Ратибор. Капель первого круга

Ведь на Западных рубежах, нашей многострадальной Родины, начиная от павшего Царьграда, мятежного Киева, вплоть до оступившейся Московии, порядка давно нет! Где свыше четырёх десятков лет, не затихают кровавые междоусобицы, развязанные продажными князьями. Которые возомнили себя Пупами земли, но по своей порочной сути, показали себя сребролюбивыми предателями, Исконно-Народоправных и Вольных, Славских Народов!

Таким образом, бессовестные наместники Тартарии, отринувшие Родную и Поконную Веру Предков, ввергли Рода потомков Славяно-Арийской Расы в кровавые руки, служителей религии Пекельного мира! Подобострастно склонив, свои затуманенные головы, перед Орденами Западных Ромеев и Византийских чернцев, дабы лицемерно погубить, последний Державный оплот Славян в Зарепейской Тартарии!

Нынче минуло три лета, как чернцы Тамтархи, начали с ненавистью счислять, свои упущенные выгоды, возникшие в результате беспошлинной торговли, купцов Тартарии с Константинополем, в обход разворованной, городской казны. Их раздражал богатый доход, который исправно поступал из посольской Тары, для нужд Великой Тартарии, минуя порожние закрома Тамтархи и карманы местной знати.

Из-за чего, вопреки договорам о взаимопомощи между Великой Тартарией и Византией, чернцы Тамтархи задумали извести, жителей ненавистной Тары. Вот почему они, придерживаясь коварного плана, с помощью денежных подачек в гибельный рост, сперва прикормили, а затем разорили, простодырого черкесского князя Гагика. Которого закабалив и вынудив принять христианство, они с обещанием списать долги, подбили на безнаказанное разорение, посольской Тары!

Засим, некогда порядочный князь, верноподданный Колхидского царства, собрал безнравственное отребье и вероломно напал на наше поселение! Убивая безвинных людей, подбадривая наёмников и алчно набивая, свою бездонную мошну. Не понимая того, что Ромейские чернцы ничего и никогда, не дают даром! Посему, по возвращении домой, новоявленного раба Бога воинств, а ныне бесполезного и досадно болтливого Гагика, заслуженно причастили ядовитым вином, лишив награбленного добра. Посмертно приложив пальцем, к дарственным бумагам, ввергающим в Бесправное холопство, его осиротевший народ!

Во время плавания, мы успешно повторили часть стародавнего похода Глаи в Сколотском войске и доплыли до приморского города Тира, часовни которого видны на восточном берегу реки Днестр, впадающей в море. По сей реке, хорошо известной киммерийским и галльским племенам, минуя скифские и валахские степи, мы поднялись до непроходимых, верхних порогов. Где пришлось сойти на берег и передать чайку в безвозмездное пользование, гуцульским родовичам. Которые в благодарность за прибыток, пожаловали трёхнедельный запас снеди.

Далее, на протяжении двух недель, мы шли вдоль Сарматских гор, двигаясь на север-запад, приближаясь к поселениям, Полянских родовичей. Поскольку бывая в Таре, иные купцы сказывали, что побратим моего прадеда, живёт в тамошнем Вепреграде. На помощь которого, терзаясь в неведении, я очень надеялся, а потому часто приговаривал: «Бог Спех, помоги найти деда Микулу и новое пристанище!».

В пути, я был поглощён текущими заботами и жил мечтой, надеясь обрести новый дом. Поэтому верил в то, что Полянские родовичи, обязательно спасут мою прабабку от умопомешательства и помогут нам обустроиться, на новом месте. Вот почему, под моим бдительным началом, наша ватага целеустремлённо приближалась к цели, а к концу третей недели, дремучая торна закончилась и мы ступили на людные дороги. Вдоль которых Славские поселения встречались чаще, а встречные ходоки говаривали, что в одном поприще от сих мест, начинаются земли полян из рода Вепря.

Ранним утром, наскоро позавтракав отваром из травяных кореньев, грибов и ржаной лепёшкой, мы вышли из лесной чащи, на долгожданный тракт, коий уходил в даль, растворяясь в сизой дымке. После полудня, завидев маковки часовен заветного Вепреграда, я начал присматривать место для бивуака. Где нам, было бы сподручно наскоро перекусить, обмыться и привести одёжи, в надлежащий порядок. Вскоре мне приглянулась небольшая роща, углубившись в которую, я заметил студёный ключ.

Приблизившись к бьющему из под земли источнику, я с поклоном молвил: «Берегиня-ключница, прими добрые пожелания, во славу Навьего царства! Позволь нам, утолить жажду и омыть разгорячённые души». После чего, я зачерпнул ключевой водицы в берёзовый туес. Напоил Глаю, да приложился сам, а про запас, набрал штоф воды в кожаный куль. Немного отдохнув в тени деревьев, я привычно сбил с нашей одёжи, дорожную пыль и усадил Глаю поудобней, на сломанной сухостоине. Нарвал для заедки, свежего щавеля и не высекая огня, наскоро разделил между нами, одну из девяти последних, Гуцульских лепёшек. После трапезы, мне пришлось основательно потрудится. Расчесать Глаины волосы и отмыть грязного щенка, а как награду за труды, надеть чистые одежды.

Правда несмотря на приложенные усилия и чистую перемену платья, дальний исход оставил на нас, свой явный отпечаток, в виде исхудавших, осунувшихся лиц и заштопанных прорех, в потрёпанной одежде. Прощаясь с живительным, тихо журчащим ключом, я сделал подношение Берегине и бросил в ручей, несколько семечек подсолнуха, завалявшихся в кармане. Которые с весёлым плёсом, ниже по течению, она радушно приняла.

Вспоминая подробности, недавнего перехода, начиная от Гуцульских владений, до сих мест, следует заметить, что ватага грязного мальчика, идущего впереди бабки с черношёрстными спутниками, сама по себе, никого не привлекала… Правда в глазах проезжавших попутчиков, возчиков и спешных гонцов, глазевших на Глаю, я неизменно замечал, безотчётный страх! Ведь её облик, был необычен и складывался из седых волос, выбивающихся из-под траурного плата, тёмного лица и болезного взгляда, неподвижных глаз. Посему, ежели недобрая молва, опережала наше появление в весях и погостах, то вместо радушного странноприимства, нас прогоняли, чурая в открытую.

Вот почему ни в одном, окольном Татарском городке, где рассоренным жителям, навязали обряд Византийской религии, проповедующей выгоды государственности и самостийного жития, мне не удалось добиться ночлега. Не в последнюю очередь, из-за того, что тамошние двери и ворота домов, были заперты на железные щеколды и неприступные замки! Вопреки нелюдимости которых, продолжавшие жить извечным, державным укладом, прочие Славские родовичи, расспрашивали меня и вникали в истинные причины, наших лишений. Засим приглашали на постой, правда не дальше поскотины. В такие вечера, я искренне радовался крыше над головой и благодарил хозяев за ночной покой, приходя в неописуемый восторг, от дарованной краюхи хлеба или крынки молока!

Иногда случалось так, что злые люди грозились нас стрелить, правда тетиву, никто не спустил. Поэтому перед закатом, мы часто сходили с дороги и ночевали в чистом поле, боясь торговых обозов с лихоимной охраной. «Боги и прародители, уберегите нас от мерзких лап, разбойного люда, в чьих помыслах порок и желание наживы! – часто вопрошал я. – Избавьте от тех, кто выискивает беззащитных детей и юных девушек, чтобы накинуть ошейник неволи и продать в Агарянское рабство!».

Съестные припасы, какие изначально были припрятаны в нашей лодке, впрочем как и новые, которые нам пожаловали Днестровские родовичи, мы почти проели. В полупустом кузове Глаи, остались только пожитки. Правда в моём коробе, ещё покоилось восемь ржаных лепёшек и немного соли. Железный котелок, огниво, да небольшой топорик и ценный нож из харалужной стали.

Весь скарб в моём заплечном кузове, от чужого взгляда, был заботливо прикрыт нехитрой одёжей. На которой хитрюга Питин, приспособился отдыхать, приподнимая крышку и влезая внутрь. Ещё при нас, была пара берестяных туесов, для сбора ягод и деревянные ложки, а на левом плече, я нёс малый роговой лук и тул с двумя десятками охотничьих стрел. Правда у пяти из них, были стальные наконечники, годные для боя.

Глава 5. Велесовы псы

Мы приблизились к вратам Вепреграда, когда Хорс небесный правил колесницу на закат и возле Западных врат, припекал беспечных караульных. Кои ещё в поутрось, поснимали жаркие шеломы, да разомлев к обестне, поскидали несносные тигеля. Засим, поскладав бердыши в гурт и срамясь в исподних портах, они укрылись в тени, дожидаясь вечирней смены.

Двое сослуживцев, широкоплечий молодец и дебелый толстяк, сидели на завалинке, расположившись левее распахнутых врат, подле сруба надвратной башни. Тогда как третий караульный, коротал время справа от въезда, притулившись в томной полудрёме на чурбаке. Придерживая на коленях, короткую сулицу.

Растревоженные парубки, недовольно на нас зыркали и тихо переговаривались, а когда мы подошли ближе, то длинный с сулицей, негромко молвил: «Дивитесь други, кто к нам пожаловал! То ли хоробр при луке, то ли чадо неразумное, вместе с няньками?! Ты откель унот, путь держишь? Важного дела ищешь, али от оного лытаешь?».

Вопрошал он благодушно, насмехаясь от тягомотной скуки, да только ять, невзирая на усталость, панибратства не потерпел, а справедливо негодуя, начал браниться. Правда могутный молодец с льняными волосами, меня грубо пербил и пристрастно вызнавая, рассердил пуще прежнего. «Ишь, как встопорщился! – процедил он. – Поди запретное, таишь за пазухой, али неведомое зелье в коробах прячешь, кое в наш Поляно-Галльский град, ты за ради прибытка или людской погибели, внести задумал?!».

После сего оскорбительного высказывания, я гневно распахнул уста, но только выдал краткое: «Ой-ё-ёй!». Поскольку из-под крышки заплечного короба, взметнулась чёрная лапа и болезненно влепила, по моему уху! Приходя в себя, я оглушённо замер, а подрастающий Питин, таким молниеносным действом, предотвративший ругань, вылез из короба и расположившись на моём плече, начал умываться. Между делом, поглядывая на растерявшихся молодцев…

Толстый повеса опомнился первым и указав на Питина, наигранно выкрикнул: «Добры молодцы! Полюбуйтесь на сего Грозного пардуса, коий желая подрасти, важно мурчит и гордо пыжится, а по воле Волоса, прибавляет только в моргалках! Ха-ха-ха!». Недобро посмеявшись, он заговорщицки обратился к сидевшему подле тына, длинному сотоварищу: «Друг мой, любезный Мстиша, проверь-ка сего ершистого боя! Погляди-ка повнимательней, может в его заплечном коробе, меч-кладенец самого царя Гороха, вместе с Живой и Мёртвой водой легов, нечаянно запропастился?!».

После речённого непотребства, пузатый враль, подобострастно взглянул на видного молодца, ожидая разрешения на досмотр, а невозмутимый Питин, немедля запустил когти в моё плечо! Причём так глубоко, что от внезапной боли я вытянулся струной и позабыл о гадких насмешках, вместе со своей, кипящей обидой! Вот когда Мстиша, лениво поднялся и опираясь на древко сулицы, приблизился к нам.

Тройки частей, мне хватило для того, чтобы не подавая вида, перетерпеть боль и придя в себя, вежливо поинтересоваться: «Добры молодцы! Подскажите любезно, не в вашем ли граде, проживает Микула, по прозвищу Ратный кудесник?». Заслышав известное прозвище, старшой удивлённо вздёрнул брови и кивнув сотоварищам, казённо поинтересовался: «Пошто отрок, тебе потребен сей муж?».

Только ответить я не успел, поёлику Мстиша, заглянув под Глаин плат, вдруг отпрянул и потрясая сулицей, испуганно заголосил: «Чур меня огради! Ведь она, совсем чёрмная!!! Изыди вон, вражья душа!». После чего, обрюзглый пузан, враз насупился и начал вторить дружку: «Гони их в шею, старшой Гордыня! Итак видать, что больные они!».

Поглаживая аккуратную, коротко остриженную бороду и недовольно хмурясь, старшой задумчиво поинтересовался: «Твоя бабка шо, изводя поганых гнид, свой светлый лик, вместе с перстами и власами, берёзовым дёгтем намазала? Али потемнела зело, поёлику заражена проказой, али чёрмной падучей, а может мораниной болезнью?!». Правда в следующий миг, приняв важное решение и прерывая мой ответ, непререкаемым жестом открытой ладони, Гордыня строго изрёк: «Ведь сих подробностей, мы не ведаем! Так что времени на просьбы и тщетные уговоры, вы не теряйте, а ступайте к Светлой роще, там помогут!».

– Внимай отрок! После трёхдневного пути на восток, когда выйдешь на тракт и завидишь макушки, многоярусного града Лиственя, возводимого пришлыми Рысичами, поглядывай направо, дабы не пропустить широкой гатчины… Стоя пред которой, да взирая на юг, тебе должно разглядеть за лесами, на высоком холме, одинокой терем с высокой башней.

– Запомни вестовые приметы и ступай по сей шири, покуда она не исчезнет в полесье, но ты не останавливайся, а идти дальше на юг, придерживаясь оной башни и через пол дня ходьбы, выйдешь на скрытый в лесах, Велесов скит. Именно в нём, живут умудрённые травники, врачеватели и волхвы, которые во славу Скотьего Бога, лечат хворобы атмы и душевные болезни…

– Недалече оттуда, на пол пути к Перуновой поляне, в тереме с той самой, видимой издалека башней, должен жить некий старец, коего Ратным кудесником кличут. Мне сие знамо, поскольку наши старожилы о нём, часто судачат. Вот только он ли именем Микула, который тебе нужен, Азъ не ведаю!

Могутный старшой, закончил отповедь и пригладив усы, вперился в меня, выжидательным взглядом. Я опомнился, перехватил коварного Питина на руки и рассказал о злонамеренно разграбленной и сожжённой Таре. Затем поведал о том, что некогда моя прабабка Глая, приехала в Тартарские края из далёкой, Айфиопской стороны, в которой Хорс небесный, палит землю нещадно. Из-за чего тамошние людины, весьма темны от рождения, не ведают снега и взирают на случайных Тартар, как на издревле известных побратимов.

В конце своей были, я начал глаголить об уехавшем из прибрежной Тмутаракани, бере Микуле, которого в народе прозвали Ратным кудесником. Вот когда, проявив к безучастной Глае, заслуженный интерес, Гордыня порывисто встал и начал её разглядывать, а недоверчивый Мстиша, навёл на нас, остриё поднятой сулицы.

Уложившись в девять частей, я закончил быль и хотел испросить ночлега, но предугадав суть, моих сокровенных чаяний, Гордыня молвил: «Ты пойми меня правильно, отрок! Азъ не имею права, пропустить вас во град, пока не будет разрешения волхвов. Пущай наперёд, они твою прабабку осмотрят, ведь она явно нездорова!». Затем подкрутив усы и как бы, извиняясь за свою непреклонность, он мягче добавил: «Ежели сие сподобите и не передумаете, вот тогда приходите!».

Так что мне, потянув Глаю за руку, пришлось с благодарным поклоном, уходить восвояси. Впрочем, я покидал владения полян, вепсов и галлов, осевших здесь во время древнего исхода Славян на запад, не абы как, а целенаправленно двигаясь на ярилин восход, доверившись сказанному Гордыней. Ведь действительно, после смерти Заряны, разум возвращался к прабабке всего пару раз, а остальное время, она безропотно следовала за мной, молчаливо трапезничая на привалах и выполняя простые, насущные требования.

Тем не менее Глая, продолжала путь с высоко поднятой головой, ступая по Тартарской земле с невиданной в Поляно-Галльских и Рысьих каганатах, Офирской статью и лёгкостью. Только после пережитой беды, на её лице остались горестные морщины, а душа исхудала так, что стала походить на иссушённый кий. Вдобавок к огорчающим меня, проявлениям тихого помешательства, она начала замирать, вперившись в даль. Благо, что когда это происходило, рыскающий по округе Семаргл, начинал тревожно лаять, привлекая моё внимание.

После двухдневного перехода по дремучей стезе, мы вышли на широкий тракт, вдоль которого виднелись поселения с лоскутами полей. На которых зрела кормилица рожь, домотканая конопля, сытный ячмень и целебный овёс. При сём растущем изобилии, выгоны для скота, подле многих усадеб, как принято у Тартарских поселян, были рачительно огорожены плетнями.

Повсеместно трудились мирные людины, одетые в привычные рубища и незатейливые вышиванки, напоминающие Тмутараканьские. Вот только на выбритых головах, я разглядел лишь один клок, свисающих волос. «Перуновы Рысичи! – вслух подытожил я. – Кровные братья Центральноазиатских Тартар, а значит мои родовичи, внуки нашего первопредка – Снежного барса!».

Проснувшись в сваоръ, на третий день после встречи с караульными Вепреграда, я вдруг радостно почувствовал, что мою живу покидает, угнетающий страх! Который во время скитаний, держал мои душевные луки в тягостном напряжении. Более того, после увиденного накануне, кипучего бытия Рысьих родовичей, моя вера в будущее начала возрождаться, при незримом участии, вольных ветров Сварги, выдувающих пепел из далёких погостов Тары и моего сердца.

Шагая на восток по Галльскому тракту, разделяющему подножие многоярусного града Лиственя, я видел как за придорожными полями в перелесках, чубаки дружно валят и зачищают деревья, пригодные для строительства. Глазел на то, как стащив выворотни, крупную поросль и рублёные ветки в дровяные кучи, их недоросли бегут к гружёным возам. Подбирают вожжи и радостно влезая на верха, везут во град, плотно уложенный и обвязанный, бесценный аршинный и локтевой, прямоствольный кругляк.

Заслышав выкрики, я взглянул на деляны слева, на которых шестёркой лошадей, мужики корчевали белесые пни, издали похожие на большие, допотопные грибы. В свой черёд, заприметив нас, корчёвщики решили передохнуть и выжидательно остановились, обметая травой, взмыленных лошадей и поправляя упряжь. Вот когда, пытливо взглянув в неподвижные глаза Глаи, я твёрдо решил, повременить с заходом в многообещающий рысий град, так что мы свернули направо и по натоптанной торне, пошли на юг. Когда лесные объятья, скрыли нас от любопытных глаз, я выдохнул с облегчением, поёлику с недавних пор, предпочитал ходить неприметно.

Вскоре наш торна, огибавшая стройные вязы, пошла через березняки с небольшими озерцами и редкой сосной, где не опасаясь хищных кочетов, шумно гнездились хохлатые, серые пигалицы. Разглядывая коих, мне пришлось сдержаться, чтобы не стрелить про запас, сытную дюжину. Ведь по Тартарскими Поконам, руководствуясь собственным почином, не дозволено брать живности вблизи скитов, весей или погостов, принадлежащих прочим родовичам, помимо своей вотчины.

Ввиду сего запрета, да неизменно шагая в обществе подросшего котёнка, я размышлял вслух: «Немного потерпи Питин, скоро прибудем во скит. Там умудрённые волхвы, нас милосердно встретят и следуя Заповедям странноприимства, сытно накормят! На ночлег определят, да как поглядеть, может хворь Глаиной живы, умеючи исцелят?! Вот засим, подробно порасспросив травников и врачевателей, ежели мы родича Микулы не обрящем, то попрошу ихнего старосту, начертать пропускной ярлык в Листвень, радеющий о нашем поселении».

Петляя дальше, извилистая торна повела нас по античной, уцелевшей в потоп, многовековой дубраве и только после полудня, её исполинские деревья расступились, пропуская ярилин свет. За пологим оврагом, начался сосновый перелесок, который перевалив за холм, неожиданно иссяк, поглощённый берёзовой рощей. В которой навострив уши, да задирая нос и принюхиваясь, зарычал подросший Семаргл.

Вскорости, посреди белоствольной чащобы, проглянули очертания долгожданного скита, отчего на душе посветлело, а сердце нежданно взыграло, предвещая конец безрадостного пути. Когда закончились дерева и ярко-красные кусты боярышника, я удивлённо ахнул, ведь пред моими очами, предстала крепкая пасть, неприступного логова! Сие оборонительное сооружение, напомнило мне другое, возводимое в Малой Тартарии, Корсуньскими мастеровыми, которое я внимательно разглядел, во время прибрежного плавания. Поёлику, ещё живый отец Казимир, описал их устройство и доверительно поведал, что все логова подобны, так как строятся по античным чертежам и посвящены Волчьей паре, исполнителям воли Навьего бога Велеса.

Вот почему, не видя за высоким частоколом, расположения его нутряных построек, я смело предположил, что вокруг центрального капища, выстроено шестнадцать теремов. Тогда как подле наших ног, раскинулась водная преграда, за которой возвышалась рублёная из аршинного кругляка, трёхъярусная крепасть. Зев которой, к моему сожалению, оказался плотно закрыт, цепным языком.

Не успел я оглядеться, как под навесом надвратной башни, промелькнул рыжий мальчуган! Который шустро подскочив, навис над шатким заборолом. Засим, безбоязненно удерживая равновесие души, на прямых руках и прилегающих бёдрах, он посмотрел вниз. Вот когда ять, разглядел на его круглом лице, курносый нос и яркие канапушки! При сём, не упустив из вида, его подростковой худобы, которую неуклюже скрывала красная, пошитая на вырост, посконная рубаха.

Дальнейшие события, приобрели стремительный характер. Началось всё с того, что в лучах садящегося Ярилы, волосы малолетнего дозорного, заискрились рыжими сполохами! Невероятно, но в следующее мгновение, раздуваемые Стрибожьими ветрами, они запылали ярким пламенем, неожиданно опалив меня, искромётной мыслью: «Видать не старый Велес, а молодой Громовержец Перун, сие знамение посылает, вот только как, его понимать?!».

Кареглазый паренёк, нагло уставился на меня и громко заголосил: «Эй, недотёпа! Ты куды прёшь, со своей черномазой шатией?! Пошто не зришь, что язык на цепах поднят, а потому до рассвета, в логово хода нет! Вертайтесь туда, откель прибрели!». В надежде на пристанище, я подавил возникшую неприязнь. Поёлику мой заплечный короб, стал невероятно тяжёлым, а душевных сил для постройки шалаша и ночёвки у костра, попросту не осталось…

«Караульные Вепреграда, нас сюда направили и ничего не сказали, насчёт входного запрета, в дневной час подани. Мы усталые путники и просим ночлега!» – теряя светоч, иссекающей надежды, произнёс я. «Как трогательно! Я прям расплакался и поверил… Вы не светлые странники, а Пекельные втеклецы! – злобно усмехнувшись, почему-то решил мальчишка, а затем выкрикнул, складной завирушкой. – Чёрмный, навий поводырь, по стезям плутает, да старуху за собой, по домам таскает! Их сообщник, мрачный кот, зрит погано, что всё мрёт! Сей недоброй татью, заправляет оборванец, кстати!».

Наговор конопатого, был несправедлив и обиден. Конечно, будь я взрослым парубком, то не обратил бы внимания, на детскую подначку! Только будучи голодным и усталым, а теперь разозлённым пареньком, я не сдержался и прокричал в ответ: «Рыжий, рыжий, конопатый, убил дедушку лопатой! Может правда и не бил, а всего лишь пошутил?!». Я выдал полный набор, сей известной дразнилки, разве что с некоторыми дополнениями, касающимися его худобы и болтающейся рубахи…

Мсительно осклабившись и соскочив вниз, рыжий с глухим стуком, откинул в сторону, защитный вис, нижнего стрелкового проёма, в который просунул руку и показал мне, злобный кукиш. «Накось, выкуси черномазик! Тебе за тын, никак не попасть! Мы ишшо поглядим, как ты справишься со сторожей!» – глядя через узкую щель, выкрикнул мальчуган. Вложил пальцы в рот и призывно свистнул.

В сей же миг, в роще послышались шорохи и завывания, перешедшие в сплошной, зловещий рык! Так что, под натиском лохматых псов, скалящих свои вершковые клыки, мы испуганно отступили к кромке воды. Раньше, мне приходилось слышать о сей породе Велесовых псов, выведенной для защиты волхвов. Правда только сейчас, я уразумел воотчию, почему моя бабка Олеся, некогда сказывала, что сих страшилищ, даже лесной бирюк, стороной обходит! Посему о нашем противлении, не могло быть и речи… Чуть дёрнись, разорвут на клочки!

Рыжий пройдоха травил псов, злорадно выкрикивая: «Начинай вожак! Недаром ты прозван Свирепым, вперёд! Младшой Каштан, подмогни… Взять их! Валяйте теклецов, покась они ума-разума не обрящут… С-с-сю!!!». После чего захлопнув вис, он вовсе исчез, как будто его не было! Жуткие твари наступали, а Глая отрешённо глазела вдаль, не замечая происходящего… Верный Семаргл в ужасе, прижался к моим ногам, однако рычал и скалил клыки, на мохнатых великанов. Тогда как Питин, выгнув спину и цепившись в подушку на лямке короба, начал устрашающе завывать. Если охарактеризовать сей приём кратко, например как пугающий, то лучше промолчать!

Вокруг никого, кто бы мог отогнать зверюг. Правда в следующее мгновение, моя животрепещущая память, явила спасительный образ Белоснежного барса! Который на уроках Глаиного волшебства, я использовал для создания Защитного морока, годного для отвода, не только собачьих глаз… Поэтому с надеждой на спасение, я начал его плетение. Ёмкие уплотнения пространства, легко вытягивались в разноцветные нити и послушно сплетались в упругие оболочки, а посему крупный морок в холке, получился в кривую сажень! Впрочем, соответствуя по высоте и размерам, некогда проживавшим в Даарии, доантичным пардусам.