Исповедь колдуна. Трилогия. Том 1

Голова шла кругом от непривычных мыслей. «Черт бы тебя побрал! – злился я на навеянные книгой странные мысли. – Додуматься до разумной Вселенной! Так и свихнуться недолго… Бросай завиральные идеи, Ведунов! Спятишь!»

Может и впрямь разум присущ не только человеку, а является неотъемлемой частью космического порядка? Почему я вслед за Эйнштейном и другими учеными должен считать, что наша Галактика – это только гравитационно-механическая система? На самом деле – разум и поля разума такое же свойство Вселенной наряду с пространством, временем и материей?..

*      *      *

Не сразу, примерно через неделю, я осторожно рассказал Светлане о том, что случилось в Уяре с сыном. Не скрыл о своих метаниях по деревням в поисках знахаря и о своем знакомстве со старой знахаркой и прекрасным человеком Екатериной Ивановной, вылечившей Володю.

Жена слушала меня молча, со спокойным видом, и только крепко стиснутые маленькие кулачки, прижатые к груди, говорили о волнении.

– Случись что с Володей, я бы тебе этого не простила, Ведунов! – выдохнула она, когда я закончил.

– Я и сам бы себе не простил, Света.

– А эта… Екатерина Ивановна? Можно ей написать письмо, поблагодарить за сына?

– Конечно, Света. Она будет только рада. Родных у Екатерины Ивановны никого нет.

– Тогда я и посылку соберу, Юра.

Светлана отправила в Ной посылку и письмо. Екатерина Ивановна ответила. Между старой знахаркой и женой завязалась оживленная переписка. Я был рад этому.

Однажды я попробовал осторожно намекнуть Светлане, что Екатерина Ивановна у меня тоже обнаружила способности к целительству и экстрасенсорному восприятию, она мне не поверила. Хуже того, жена подняла меня на смех.

Язычок у моей супруги был острый и выражения она не слишком старалась подбирать. Поначалу я обозлился, но потом, поразмыслив, решил, что это к лучшему. Предупреждение Екатерины Ивановны об опасности моего дара для семейной жизни, по-прежнему беспокоило. Конечно, я знал, что наступит такой момент, когда мне придется рассказать Светлане о своем даре. Но пусть это случится как можно позже.

Когда мне до чертиков надоедали теоретические изыскания и мысленная конфронтация с безымянным автором книги Велеса, а в голову не лезло ничего путного, я откладывал книгу в сторону и занимался более приятным делом – практическими разделами магического искусства. Постепенно я овладел приемами мысленной концентрации психоэнергии и научился, закрыв глаза, выделять в комнате полупрозрачные контуры материальных предметов. Шкафов, посуды, линий скрытой в стенах электропроводки, книг.

Потом я одевался и уходил за кладбище с подновленной могилой Мамеда. Пробирался к маленькому озеру рядом с холмом эльфов, садился на замшелый валун и концентрировал внимание. Медленно проступали в сознании контуры окружающей меня местности. Вода, заросли кустарника, далекие линии электропередачи, скрытые под слоем вечной мерзлоты камни, контуры холмов. Ауры находящихся поблизости живых существ выглядели на призрачном фоне яркими комками живого огня. На холм эльфов я старался не смотреть, боялся ослепнуть от его чудовищной энергетической мощи.

Прежде всего, я решил исследовать свои возможности в способностях к телекинезу и телепортации. То есть к переносу материальных тел с помощью мысли на расстояние. Очень скоро я установил, что мысленное волевое усилие и количество затрачиваемой на работу энергии не зависит от расстояния, а зависит только от массы поднятого предмета.

Первые опыты я начал дома со спичками. С помощью магической формулы концентрировал энергию, составлял мысленную программу воздействия и коротким волевым импульсом посылал к спичке силовой жгут. Спичка приподнималась над столом, висела в воздухе неподвижно или, повинуясь моему желанию, совершала сложные эволюции возле моего лица.

Полдня мне пришлось потратить на способ мгновенного переноса спички на небольшое расстояние. Я разбил несколько кусков стекла, пытаясь «протащить» спичку сквозь стекло на другую сторону. Все дело заключалось в одной маленькой ошибке, допущенной мною при составлении программы воздействия.

Когда я ее нашел и перенос получился, я был горд своим успехом. Скоро наступило разочарование. В опытах на местности я быстро достиг предела возможностей. Триста граммов массы и расстояние не больше сотни метров. Ни большего веса, ни расстояния я осилить не смог, хотя и старался. Бегал к холму эльфов и накачивался энергией под «завязку». Те же граммы и сотня метров.

Автор книги приводил примеры переноса массы в несколько десятков тонн, но не давал никакого намека, как этого можно добиться. Только формула концентрации энергии мысли и некоторые намеки на составление программы.

Возможно, я не учитывал какого-то мелкого условия, необходимого для успеха. Ведь получилось у меня в Уяре с коровой, которая весила не меньше трехсот килограммов! Правда, я тогда был сам не свой от страха за жизнь сына и действовал интуитивно. В спокойном состоянии мой дар больше трехсот граммов осилить не мог.

В конце концов, я поступил так же, как поступает в подобных случаях ребенок. Я «обиделся» на дар и решил заняться опытами по подчинению себе сознания животных. Эти опыты потребовали от меня огромного расхода энергии. От полного изнеможения меня спасал только энергетический холм, настолько безрассудно я тратил психоэнергию.

Однажды вечером я поленился восстановить потери энергии и приплелся домой, едва передвигая ноги. И именно в этот вечер Светлана закатила мне грандиозный скандал.

Она кричала, что я совсем отбился от рук и перестал выполнять минимум домашней работы. Помойного ведра вынести не могу, да еще пропадаю, черт знает где, пока она бьется, как рыба об лед! Обихаживает детей, плюс тунеядца-мужа!

Я молчал и мысленно чесал в затылке, внутренне признавая, что Светлана права. Мое участие в делах семейных заключалось в доставке ребятишек в садик и обратно. Остальное делала жена. Стирала, гладила, готовила обеды и ужины, следила за чистотой и порядком в квартире. Закончился скандал как обычно:

– Сходи за хлебом, Ведунов! Видишь, мало осталось? Купи майонез. Возьми с собой талоны. Вдруг там что-то вкусное выкинут!

Я оделся, взял сумку и отправился в магазин. Жена редко называла меня по имени. Только в самые светлые минуты интимной близости могла назвать Юрой, Юрочкой. Чаще всего я был просто Юркой или, что бывало гораздо чаще, Ведуновым.

Глава 6

Занятий своих я, конечно, не бросил, просто стал осторожнее. С утра делал что положено по дому, ходил в магазины. После обеда уходил к холму эльфов и до вечера занимался экспериментами. Потом шел в садик за ребятишками, и по ночам сражался с главами книги. Подчинение своей воле животных тоже имело множество специальных приемов. В книге приводилось более десятка формул магического приказа. Испробовав все, я сократил количество до трех, наиболее подходящих. Кроме того, сам изобрел магическую формулу привлечения внимания птицы или зверя, которую назвал «зовом».

Устроившись на своем валуне, я закрывал глаза, очищал сознание от посторонних мыслей, мысленно произносил формулу сосредоточения и с помощью «сверхчувствительности» сознания, как называла это состояние Екатерина Ивановна, или «мозгового психолокатора кругового обзора» – так называл я, прощупывал окружающее пространство. Через несколько секунд я знал обо всех живых существах, находящихся в радиусе около трехсот метров.

Это был предел возможностей моего личного психолокатора. Чтобы увеличить дальность, нужно было переходить от кругового обзора к направленному лучу, широкому или узкому. Все зависело от поставленной задачи.

Выбрав подходящую живую цель, я посылал свой «зов». Варьировал зов, меняя высоту основного тона и его амплитуду. Цель, выбранная мною, прыгала от меня по веткам кустарника в двадцати шагах. Открывая глаза я видел нахального воробьишку, время от времени норовившего стащить у меня крошки, оставшиеся после еды. Я ничего не мог с ним поделать около десяти минут. Потом у меня получилось.

Воробей замер на ветке и я услышал слабенький ответный сигнал. Не торопясь, стараясь не спугнуть непоседу, я сделал подстройку зова и мгновенным усилием воли завладел сознанием маленькой птички. Заставил воробья подлететь ко мне и сесть на руку. Затем я опять поднял воробья в воздух и заставил выделывать рядом со мной акробатические фигуры.

Беспокойство и страх крохотного создания я старался убрать осторожным воздействием своей воли, внушая дружелюбие и доверие к огромному существу. Увидев неподалеку второго воробья – самца, я внушил моему подопечному чувство гнева к сопернику.

Видели бы вы, как мой воробышек встопорщил свои перышки! Как яростно бросился к сопернику и зачирикал свои воробьиные оскорбления! Как отважно бросился в драку! Я оставил внушение, отпустил на волю сознание маленькой птицы, но воробьи продолжали сражение, сопровождая военные действия шумом и писком. Пришлось вновь вмешаться и развести драчунов друг от друга.

С пролетающей мимо куропаткой было проще. Я понизил тон своего зова и сразу попал в яблочко. Начавшая менять оперение птица встрепенулась, а потом послушно изменила направление полета и спланировала к моим ногам.

Постепенно, методом «тыка», я нашел нужную частоту зова для живущих неподалеку зайчишек, для дикого гуся, имевшего неосторожность опуститься рядом со мной на воду. Заставил плавать вместе с уже прирученными с помощью зова утками. Я легко добился взаимного понимания с одичавшей за лето кошкой. А однажды, почувствовав себя достаточно подготовленным, справился сразу с парой подошедших на расстояние действия кругового обзора биолокатора собак. С визуальной наводкой по лучу зрения я мог «поймать» зовом куропатку и подчинить ее на таком расстоянии, когда мог различить ее силуэт, хорошо заметный на рыжем фоне осенней тундры. С помощью бинокля расстояние становилось больше.

Однажды, далеко в тундре я заметил среди кустов какое-то серое движущееся пятно. Оно находилось от меня на расстоянии около полутора километров. Решив, что это собака, я послал зов и вдруг почувствовал сопротивление. Животное сопротивлялось мысленному воздействию даже тогда, когда я поднял мощность энергетического потока. С трудом мне удалось сломить сопротивление огромной собаки.

Пес неохотно повернул в мою сторону и затрусил какой-то странной иноходью. Ему оставалось преодолеть последние тридцать метров, когда он поднялся на пригорок и опять появился в поле прямой видимости. Я разглядел серую лобастую голову, своеобразное движение крупных лап и вытянутый палкой ободранный хвост.

Волк! Узнал я. От неожиданности я ослабил давление и контакт тут же прервался. Волк остановился, лязгнул в мою сторону зубами и удрал. Часами я сидел на своем валуне, окруженный созванными со всех сторон стайками леммингов, куропаток и чаек, считавших меня, благодаря внушению, большим самцом их вида, и подкармливал хлебными крошками.

Наступил октябрь. Тундра покрылась первым снегом, озерко сковал пятисантиметровый слой льда. Только вокруг энергетического холма кольцо травы по-прежнему оставалось живым и зеленым. От сухой земли в центре травяного круга по-прежнему шло ощущение приятного тепла и мерцало голубое пламя короны.

Первого октября я вышел на работу и теперь проводил рабочие часы в топоотделе экспедиции. Делал выписки координат и высот пунктов триангуляции на площадь зимних работ, запасался полевыми журналами теодолитных ходов, бланками ведомостей для черновых вычислений. Добывал миллиметровку и кальку. Проверял свои теодолиты, припаивал проводки к лампочкам от карманного фонарика для ночных работ. Искал по городу карандаши, ручки, стирательные резинки, мягкие лыжные крепления. Собирал мелочевку, без которой не обойтись в тундре.

Дома постепенно заполнялись нужными вещами рюкзак и чемодан. Светлана покорно вздыхала, глядя на мои сборы.

– Нашла за кого выскочить замуж! За бродягу – топографа! – бормотала она. – Хотя бы одну зиму побыл с нами, Юра.

– Не могу, Света. Сама знаешь, что не могу. Обещаю, что прилечу к Новому Году. Сделаем задел для сейсмоотряда и вылечу. Вот увидишь! – уверял я жену.

– Смотри, Ведунов! – грозно сказала она. – Помни, что сказал. Не выполнишь – уйду от тебя вместе с детьми! Брошу.

Я обнял Светлану, заглянул в глаза, беззащитно смотревшие на меня из-под стекол очков, поцеловал. Ребятишки тоже вздыхали и просили не улетать в тундру. Приходилось терпеливо объяснять детям, что папа должен работать в тундре и получать за это деньги. Мама за деньги будет покупать еду, детскую одежду, платить за детский садик и покупать игрушки. Дочка слушала мои объяснения с серьезным видом, а потом спросила:

– Когда я вырасту большой, буду так жить, как мама?

– Что, как мама, Юля? – не понял я.

– Значит, я тоже женюсь?

– Женщины так не говорят, Юля. Они говорят: выйду замуж.

– А за кого я выйду замуж?

– Сначала ты вырастешь, – пустился я в объяснения, – закончишь школу. Поступишь в техникум или институт. Сначала выучишься, а потом выйдешь за хорошего парня.

– Как я узнаю, что он хороший, пап? Вдруг он начнет драться?

– Ну, дочка! Ты не сразу выйдешь за него замуж. Сначала ты с ним познакомишься, узнаешь хорошенько и потом решишь – выходить за него замуж или нет.

Дочка наморщила лоб и долго думала.

– Нет, папочка! – глубоко вздохнула она. – Не пойду я за него замуж. Не хочу. Лучше за тебя выйду замуж, папочка!

Я вякнул ей в ответ что-то нечленораздельное и свалился со стула. Валялся на дорожке, задыхаясь от хохота. Дети приняли это как мое приглашение побеситься и навалились на меня с писком. Светлана заглянула в детскую, поглядела на кавардак, который мы устроили, и покачала головой. Я протянул руку, затащил жену в кучу и мы долго барахтались вчетвером. Только поздно вечером, уложив ребятишек спать, я рассказал Светлане о причине нашего веселья.

С годами за нашими ребятишками все больше требовался присмотр. Особенно нужно было следить за быстро подрастающим сынишкой. Володя любил помогать маме на кухне. Мыть посуду, готовить. Конечно, он больше мешал, чем помогал. Но это полбеды.

Весной он пристрастился брать мои инструменты и стучать молотком по чему попало. Пилил пилой-ножевкой принесенные с улицы деревяшки и забивал в них гвозди. К сожалению, деревянные бруски он ложил на стулья и гвозди почему-то прибивали деревяшки к стульям.

Пришлось несколько раз поговорить со строителем со всей строгостью, пока Володя не понял, что забивать гвозди в стулья – опасно для его попки. Естественно, при таких работах с юным мастером случались разные неприятности. То он поранит палец о зубья ножовки, то ударом молотка по пальцам сорвет кожу. Рева в таких случаях было много. Сын тряс рукой и с ужасом смотрел на кровь.

– Па-а-апа! Больно, папочка! – причитал он. – Ой, ай, ай-яй! Я умру, да?

– Я тебе умру! – грозно обещал я, доставая из аптечки бинт. – Сниму ремень и всыплю умирающему на всю катушку!

Палец был забинтован. Вовка переставал орать под уговоры дочери:

– Терпи, Вова! Ты же мужчина!

Через пять минут я опять слышал стук молотка по дереву.

Однажды я не выдержал постоянных набегов юного строителя на свой слесарно-столярный уголок и спрятал от него в дальний ящик все гвозди. Вовка вышел из положения способом, о котором я не подумал. Он добрался до подставки с мелкими сверлами и использовал сверлышки вместо гвоздей. Пришлось срочно вернуть коробку с гвоздями на старое место.

Дней за пять перед моим отлетом в тундру произошел случай, напугавший меня и Светлану. Я валялся на диване и пытался читать купленную тайком от жены книгу. Это была «Фантастическая сага» Гаррисона. Талантливое произведение, полное юмора и невероятных приключений героев, путешествующих во времени с невероятной легкостью. Читалась книга легко. Не нужно было ломать голову над ускользающим смыслом фразы, как у автора книги Велеса.

Вдруг на кухне послышался громкий треск и крик Светланы. Свет погас. Догадываясь, что могло произойти, я помчался на кухню. В сгущающихся сумерках раннего октябрьского вечера я увидел испуганную рожицу сынишки, выглядывающую из-под руки матери. К проводам была подвешена дощечка с просверленной в уголке дыркой.

Содрогаясь от мысли, что могло произойти, я выдернул вилку из розетки и потащил из брюк поясной ремень.

Пять минут на кухне стоял сплошной гвалт. Орал я, возмущалась Светлана и орал Вовка за спиной у мамы. Немного успокоившись, я вышел в коридор. Открыл щит и врубил выбитый замыканием автомат. Затем попытался выяснить у работничка, зачем ему понадобилось совать закороченную вилку в розетку. В ответ услышал такое, что едва смог сдержать улыбку.

– Я сделал аккумулятор, как у твоей Нивы, пап! – заявил мне изобретатель и огорченно вздохнул. – Только он почему-то вспыхнул с треском. Наверное, плохая конструкция получилась.

С тех пор, как у нас со Светланой родились и стали подрастать дети, в нашей квартире поселилось явление, очень похожее на такой модный в последнее время полтергейст.

В первые годы он проявлял себя тихо. Дело ограничивалось отколупыванием обоев и выразительными рисунками шариковой ручкой по стенам. Я относился к этому спокойно, но рисунки почему-то страшно нервировали Светлану.

Когда же носители полтергейста добирались до книг и папа вдруг обнаруживал порванную или изрисованную страницу, его это тоже начинало нервировать.

С недавних пор (примерно два года назад) полтергейст разбушевался во всю силу. Неожиданно исчезали из кухни табуреты, а из большой комнаты стулья. Появлялись они почему-то в детской комнате. Там они превращались в лошадок и прыгали по комнате под восторженный писк наездников.

Диван в большой комнате превращался в батут, книжные стеллажи – в шведские стенки. Стулья продолжали свои перемещения и превращения. Они становились то паровозом, то автомобилем с комфортабельной кабиной, то навигационной рубкой морского лайнера. С помощью подушек и покрывал они становились индивидуальными вигвамами для двух аборигенов.

Я следил, чтобы вигвамы не были снабжены индивидуальными электроприборами, потому что однажды обнаружил в вигвамах обе настольные лампы, диапроектор и включенный переносной телевизор, похищенные аборигенами для своих нужд.

Я махнул рукой на детскую комнату и принимал самые героические меры, чтобы явление полтергейста не распространилось на всю квартиру. Впрочем, с квартирой тоже иногда происходили странные превращения. Комнаты становились каютами теплохода, следующего курсом на Красноярск. В каютах появлялись строгие контролеры и требовали предъявить пассажиров билеты. Иначе мне и Светлане грозил штраф.

Иногда квартира в мгновение ока превращалась в тропические джунгли.. с джунглями было страшнее всего, потому что в них обязательно водились кровожадные тигры. Я в ужасе пытался спастись от тигров на высокой скале, то бишь на платяном шкафе. Тогда один из тигров не выдерживал и начинал звать ликующим голоском:

– Папочка, да ты чего? Это же я, твоя Юлька!

– Ага. Ты Юлька! – соглашался я дрожащим голосом. – А кто тогда вон тот зверюга, который грызет мою ногу? Кто?

– Да это же я, Вова! – орал сын.

– Возьму сейчас ремень и отхожу ремнем всех троих! – раздавалось из кухни грозное предупреждение.

Приходило время ложиться спать и все менялось. Аборигены искренне не могли понять, почему после девяти вечера папа вдруг начинает называть детскую комнату кавардачным местом. Почему они должны уничтожать вигвамы, когда они такие красивые, и наводить этот скучный порядок? Почему папа заставляет разносить стулья по своим местам, убирать игрушки и называет это уборкой палубы?

Особенно сопротивлялся наведению порядка Вовка. Он устал, он хочет кушать (пить, смотреть телевизор, сбегать в туалет). И вообще – какая может быть уборка, когда время ложиться спать?!

Знания, почерпнутые из книги Велеса, пригодились в топоотделе в мой первый рабочий день. Удалось незаметно помочь своему коллеге, самому пожилому из нас, снять сердечный приступ. Я увидел, как посерели губы Виктора Ивановича и аура пошла характерными красными сполохами, как тогда у матери, и сразу все понял.

Я затащил его в нашу топоотдельскую кладовку, запер двери и за десяток минут «подремонтировал» коронарные артерии, уничтожил тромб, подтолкнул изношенное сердце. Потом приказал Полоумову забыть о последних десяти минутах, когда я три раза хлопну в ладони.

Три негромких хлопка и Виктор посмотрел на меня удивленными глазами:

– Слушай, Ведунов. Какого черта мы здесь делаем? – спросил он.

Потом прислушался к собственным ощущениям и, забыв о непонятном появлении в кладовке, пробормотал:

– Странно… Вроде сердце перестало болеть.

Тут он вновь посмотрел на меня подозрительно и мне пришлось выкручиваться. Мы вернулись в топоотдельские комнаты и присоединились к парням, оживленно обсуждающим предстоящий сеанс заезжей экстрасенсорши, афишу которой я тоже видел у дверей универсама.

Потом разговор перешел на обсуждение вопроса о людях, обладающих паранормальными способностями. Вспомнили чудо-счетчиков, о способности Розы Кулешовой к кожному зрению, о людях, обладающих феноменальной памятью. Долго обсуждали Геллера, силой мысли изгибающего ложки и стальные стержни, заставляющего идти сломанные наручные часы.

Я слушал треп своих коллег, снисходительно посмеиваясь. Кроме нескольких здравых суждений парни, в основном, несли ахинею, так что уши вяли. Особенно горячился обычно спокойный Семенов. Он доказывал, что все это чистейшей воды шарлатанство. Я не выдержал, когда парни стали обсуждать феномен Кулагиной и ее опыты с предметами, которые она передвигала силой воли.

– Бросьте, парни, толковать о сверхтонких нитях и прочих ухищрениях. Возможно, в ее разуме проснулось нечто, чем она может управлять с помощью волевого усилия и сама не понимает, как это у нее получается.

– Ты, Ведунов, брось защищать шарлатанов, обманывающих простаков! – набросился на меня Семенов. – Посмотри на нас. Обычные люди-человеки. Никаких способностей у нас нет. Может быть кроме Сашки Зверева. Помнишь, какие он нам карточные фокусы показывал?

– Фокус, он фокус и есть. – не отступал я. – Ловкость рук и никакого мошенничества. Умение отвлечь внимание в нужный момент от манипуляций. А опыт Кулагиной – это совсем другое. Это остатки древнего знания, которое мы постепенно утратили.

– На! – протянул мне Алексей обшарпанный коробок спичек. – Попробуй сдвинь его, коли ты такой умный!

Зря он так. Для меня вызов Семенова был огромным соблазном. Что мне был какой-то легонький коробок! И я поддался искушению.

– Давай! – я взял коробок и положил его на середину стола, решив посрамить своего коллегу. – На что спорим? На бутылку?

Алексей поглядел на меня подозрительно.

– Ага, на бутылку коньяка. Пятизвездочного! – многозначительно подчеркнул он, протягивая мне руку.

Мы пожали друг другу руки и поспорили на бутылку коньяка. Сначала я не задумывался о последствиях своего поступка, а задуматься стоило. Хорошо еще, что я догадался обставить опыт таким образом, что все проделанное стало походить на обычный фокус.

Сделав зверское лицо я напрягся и свирепо уставился на лежащий посреди стола коробок. Ребята столпились возле моего стола, довольные представившейся возможностью повеселиться. Они оживленно обменивались ехидными замечаниями в мой адрес. Прошла минута. Коробок лежал неподвижно. Парни начали терять интерес к спору. Тогда коробок медленно поднялся на «попа», покачался из стороны в сторону и неторопливо «зашагал», опираясь своими углами, к краю стола.

Вокруг меня сразу установилась напряженная тишина. Когда коробок дошагал до края столешницы и свалился вниз, раздались дружные аплодисменты. Я встал и, как заправский актер, вытер со лба несуществующий пот. Церемонно раскланялся во все стороны. Дотошный Семенов уже склонился над столом и шарил под столешницей руками.

– Нитки твои где? – спросил он.

– Брось, Григорьевич, искать нитки! – остановили его ребята. – Неважно, как Ведунов этот фокус проделал. Ты, главное, помни, что за тобой теперь бутылка с пятью звездочками!

Парни восхищались мастерством фокусника и не желали знать, каким макаром я все проделал. Только Алексей еще минут пять требовал от меня объяснения, когда я успел спрятать нитки. Потом вроде бы все успокоились и я занимался своими делами до обеденного перерыва.

Мы съездили со Светланой на обед к себе домой, а когда я вернулся в топоотдел, в нашей комнате возле моего стола толпились люди. Небольшими группками подходили знакомые ребята и женщины из конторы и камералок, заглядывали в дверь и убедившись, что я сижу за столом, начинали просить:

– Может быть ты нам, Ведунов, покажешь свой фокус?

Только после этого я понял, какого маху дал в споре с Семеновым. Теперь поделать ничего было нельзя и мне пришлось показывать фокус несколько раз. Все, или почти все, кто приходил на импровизированное представление, вели себя одинаково. Сначала восхищались, а потом начинали искать нитки. Некоторые приставали с глупыми вопросами, пока мне окончательно не надоело.