Исповедь колдуна. Трилогия. Том 1

– Хорошо. – сказала Светлана и глубоко вздохнула. – Я пошла стелить постель.

– Подожди, Света. – остановил я ее. – С постелью мы еще успеем. Сначала ты мне доскажешь то, о чем начала говорить.

И Светлана начала рассказывать. Я слушал ее молча. Ощущение безысходности и непоправимости случившегося охватывало меня все сильнее. Вялость, равнодушие, полное оцепенение души.

– Я могу, конечно, лечь с тобой в постель, Ведунов. – закончила она свое затянувшееся признание. – Я твоя жена и обязана выполнять супружеские обязанности. Но это будет так… Без души и без желания. Потому, как мне кажется, я полюбила другого. Нужна ли тебе теперь такая постель?

Мне нечего было ответить. В голове не было ни одной путней мысли. С трудом я стряхнул оцепенение, заставил мозг работать.

– Что будет с детьми? – наконец спросил я. – Ты хорошо подумала о детях?

Светлана ничего не ответила. Я заметил, как пальцы у нее задрожали, а лицо стало белым.

– С ним, с твоим Сергеем, для меня все ясно. – безжалостно продолжал я. – Он мужик. Самец. Тем более, холостяк. Командировочный. Они все гоняются за юбками, ловят простушек. Такой у некоторых вид спорта. Детей у него нет и он не знает, что такое дети и любовь к ним. Зато ты, Света, это хорошо знаешь. Не девочка, а мужняя жена. Мать двоих ребятишек. Прежде чем влюбиться, должна была подумать, что ты не одна.

– Я боролась с собой, Юра. – прошептала она и подняла на меня страдающие глаза. – Но это как наваждение. Я все время думаю о нем и ничего не могу с собой поделать.

– Значит, меня по боку, а детям станешь навязывать в отцы чужого дядю? Папа, мол, у нас плохой, а дяденька очень хороший. Любите, детки, дяденьку! О папе забудьте. Чем скорее забудете, тем вам лучше будет… Так? – добивал я жену. – Что они тебе скажут, когда подрастут? Ты подумала?

Светлана начала всхлипывать. Поднялась со стула, подошла ко мне и уткнулась носом в мое плечо. Ну вот! – подумал я. – Нашла утешителя!

– О детях ты не думала. А обо мне? – продолжал я. – Обо мне тоже не вспомнила? Что ты чувствовала, когда мы в прошлом году улетели в отпуск одни из-за твоего упрямства? Хорошо тебе было? Теперь увеличь свои чувства стократно. Попытайся представить. Поняла теперь, на что меня обрекаешь? Ты сказала, что Сергей – умный человек. Да разве умный человек будет строить счастье на несчастье детишек?

Жена уже не всхлипывала. Она рыдала. Я смотрел на Светлану и вдруг почувствовал жалость. Впервые я видел жену в таком состоянии. И я совершил ошибку. Мне нужно было по-прежнему вести себя жестко. Тогда, возможно, все закончилось бы совершенно по иному.

Размяк от слез жены и упустил инициативу, чем она тут же воспользовалась. Я встал, налил из графина воды в стакан и заставил Светлану выпить.

– Так что мы решим, Света? – неожиданно мягко вырвалось у меня.

Она подняла на меня залитые слезами глаза, промокнула концом фартука слезы. Без очков глаза Светы казались совсем беззащитными.

– Я не знаю, Юра. – прошептала она. – Поеду в Смирно на лето с детьми. Проживу там лето и постараюсь взять себя в руки. Заявление на отпуск я уже написала. За два года с завтрашнего дня. Купила билеты на Москву и позвонила маме, что мы скоро приедем.

– Ты что? Собираешься туда без меня?

– Без тебя, Юра. Думаю, так будет лучше. – уже твердо сказала жена.

– На какое число билеты?

– На двадцать седьмое мая.

– Семь дней! – взорвался я. – Всего семь дней, чтобы я мог насмотреться на ребятишек! А если это в последний раз? Немного времени ты отпустила мне, подруга!

– Но мы обязательно вернемся сюда, Юра!

– Ты уверена?

– Конечно, уверена!

– Он… твой Сергей… Он здесь? – неожиданно вырвалось у меня.

– Что? – удивилась Светлана. – Во-первых, он не мой, а просто Сергей. Во-вторых, его здесь нет. Десять дней назад улетел к себе в Свердловск… Екатеринбург. И у нас с ним ничего не было, если ты именно об этом беспокоишься!

Слово «этом» Светлана выделила голосом. Я почувствовал, что начинаю делать что-то не то, но уже не мог остановиться.

– Все вы так говорите! – вырвалось у меня. – Наташка тоже клялась, что у нее никогда и ни с кем не было. А сама…

Вспомнив свою первую жену, я окончательно потерял голову и у меня слетели с губ слова, о которых мне потом не раз пришлось жалеть. Светлана после моих слов гордо выпрямилась и ее глаза опасно блеснули.

– Меня, Ведунов, с Натальей на одну доску не ставь! Я не из таких! По углам и подворотням обжиматься не буду. И в дом водить!.. Что было, я тебе сказала прямо в глаза. Только правду.

– Я тебя сразу предупреждаю. Письма твоего хахаля буду рвать в клочки! Не надейся на мою сознательность. А может быть он уже знает твой Смирновский адрес?

Меня заносило все больше и Светлана это хорошо чувствовала.

– Сюда от писать не будет, Ведунов. – с легким презрением ответила она. – И в Смирно не будет. Так что на этот счет можешь не беспокоиться! – жена помолчала минуту. – Закончим разговор, Ведунов. Ничего хорошего продолжение не принесет. Ну, так как? Стелить нашу постель?

– Стелить! – рявкнул я. – Стелить, если ты меня об этом спрашиваешь!

Ласкать замкнувшуюся в себе, безвольно податливую женщину – это, наверное, хуже, чем любезничать с манекеном. Я с трудом сдерживался, чтобы не заорать, не влепить Светлане пощечину. В конце концов я не выдержал. Сгреб в кучу подушку и одеяло, перебрался на старенький диван. Укладываясь на диване, услышал сначала глубокий вздох облегчения, потом шепот:

– Спасибо, Юра!

– Нужно мне твое спасибо! – прорычал я.

А про себя с огорчением подумал, что насильника из меня, видимо, не получится. На следующую ночь мы со Светланой смогли переспать, но радости это не принесло нам обоим.

Все последующие дни Светлана сидела дома. Готовила еду, гладила, стирала, штопала мне и ребятишкам. Перестирала, не глядя на мои протесты, полевую амуницию. Мне, после того, что случилось, сидеть дома было невмоготу. Не мог я спокойно смотреть, как жена хлопочет и готовится к отлету.

Пользуясь установившейся хорошей погодой, я вместе с ребятишками удирал из дому и бродил с ними по городу. В первый день мы сходили в наш краеведческий музей. Там дети смотрели на чучела зверей и птиц, разглядывали национальную одежду аборигенов, муляжи наших северных рыб. Вовка попытался пролезть за стеклянную стенку, чтобы погладить приглянувшегося ему олененка, и был с позором выдворен служительницей музея.

В кафе «Лакомка» мы оккупировали крайний угловой столик и потребовали себе сразу по три порции мороженного. Потом мы дружно с дочкой принялись критиковать Вовку, когда он заказал себе шесть порций. После продолжительной дискуссии выяснилось, что половину мороженного сын собирался отнести маме.

Оказавшись на берегу Енисея, мы долго лазили по береговому откосу и искали зелененькую травку. Найти ее не удалось, к великому разочарованию обоих. Пользуясь безлюдьем, я показал ребятишкам фокус, который очень понравился. Мысленным приказом опустил к нашим ногам огромного красноклювого мартына и заставил чайку терпеливо сносить прикосновения маленьких рук. Когда мы отпустили чайку, она быстро устремилась на другую сторону Енисея, ошалело тряся головой и поминутно оглядываясь.

Над нами высоко в небе тянулись к северу нетерпеливые косяки гусей и уток. Слышался сверху ликующий трубный крик. Масса невесть откуда прилетевших чаек реяла над потемневшим снегом ледяных просторов Енисея. Они кружились над портовыми сооружениями, над ледяным хаосом фарватера и кораблями, стоящими возле причалов, что-то высматривая и устраивали в воздухе безобразные сцены.

И природа, и птицы, и люди терпеливо ждали наступления поздней северной весны, которая приходит в Дудинку после вскрытия могучей реки. Вот только у меня на душе постоянно держалось ощущение надвигающейся стужи и беды, чего я всеми силами старался ребятишкам не показывать.

Впрочем, дочка по каким-то признакам догадывалась, какие мысли заставляют меня цепенеть. Иногда я ловил на себе удивленный взгляд. А однажды она спросила:

– Тебе плохо, папа?

– С чего ты взяла, цыпленок? – удивился я ее проницательности.

– Я вижу, папа! И понимаю, что тебе очень плохо. Ты чего-то боишься, папочка? Не хочешь, чтобы мы без тебя летели к бабушке и дедушке? – полуспрашивая, полуутверждая продолжала сообщать мне результаты своих наблюдений Юля.

– Знаешь, дочка, на работе у меня не все ладится. – вынужден был сказать я полуправду дочери. – Конечно, я бы хотел лететь с вами. Вот только начальство не отпускает. Говорит, сначала нужно обработать материалы. Все вычислить, сдать в фонды. А потом – пожалуйста, Ведунов! Можешь лететь.

Дочка, как взрослая, покачала головой и посмотрела на меня с сомнением. В оставшиеся до отлета дни я не раз укорял себя за глупость, которую сморозил при разговоре с женой в первый день после прилета. Пару раз я вновь пытался заговорить и уговорить Светлану отложить полет на некоторое время. Но шанс был упущен.

Светлана держалась настороженно и приводила мне в ответ те же доводы, что приводил я год назад. Дети должны побывать у дедушки с бабушкой, прожариться на южном солнышке. Все мои уговоры разбивались о глухую стену упрямства. Светлана «зациклилась» на Смирно, держалась со мной настороженно, словно чего-то опасалась.

Чего она опасается, я понял только тогда, когда во время нашего разговора, шедшего на повышенных тонах, она подняла ладонь и предупредила:

– Давай без этих… твоих колдовских штучек, Ведунов!

– Хочешь сказать, что ты улетаешь в Смирно только потому, что боишься моих экстрасенсорных способностей? Боишься меня?

Светлана молча смотрела на меня несколько долгих томительных минут, потом ответила:

– Нет, Юра. Не этого. Вернее, не только этого…

Я действительно мог сломать волю жены в любой момент и плохо, что она это тоже понимала. Мог заставить ее забыть программиста, заставить вновь полюбить меня, сделать жену полностью покорной своей воле. Действительно мог! Но Светка не понимала другого. Ведь тогда она стала бы совсем другой женщиной. Не той Светланой, какую я знал, любил и язычка которой иногда побаивался.

– Не бойся. Я люблю тебя именно такой, какая ты есть. Не другую. Я никогда не позволю себе вмешаться в твое «Я», как бы плохо мне не было. Клянусь!

Может я ошибался и она боялась не за себя, а за Сергея? Тут я действительно не мог дать никаких гарантий, на не стал спрашивать Светлану. Внешне я старался не показывать жене своей тревоги. Сделал определенные выводы из первого разговора.

Держался уверенно и с достоинством. Не в пример дочери, Светлана вряд ли догадывалась о буре страстей, бушующих во мне. Не могла предположить, что огромный мужик вдруг начнет лепетать, как неопытный юнец, лить слезы, валиться на колени и умолять жену не покидать его, бедненького!

У меня была своя мужская гордость. Светлана это знала хорошо и потому даже в мыслях не могла допустить, что я могу сломаться, запить или начать творить другие глупости. Приходя на работу, я постарался осторожно навести справки об этом Сергее, не привлекая к себе внимания. Побывал в конторе и камералках, обнаружил едва заметные следы ауры. Поговорил с Курбатом и постепенно выяснил некоторые подробности.

В феврале месяце по вызову экспедиционного руководства в командировку в наш вычислительный центр прилетел из бывшего Свердловска некто Мурашкин Сергей Валентинович. Хороший инженер-электронщик и программист. Он пробыл у нас три месяца. Помогал отлаживать вычислительную технику, вводить новые программы.

Еще были у него какие-то дела с нашими геофизиками по обработке сейсмических материалов, которые требовали массу чертежных работ. И, конечно, чертила для него графику моя супруга, которая была, пожалуй, лучшим картографом экспедиции. За работой они познакомились.

Мурашкин, по словам Курбата, был мужчиной лет тридцати, небольшого роста, с умным интеллигентным лицом и, по-видимому, не блистал здоровьем. Как говорят в таких случаях – ни красоты, ни вида, ни мужества.

Узнав все это, я не смог понять одного: что особенное нашла в нем моя супруга? Что в нем было такое, чего не было у меня? И фамилия не серьезная – размышлял я. – Мурашкин, чуть не Букашкин… Черти бы побрали этого Сергея! Моя первая супруга тоже сбежала с каким-то Сергеем, пока я работал в тундре. При разрыве с Натальей мне было проще. Счастье, что у нас не было детей!..

Не понимал я Мурашкина, хоть убей. На кой черт ему женщина с двумя детьми? Не может найти по себе девушку? Вон в камералках – хоть пруд пруди! Так нет! Подавай ему, видите ли, замужнюю бабу!.. Нужны ему мои ребятишки?! Знаю я мужиков – как они к чужим детям относятся. Своих заделать не может, что ли? Черт!.. Строить счастье на несчастье других людей, в этом нет ни особого ума, ни совести.

С душевным скрипом я мог понять Светлану, почему она могла влюбиться в программиста, но не его самого. Мы поженились, когда Светлане исполнилось двадцать два года. До сих пор хорошо помню, как она тогда выглядела. Представьте себе хрупкую, маленькую девочку-подростка. Как говорят в таком случае – два пуда с сапогами. Ростиком она была всего метр пятьдесят два сантиметра.

К слову, выходя за меня, Светлана сообщила мне свои физические данные: вес, окружность талии, груди, бедер, рост и так далее. Умолчу об остальных данных, но с ростом она наврала. Назвала метр пятьдесят пять и обманула на три сантиметра, часто потом пенял я в шутку.

Она уже тогда носила очки. Из-за стекол смотрели на окружающий мир такие открытые и беззащитные, сияющие такой чистотой глаза, что увидев ее в первый раз, я мысленно ахнул. Не может быть у обычного человека таких глаз! Не может! И влюбился мгновенно по самую маковку.

Теперь представьте себе меня рядом с этой девочкой. Рост – метр девяносто один. Стать и вес – соответственные. По сравнению со Светланой я выглядел гигантом. Было мне тогда тридцать шесть лет. Представляете себе пару – чистая девочка и рядом мужик. Битый, прошедший огни и воды разженя, от которого год назад сбежала молодая жена. В глазах Светланы я должен был выглядеть стариком.

После всего сказанного, вам должно быть понятно, что Светлана вышла за меня замуж, не испытывая ко мне особых чувств. Сначала я вообще удивлялся, почему эта чистая девочка приняла мои робкие знаки внимания. Не оттолкнула, когда я сделал ей наглое предложение стать женой, согласилась без колебаний.

После свадьбы я убедился, к огромному удивлению, что внешность не всегда соответствует внутреннему содержанию. Не имею в виду ничего плохого. Просто за внешностью беззащитной девочки скрывался острый ум и жесткий, упрямый характер. Светлана принадлежала к тому типу женщин, которые если пересолят, то все равно выхлебают до дна.

Первые годы от наших семейных столкновений искры сыпались. Ни я, ни она не желали уступать другому ни единой пяди. Потом появилась Юля и вопрос о первенстве отпал сам собой. Прекратились огнеметные баталии. Случалось нам повздорить и позже, но не было прежнего накала.

Все это я рассказываю потому, что хочу показать – семейная жизнь с женой не была для меня медом. Временами было трудно. Приходилось постоянно держать ухо востро. А иногда испытывать чувствительные щелчки по мужскому самолюбию. Язычок у Светланы брил острее бритвы, а случая уязвить она никогда не пропускала.

Впрочем, я тоже был не подарок. Мог поддеть так, что глаза у жены за стеклами очков начинали гореть яростью. До сих пор я считал, что у нас сложилась настоящая семья, которую цементировали дети, превращая ее в монолит.

Теперь монолит дал трещину и эта трещина прошла через мое сердце. Этот Сергей… Может быть он тоже, как и я, обманулся беззащитным видом моей супруги? Тогда он скоро пожалеет о своей ошибке… Тьфу ты, господи! Какие дурацкие мысли приходят в голову!..

Глава 14

Дети в предчувствии скорой разлуки старались не отходить от меня ни на шаг. В детсад они уже не ходили и потому сопровождали меня после обеда на работу в топоотдел, где мешали всячески не только папе. Постоянно требовали к себе внимания.

Я бросал вычисления и вместе с детьми удирал по железнодорожной ветке на берег Енисея. Там, в заветерье, оба начинали просить показать очередной фокус. Немного поломавшись для приличия, я заставлял сбегаться к нашим ногам шныряющих вокруг леммингов, собирал куропаток. Строил с помощью окрепшего дара крошечные замки и заселял сказочными персонажами. Ребятишки пищали от восторга и ненасытно требовали:

– Папочка, еще!

– Сделай нам живого зайчика, папа!

Они очень расстраивались, когда проходило время и сказочная красота начинала таять, постепенно растворяясь в воздухе. Я был неумолим.

– Все, дети! Фокусы закончены и нам пора собираться домой к маме.

Мы возвращались в экспедиционный поселок к автобусной остановке, садились на единичку и добирались на ней под окна своей квартиры счастливые и проголодавшиеся, как тигры. И вновь мне пришлось совершить проступок, о котором предупреждала Екатерина Ивановна. Чтобы дети не проболтались о моих фокусах, пришлось наложить на них малые чары.

В последние дни перед разлукой я старался доставить ребятишкам как можно больше радости и во всю пользовался своими способностями. Если Светланы не было дома, я тайком от детей пробирался в ванную комнату и выходил оттуда с блюдами самого изысканного лакомства, какое мог сообразить. Однажды мы все-таки попались.

Светлана вернулась из похода по магазинам раньше, чем я предполагал, и обнаружила нас в кухне рядом с вазой, полной винограда. С минуту она смотрела на огромную виноградную кисть с крупными сияющими янтарным светом, истекающими свежестью ягодами, которые ребятишки уплетали за обе щеки, и удивленно спросила:

– Где ты купил эту прелесть, Ведунов?

– Купил. – пришлось мне соврать. – У кооператоров, естественно.

– Представляют себе, какие деньги они с тебя содрали! – покачала головой жена. – А мне можно попробовать?

– Конечно, пробуй!

Светлана, как и дети, не догадывалась, что добротно сработанный симулякр невозможно отличить от натурального продукта. Запах, вкус, цвет, упругость и сочность – все соответствовало высшим стандартам волшебного искусства. Человек в процессе еды ощущал все, что положено. Даже тяжесть в желудке. С одной поправкой: от съеденного волшебного винограда его организм не получит ни белков, ни углеводов, ни микроэлементов, ни витаминов и всего прочего.

Такого продукта можно съесть сколько угодно и не насытиться. Совершенная иллюзия остается ею, под каким соусом ее не подавай. Зато она производила впечатление и дарила детям ощущение удовольствия.

В последние дни у нас с женой установилось что-то вроде вооруженного перемирия. Я старался не делать ошибок. Разговаривал спокойно. Светлана тоже не сторонилась меня. Даже спали мы с нею вместе. Но иногда я вдруг ловил на себе ее быстрый и испытующий взгляд.

Она глядела так, будто сравнивала меня с кем-то. Я догадывался с кем. Приходилось волевым усилием усмирять вспыхивающую неприязнь к жене и делать вид, что я ничего не заметил.

Я держал клятву, которую дал Екатерине Ивановне. Догадывался, что клятвой она наложила на меня заклятие, и иногда усмехался про себя наивности старой знахарки. Что значат для колдуна заклятия знахаря? Другое дело, что она была права и без клятвы. Светлана ни в коем случае не должна была знать о моей способности читать мысли. Мы были слишком близкими людьми. Я был уверен: как бы осторожно я не провел зондирование, Светлана сразу почувствует мое вмешательство. И тогда результат моей глупости будет ясен.

Не скрою – мелькала у меня в последние дни подленькая мыслишка, подогреваемая ревностью: спала она с программистом или нет? Усилие воли, короткий мысленный приказ и я могу все узнать от самой Светланы. Но что будет, если узнаю, что они спали вместе? Как поступлю? Смогу ли относиться к жене так же, как относился до сих пор? Смогу ли жить вместе? И что тогда станет с ребятишками?

Я боялся узнать правду. Не хотел знать, если она для меня слишком неприглядна. Продолжал мучиться подозрениями и одновременно надеялся на здравый смысл жены. Надеялся, что в Смирно жена придет в себя и сделает нужные для семьи выводы. Мне придется стиснуть зубы и ожидать ее возвращения из отпуска.

За два дня до отлета произошло событие, одновременно обрадовавшее и обеспокоившее меня. Я обнаружил присутствие дара у своей дочери. В тот день юго-западный ветер притащил вперемешку дождь со снегом. На улице стояла промозглая холодрыга и нам пришлось сидеть дома. Светлана, как на грех, то и дело подходила к окнам и «выглядывала» погоду. Она делилась со мной опасениями, а я мрачнел все больше.

Ушел от нее в детскую комнату, а там нашел кавардак и, не выдержав, устроил ребятишкам небольшой скандал. Вовка сразу удрал на кухню к маме. Дочка сидела в игрушечном городке, смотрела на меня залитыми слезами глазами и тихонько всхлипывала.

Когда остыл, то почувствовал огромный стыд за себя. Нашел на ком сорвать плохое настроение! Пришлось извиниться перед дочерью. Забывшись, я мысленно погладил ее по головке. Глупышечка ты моя! – думал я с нежностью. – Улетишь скоро к деду с бабой. Как я без тебя здесь жить буду? И вдруг почувствовал слабенький, но, несомненно, ответ.

– Я тоже буду скучать без тебя, папочка!

– Это ты сказала, Юля? – спросил я вслух.

– Нет, папа. Это я подумала. Ведь ты тоже не говорил, а думал обо мне. Правда?

Я поспешно прижал палец к губам.

– Тише, дочка. Не нужно, чтобы кто-то знал, что мы можем с тобой разговаривать мыслями. Особенно Вова и мама. Я очень тебя прошу. Никому не рассказывай. Обещаешь?

– Но почему, папа?

Говорить мне пришлось долго. Переводить для шестилетней девочки со взрослого языка в понятия, которые она могла усвоить. О свойствах дара. О том, как относятся к дару люди. Дочь обещала молчать, но я знал, чего стоят детские обещания. С согласия Юли я опять наложил на нее чары молчания.

Ребенок – есть ребенок. Дочка не могла удержаться и не поиграть новой, да еще такой интересной игрушкой. Она связывалась со мной из коридора, из ванной комнаты, потом из лифта с девятого этажа. Я сам был виноват в этом. Оберегая дочку от нервного истощения, я наделил ее сознание «звездочкой внимания». Протянул между нами тонкую ниточку энергетического накала, чтобы дочь могла черпать мою энергию.

Но я опять не учел последствия. Теперь дочери не нужно было «прицеливаться» с помощью зрительной наводки и тратить собственную энергию. Расшалившаяся дочка добровольно вызвалась сходить по хлеб в универмаг. И связалась со мной из магазина.

Я не выдержал и сделал, наконец, строгое внушение, объяснив, что нельзя часто пользоваться неокрепшим даром, что с нею может случиться плохое.

– Какое плохое, папа?

– Будет сильно болеть твоя глупенькая головка. А дар мыслесвязи исчезнет.

– Хорошо, папа. – обещала дочь. – Я буду беречь дар. А можно мне будет говорить с тобой мыслями, когда мы будем у бабушки?

– Не знаю, Юля. Большое расстояние. Еще днем солнышко мешает.

– Тогда я буду звать тебя, когда солнышка не будет. – заявила дочь. – Вечером или ночью, когда все уснут.

– Ладно. – уступил я. – Но помни, о чем я тебя предупредил. Пробуй связываться не чаще раза в неделю. Договорились? И обязательно после захода солнца.

Я не обманывал дочь. Книга Велеса прямо предупреждала об опасности перенапряжения в раннем возрасте. Дар может исчезнуть навсегда. Это в лучшем случае. А в худшем… Я даже думать о такой возможности боялся. Потому и поспешил со звездочкой внимания.

Книга Велеса лежала на балконе, надежно закрытая в самодельном сейфе. После возращения в Дудинку у меня не было желания в нее заглядывать. Свои мечты я был вынужден отложить. В голове гвоздем сидела только одна мысль: как отвратить от нашей семьи развод. Не мог я заниматься делом, требующим спокойного состояния души и концентрации внимания.

Всего пять дней я прожил относительно спокойно, после того, как посадил в самолет Светлану и ребятишек в Алыкельском аэропорту. И опять виновником тревоги оказался чертов Мурашкин.

Не учел программист, что наша северная почта ползает со скоростью улитки. Отправил свое письмо восемнадцатого мая, а пришло оно в Дудинку, когда Светланы уже пять дней не было дома. Принесла письмо в топоотдел ходившая за чем-то в контору Ольга.

– Вот, Юрий Анатольевич, Ирина при мне стала разбирать почту и нашла это письмо для вашей Светланы.

Ничего не подозревая, я протянул руку и взял письмо. Когда прочел обратный адрес, у меня похолодело в груди. Письмо было из Екатеринбурга, от Мурашкина. Очень хотелось надеяться, что наблюдавшая за мной Ольга не смогла прочесть выражение моего лица.

– Наверное, от знакомых. – сказал я и небрежным жестом сунул конверт во внутренний карман пиджака. – Отправлю его Светлане сегодня же.