По ту сторону окна можно было наблюдать соседей и случайных прохожих. Люди стремительно бежали: с портфелями, кейсами, с собаками, с детьми, и с пустыми руками, – кто по делам, кто обратно домой. Соседка – одинокая женщина, живущая с какой-то мелкой собачонкой, более всего похожей на таксу, и постоянно обижающаяся, когда ей не кивали по утрам в знак приветствия (глупейшее действие, ну, правда ведь), – как раз возвращалась в свой дом, с сумкой наперевес, обутая в тяжёлые мужские ботинки, со своей рыжей псинкой на поводке.

«Хм. – Подумала Стелла, а именно так и звали девушку. – Интересная смена гардероба. Неужто кто-то обзавёлся завалящим мужичком? Или она кого-то ограбила, пристрелила, а труп заперла у себя в кладовой и теперь тратит деньги из его бумажника?»

Мысль о том, что соседка могла оказаться серийной убийцей (которыми, между прочим, так полюбилось в последнее время пугать местных жителей здешним газетчикам), показалась Стелле забавной, но не то, чтобы очень. Стелла вообще не любила смеяться, зато регулярно саркастически кривилась собственным мыслям, время от времени, – и если ей доводилось в чьём-то обществе развести губы в подобии улыбки, то, как правило, это делалось с одной целью: чтобы окружающие её люди успокоились, увидели, что она человек, а не инопланетянин, и перестали досаждать своим пристальным вниманием.

Инопланетяне, кстати, так же, как и маньяки, многим полюбились в качестве «инструмента запугивания», – причём в последнее время не только газетчикам, но и органам местной власти (последних, кажется, вконец достали забастовки, и они уже не знали, чем бы таким «приструнить» местные профсоюзы).

Маньяки-убийцы, инопланетяне… что дальше? Злые духи и полтергейст?

На чердаке что-то грохнуло (там постоянно что-то грохало, кажется, с того самого дня, как их семья сюда переехала), и грохало частенько, потому как при строительстве этого милого, в общем-то, двухэтажного домишки (одного из целой череды однотипных, построенных несколько десятков лет тому назад и постепенно устаревающих блочных домишек, что заполняли весь их «провинциальный» район), кто-то допустил ошибку, повлекшую за собой следующее: стоило соседке открыть или закрыть дверь, как это сразу неким образом откликалось на их половине.

По земле, что ли, эта энергия передавалась? Вероятнее всего, не по земле, но по стене, так как оба дома имели одну смежную стену.

Не важно. Всё равно раздражало.

Утренние часы завтрака (перед походом в школу) а также сама дорога к «обители знаний»: осенью – под проливным дождем; зимой – в сильный снегопад или в мороз, когда холод «щипал» за щёки; весной же, напротив, под пение птиц, – это всегда Стеллу необыкновенным образом воодушевляло. Один из немногих плюсов провинции, заселённой в основном стариками, состоит в том, что детей здесь живёт немного, школьный автобус сюда не заезжает, и ты можешь по пути в учебное заведение прогуляться в своё удовольствие, а не терпеть вместо этого присутствие рядом с собой с самого утра чьей-то навязчивой болтовни.

Это неизменный в последние три года, казалось бы, маршрут, всякий раз походил на эдакое небольшое приключение, – во время которого можно было мало того, что путешествовать в действительном, осязаемом мире, но ещё и представлять себе иные путешествия, в иные миры (привычка детства, зародившаяся в те дни, когда их семья жила в другом доме, многоквартирном, в центре города, – привычка, от которой девушка до сих пор никак не могла отвязаться, несмотря на то, что ей было уже не шесть лет, но шестнадцать). Единственным, что каждый раз омрачало Стелле её «путешествия», являлся неоспоримый факт того, что любая дорога рано или поздно оканчивалась, и на смену ей приходили скучнейшие однообразные школьные будни.

Когда-то школьные будни её вполне устраивали. Это пресловутое «когда-то» было в те времена, когда родители Стеллы могли позволить себе водить её в частную школу и оплачивать её занятия фехтованием, художественной гимнастикой, пианино… лучше и не вспоминать об этом. На кой чёрт ей сейчас это пианино – всё равно каждый день приходится слушать эту мерзкую музыку… ту, что слышно из радоприёмника чьего-то открытого окна, ту, что доносится с экрана телевизора, который смотрит вечерами мать, а иногда Стелла слышит её и в своих собственных снах, что б их… да и от фехтования, на самом-то деле, мало толку, если только нет в руках чего-нибудь действительно острого и колющего.

Ничего ей не помогло тогда, ничего…

Именно поэтому, когда по приезду сюда родители предложили вновь записаться на какие-нибудь «внеклассные занятия», она тут же отказалась. Родители, впрочем, решили долго не размышлять о причинах отказа, и потратились вместо этого на частного психолога. Ну, он, по крайней мере, забавный: картинки показывает, говорит вкрадчиво, и всё такое…

Тоска опять стала накатывать, вслед за воспоминаниями. Стелла одновременно и любила, и не любила эти состояния. Приятно забыться и пожалеть себя, вот только… некогда себя жалеть. Идти в школу пора, кажется? Она ведь не хочет опоздать, к чему ей это.

Дождливому утру ноября, между прочим, по всей видимости не предстояло стать исключением из правил – правил о том, что ни одно «маленькое приключение» не будет длится вечно. Просто ещё одно унылое начало дня, предвещающее дальнейшее унылое его продолжение. И вовсе не ливень на улице огорчает, но осознание того, что нужно опять, снова идти в место, видеть которое совершенно не хочется.

«Добро пожаловать в ад. В самом начале вам будет предложена краткая расслабляющая прогулка с видами на удаляющиеся от вас райские кущи, а затем мы, пожалуй, начнём». – Примерно такими были размышления Стеллы по поводу перспектив нынешнего дневного времяпровождения. Печально, но даже осознание того, что проходящий учебный год в её школьной жизни является заключительным, – не радовало. Стелла точно знала: как только она окончит школу, – тут же для неё настанет время поступать в новое место учёбы, в чём-то подобное теперешнему. Она сама может выбрать нужные дисциплины для дальнейшего обучения, но что это, по сути, изменит?

«Ещё и врача менять… точно подсунут какую-нибудь идиотку. В моём возрасте ведь положено иметь лечащего врача одного со мной пола».

Невесёлые мысли вязко, вяло текли в голове, – будто незадачливые охотники в поисках дичи забредшие в болотную трясину и по глупости своей даже не пытающиеся никоим образом оттуда выбраться. Девушке не хотелось их подгонять – свои мысли. Они и так частенько слишком «торопились», потому как она не принимала регулярно назначаемые врачом таблетки (от «плохого настроения», как он их называл). Стелла на настроение своё не жаловалась, и плохим его не считала. Заторможенность мыслей, когда та изредка наступала вслед за вспышками агрессии, её тоже вполне устраивала. Может быть, вообще, её стоило плюнуть сегодня на все дотошно соблюдаемые правила, найти в комнате для гостей на втором этаже пластинку с блюзовой мелодией, включить в старенький проигрыватель и послушать, пока не заявился кто-то из родителей, не поинтересовался, что это она так рано вернулась с занятий и, не дождавшись её ответа, не включил опять то, что так любят слушать сейчас все вокруг?

Или лучше представить весь процесс для начала в своей голове, а самой, при этом, продолжать глядеть в окно и думать… представлять, как она тихонько встаёт с красного стула, проходит выкрашенную бирюзовой краской кухню, заглядывает по пути в маленькую уютную столовую, совмещающую в себе функцию библиотеки, – заставленную пока старой, а не современной мебелью, – затем выходит в гостиную на первом этаже: большую, уставленную жутковатыми по форме креслами (родители звали их «мебелью будущего»), с этими кошмарными вышитыми ковриками под ногами и не менее кошмарными обоями с экзотическими цветами, затем наверх, по лестнице, – оставив большую родительскую спальню слева, – пройти в свою комнату с видом на сад… да, к слову, если забетонированный участок перед домом, с двумя чахлыми кустиками по бокам можно назвать садом… так… а где же пластинки? Кажется, нужно повернуться на сорок пять градусов влево и пройти в другую комнату, в гостевую спальню… а вообще, пора прекращать всё это. Надо заняться чем-то реальным, а не пялить вместо этого глаза в дождевые капли. Неужели ей не хочется пройтись по улице, только что ведь очень хотелось?

Туповатое, сонливое состояние одолевало Стеллу несколько минут кряду. Она и думать забыла уже о том, где находится её тело, где находятся её мысли, – просто смотрела в окно, выходящее сквозь невысокий забор на дорогу и на дома напротив, – так и продолжая сидеть за столом, до того самого момента, пока внезапно резкий спазм вдруг не сжал ее внутренности, тем самым прервав печальные думы о повседневной рутине.

Скучно теперь уж точно не было.

Спазм вызвал движение рукой, ещё расслабленной, но при этом продолжающей держать кружку с кофе. Кружка вырвалась и полетела на пол, расплескав по сине-зелёному, выложенному плиткой полу, все содержимое (сам стол был ярко-красным). Последующий за этим приступ тошноты почти мгновенно сменился рвотными позывами.

Стелла со всех ног побежала из кухни вверх, кляня на чём свет планировку дома, принуждающую пользоваться ванной комнатой исключительно на втором этаже. Перед глазами мелькнули вновь эти жуткие обои – с цветами и экзотическими птицами в гостиной, на первом этаже; в клеточку – в прихожей; в ромбик – на лестнице по пути на второй этаж. В её собственной спальне, открытой сейчас настежь (поскольку она собиралась подняться и взять сумку с учебниками) обои были приятного серого цвета, но туда сейчас было не по пути. А вот и ванная: кричащая, буквально орущая, разноцветная, сама ванна ярко-синяя, плафоны ярко-жёлтые, на полу и по стенам поклеена узорная плитка, изображающая некое призрачно-далёкое и радужно-прекрасное в своём разноцветии межзвездное пространство… о, только не галактики, зачем всё это сейчас, когда её того и гляди…

Поднявшись, спустя несколько минут, на ноги, Стелла сразу начала умываться и чистить зубы. Было бы справедливым отметить, что она, в общем и целом, несмотря на некоторые вполне свойственные её возрасту поведенческие проблемы, была довольно чистоплотным подростком, и никогда не забывала о личной гигиене.

После произведённых процедур (зубная щётка – ярко-жёлтая, с жёлтой щетиной, зубная паста – кислотно-фиолетовая, спасибо матери и её «превосходному» художественному вкусу, который она буквально «выплеснула» в обустройство вначале этой чёртовой ванной, затем их с отцом спальни, и минуя, не без скандалов, комнату Стеллы («Эстель, ты меня убиваешь своим анахронизмом, тебе бы в башне каменной жить…») грозилась вот-вот добраться до столовой) Стелла принялась разглядывать свое внезапно потемневшее отражение в зеркале, что аккуратно крепилось к бирюзовому навесному шкафчику в ванной комнате. Стелла внимательно изучила цвет лица, слизистые оболочки глаз, язык.

«Болезнь?»

Глаза, глядевшие из зеркала, сигнализировали более об удивлении, нежели о болезни. Впрочем, тут, возможно, путаницу внёс слишком яркий свет, исходивший из-под ярко-жёлтого и чересчур «жизнерадостного» плафона.

В школу в тот день она решила не ходить. Произошедшее даже обрадовало её в чём-то: по крайней мере, у Стеллы появилась действительно уважительная причина для того, чтобы понежиться дома, под пушистым пледом, слушая пластинки и глядя на дождь за окном, – а не спешить вместо этого в место, про себя именуемое ею порой совершенно не лестными словами.

Заглянув (гораздо позже, уже в обеденное время) в холодильник, скорее по привычке, нежели от чувства реального голода, и обнаружив там сковороду с чем-то съестным, Стелла начала было разогревать содержимое на электрической плите, но вскоре ее вновь начало мутить.

На этот раз она сразу догадалась, в чём причина – запах. Приподняв крышку посуды, она обнаружила внутри источник, от которого чувство тошноты усилилось вдвойне. От греха подальше сковорода была избавлена от находящихся в ней до этого жареных колбасок.

«Отравилась». – Подумала тогда Стелла.

«Что-то начало меняться». – Такой была следующая её мысль.

***

По прошествии ещё нескольких дней, в течение которых приступы недомогания периодически повторялись, – Эстелла Фукс (это было её полное имя) узнала о том, что жертвой некого неизвестного науке и смертельно опасного заболевания она не стала, а ещё она поняла, что тошнит её исключительно в те моменты, когда она пытается употребить в пищу так называемые «продукты животного происхождения». Мясо, птица, рыба, куриные яйца: от всего перечисленного ее теперь стало буквально выворачивать наизнанку, – нещадно, заставляя все внутренности сворачиваться в узел в тот миг, когда она всё-таки заставляла себя проглотить что-либо из указанного.

Родители, конечно, всполошились не на шутку, и принялись водить её по врачам и внушать ей мысли о бесспорном вреде вегетарианства.

«Эсси, ты читаешь слишком много современных журналов. – Попытался провести с ней нравоучительный разговор мягкосердечный отец. – Либо твои подруги в школе слишком легкомысленны и забивают тебе голову всяческой дурью».

Отец голову дурью не забивал. Он был преподавателем астрофизики в одном видном городском университете. Карьера шла в гору до недавних пор. Потом, три года назад, был кризис. Сейчас отец смирился с происходящим и кажется, успокоился. Его устраивала его нынешняя жизнь – по крайней мере, он всеми силами пытался это показать.

«Лучше бы ты всё тоже самое, слово в слово, сказал маме, а потом выбросил куда подальше её журналы. – Воспользовавшись ситуацией, парировала Стелла. – Или давай я сама выброшу. Посмотри, во что она превращает дом. Это похуже вегетарианства будет».

Отец её точку зрения не понял и не разделил. Позже, пообщавшись со своим психологом (естественно, на тему вегетарианства), Стелла подумала, что отец, сам не будучи «растительноядным», попросту на основании первобытных животных инстинктов не мог принять сторону человека, который признавал иной рацион, нежели он, – особенно учитывая, что мать (хорошо ли она готовила, или не очень), всё же, хоть и извращалась с интерьером дома как могла, и насколько позволял уровень семейного заработка, но являлась при этом тем человеком, кто обеспечивал отца вполне приемлемой для него пищей.

По прошествии недели пришлось вернуться на занятия в школу. Стелла, активно пользуясь теми слухами, что начали ходить вокруг её «прогрессирующей болезни», стала ещё нелюдимей с одноклассниками, нежели раньше.

То, что Эстелла Фукс «серьёзно больна», одноклассники знали, по-правде, едва ли не с первого дня, как только она появилась в их классе. Тогда, когда эта изрядно насупленная девочка среднего роста, тринадцати лет от роду, с немного резкими чертами лица, светло-каштановыми волосами, ярко-зелёными глазами и веснушчатым носом вошла в класс, нервно сжимая ладони в карманах своей осенней куртки, – как раз свежи были её воспоминания от того, что произошло с ней рядом с тем самым ночным баром. У родителей именно в эти дни, едва ли не на следующий день после того, внезапно случились какие-то проблемы с жильём. Мать как-то позже проболталась, что во всём виноваты «старые дедовы грешки», и Стелла знала, что речь шла не о деде со стороны матери, – этом невинном рыжеволосом вдовце и собирателе станинных вещиц, который иногда гостил в их квартире в том высоком многоквартирном «доме-саде», с огромным балконом, с фонтанами и сетью обрамлённых зеленью ив прудов во внутреннем дворике, – но о деде со стороны отца, о котором в семье, почему-то, предпочитали не говорить вовсе, хотя отец как-то ранее неосторожно и обмолвился, что у того имелся чуть ли не собственный замок, когда тот был молод и «не замаран».

В чём именно дед по отцу был «замаран», Стелле так и не рассказали, но она была достаточно сообразительна, чтобы догадаться самой. «Помогли», спасибо им, всё те же одноклассники – не старые, новые. Вначале попытались, как это свойственно детям, поиздеваться над её фамилией: на второй день в школе, приглядевшись, стали обзывать «лисой», грозясь «натравить гончих». Затем вспомнили о происхождении самой фамилии, и о её корнях (оказывается, подумала тогда не без удивления Стелла, эти тупоголовые провинциалы не так уж безнадёжны, раз понимают, что к чему). В общем, дело закончилось не самым приятным образом: мало того, что у Стеллы свежи были навыки занятий фехтованием, так ещё и школьная указка без присмотра оказалась лежащей рядом с письменной доской, прямо под рукой. Стелла до сих пор помнила, что на доске в тот день была изображена призма в наклонном сечении. На этот самый рисунок её швырнули в перепалке двое, – вскоре после чего началась настоящая «битва». Вернулась домой Стелла в тот вечер в сопровождении отца и, как говорится, с «кровью врага своего» на одежде. Кровь удалось «пустить» самому крикливому, и крови было, правда, ну совсем немного, однако отец был страшно огорчён, и уже глубоким вечером, подслушивая через стенку родительскую беседу (они вели её на тогда ещё нормальной, не «инопланетной» кухне), она услышала что-то насчёт «дурных генов» и «опасной наследственности».

Стычку с одноклассниками удалось каким-то образом «замять» (наверное, помог более всего тот факт, что у Стеллы во время драки оказалась чем-то порезана щека, и было принято решение, что оба ребёнка «немного вспылили», так что и виновных, в общем-то, нет), но за Стеллой Фукс с того самого дня прочно укрепилась слава начинающей маньячки.

Правда, хоть впоследствии про неё и шушукались по углам, но навыки «владения шпагой» больше демонстрировать никому не пришлось, так как прямых издёвок в её адрес слышно не было. Немалую роль в этом сыграл верно, тот факт, что Стелла, при всей своей детской худобе и угловатости, была довольно развита физически, и это, – вкупе с вечно хмурым лицом, сдвинутыми бровями и непримиримой привычкой не ездить на школьном автобусе, а вместо этого ходить в школу и со школы тропами через самые тёмные закоулки парка (будто специально провоцируя кого-то попытаться напасть на неё, будто нарываясь на это), – послужило сигналом прочим детям обходить её стороной.

Итак, без того уже давно всеми отверженная, девушка теперь, после недели «отсидки» дома, сократила общением с одноклассниками вовсе, – и если раньше её беседы со сверстниками сводилось хотя бы к утреннему приветствию, то теперь она стала пренебрегать даже этим. В минуты перемен между уроками она каждый раз спешила уйти дальше от духоты классной комнаты и от постоянных криков ровесников, которые, казалось, не могли просидеть в тишине даже доли секунды. Стелле хотелось сосредоточиться и подумать. Думалось лучше всего во время прогулок, или когда она бегала.

Глядя на дочкино лицо, постоянно сосредоточенное на чём-то абстрактном, как-то враз вспомнились вдруг в семье Фукс и занятия художественной гимнастикой, и прочее, – и теперь предложение родителей о внеклассных занятиях, казалось бы, пришлось как нельзя кстати, но Стелла, отчего-то вновь от них отказалась, прибавив, что никак не хочет из-за этих «детских шалостей» прерывать подготовку к экзаменам, а также свои походы к психологу.

1 2 3...9 >

На страницу:

Перейти

1 из 9

Другие книги автора

Правило номер 8. Погружение. Часть 2

Алла Кравец