Ратибор. Капель первого круга

Пока я бегал на хутор, Микула перенёс всю чежу, на берег ручья. Тюки которой сперва, он поочерёдно раскатывал в проточной воде и зачищал остатки слизи. После чего, подручными камнями, придавливал отрезы ко дну и оставлял промываться. За сими трудами, я застал старательного деда, когда вернулся на поляну. Однако, чтобы не растерять остатки дня, я поспешил к туше василиска и начал срезку, его очень длинных и крепких, тянущих жил крыла. Которых в итоге, набралось в избытке, достаточном на лета. Особливо незаменимых, для каждодневных, оплётных дел по хозяйству и Глаиных, шитейных забот.

В час обести, мы основательно просушили вымоченную чежу и все отрезы, переложили душистыми травами. Затем вновь, поскатали в тюки. Далее, я столкнулся с непреодолимым препятствием. Когда во время переноса змиевых жил к телеге, наш Серко испуганно шарахнулся в сторону и чуть не сломал дышло! После чего храпя и возбуждённо переступая ногами, он начал неприступно коситься, на вонючие потроха. Посему посовещавшись, мы решили не спешить, а заночевать на поляне. Для того, чтобы к рассвету, вымочить жилы в душистом, травяном рассоле. Так что в час утдайни, на берегу ручья, мы соорудили шалаш и развели костёр.

Смеркалось, поэтому я настроился сторожить ночью, ещё не до конца прибранную, душу василиска. Правда Микула отговорил, заверив в том, что из за ядовитого смрада, к сему аспиду, ни один зверь, добровольно не подойдет! Так что перед приготовлением ужина, выдалось свободное время, что бы освежиться. Для чего, я зашёл вверх по ручью, где вымылся с корнем мыльнянки. Потом зачерпнул в котелок воды и повесил над костром, кипятиться.

Когда в темноте окончания суток, последнего дневного часа поудани, дед Микула умылся и устало прилёг возле костра, я развязал суму и достал ароматную снедь, уложенную Глаей. В сей же миг, в отблесках костра, показались приближающиеся очертания, наших неразлучных друзей. Которые весь день, тихо отсыпались в кустах, избегая аспидного смрада. О чьём присутствии, в заботах дня, мы попросту забыли!

Виляя хвостом и позёвывая, отдохнувший Семаргл приблизился к костру и мирно сел, терпеливо ожидая объедков. В то время, как нетерпеливый Питин, рысью метнулся к нашим явствам. Подле которых, привлекая к своей душе, всеобщее внимание, он показушно замер. Недовольно пофыркивая и многозначительно сверкая, своими жёлтыми глазищами. Засим, раздражённо подёргивая хвостом и призывно уставившись на меня, негодник замяукал: «Мяушать, мяушать!». В итоге, сей требовательный себялюбец, прекратил руладу только тогда, когда получил добротный кус, варёного мяса.

С началом новых суток и первого, вечернего час паобедъ, я отослал Семаргла на хутор, чтобы в наше отсутствие, начиная с вечера и всю ночью, он сторожил терем с хозяйкой. Поэтому, я дал себе наказ, проснуться ночью при любом, подозрительном шорохе. Засим, устало засыпая в шалаше, под мурлыканье Питина, я неспешно грезил.

– Возможно ли, изготовить лук из костей змея? Вот например, птичьи кости, для сих дел непригодны, ввиду своей пустотелой ломкости. Что же делать, ежели стрелень из змиевых костей не выйдет?! Тогда пойду в Листвень, к видному умельцу Бронеславу! Закажу у него деревянный тужень, с обмоткой из бересты, чтобы по моей руке смастерил и сухожилиями усилил. Вот для изготовления тетивы, змиева жила, точно подойдёт! Броня лишнего не потребует, сколько положено, столько и возьмёт мягкой рухлядью. Правда в ближайшие дни, у нас другие заботы, а поутру надобно потрошить тулово змия…

За два вечерних часа, Ничь и Полничь, в придачу с первым, ночным часом Заутры, я отлично выспался и проснулся бодрым. Поскольку отныне, по прошествии двух лет, бесконечной череды занятий, под неустанным присмотром, Микулы Гурьяныча, мне посчастливилось овладеть ратным умением «Девять частей подани». Так что теперь, я спал мало, хотя полноценно восстанавливал, свои душевные силы. С началом следующего, ночного часа Зауры, я снял с груди спавшего Питина, выбрался из шалаша и взглянув на шалаш, подумал: «Любопытно, а Микула Гурьяныч сейчас спит или уже проснулся, да размышляет себе на уме, сомкнув веки?». Поскольку пока, мне не удалось распознать, сей дрёмной тонкости, его ратного самовладения.

Я присмотрелся. Вдоль Кривого ручья, раскинулся предвестник жаркого дня, белый туман, но вешние долы, ещё властно скрывал, плотный полумрак. Вопреки сему, в небесах гасли звёзды, а кромка небоската, наливалась розовым светом, предвосхищая приход заурницы. В ожидании которой, ранние птахи чистили пёрышки, готовясь к песнопениям.

Настраиваясь на выполнение Заурной потехи, я прогнал по душе, сверху вниз и обратно, три волны мышечного напряжения. Благодаря которым, рассредоточил уда чи по всем варганам и разогнал кровь, уложившись за сто сорок четыре удара, бодрого сердца. Таким образом, усилив кровоток, я начал выполнять осанки на гибкость, направляя чи в нужные мышцы и сухожилия. После чего, я выполнил, полюбившийся мне клубок – Девятый вертопляс Гамаюн. Состоящий из трёх нитей. Когда после тройного колеса, я сделал три склёпки – две вперёд и одну назад, а завершил полную круговерть, непрерывной тройкой, воздушных кувырков. Вперёд-назад и высоко вперёд, с приземлением на прямые ноги!

Следом, я подтянулся по девять раза, на каждой руке, держась за нижний сук Перунова дуба и поочерёдно поприседал на ногах. Счислив количество присестов, три по девять раз, для каждой. Затем в стойке на руках, я терпеливо сосчитал сорок сороков, ударов собственного сердца, а когда опустил ноги вниз, отжался поочерёдно шуйцей и десницей, по шестнадцать раз. Да с ускорением, пробежал три круга, вокруг Перуновой поляны. В итоге, я закончил заурную разминку, потешным боем с воображаемым противником.

Стало светлее. В заурном сумраке, я вернулся к ручью и раздевшись догола, омылся. Принёс воды для заварки Иван-чая и оживил костерок. Дед Микула тоже поднялся и наскоро размявшись возле шалаша, напоил Серка ключевой водицей. Затем подвесил к его морде, торбу с овсом и жеребец-двухлеток, похрапывая от удовольствия, захрустел лакомством. Немного погодя, я поинтересовался: «Поедим, да приступим, к разделке змиевой туши?». Подумав, дед ответил: «Сперва, нам нужно прогуляться. Пришло время, показать тебе, мою захоронку. Гляди, вон туда! Вверх, вдоль Кривого ручья, пока взглядом не упрёшься в Острую скалу! Там она». Я словно эхо, любопытно отозвался: «Что там за тайник, дедушка?!». На что он, таинственно прикрутив усы, ответил: «После, сам разглядишь!». Более Гурьяныч, в час заурницы, не проронил ни слова, пока мы не подхарчились, за чаепитием.

Правда сходить, к его захоронке нам не пришлось. Потому что с рассветом, в час Сваора, к нам пожаловала Глая Монионовна. В сопровождении, навьюченного торбой Семаргла. Позади прабабки, шлёпая копытцами, с только что остриженной гривой, вышагивал резвый жеребенок. Душа которого, искрилась и полыхала огнём, в лучах утреннего Ярилы! Поскольку его шкурка, омытая заботливыми руками Глаи, оказалась редкого, рыже-золотистого цвета, однако с белесыми хвостом и гривой.

«Вот это, да! Конёк ведь, игреневый!» – ахнул я. Тогда как, дед Микула, взглянув на него, восхищённо крякнул: «Ну ты даёшь, Глая! Пошто так скоро, привела найдёныша?!». Затем, вдруг смутившись своего просторечья, он чудно моргнул глазом и поправился: «Лучистого Сваора, Глая Монионовна!». «Здравия и Вам, добры молодцы! – с поклоном, поздоровалась прабабка. – Не захотел Прибыток один, возле терема оставаться. Покуда мы с Семарглом, вам снедь относим, пришлось взять с собой. Принимайте заедки! Ведь я как знала, что за один день, вы не управитесь!».

Без задней мысли, я протянул руку к коньку и он ласково откликнулся! Безбоязненно подошёл и с любопытством, обнюхал мою руку. Видимо малыш понимал, что мы не причиним ему вреда. После чего, я осторожно прощупал его бока и убедился в том, что Глая справилась с лечением, просто превосходно! Поскольку аспидный яд, был тщательно вымыт из многочисленных ран, а нанесённые швы, были искусно спрятаны, под золотистой шёрсткой. Я даже не почувствовал жара, из за возможных воспалений.

Вообще-то Глая, нам ещё в прежние лета сказывала, что в местных, сосновых борах, выросших на сухих и песчанистых почвах, воздух лекарственный. Поэтому на девять вёрст вокруг, он сам по себе, заживляет высыпания и раны. Посему издревле волхвы и знахари, охотно вершат Велесовы скиты и Волчьи логова, в таких местах. Чтобы сама природа, помогала их светлым делам.

После разлуки, счастливый Семаргл крутился вокруг меня, мельтеша хвостом и подставляя спину. На которой была подвязана торба со снедью. Когда я снял поклажу, он ринулся к усатому другу. Которого толкнул лобастой башкой и лизнул языком, прямо в кошачий носишко. После чего Питин, недовольно мяукнул и начал брезгливо умываться.

Тогда неугомонный Семаргл, важно подошёл к Микуле Гурьянычу и приветственно, подал лапу. «Глая, Ратин, посмотрите! Как меня пёс привечает и здоровается! Правда сперва, он ко своим другам, знаться подходил. Зато мне теперича, выказывает особливый почёт и уважение! – довольно молвил дед, пожимая псиную лапу и вновь обратившись к прабабке, поинтересовался. – Глая Монионовна, а как Вы, сего подкидыша назвали?». На что знахарка, взглянув мне в глаза и поглаживая стригунка по шее, неспешно ответила: «Да никак! Ратин должен ему имя дать, это его забота». Что заслышав, я радостно воскликнул: «Да что тут думать! Пусть будет Жарко или Жарушко! Ведь его змий, издалека принес и затем, как будто с Ярилиных небес, сбросил! Посему он, на здешних коней, совсем не походит!».

Пока мы разговаривали, Питин удобно устроился на загривке Семаргла и учтиво мяукнув, поздоровался с Жарко. Между нашими разговорами, лохматые други приблизились и добродушный пёс, лизнул скакунка, прямо в нос. Из за чего, малыш недовольно вскинул голову, настороженно фыркнул и даже ударил копытцем в лельную землю, правда за сим, успокоился. «Привыкнут. – подумав, предположил я. – Когда поближе познакомятся, то вообще станут друзьями. По-видимому ко всем нам, Глая внушила Жарко, дружеское расположение».

Бывало, что с помощью волошбы внушения, научившись у Глаи, я управлялся с животными. Легче всего, мне удавалось ладить с кошками и собаками. Конечно, при необходимости, я мог совладать, даже с нашим жеребцом Серко. Правда давалось мне это, не в пример, тяжело! Удастся ли нам с Жаром, обрести крепнущую в летах дружбу и душевную связь? Пока неведомо. Однако Глая, неустанно твердит: «Человек умудрённый, может передавать словами и взглядом, в доступной мысленной форме, просьбы многим животным. Если сам, искренен в сердце и открыт добрым деяниям. Поёлику животные, завсегда чувствуют злой умысел или страх. Когда ты Ратин, избавишься от неуверенности в себе и помыслишь свободно, в сей же час, звери лесные сделают для тебя всё, что только ты сам, не пожелаешь!».

Так намедни, во граде Листвень, куда я медовуху оттартал, на подворье князя Доброгнева, мне случилось совладать с парой степных пардусов! Коих отныне, позабыв о Велико-Тартарском Наследии, во многих Западных землях Рысичей, для забавы при дворцах неволят. Сие случилось, после того, как юродивый потешник, с умыслом звериную клеть не закрыл. Дабы смеха ради, честной народ попужать! Чего не ведая, заприметив выскочивших диких кошек, я по доброму, назад во клети вернул! Выслушав мой сказ, Глая заметила: «Твоя волошба Ратин, вышла сподручно оттого, что Род твой из Красного Яра, где расселились Столповые Велико-Тартарские Рысичи! Которыми владычествует Снежный барс, сошедший с Гор Небесного Вырия! Чей Победоносный Лик, расселившись по всей Мидгард-Земле, родовичи наши по сей день, малюют на своих щитах и стягах!».

Вскоре, прабабка уехала на Серке домой. Сложив на телегу тонкую чежу, жилы и лагушки со змиевой рудой. Засим, мы приступили к разделке, змиева тулова, из за чего смердящий запах, резко усилился! Так сильно, что ушастые други, начали ржать, чихать и фыркать, потирая носы. Семаргл стал виновато, поглядывать на меня, как будто хотел сказать: «Извини хозяин ласковый, но терпеть вонь, мы не можем!». Почувствовав их отчаяние, я вытянул руку с указующим перстом в сторону хутора и молвил: «Не нужно вам, мои верные други, глядеть на меня с укоризной! Догоняйте Глаю, вам на подворье веселей будет и Жарко прихватите. Нечего ему на Велесову тварь пялится, а то Глаины чары рассеются и вспомнит бедолага, события горькие! Завтра, когда прабабка поедет сюда в час подани, тогда прибегайте!». Мне не пришлось повторять дважды, брезгливый Питин прошипел: «Томой-пфф!».

После бегства троицы, я обратился к наставнику: «Дед, а когда мы к твоей захоронке пойдём?». Велет подумав, ответил: «Возможно, после обестни наведаемся. Правда пока, нам сподручнее, заняться змиевым туловом. Азъ глаголю о схроне потому, что там прибран древний свиток, привезённый мной из Велико-Тартарского, Красного Яра. В котором подробно расписано, как охотиться на змиев, а после управляться с их чежей и костями. Однако то, каким образом змиево тулово разделывать, я помню и тебе подскажу».

Воняло от василиска так, как будто перед нами, опрокинулся воз протухших яиц! Пока я морщился и крутил носом, Микула смущённо взглянул в сторону ручья и дельно предложил: «Давай тулово змия, поближе к воде перетащим? Чтобы сразу разделывать и промывать его внутренности, избавляясь от смрада!». Когда мы понесли душу змия, я удивлённо спросил: «Дед, а пошто он такой лёгкий? Ведь он размером с быка и должен весить свыше тридцати, неподъёмных пудов! На самом же деле, он весит не больше девять пудов!».

– Азъ в том свитке вычитал, что внутри аспида, есть пара важных мешков, большой и малый. Большой – брюшной мешок, наполнен вонючим легкотвором, такой невидимой ипостасью, похожей на воздух! Поэтому, перед тем как доставать легкотвор, чтобы сберечь его летучую ипостась, нужно крепко завязать его устье. При сих заботах, нужно крепко его держать, иначе взлетит и скроется в небесах! Иная беда может случиться, ежели его поджечь. Поскольку с громким хлопком, легкотвор вспыхнет и спалит вокруг, всё живое! Посему поберечься не помешает! Вот то немногое, что положено знать, обращаясь с брюшным мешком, а на счёт грудного мешка, я тебе поведаю, между делом.

Над чежей тулова, мне пришлось потрудится иным способом. Потому что вскоре выяснилось, что на мягком подбрюшье, она была намного толще, чем на крыльях! Из за чего, резать её толстый, роговой нарост, было попросту невозможно! Мой харалужный нож, бесследно скользил по поверхности, переливающихся чешуек, а прочный плуб, лишь оставлял неглубокие царапины. «Мне действительно повезло, что азъ догадался стрелить его в глаз и попал. – подумал я. – Иначе сей аспид, сделал бы из меня, своё жаркое!».

«Дед! – пожаловался я. – Мне никак не удаётся совладать с брюшной чежей. Её даже плуб не берет!». Велет успокоил: «Погоди Ратин. Щас совладаем!». После чего, Микула достал из поясного кошеля, малую склянку в кожаном чехле. Из которой, очень осторожно, извлёк притёртую пробку. Затем он снова, пошарил в кожане и вытащил золотую трубку, похожую на соломинку. Нижний конец трубки, он опустил в горлышко сосуда, а её верхний конец, заткнул указательным пальцем. В итоге, Микула вынул трубку из бутылки и приподняв запирающий палец, провел её нижним концом, по месту желаемого разреза.

В сей же миг, из трубки стала потекла серая жидкость, которая в месте своего соприкосновения с чешуёй, начала шипеть и выделять белесый, вьющийся дымок. Имеющий кислый, неприятный запах и кислый вкус. После чего, на пластинках чешуи, пролегла тёмная полоса! «Дед, что это такое?!» – с опаской спросил я. «Это особоё зелье, которое даже харалуг растворяет, а как его делают, твоя прабабка ведает. – задумчиво ответил велет и продолжил. – Теперь Ратин, этот тёмный надрез, смочи водой и пробуй резать!».

Действительно, под тёмной полоской, проделанной зельем, радужная чешуя сильно истончилась и стала хрупкой. Когда в том месте, я начала резать харалужным ножом, чежа оделялась без усилий! Однако мне, больше понравилась резка, невесомым змиевым плубом. Такая работа, требовала аккуратности и временных затрат. Тем не менее, за два часа кропотливого труда, чежа с тулова змия, была снята полностью и тщательно промыта в проточной воде. Затем разложена на траве, сохнуть под лучами Ярилы.

После обестни, я приловчился и стал осторожно выворачивать, плоские и удивительно лёгкие, ребра аспида. Под присмотром Микулы, который хмуро ждал того мгновения, когда я подберусь к внутренностям змия. «Сейчас будь повнимательней, Ратин. Не проткни мешки! Сперва возле устьица, перетяни грудной мешок и отодвинь в сторону. Ага, вижу что готово! Теперь достанем брюшной мешок, который облегчает змия. – уточнил наставник и добавил. – Только сперва, возьми жилу и перетяни его, возле горловины. Ага, здесь! Теперь перережь его пуповину и крепко держи. Пока не вытаскивай, а то улетит. Просто придави! Азъ пока, валуны притащу и веревки».

Мне пришлось крепко придавить, брюшной мешок руками, не позволяя ему вырваться из под верхних рёбер змия. Вскоре, когда Микула перенёс три здоровых валуна, я спросил: «Дед, а что в грудном мешке змия, находится?». После того, как наставник крепко закрепил верёвку на валунах и начал обвязывать, полупрозрачный легкотворный мешок, ответил: «В малом мешке, слюна змиева скапливается, которая смешиваясь с воздухом и самопроизвольно вспыхивает пламенем, когда он плюётся! Поэтому его огнетворным пузырём, называют». Большой же мешок, напоминал рыбий пузырь, только во тьму раз больше. После того, как наставник его надёжно обвязал, соединив с булыжниками, произнёс с облегчением: «Добро! Теперь Ратин, можешь его отпустить. Меня радует то, что твой змий, был ишшо мал! Иначе пришлось бы, вязать с десяток, таких валунов! Поскольку зрелый Горыныч, легко берёт матку на двадцать пудов, а его легкотворный пузырь, втрое больше!».

Приноровившись, Микула переместил объемные валуны, вместе с рвущимся в небо, легкотворным мешком, в сторону берёзы и завязал конец верёвки, обернутой вокруг ствола, на узел. Затем довольный, подошёл ко мне и постоял рядом, разглядывая наше творенье. Когда же он, заметил на моём лице, немой вопрос, то поспешно ответил: «Мы понесём легкотвор вверх, вдоль берега Кривого ручья и спрячем в пещере Острой скалы». Затем поинтересовался: «Теперь ты понял, почему змий оказался лёгким?». На что я ответил: «Уразумел воотчию! Василиск лёгкий оттого, что его кости пустотелые, а легкотворный мешок, тянет его душу вверх!». Темнело, а наших дел не убавлялось. Поэтому я сбегал на хутор и предупредил Глаю, чтобы она приехала за нами, но только завтра, в час поудани.

Занялось третье утро, нашего пребывания на Перуновой поляне. Мы встали позже обычного, но после размеренного, сваорного чаепития, всего за пару часов, к началу обестни, наверстали упущенное. Засучив рукава с первой частью Утроси и закончив в Поутрось, мы бодро оттартали и спрятали в схроне Острой скалы, легкотворный пузырь аспида. После чего, спешно вернулись и проделали множество дел. Таким образом, к середине дня, к концу часа подани, перед нашим взором, образовалась куча, бесценной рухляди!

Прибытков, полученных из души аспида, получилось немало. Тщательно промытые и увязанные в связки, рёбра. Три отреза, скатанной в тюки, самой ценной в мире и удивительно прочной, чежи живота! Связка тонких, длинных и лёгких костей крыла. Бережно закупоренный и уложенный на хранение, в отмытый череп, грудной пузырь с огнетвором. Замотанные в сухое вервиё, челюсти змия с невероятно прочными, пластинчатыми зубами.

Русалки перестали недовольно зыркать на нас из кустов, дождавшись своего счастливого часа. Когда мы с Микулой, закончили вонючее безобразие. Конечно, мы сочувствовали навьим духам и сделали всё возможное, что бы как можно скорее, завершить свои труды. Так что в последний, дневной час поудани, превозмогая усталость, мы захоронили змиевы внутренности и прибрались на Священной поляне. После чего, уважили подношениями Перуна, Велеса и его Лесного волка. Поблагодарили русалок ручья, за проявленное долготерпение и окурили дымом здравницы, Священный дуб. Как положено, совершили всё праведно, во Славу Рода!

Месяц дайлетъ, подходил к концу, поэтому начиная с завтрашнего, тридцать второго числа, в течении его последней девятицы, мы решили закончить, обработку всей чежи. Предварительно вымочив её в растворе дубовой коры с последующим натяжением, для выравнивания. Неспешно размышляя, на будущее о том, как нам лучше изготовить аспидную бронь и оружие. Потому что с началом нового сороковника, месяца Эйлетъ, мы будем заняты, распашкой полей. В который, как и все Рысичи округи, мы начнём сеять ячмень, овёс и сажать репу.

Вскоре, в сопровождении ушастой троицы, на телеге приехала Глая. Так что с началом вечернего часа паобедъ, всей гурьбой, мы воротились домой. Прибрав всё аспидное добро, в стоящий на задворках терема, сарай. К которому с тех пор, из за едва заметного, но отвратительного запаха, никакая живность вообще не приближалась. Даже проходящий недалеко, Лесной хозяин, рявкнул от возмущения и удалился, куда подальше!

Кроме всех совершаемых или намеченных нами дел, старцы никогда не забывали о моём обучении. Так по утрам, в чётные – второй, четвёртый и осьмой дни недели. По три часа, начиная в сваоръ и заканчивая в поутрось, прабабка наставляет меня Православным Поконам Инглиизма. Которые были заповеданы нам, Первопредками Славяно-Арийской Расы или рассказывает Летописи Рысьих Родов, обращая моё внимание на то, что мы выходцы из Даарии. В том числе, обучает Православной Грамоте. В первую очередь, она учит меня, сложным образно-руническим письменам – Дарийским Трагам и Харийской Каруне. Потом объясняет особенности переходной – Святоруской Буквицы или тонкости буквенной – Расенской Молвице. Благодаря общей совокупности знаний, Глая учит меня, образно мыслить. На уровне многомерной Славяно-Арийской Арифметики, целительства и волшебства.

В особые дни, Глая заставляет меня, выводить латинские буквицы и писать Ромейским письмом. Более того, из среды пекельных наук, используемых Ромейским поганцами для завоевания мира, прабабка выбрала три основные и теперь, знакомит меня с их содержанием. Приговаривая: «Терпи Ратин, мысли ворогов, Рода человеческого, нужно понимать!».

На таких занятиях, она разъясняет мне суть, захватнических Религий, для покорения и постепенного уничтожения рабов. Суть которых, сводится к устрашению и покорности, захваченного населения. Такие учения наставляют рабов, примерно так: «Если тебя ударили по одной щеке, прояви человеколюбие и любовь, подставь другую!».

Во вторых, на примере уничтожения Варварейцев, Кметов, Кельтов, Этрусков и Венедов, прабабка наглядно разъяснила мне, принцип действия Ромейского, Захватнического и Рабовладельческого Права. Которое разделяется на Земельное, Морское и Торговое. В третьих, Глая растолковала мне, основы Шумерской математики. Основанной на Навьих постоянных, линейного времени. Величины которой, только отчасти, свойственны мирам Яви и Прави.

Более терпимо, я отношусь к изучению пограничного, для наших Миров – Ахейскому языку. Который теперь, больше называют Эллинским. После утреннего обучения и трапезы в час обестны, с наступлением дневного часа обести, я начинаю заниматься хозяйскими делами.

В нечётные дни недели, третий, седьмый и девятый, по два часа в день, начиная с часа обести по час утдайни, Микула наставляет меня воинским премудростям. Лето за летом, делая мои упражнения сложнее, таким образом, добиваясь совершенствования умений и навыков. Среди постигаемых мной, воинских дисциплин, есть тройка основных. Это искусство владения Арабской секирой, двуручным мечом и копьём. В оставшиеся три дня недели – первый, пятый и шестой, я как правило, свободен!

Глава 7. Доспехи и стрельни

В заботах прошёл, месяц Хэйлетъ и наступил Вейлетъ. Мы посеяли овес, ячмень и кормилицу рожь. Глая засадила репище, обиходила молодой яблоневый сад и несколько груш. Между прочими хозяйскими заботами, я огородил круглый загон для Жара и принялся его приучать к недоуздку, хотя Глая сказала, что он ещё мал, для этого. Однако Жар, оказался понятливым учеником, так как видел на примере Серка, что нужно делать и не сопротивлялся.

Как-то днём, я учил жеребёнка, отзываться по имени. Для чего временами, подзывал его к себе, со словами: «Жарушко, Жар! Беги сюда, малыш. Отведай солонца!». Когда горбунок откликался и подбегал, я угощал его ломтиком, подсоленного хлебца. Наши занятия заинтересовали, проходящего мимо кота. Который тихо сел и начал внимательно следить за происходящим, но потом неожиданно, промяукал: «Мар! Ш-ш-мар! Ш-шар!». Заслышав своё имя, конёк подошёл к Питину и недоверчиво обнюхивая, фыркнул. В следущий миг, котофеич лизнул его прямо в морду, чем заверил в искренней дружбе! Правда потом, он смущённо поджал уши и начал усердно вылизывать, свою лапу. Так что я радостно взглянул, на новых друзей и шутливо сказал: «Выходит Питин, ты умеешь разговаривать, а не только воды или мяса просить?!». На что, не понимая шутки, мурлыка серьёзно ответил: «Мра!».