Исповедь колдуна. Трилогия. Том 1

Я с трудом дождался конца рабочего дня. В половине шестого спрятал в портфель свои полевые журналы и ведомости и отнес портфель в экспедиционную спецчасть. Потом сел в подкатившую единичку и поехал к себе домой.

Пройдя в кухню, я прежде всего налил воды в электрический чайник, включил его в сеть, нашел пепельницу и закурил. Письмо, лежавшее в кармане пиджака, насквозь прожигало грудь. Мужу вредно для здоровья читать любовное послание, адресованное жене. Но, думаю, что ни один муж не удержался бы от искушения. Я не был исключением и колебался не долго.

Достав из кармана письмо, я прежде всего изучил конверт и адрес. На штампе Екатеринбурга стояла дата 18 мая 1992 года. Адрес был написан четко: Дудинка Красноярского края, Рабочая 42, чертежно-оформительский отдел, Ведуновой Светлане Николаевне. Ниже приписка: вручить лично в руки.

Обратный адрес был нечетким: Екатеринбург, почтовое отделение такое-то, почтовый ящик такой-то. И неразборчивая подпись, в которой можно было прочесть только заглавную «М». Конспиратор! – невесело усмехнулся я и решительно надорвал конверт.

Читать письмо было настоящей мукой. Я не старался его запомнить, но текст удивительным образом с первого раза впечатался в память. Я его помню даже сейчас, хотя прошло много времени и я не применял магических приемов для запоминания.

Пропущу многочисленные охи и ахи программиста, не буду цитировать его горячее желание держать Светлану за руки и смотреть, не отрываясь, в ее чудные глаза. Не хочу. Попытаюсь коротко рассказать деловое содержание любовного послания, возмутившее и напугавшее меня больше всего.

Мурашкин сообщал, что добрался домой благополучно и сразу поговорил со своими родителями. Объяснил создавшуюся ситуацию и они, хотя и не сразу, согласились. Теперь они готовятся к свадьбе. Пусть горячо любимая белая лебедушка ускорит свой развод, так как день свадьбы назначен на двадцатое июля.

Далее он писал, что в отделе у него запарка. Он замещает начальника отдела и потому связан по рукам и ногам. Освободиться сможет только к десятому-пятнадцатому июля. Возьмет отпуск и на машине приедет к ней в Смирно. Оттуда он заберет ее вместе с детьми и увезет к себе в Екатеринбург. Готовься, Лана, к отъезду и свадьбе. Не забывая, что она состоится двадцатого во дворце бракосочетаний города.

Я глядел на письмо с таким отвращением, как будто держал в руках ядовитую змею. Мысль о том, чтобы переправить письмо в Смирно, я отбросил сразу. Порвать, выбросить в мусорное ведро рука не поднялась. Если дело дошло до разговора о свадьбе, то положение было более серьезным, чем я думал.

– Ничего этого не было! – мысленно передразнил я Светлану. – А я почти поверил!

– Чего ты хотел, Ведунов? – спрашивал я сам себя. – Запретишь переписку? Идут письма в Смирно, будут и ответы в Екатеринбург. На твое письмо не будет ответа. Не напишет его Светлана и, возможно, не напишет никогда.

Я почувствовал раздражение и неприязнь к самому себе. Почему я в последние годы стал уступать Светлане? Почему позволял брать верх в спорах? Неужели потому, что ее характер оказался сильнее моего? Рушилось все, распадалась семья, я же не сумел настоять на своем, когда она сообщила о своем решении лететь в Смирно. Почему не удержал? Не порвал в клочки авиабилеты, не поставил перед свершившимся фактом?

– Тряпка ты, Ведунов! – резюмировал я. – Еще размазня! Не заметил, как попал под женский каблучок! Хлебай теперь полными горстями. Так тебе и надо!

Темные водовороты ревности били в берега души, лишая способности здраво мыслить. Весь вечер и почти вся ночь ушли на построение сладостных планов мести наглецу из Свердловска. В письме обо мне не было упомянуто ни единым словом, как будто меня не было. Конечно, какое дело Мурашкину до незнакомого ему полевика-топографа? Пусть и дальше бродит по тундре. Не подохнет. Он не принимал меня в расчет. Я тоже не хочу сдаваться.

А что? Могу бросить свои вычисления к чертям, махну в Свердловск. Найду почтовое отделение и по следам ауры доберусь до квартиры. Можно проще – в справочном бюро узнать адрес программиста. Дальше – дело техники.

Найду огромного псину, подключусь к сознанию, подкараулю программиста на улице и спущу собаку. Можно овладеть сознанием самого Мурашкина и заставить его сигануть с моста. Броситься под колеса автомашины.

Наверное, ни один человек в мире за последнее столетие не был в большей безопасности, чем я, при нарушении уголовного кодекса. Можно придумать множество способов расправиться с человеком, осмелившемся перебежать колдуну дорогу.

Впрочем, что это я о смерти программиста мечтаю? Нужно не убивать. Заставить его совершить кражу, грабеж. Можно просто набить морду и заставить забыть, что на свете существует женщина по фамилии Ведунова.

В глубине души мне самому не нравились придуманные способы расправы с Мурашкиным. А последний мог иметь опасные для меня последствия. Все упиралось в Светлану. Вдруг она вздумает искать программиста и обнаружит, что он потерял память? Неужели она не догадается, чьих рук это дело?

Ревность сделала убогим воображение и в конце концов я сдался. Решил: не смогу придумать более путного, начну действовать по последнему варианту.

За ночь я выпил четыре чайника крепчайшего чая, выкурил три пачки сигарет. Голова гудела от мысленного водоворота. В левой стороне груди стала нарастать пульсирующая боль, чего не было с тех пор, как от меня сбежала Наталья.

В домашней аптечке ни валидола, ни корвалола не нашлось. Самолечение с помощью дара тоже не получилось. Я не смог заставить себя сосредоточиться.

Собираясь утром на работу и увидел в нем опавшего с лица пожилого человека с глазами больной и тоскующей собаки. Я понял сразу, что с такой физиономией и глазами мне в топоотделе лучше не показываться.

Перед обедом я набрел на мысль, которая сразу заставила меня развить бурную деятельность. Мурашкин писал в письме, что приедет в Смирно к пятнадцатому июля. У меня было достаточно времени, чтобы опередить программиста. Нужно закончить вычисления как можно быстрее и лететь на Украину в начале июля.

Объяснить свое появление жене тем, что соскучился по детям. Пусть попробует от меня избавиться! Теща и тесть будут на моей стороне. О детях и говорить нечего.

Наметив конкретный план действий, я почувствовал себя лучше. Быстро привел себя в порядок и помчался в экспедицию. Прежде всего нужно было побеспокоиться об авиабилете. Он был нужен на начало июля, а в городской аэрофлотовской кассе билеты продавались за сорок пять дней до вылета.

Официальный путь приобретения билета отпадал сразу. У меня оставался единственный выход, который я так не любил: блат. Влетев в кабине Хазана, нашего экспедиционного диспетчера по авиаперевозкам, я сразу приступил к делу.

– Илья! Ты мне друг или не друг?

Маленький, кругленький Хазан посмотрел на меня с опаской, так как такое начало обычно не предвещало ничего хорошего. Илья боялся, что я опять втяну его в какую-нибудь авантюру, как это уже случалось.

– Друг-то друг, Ведунов. – нерешительно отозвался он. – Только моя мама мне всегда твердила, чтобы я от таких друзей держался как можно дальше.

– На этот раз никаких авантюр, Илюша! – поклялся я. – Только просьба! Помоги достать билет на Львов через Москву на начало июля.

Хазан неожиданно взвыл.

– Ничего себе просьбочка! Третье число сегодня! Соображаешь? – он вдруг замолчал. – Погоди. Как ты сказал? Июня или июля?

– Конечно, июля!– отозвался я.

– И тебе что? Действительно надо? – продолжал сомневаться Илья.

– Позарез! – подчеркнул я свою просьбу выразительным жестом.

– Ага! – Хазан успокоился и стал что-то прикидывать, уставившись в потолок.

Я терпеливо ждал.

– Ладно. Позвони вечером. К вечеру я все выясню. Готовь деньги, Юрка.

Уладив дело с билетом, я побежал в спецчасть.

– Здравствуйте, Маргарита Дмитриевна! Можно взять портфель?

– Так ведь скоро обеденный перерыв, Юрий. – удивилась заведующая спецчастью.

– Буду вычислять в обед, Маргарита Дмитриевна.

– Бери. – она пожала плечами.

С обеда я начал вкалывать, как проклятый. Работал так, как никогда не приходилось. Шел на нарушение режима секретности и сдавал вечером Маргарите Дмитриевне полупустой портфель. Тайком уносил к себе домой ведомости и сидел над ними ночами.

Парни в топоотделе поглядывали с удивлением. Они не могли взять в толк, почему я спешу, как при пожаре. Обработать и вычислить шестьсот километров теодолитных ходов за месяц – непростая задача даже для опытного геодезиста.

Высоты я уравнял и вычислил высотную ведомость в рекордно короткий срок – за три дня. На уравнивание и вычисление координат пунктов геофизических наблюдений мне понадобилось двенадцать дней. Тоже рекорд. Еще два дня я потратил на каталог координат и высот и день ушел на считку его с Ольгой.

Дооформление полевых журналов, схема работ, акты технического контроля и окончательной приемки потребовали еще три дня. За два дня я ухитрился нанести на дикты свои сейсмопрофили в нужных масштабах. Двадцать пятого числа я торжественно положил на стол старшего геодезиста экспедиции папки с готовыми материалами для последней проверки и он тут же подмахнул мое заявление на отпуск.

Авиабилет Хазан достал на третье июля. Таким образом, у меня осталось несколько свободных дней. Но первый день без работы и привычного напряжения оказался подобен пытке. Вновь навалилось ощущение безысходности и надвигающейся беды.

Будь у меня билет на сегодняшнее число – не задумываясь побежал в авиапорт пешком. Напрасно я успокаивал себя тем, что уже четвертого числа к обеду я буду в Смирно, а программист появится только через две недели. Все было напрасно.

За месяц я отощал. Спал не больше двух-трех часов в сутки. Боялся спать, потому что мои сны больше походили на бред. Держался я все эти дни на чае и сигаретах. Не сделал ни одной попытки достать из сейфа книгу Велеса. Не сходил к холму эльфов. Даже на могилу к Мамеду не смог заставить себя сходить. Единственным солнечным просветом для меня были три сеанса мыслесвязи с дочкой.

Каждый раз, возвращаясь вечером в пустую квартиру, я задергивал двойные плотные шторы на кухонном окне, чтобы ослабить солнечные помехи, включал электрический чайник, ложил рядом сигареты, ведомости и принимался за вычисления. После двенадцати часов я откладывал ведомости в сторону и терпеливо ждал.

В первый раз мыслесвязь получилась ночью пятого июня. Сначала я почувствовал легкое прикосновение к своему сознанию, словно маленькие пальчики стали ласково теребить меня за волосы и немножко ярче загорелась в глубине сознания зеленая звездочка. Чувство нежности заполнило душу. Дочка… Юленька!.. Не забыла!

Я сосредоточился, протянул в сторону зеленого огонька луч мысленной связи с энергетической подпиткой, чтобы дочка не тратила свои маленькие запасы энергии.

– Это ты, папа? – донесся до меня бесплотный голосок. – Папочка, здравствуй! Я соскучилась о тебе!

– Здравствуй, Юленька! Здравствуй, цыпленочек! – я постарался, чтобы моя мыслеречь не оглушила и не напугала дочку. – Я тоже скучаю. По тебе, по Володе и по маме. Как вы живете, маленькие мои?

– Хорошо, папа. Вова помогает дедушке пасти корову, а мы с мамой помогаем бабушке. Я научилась готовить борщ.

Дочкин голосок звенел в моей голове, как маленький колокольчик. Я слушал его и уходила из души боль. Исчезала тревога. Все заполняла нежность.

– Сейчас Вова спит. Баба с дедушкой – тоже. Я дождалась темноты и стала звать тебя, как ты меня учил, папа. Ты прилетишь к нам? – щебетала дочь. – Я никому не рассказываю, что мы можем разговаривать мыслями. Даже Вове не говорю. А почему мама так не может с тобой разговаривать?

– У нее нет дара, цыпленочек. У Вовы тоже.

– А у меня есть дар?

– Конечно. Ведь мы разговариваем с тобой.

– А другие люди, умеющие говорить мыслями, есть, папа?

– Есть, Юленька. Только таких людей на Земле очень мало.

– Сколько мало?

– Не знаю, дочка.

– Три, пять, десять, двадцать? – продолжала спрашивать Юля.

– Не знаю. Я с ними не разговаривал. Только с тобой.

Так мы болтали с полчаса. Потом я почувствовал, что дочь начинает уставать, и с сожалением пожелал ей спокойной ночи.

– Подожди, папа. Не уходи. – попросила дочь. – Я хотела тебе что-то сказать и забыла. Вспомнила! Приезжай к нам, папочка! Мы все тебя ждем!

*      *      *

Камнем лежало на душе мурашкинское письмо. Я все думал, что с ним делать. Отправить в Смирно не хватало духа. В романах я читал, как благородные джентльмены отступали в сторону и предоставляли свободу действий сопернику. Я не понимал, как удавалась такая игра в благородство. Если так поступают интеллигенты – грош им цена.

Ревность – наиболее тяжелое, изматывающее душу чувство. Никогда не поверю, что нормальная семья может распасться легко и без эксцессов. Прежде всего ревность рождает недоверие к любимому человеку. Она послужила запальным фитилем для многих трагедий за тысячелетия человеческой истории. Ревность может сломать человека, испепелить душу, превратить порядочного гражданина в преступника. В кого она превратит меня, если я потеряю семью? Постоянно гадаю – переспала или нет моя супруга с программистом?

Я знал упрямый характер жены. Понимал, что теперь она взвешивает на своих весах меня и Мурашкина. Кого она предпочтет? Может быть в Смирно она образумится? Я жил надеждой, ходил на работу и считал остающиеся у меня до отлета дни…

Ура!.. Двадцать шестого числа у меня дома был настоящий праздник! Из Смирно пришло письмо. От Светланы. В письме жена не обмолвилась о себе ни единым словом, зато сообщила массу подробностей о ребятишках и прислала немудрящие рисунки детей для папы. Для меня этого было больше чем достаточно, чтобы чувствовать себя на седьмом небе.

После сдачи материалов в спецчасть, я постарался больше на работе не показываться. Шила в мешке не утаишь. После отлета семьи в отпуск я все чаще стал замечать на себе внимательные взгляды экспедиционных женщин. Часто слышал за спиной задыхающийся шепоток. Пару раз мне пришлось резко оборвать наиболее смелых, стремившихся сообщить обжигающую языки новость.

В топоотделе я старался держаться как обычно. Все было бы хорошо, если бы не наша единственная в топоотделе женщина. Старший техник-вычислитель Сверчкова Ольга Тимофеевна. Это была высокая миловидная девица под метр восемьдесят ростом и сногсшибательным апломбом.

Ольга появилась в топоотделе три года назад. Попала по распределению из Саратовского топографического техникума. К молодому специалисту прикрепили приказом по экспедиции опытного наставника, то есть меня.

Хватил я горюшка с самоуверенной девицей, пока научил ее вычислять как положено, а не так, как ей хотелось. Иногда от наших столкновений пыль летела во все стороны. Слез и крика тоже было достаточно.

В марте прошлого года она сменила свою девичью фамилию Голенок на фамилию Сверчкова. Вышла замуж за хорошего и спокойного парня, молодого оператора-геофизика нашей сейсмопартии. Мы со Светланой были на свадьбе. Помню, что произнес тост, претендующий на остроумие. Что-то вроде: Даешь больше голенастых сверчат!

Так вот. После получения злополучного письма, Ольга стала изводить меня намеками. Я терпел, но намеки день ото дня становились прозрачнее. Мое терпение кончилось. Когда Ольга с жесткой усмешкой не знающей сомнений молодости, заявила мне напрямик, что мне лучше всего завести любовницу, я решил проучить нахалку.

– Ну что ты, Оленька! Где в наше время найдешь хорошую любовницу? Кто в нашей конторе на это согласится? Ты, например, пойдешь?

Глаза Ольги широко распахнулись.

– Н-н-нет! – заикаясь ответила она.

– Вот видишь? – я развел руками.

После этого разговора Ольга больше не задевала меня. Старалась держаться от меня дальше. Чему я был рад.

Глава 15

Подвел меня расчет времени! Нужно было меньше полагаться на доводы разума и прислушаться к собственной интуиции, которая предупреждала о приближении беды. Беда пришла, а я оказался не готов. Ринулся в авантюру, не продумав собственные действия. Пренебрег предупреждением книги Велеса о вреде эмоций для магических действий и едва не поплатился жизнью.

Двадцать восьмого числа, около трех часов утра, я вернулся домой с берега Енисея и не успел закрыть дверь, как почувствовал Юлин вызов. Я прошел на кухню и задернул шторы. Вызов был неурочным прошло всего два дня, как мы связывались. Я поспешно подключил свою энергию, чтобы дочка не напрягалась, и Юлин бесплотный голосок ворвался в мое сознание. Она была встревожена.

– Папа! К нам в гости пришел дяденька, которого я видела с мамой в Дудинке возле нашего садика! Он дал нам с Вовой конфет!

– Наверное, это наш знакомый из экспедиции. – попытался я успокоить дочку.

– Ты не понимаешь, папочка! Дяденька не из экспедиции. Он из этого … бурга. Города, название которого я не запомнила. Они с мамой поцеловались и сидят теперь на крылечке. Разговаривают. А нас с Вовой мама стала сразу укладывать спать, как только дядя приехал на машине.

– Его зовут Сергеем, дочь?

– Ага, папа. Сергеем!

– Бабушка с дедушкой дома? – продолжал спрашивать я.

– Дома. Они на маму и дяденьку сердятся. Не пустили его в дом. Дядя сказал маме, что заберет нас с собой. Он хочет увезти нас отсюда. Сделай что-нибудь па…

Тревожный голосок дочери оборвался на полуслове и сторожевой огонек в моем сознании притух. Кто-то вошел в комнату, внимание дочери раздвоилось и связь прервалась. Я знал, что теперь она примерно пять дней не сможет меня вызвать. Будет восстанавливать потраченную психоэнергию.

Я налил себе в кружку чай, да так и застыл. Надеяться на благоразумие Светланы не стоило. Чертов программист опередил меня на семь дней! Да что дни! Счет времени теперь идет на минуты. У меня осталась единственная возможность: использовать свой дар и раздвоение сознания.

Расстояние, на которое нужно было послать двойника, было слишком большое. Возрастала возможность энергетической помехи, которая могла разорвать тонкую ниточку мыслесвязи. Приходилось рисковать.

Послать двойника по лучу мыслесвязи с дочкой я не мог. Знал, что ее сознание может не выдержать нагрузки. Рисковать здоровьем дочери я не хотел. Оставался путь, который мы с двойником освоили при неудачной посылке в Уяр. Придется двойнику поначалу действовать вслепую. Искать себе подходящие глаза и уши.

Оставив на столе кружку с чаем, я прошел в большую комнату и вытащил из антресолей школьный глобус. Словно предвидя, что может наступить такой день, я соединил на глобусе Дудинку и точку, нанесенную простым карандашом, обозначающую Смирно.

Я перенес глобус на кухню, поставил на стол и мысленно соединил карандашную точку с маленьким кружком Дудинки. Затем я сел на стул, откинулся на спинку и закрыл глаза. Полное расслабление, затем мысленное усилие, короткая формула магического приказа. И боль. Боль, сопровождающая раздвоение. Вместо одного сознания нас теперь стало двое. Одно мое «Я» осталось в теле, а второе зависло под потолком, окруженное призрачным серым туманом. Оба мои «Я» начали самостоятельную жизнь, соединенные тонкой ниточкой канала мыслесвязи.

– Привет! – усмехнулся двойник, сидевший за кухонным столом – Согласен, что у нас нет другого выхода?

– Думаю, да. – коротко отозвался я.

– Ты готов? – заторопился оригинал. – Нечего медлить. Поехали!

Передо мной появилось четкое изображение двух точек на школьном глобусе, соединенных светящейся линией. За глобусом виднелись призрачные контуры мебели, находящейся в кухне, внешние стены с перекрещивающимися прутьями арматуры. На призрачном фоне оригинал выглядел сгустком живого огня, принявшего форму человеческого тела. Его аура переливалась кровавыми сполохами страха и ярости.

Я обхватил кольцом призрачных рук светящуюся линию и меня сразу же понесло куда-то в сторону. Двойник в человеческом теле спешил и дал сильный толчок, но потом быстро исправил ошибку.

Расстояние, на которое он меня отправил, было огромным, но все кажется получилось нормально. Я почувствовал, что путешествие в сером тумане закончилось и я нахожусь в заданной точке, недалеко от поверхности земли.

Я включил свой психолокатор и стал прощупывать окружающее пространство, пытаясь обнаружить рядом присутствие живого существа. Хорошо бы нащупать кошку или ворону, думал я, постепенно увеличивая дальность поиска.

Кошки поблизости не было, хотя я сразу уловил присутствие рядом маленького сонного комочка.

– Птица! – подсказал двойник. – Маленькая сонная птичка. Берем?

– На безрыбье и рак – рыба! – отозвался я. – Попробую вместиться в птичку, если получится.

– Не забудь уплотниться! – предупредил двойник.

– Знаю.

Осторожно, стараясь не спугнуть сонное существо, я позвал и не получил ответа. Позвал еще раз, изменив тональность зова на более высокую. Получилось с третьего раза. Пришел слабый ответ. Быстрая подстройка, мгновенное усилие воли. Полностью завладев крохотным птичьим сознанием, я немного повозился, стараясь устроиться удобнее. В куцем сознании пичуги было мало места. Я уплотнился насколько мог и все равно пришлось худеть, отбрасывая лишнее.

К моему удивлению, глаза птицы хорошо видели в сгущающемся сумраке. Кто ты такая? – подумал я, разглядывая серенькое невзрачное оперение.

– Наверное, соловей. – подсказал двойник. – Ты его не с гнезда снял?

– Сижу на ветке. Это самец и хорошо видит в сумерках. Нахожусь в поле. Начинаю искать село.

Я осторожно расправил крылья и, удерживаясь на ветке высокого тополя, завертел головой во все стороны. На севере от меня горело световое зарево. До него было километра два и я мысленно поздравил двойника с удачей.

– Да ладно! Ты, Юрка, лучше поспеши! – пробормотал он.

Я поднял соловья на крыло и он неохотно слетел с ветки, направляясь к редким уличным фонарям. Подо мной тянулась улица с покрытой асфальтом проезжей частью. Скрытые садовыми деревьями добротные кирпичные дома казались непривычно огромными.

Наконец, я узнал место, над которым летел. Летел над нужной мне улицей и был напротив сельского Дома Культуры, откуда было рукой подать до усадьбы тестя. Направил соловья вдоль улицы к верхнему концу, где стоял в глубине двора знакомый до мелочей кирпичный дом. Перед калиткой к ограде сиротливо жался жигуленок. Новенькая девятка голубого цвета.

– Его! – сразу определил двойник. – Мурашкина! Везет нам на этих Серег!

– Не мешай! – попросил я его.

Соловей бесшумно спланировал на ветку старого орехового дерева, растущего рядом с крыльцом дома. Потом немного повозился на ветке, устраиваясь удобнее, и замер, опустив вниз головку.

С ветки я сразу увидел парочку, устроившуюся подо мной на бетонных ступеньках крыльца. Мужчина и женщина сидели рядышком, подстелив под себя коврик. Светлана была одета в короткое светлое платьице, в котором всегда нравилась мне. На плечи она накинула красную шерстяную кофту. Мужчина, сидевший рядом с нею, держал на коленях шляпу, хотя был одет в джинсы и джинсовую курточку. Ауры Светланы и Мурашкина соприкасались.

– Так вот ты какой, Сергей Мурашкин! – думал я, внимательно разглядывая сидящего рядом с женой человека. – Не поленился приехать в Смирно, чтобы разрушить семью и сделать ребятишек сиротами.

Небольшого роста. Худощавый. Умные глаза. Приятные, хотя немного неправильные черты лица. Ничего яркого, запоминающегося. Совершенно заурядная внешность. Пройдешь мимо такого на улице и не обратишь внимания.

– Слушай, что она такого в нем нашла? Неужели мы хуже? – спросил меня двойник и я с удивлением услышал в его мысли огромное волнение.

Сам я не испытывал особой тревоги. Может быть потому, что двойник оставался в своем теле и человеческом мозге, в сотни раз крупнее соловьиного? Может быть в крохотном сознании серенькой пташки просто не могли уместиться бурные человеческие страсти?

Мужчина на крылечке наклонился к женщине и положил свою руку на ее обнаженное колено. Женщина мягким, но настойчивым движением убрала руку и одернула подол платьишка. Двойник от этой сцены заволновался еще больше и что-то забормотал, но я не прислушивался. У меня были свои проблемы.

Я знал, что у соловья хороший слух, но дело было в том, что его чувствительность была настроена на высокий звуковой диапазон. Голос жены я разбирал сносно, а голос мужчины, особенно в нижнем регистре, почти не воспринимался сознанием. Я разбирал только обрывки слов.

Пришлось сосредоточиться и перестроить слуховое восприятие птицы. Эмоции двойника мне мешали. Я с трудом закончил настройку и уже потом стал вникать в тонкости диалога, продолжающегося между мужчиной и женщиной.

– Что мы здесь сидим? – раздраженно спрашивал мужчина. – Как юные влюбленные, честное слово! Твои родители даже в дом не пригласили. Юля конфеты потихоньку на улицу выбросила. Неужели ты до сих пор не объяснила ситуацию? – он помолчал, а затем предложил. – Пойдем, Лана, пройдемся по улице, чем вот так на бетоне сидеть. Или посидим в машине. Там сиденья мягкие.