Исповедь колдуна. Трилогия. Том 1

– Пойми, Сережа, это деревня. – терпеливо и мягко попыталась переубедить его Светлана. – Стоит нам показаться на улице, завтра все соседи будут об этом знать. Судачить.

И внезапно сменила тон на решительный.

– Теперь насчет машины. Не девочка. Догадываюсь, почему про машину помянул. Я еще не решила, Сергей. Если решусь окончательно – у нас все будет, как нужно. И не только в машине.

Мурашкин задумчиво потер лоб.

– Родителей, Лана, я давно уговорил. Согласились. Сразу отправил тебе полный отчет в Дудинку. С датой, на какое число назначен день свадьбы и когда я могу к тебе приехать. Пойми. К свадьбе все готово. Все предупреждены: родители, знакомые.

И он опять настойчиво положил руку на колено Светланы, но она этого не заметила.

– Подожди, Сергей! – резко повернулась она к нему. – Ты сказал, что послал письмо. Куда ты его послал и когда?

– На контору в Дудинку. – улыбнулся Мурашкин. – Не домой же! Твоего домашнего адреса я до сих пор не знаю.

– Я не получала от тебя писем! – медленно произнесла Светлана. – Когда ты его послал?

– Не помню точно. Кажется, числа шестнадцатого – семнадцатого. Сразу, как вернулся домой и убедил родителей.

– Понятно. – так же медленно сказала жена внезапно севшим голосом. – Значит, оно попало к мужу. Юрке. – Светлана внезапно согнулась и закрыла лицо руками. – Господи, позор-то какой! Наши конторские бабы наверняка не удержались и вскрыли письмо. Потом подсунули Юрке. Представляю, с каким злорадством они перемывают сейчас мои косточки!

– И черт с ними, если так получилось! – сказал Мурашкин. – Посудачат и перестанут. Все равно ты туда больше не вернешься. На развод подашь из Све… Тьфу ты! Из Екатеринбурга.

Светлана подняла голову и посмотрела на него со странным выражением лица, как будто видела впервые.

– Умный ты человек, Мурашкин. – тихо начала она. – Этим письмом крепко перекрыл мне дорогу назад. Все решил за меня. – повысила она голос. – Как будто я не человек, а чурка с глазами. Всей экспедиции и мужу сообщил о наших отношениях. Даже срок свадьбы придумал, как будто уже получил согласие.

– Успокойся, Лана! – попытался остановить ее Мурашкин.

– Успокоиться? Ты о детях моих подумал? – Светлана почти кричала и если бы не окно комнаты родителей, находящееся рядом с крыльцом, я уверен, орала бы во всю глотку. – Каково теперь моему Юрке приходится: Ты тоже подумал? С какими теперь глазами мне возвращаться в Дудинку?

Жена продолжала возмущаться, но я вдруг почувствовал странную трещинку в ее голосе и понял: удар с письмом достиг цели. Программист действительно поставил ее в безвыходное положение.

Я знал болезненное самолюбие жены и сначала был уверен, как она поступит после сообщения о письме: турнет программиста в шею. И ошибся. Видно, Светлана действительно любила Мурашкина.

– Ну что ты, Лана! – растерянно уговаривал Мурашкин. – Действительно, черт знает, как это у меня получилось! Не подумал я, что письмо тебя не застанет.

В голосе программиста почудились фальшивые нотки, но я не мог утверждать этого с уверенностью. Держался он естественно. Обнял гневно глядевшую на него Светлану и это подействовало. Она успокоилась.

– Не надо, Сережа. – тихо сказала она. – Окно рядом. Вдруг мать смотрит… – жена растерянно посмотрела на Мурашкина и уже совсем неуверенно добавила: – Все-таки, Сережа, приглашение на свадьбу нужно отменить… Пока…

И замолкла окончательно. Я смотрел в оба глаза и не узнавал жену. Куда девалась ее категоричность суждений и упрямство? Внизу подо мной, на крылечке сидела другая, не знакомая мне женщина. Она говорила одно, а думала совсем другое. И она простила программисту то, чего никогда не простила бы мне.

Внезапно меня осенило: Сознательно послал программист письмо в Дудинку. Не Светлане, мне он его послал! Знал хорошо, что не дойдет письмо за десять дней. Не прост программист! – подумал я с легким испугом. – Ох, не прост!

Получалось так, что он все рассчитал. Играл беспроигрышный вариант. Сообщу я в Смирно о письме, или не сообщу – все равно результат один: Светлана должна знать, что письмо отправлено и прочитано, кем нужно.

Мурашкин куда лучше меня знал женскую психологию. Впрочем, мужскую тоже. Мою реакцию на письмо тоже учел. Потому и приехал раньше на пятнадцать дней, чем писал. Не нужна ему была встреча со мной.

– Облапошит он Светлану! – внезапно закричал двойник. – Увезет в свой Екатеринбург!

– Она сама помогает ему в этом. – пробормотал я. – Смотри молча.

Я вдруг почувствовал страшную усталость и нарастающее равнодушие. Ничего не хотел чувствовать, просто регистрировал происходящие события. Смотрел, слушал и передавал картинку двойнику.

Разговор внизу все еще продолжался. Опытный мужчина добился того, чего хотел: Посеял в душе женщины смятение и теперь просто выжидал, когда плод созреет и сам упадет в руки. Он играл теперь неуверенность, но меня уже не мог обмануть.

– В Дудинке ты думала по-другому! – с досадой нарушил он молчание.

– Верно. – безучастно откликнулась Светлана. – Говорила. Потому что думала только о нас с тобой, да о любви. Забыла, что я не одна. Пойми, Сережа. Непросто лишить детей родного отца, которого они любят.

Говорила она правильно. Вот только тон… Он был совсем не таким, как нужно.

– Хорошо, Лана. Можешь думать еще. – не стал давить на нее Мурашкин, пропуская мимо ушей упоминание обо мне и детях. – Я смогу задержаться здесь не больше десяти дней. Есть дела во Львове… Смешно! – вдруг пожаловался он. – Три дня не выпускал баранки из рук. Намотал на колеса не одну тысячу километров. Спешил, чтобы тебя увидеть… Выходит, приехал вот так просто посидеть на крылечке. Хотя бы чаем напоила, ей-богу!

Светлана по-прежнему отрешенно кивнула головой и встала, оправляя на себе платье. Мурашкин легко поднялся на ноги и пошел рядом, по-хозяйски обняв за талию. Она не отстранялась. Я смотрел, как они вместе поднялись по ступенькам, как за ними закрылась ведущая на веранду дверь.

Все это время двойник теребил меня вопросами, волновался и осыпал проклятиями меня, программиста и даже Светлану. Мне тоже не нравился Мурашкин, но не настолько, чтобы размахивать кулаками, которых у меня, кстати, не было.

Там, где двойника охватывало бешенство, я чувствовал досаду и ничего больше. Я забеспокоился, когда Мурашкин и Светлана скрылись за дверью. С ветки ореха ничего не было видно. Пока двойник изощрялся в оскорблениях, я сменил наблюдательный пункт.

Соловей, повинуясь моей команде, взмахнул крылышками и перелетел в огород. Сел на ветку вишни, растущей против окон веранды, где, на мое счастье, не были задернуты шторы. Светланы на веранде не было. Пошла готовить чай – догадался я.

Мурашкин сидел на стуле рядом с холодильником. На том стуле, где когда-то любил устраиваться я. Его шляпа лежала на столе и он задумчиво постукивал по ней тонкими, нервными пальцами.

– Мне не нравится, как ты себя ведешь! – заявил вдруг двойник. – Совсем как сонный! Помни, что мы одно целое. Действуй, пока Светки нет на веранде! Иначе будет поздно!

Я медлил. Накал эмоций человека, сидящего за столом в далекой Дудинке, пугал меня своей испепеляющей яростью. Знал, что соловью не выдержать такой ярости больше минуты. Двойник этого не хотел понять.

Светлана вошла на веранду с двумя фарфоровыми кружками, над которыми поднимался легкий парок. Она поставила кружки на стол, пододвинула к Мурашкину сахарницу и вазу с печеньем. Сама села на старенький диванчик у противоположной стены.

Через стекло мне почти ничего не было слышно из разговора. Я видел, как она поднялась с дивана и подсела к столу. С болезненным любопытством я смотрел на Светлану, на ласковую улыбку, обращенную к Мурашкину. На руку, взявшую вторую кружку с чаем. Странно, но мне почему-то начало казаться, что все происходящее – кошмарный сон. Я больше не отождествлял женщину за стеклом веранды с женой. Это была другая женщина, похожая на Светлану, но не она.

Двойник выходил из себя, но мне он тоже казался не настоящим. Похоже, мои эмоции в теле соловья уснули летаргическим сном. Внезапно могучий удар едва не сбросил меня с ветки. Я увидел рядом с собой лохматое чудище с горящими зеленым светом глазищами. Кривые ятаганы когтей огромной лапы тянулись к моему телу. Плотина равнодушия рухнула в один миг. Я ощутил такую волну ужаса, что буквально оцепенел.

– Да кошка это… Кошка! – раздраженно подсказал двойник. – Чего трясешься? Гони ее прочь!

Ощущая, как отчаянно колотится сердчишко птицы, я перевел дыхание и пуганул огромного хищника таким зарядом нервной энергии, что тот слетел в вишни на землю и мгновенно оказался на другой стороне огорода.

Спасибо кошке! От неожиданной эмоциональной встряски я словно проснулся. И проснувшимся сознанием принял в себя боль и тревогу двойника, ощутил ужас своей затянувшейся драмы.

Мужчина и женщина на веранде уже не пили чай. Они стояли, тесно прижавшись друг к другу. Глаза одного смотрели в глаза другого. Губы медленно сближались. Я видел, как медленно уступает женщина настойчивым притязаниям мужчины. Как становится под его руками безвольно податливым ее тело.

– Допрыгался, идиот! Дождался! – злость на самого себя и Светлану, яростная ненависть к программисту охватили сознание.

Я успел увидеть, как рука мужчины потянулась к выключателю, и вдруг понял, как забурлила вокруг меня, не сдерживаемая больше никаким мысленным контролем, энергия. Ярчайшая вспышка, изменяющая вокруг меня само пространство, опаляющая волна жара, грохот и гул…

На веранде мигнул и погас электрический свет. Потом веранда на мгновенье скрылась за завесой огненной сферы и вновь появилась в поле зрения. Внезапно я понял, что уже не сижу на ветке, а, пробив огненную пелену, лечу вперед, стремительно набирая скорость.

Как пуля, выпущенная из винтовки! Как ракета, идущая на перехват по лучу локатора! Я несся прямо на стекло, за которым застыли в объятиях двое. Что-то кричал двойник, но мне было не до него.

Потом был ошеломляющий удар, потрясший маленькое тело. Вспыхнула в сознании раздирающая мышцы боль. Хрустальный звон разбитого стекла отозвался в потрясенном и гаснущем сознании дикой радостью: Я прорвался!

– Я прорвался! Слышите вы?.. Я прорвался и теперь буду вершить свой суд над вами обоими, как положено настоящему мужчине!

За несколько мгновений, которые оставались до темной пропасти беспамятства, я успел сделать почти все, что хотел: Успел выкрикнуть в лицо повернувшейся ко мне женщины оскорбление, успел еще раз взмахнуть слабеющими крыльями и нацелить разбитый клюв в широко раскрывшийся глаз глядевшего на меня Мурашкина. Я начал было мысленно произносить короткую формулу магического приказа, но, кажется, не успел…

Мне осталось досказать немногое. До недавней поры я не знал, удалось мне или нет, находясь в теле маленькой птички, наказать беспамятством своего соперника. Во всем, что произошло, я был виноват сам. Долго медлил. Ждал, когда жена сама отправит прочь наглого программиста. Нужно было сразу отдать приказ его сознанию, не обращая внимания на присутствие Светланы. Потом было поздно.

Светлана до сих пор о том вечере не произнесла ни единого слова. Я тоже не касаюсь этой темы. Очнулся я в дудинском стационаре через несколько дней, с диагнозом сильнейшей депрессии и полного нервного истощения. В тот злополучный вечер я сжег свою психоэнергию за несколько коротких мгновений.

Я был слишком слаб, чтобы что-то предпринять, когда очнувшись, обнаружил рядом с больничной койкой осунувшееся лицо жены. Я смог отвернуться и лежал так до тех пор, пока она не ушла.

Приходили ребята из топоотдела. Однажды вечером в палату пробрался Сан Саныч и притащил гору фруктов. Мне было все равно. Исчезли эмоции. Вместе с ними не стало горя, не было радости и ушла тяга к жизни. В яростном и безрассудном броске, когда я сумел разбить стекло и влетел на веранду, мною была потеряна лучшая часть своего «Я». Теперь в душе осталась гулкая пустота и холодное равнодушие.

Светлана упорно продолжала приходить в палату каждый день. Я догадывался, чего ей это стоило. Но мне не нужна была ее жестокая игра в благородство. Тем более не нужна жалость. Она пыталась несколько раз что-то сказать, но я отворачивался и прятал голову под подушку. Ничего не хотел знать, не хотел слышать, не желал вспоминать. Не хотел видеть женщину, ставшую для меня чужим человеком.

Так продолжалось до тех пор, пока в палату не вошли, держась за руки, дети. Мальчик лет пяти и девочка с огромными, тревожно смотревшими на меня, глазами. Я смотрел на детей и вдруг почувствовал, как на глазах наворачиваются слезы и бегут по заросшим щетиной щекам. Это были слезы радости и первые признаки начинающегося выздоровления.

Несколько дней спустя дочь рассказала мне конец событий того позднего вечера и сообщила причину, почему они оказались в Дудинке. В доме вдруг послышался протяжный, похожий на раскат грома, грохот. Потом долгий мамин крик на веранде.

Дедушка с бабой бросились туда. Дяденьки на веранде не было. Сама веранда была залита ослепительным светом, исходящим от огромного, трехметрового диаметра, шара, почти полностью вобравшего в себя крону растущей напротив веранды вишни.

Мама стояла спиной к стене и с ужасом смотрела не на огненный шар, а на стол. Над столом в воздухе летали серенькие перышки. Между двумя кружками копошился взъерошенный, окровавленный комочек. Он пытался встать на сломанные ножки, взмахивал уцелевшим крылышком. Сам все тянул маленькую головку к стоящей у стены женщине и высвистывал… Именно высвистывал слабеющим голоском самые страшные оскорбления…

Тем же утром в Дудинке меня обнаружила соседка. Она заметила приоткрытую входную дверь и заглянула, влекомая извечным женским любопытством. А вечером того же дня запыхавшаяся Смирновская почтальонша принесла телеграмму-молнию, в которой сообщалось о том, что Ведунов Ю.А. доставлен в городской стационар в тяжелом состоянии.

Что касается дара, то я его больше не чувствую. Боюсь, что он сгорел в том сияющем шаре и не вернется больше. Кое-что, правда, осталось. Я по-прежнему вижу ауру окружающих меня людей, но и только.

Недавно я предпринял отчаянную попытку. За три с половиной часа, со многими передышками, добрался до холма эльфов. Погрузил пальцы рук в трепетное живое пламя и… не ощутил ничего! Был один момент, когда в сознании что-то шевельнулось. Так иногда вздрагивает и шевелится полностью атрофировавшаяся мышца. Все!.. К холму эльфов нужно приходить сильным и уверенным в себе человеком. – понял я. – Не развалиной, как я сейчас…

Свои записки я начал отстукивать на пишущей машинке вскоре после возвращения из больницы. Что остается человеку, у которого нет-нет да и закружится голова, засбоит сердце, станут ватными и непослушными ноги? Сидеть на бюллетне – не веселое занятие для мужчины, недавно легко вскидывавшего двухсотлитровые бочки с бензином на передок грузовых тракторных саней.

Врачи перед выпиской уверяли меня, что со временем все придет в норму. Надеюсь, что врачебный прогноз оправдается. Пока мне больше приходится лежать, глотать горькие пилюли иностранного производства, которые ухитрилась достать Светлана.

Разговариваем мы с ней мало. Я стараюсь обслуживать себя сам и держусь от нее как можно дальше. Это трудно осуществить, живя в одной квартире. Мне не нужна ее запоздалая и обидная жалость. Не хочу привыкать и испытывать во второй раз адские муки, когда она вновь соберется уходить.

Дети – единственное, что нас пока связывает. Семейная жизнь дала трещину и я не думаю, что ее можно опять склеить. Плохо другое. Дети видят наши отношения со Светланой и мечутся, бедненькие, между мной и мамой. Недавно я подслушал, как Володя с Юлей обсуждали: что они станут делать, если папа с мамой не будут жить вместе. Вовка решил сразу:

– Я – с мамой!

Дочка долго колебалась, пока не решила.

– А я с папой. Папа хороший и мне его жалко!

Ну вот! Пошла трещина через детские души! – с горечью подумал я. Картина, что передал двойник в последние секунды, превратилась в кошмар, который постоянно стоит перед глазами: Ярко освещенная веранда и лица двух людей, глядящих друг другу в глаза. Я не мог от нее избавиться, пока Светлана находилась рядом.

Четко знал одно – за счастье нужно платить. За восемь лет счастья, что подарила мне эта женщина, за возможность в течение последнего месяца видеть своих ребятишек, я был готов вытерпеть горшую муку.

Вчера вечером пришло письмо от Мурашкина. Я забирал из почтового ящика газеты и сразу узнал на конверте знакомый почерк. Значит, не успел двойник отдать ему приказ – понял я – иначе бы он все забыл. И тут надул программист. Знал он, выходит, наш домашний адрес.

Я не стал углубляться в размышления на эту тему. Взял газеты, сунул конверт в середину и положил газеты на кухонный стол перед Светланой. Сам вышел и направился в детскую. Я напрасно ждал вечер и следующий день. Светлана молчала и вела себя так, словно письма не было.

– Уехала бы ты куда-нибудь на месяц или два. – предложил я Светлане. – Без тебя, в заботе о детях, я поправлюсь намного быстрее. Потом ты вернешься за ребятишками, а я постараюсь улететь в тундру.

Светлана яростно сверкнула на меня очками.

– Дурак ты, Юрка! – неожиданно заорала она, да так громко, что я отшатнулся. – Неужели не понимаешь, что я тоже не могу жить без них? Что только они меня сейчас поддерживают! – и шепотом добавила. – И без тебя, Ведунов, тоже жить не смогу…

У меня на мгновение перехватило дыхание, но я справился. Нельзя было верить женщине, только что получившей письмо от любовника. Неужели она надеется, что я его не заметил? Хорошо! Не хочет упоминать о письме, я тоже не буду. Пусть тешится мыслью, что ее бывший муж – дурак набитый… Неужели она добивается своим упрямством, чтобы я ее возненавидел?

– Света! – обратился я. – То, что у нас с тобой было, ушло навсегда. Не вернется больше. Уезжай!

Она ничего не ответила, только упрямо сверлила глазами. Я почувствовал охватившую меня слабость и побрел к своему дивану. В больнице у меня было достаточно времени, чтобы все хорошо обдумать и смириться. Выписавшись из стационара, я хотел было направиться в экспедиционное общежитие, но Светлана набросилась на меня чуть ли не с кулаками.

– Ты что, Ведунов? – шипела она разъяренной кошкой. – Хочешь, чтобы обо мне в конторе опять стали говорить всякие гадости? Окончательно опозорить хочешь?

И решительно приказала:

– Топай домой, Ведунов! Домой!..

Я молчал. Она заглянула мне в глаза и прочла в них такое, что отпрянула в сторону, как от удара. Но не отступила.

– Я тебя прошу, Юра! Очень прошу! – по щекам Светланы катились слезы. – Хочешь, я на колени перед тобой встану? Дома тебя ждут дети.

Я уступил настойчивым уговорам, но знал, что уступаю в последний раз…

За окнами последняя декада августа. По ночам все сильнее сгущаются сумерки. Юго-западный ветер низко несет над городом серую вату облачности. В стекла барабанит дождь и гремит жестью ветер. Близится северная осень. Не за горами зима с ее снегами, темнотой, пургами. В конце октября начало полевого сезона. Смогу ли я одыбаться к этому времени?

Утром, без пятнадцать восемь, Светлана уходит на автобус с ребятишками. Она отводит детей в садик и оттуда спешит на работу. В опустевшей квартире сгущается тишина. Когда она становится совсем невыносимой, я ухожу в большую комнату. Достаю из чехла портативную пишущую машинку и начинаю с остервенением стучать по клавишам, пока Светланы и детей нет дома.

Стараюсь очистить душу от скопившейся в ней грязи, вылить на бумагу и освободиться от кошмара. Возможно, кому-то покажется мелкой и не стоящей внимания наша семейная драма. Не буду спорить с такими людьми. Это действительно обыденная тема: Мужчина и женщина. Отношения друг с другом. Любовь и верность. Ненависть и измена.

Когда ко всему добавляются дети, да еще немного магии, получается такой запутанный клубок, что в нем вряд ли сможет разобраться талантливый, дипломированный психолог.

Обложка книги: Для обложки книги используется фотография моего отца из личного архива.