Исповедь колдуна. Трилогия. Том 1

Но это я цепенел и боялся. Тот, другой человек, глазами которого я видел царственного хищника, вдруг делал легкое, почти неуловимое движение, пропускал огромного зверя мимо, легко вонзал в желтый бок черное лезвие старинного меча.

И все. Видение исчезало мгновенно, как будто его не было. Оно занимало по времени несколько десятков секунд, но почти всегда оставляло меня мокрым от пота, с бешено колотящимся сердцем.

Сначала я подумал, что мой разум начал постепенно сдавать под напором проснувшегося дара. Задавленный в молодые годы «зверь» жестокости вновь стал поднимать голову, возвращая кошмары. Шли дни и постепенно в коротких, изматывающих психику картинках, я начал различать определенную систему. Постепенно пришло понимание: это внезапно проснувшаяся во мне генетическая память далекого предка из эпохи бронзового века.

Скоро я понял, что видения, как правило, передавали минуты наивысшего эмоционального напряжения таинственного предка, которые передавались моему сознанию. Сцены поединков с хищниками чередовались с поединками воинскими. Люди в них были одеты в кожаные или медные доспехи, вооружены бронзовыми мечами, палицами и старинными луками.

Во всех видениях я оказывался в теле обладателя старинного двуручного меча с витой роговой рукоятью и массивным обоюдоострым черным клинком. На все происходящее в видениях я глядел его глазами, а иногда слышал его ушами.

Рядом с моим незнакомцем возникали длинноногие красивые скакуны, на которых сидели как влитые лохматые дикие всадники. Они иногда кричали что-то на непонятном языке и размахивали оружием. Во всех видениях я постоянно видел неподвижное, зависшее на одном месте, не по земному огромное, красное Солнце. На него можно было смотреть не боясь ослепления. Постепенно я стал привыкать к видениям и уже не трясся от страха, как это было в первые дни.

Иногда я пытался предугадывать действия своего предка в определенных обстоятельствах и убеждался, что в большинстве случаев угадываю правильно. Я успокоился. Меня устраивала гипотеза о проснувшейся генетической памяти предков, если бы не одно маленькое обстоятельство: некоторые детали видений ставили меня в тупик.

О странно огромном Солнце я уже упоминал. В другом видении я с удивлением узнал мелькнувшую в руках косматого всадника вещь, напоминающую современный восьмикратный бинокль. Бинокль, подобный тому, что постоянно висел на груди Сан Саныча.

Вещь мелькнула и исчезла в кожаной сумке лохматого воина. Ушло и видение, оставив меня в растерянности: откуда современный бинокль мог попасть в бронзовый век?

В другом видении я видел себя сидящим в седле несущегося во весь опор могучего белого аргамака. Я был не один. Рядом со мной неслись вперед лохматые степные всадники. Когда предок оглянулся назад, я увидел, что следом летят несколько сот конников.

Пронзительно ревели боевые рога, визжали летящие рядом лохматые степные наездники. Ветер бил в разгоряченные скачкой лица. Тысячи копыт выбивали бешеную дробь. Покрытая густой травой земля стремительно убегала под мелькающие копыта скакунов.

Мы шли лавой. Навстречу, быстро приближаясь и увеличиваясь в размерах, шла на махах другая лава. Впереди на огромном черном жеребце летел всадник в черных доспехах, с таким же черным, как у меня, клинком в правой руке.

С визгом и гудением, вспарывая воздух, взлетела над нашей лавой густая стая стрел, выпущенных их коротких луков. Навстречу уже неслись вражеские стрелы. Я прикрылся от стрел круглым щитом, направляя своего аргамака прямо на вражеского предводителя.

Мы сошлись в быстротечной конной схватке. Копья с громоподобным лязгом ударили в подставленные щиты, захрипели, становясь на дыбы, кони. Замелькали вокруг бронзовые клинки сходящихся грудь в грудь всадников.

Я уклонился в левую сторону, отбил краем щита направленное в аргамака короткое метательное копье и потому только ослабил удар вражеского богатыря, нацеленный в мою голову. Ошеломляющий удар обрушился на шлем, болью отозвался в теле. Шлем выдержал…

Мы разминулись. Я в ярости пустил вслед удаляющемуся противнику серию отборных матов. Вернее будет сказать, что я молчал, а мой предок крыл матом противника, поминая какого-то Родомана, его мать и всех родственников до седьмого колена. Причем делал это на чистейшем русском языке!

Откуда далекий предок мог знать современный русский язык? У меня не было ответа. Может быть это сбой в программе генетической памяти и внедрение в нее современных фрагментов?..

Распорядок дня нарушился только в первые дни после начала видений. Затем все постепенно вернулось к норме, а видения стали посещать не чаще одного раза в день.

Работа на профиле. Вычисления. Магические опыты. Ночные размышления. Я, не торопясь, проштудировал купленную мной в коммерческом магазине толстенную «Историю возникновения и развития мировых религий» Баррета с богатым фактическим материалом.

По ночам у меня было достаточно времени, чтобы тщательно обдумывать историю. После прочтения солидного фолианта я смог понять, какого духовного богатства лишили большевики наш народ, отбросив как мракобесие и суеверие философский опыт многих тысячелетий человеческой истории и эмпирическое знание предков.

Оказывается, современные религии явились следующим этапом познания, сменившим чувственное восприятие мира язычеством и зоотеризмом. Я же, к своему удивлению, после прочтения книги укрепился в мнении, что религию каждый человек должен творить в себе сам, пользуясь для этого опытом предшествующих поколений и беря из религий самое лучшее.

Наиболее близким моему теперешнему «Я» был индуизм с его понятием кармы и постоянной ответственностью каждого перед потомками, выражающейся в перевоплощении душ. И не нравилась идея неизменности каст.

Я решил создать для себя такую религию, в которую сам смог бы поверить на все сто процентов. Для этого нужно было доказать самому себе реальность существования человеческих душ, продолжающих существовать после физической смерти.

Представим себе разумное существо, материальным телом которого является сама наша планета, а душой – некое бурлящее вокруг нас живое море психополя с его таинственными приливами и отливами жизнедеятельности, бурями, ураганами и смерчами мыслей.

Теперь представим себе, что в момент зачатия ребенка, который мы, люди, считаем актом любви двоих, незримо присутствует некто третий и вносит свою лепту, наделяя оплодотворенную яйцеклетку душой – маленькой капсулой индивидуального сознания. Крохотный смерчик отделяется от огромного бурлящего смерча земного разума и начинает собственное существование в физическом теле развивающегося в материнской утробе плода.

Он живет, развивается, чтобы вернуться через десятки лет обратно в лоно выделившего смерчик планетарного разума, обогащенным опытом прожитой в человеческом теле жизни. Пройдет определенное время и смерчик вновь почувствует потребность покинуть лоно планетарной души, вновь оплодотворить своей живительной силой новое зачатие земной жизни и вновь повторить этот цикл. В теле пахаря, рабочего, рыбака, инженера, ученого или политика. Обогащаться жизненным опытом, отдавая планетарному разуму новую информацию.

– Согласен ли ты, Ведунов, принять такого бога? – спросил я и ответил: – Согласен!

Принятие собственной теории божественного разума упиралось в идею существования человеческой души. Я пока не имел понятия, как можно проверить опытным путем ее существование. Бросить свой зов в окружающее пространство с помощью холма эльфов? Или раскрыть свое сознание, как это было в Уяре?

Сможет ли человек общаться с богом через общее, пронизывающее биосферу информационное поле? Почему я до сих пор ничего не слышу и не чувствую? Почему об этом не говорит подробно автор Книги? Может быть контакт на духовном уровне осуществляется только тогда, когда тебе есть что сказать?

Прав автор Книги. Прав! Путь к общению должен обнаружить я сам. Весь вопрос в том, как это сделать? Я не знал как. Пока не знал.

С тех пор, как я впервые увидел книгу Велеса на кухонном столе у Екатерины Ивановны, меня все время занимал вопрос: каким образом тысячу лет назад безымянный волшебник смог добиться ее невидимости для людей обычных и почему ее видят такие, как я? Екатерина Ивановна не знала ответа. Затем я нашел в книге короткий раздел под названием «Психология невидимости».

Приемом становиться невидимыми владели многие колдуны старой Европы и Руси. По-русски этот прием назывался «умением отвода глаз». В настоящее время умением отводить глаза владеют индийские факиры.

Суть приема в том, что колдун в совершенстве овладевает искусством мысленного блока. Создавая защитный полевой кокон, который не пропускает наружу проявления психической деятельности, колдун одновременно заставляет глаза окружающих уходить в сторону, мигать. Если он умеет внушать окружающим, что он не стоит на месте, а продолжает совершать какие-либо действия, разыгрывая перед людьми простенькие сценки, то только объектив фотоаппарата может зафиксировать истинное положение дел.

Значит волшебник заключил книгу Велеса в энергетическую капсулу, наделив ее программой отвода глаз. Саму книгу превратил в емкий талисман – аккумулятор психоэнергии.

Формула магического психоблока было достаточно простой для заучивания и выполнения. Сложность была в другом. Индийскому факиру во время представления нужно было одновременно выполнять сразу две задачи: сохранять свой психоблок, прикрывать психоблоком своего помощника и внушать зрителям, что они с помощником выполняют какие-то сложные действия, разыгрывают пикантные сценки.

Пришлось тренироваться несколько дней, пока я решился отвести глаза своим парням. Поставив мысленный блок, я воспользовался моментом, когда Федоров оставил открытой входную дверь, и тихонько проскользнул в ЦУБ. По пути я похитил с кухонного стола пару горячих пирожков с капустой прямо на глазах у Дидиликэ, но он этого не заметил.

Было любопытно слушать комментарии Сан Саныча по поводу моей непонятной задержки на профиле, в то время, как я спокойно лежал на своей постели и читал книгу.

Глава 13

В этом полевом сезоне я наконец-то стал забывать, что такое обморожение лица и озноб. Занятия приемами рукопашного боя, подкрепленные знанием магических формул распределения энергии мужского семени, собственные изыскания в этой области знания, сделали мое тело инструментом, чутко реагирующим на любые внешние воздействия. Организм стал реагировать на них мгновенно, причем на подсознательном уровне. Формулы помогли добиться почти идеальной терморегуляции организма.

Чтобы не быть голословным, расскажу только об одном опыте, который я проделал поздно ночью. Пурга началась во второй половине дня. Юго-западный ветер взбаламутил выпавший недавно снег, превратил его в мельчайшую снежную пыль и теперь стремительно гнал по тундре, сметая пыль в заветерья оврагов.

Босиком, в одних трусах, я выбрался из ЦУБа и, разрезая правым плечом стремительные снежные струи, направился назад по сейсмопрофилю, разбитому днем раньше. Я прошел по нему больше километра, потом не спеша повернул назад.

Конечно, такое зрелище не для слабонервных. Представьте себе, что мог думать современный обыватель, если бы увидел, как прямо на него из беснующихся снежных вихрей выходит обнаженная фигура, светящаяся призрачным зеленоватым светом, окутанная облаком пара из тающего и испаряющегося на коже снега. От свечения я не смог избавиться, как ни старался. Свечение было побочным эффектом формулы преобразования психоэнергии в тепло.

Проверка в экстремальных условиях закончилась, когда я вернулся в ЦУБ. Тело на уровне рефлексов само отреагировало на огромную потерю тепла и компенсировало потерю за счет энергии семени, не допустив опасного для здоровья переохлаждения.

Насколько мы, люди, в массе своей невежественны и не знаем энергетических возможностей своего организма! Ежегодно в наших северных краях десятки человек замерзают при обстоятельствах, где любой йог не схватил бы обыкновенного насморка. Человек погибает потому, что не знает формул преобразования психоэнергии в тепло.

На собственном опыте я убедился, что упаковка биоэнергии в живом организме превосходит по плотности все ухищрения технологий современной цивилизации. Наши батареи и аккумуляторы по количеству запасенной энергии не идут в сравнение с тем, что запасено природой в нашем теле.

Другое дело, что эти запасы так и не бывают востребованы до конца жизни. Абсолютное большинство людей, живущих на Земле, напоминают скрягу, сидящего на мешке с золотом, умирающего от голода и не желающим расстаться хотя бы с одной монетой для покупки еды.

Теперь мне не нужно было носить зимой теплую одежду. В темное время полярной ночи не было необходимости в капризной самодельной подсветке теодолита, которая отказывала в самый неподходящий момент.

Короткая формула магического заклинания и на кончике указательного пальца возникал крохотный светящийся шарик, в котором формировался невидимый конус преобразователя энергии в световое излучение. Из конуса начинал бить в нужном направлении луч света, который легко было регулировать по силе и яркости.

Однажды шутки ради я создал на кончике пальца небольшой шарик психополя, сформировал конус и ночную темноту прорезал мощный луч, сравнимый по яркости со светом мощного прожектора. Я послал луч в даль и расходящийся световой конус выхватил из темноты расстилающуюся передо мной болотистую равнину с резкими тенями застругов постепенно переходящую в гряду лежащих на юго-западе невысоких холмов, поросших лиственным лесом, чернеющих зарослями кустарника.

Потом я сфокусировал бьющий из шарика луч в крохотную точку и направил вниз. Ослепительная световая звездочка коснулась снежного наста и он зашипел мгновенно испаряясь. Моя рука дрогнула и сияющая звездочка метнулась в сторону, затронув основание растущего рядом куста. Раздалось шипение, пахнуло дымком и несколько крупных веток упали на снег, срезанные как бритвой.

Я стряхнул опаловый шарик с пальца, слегка подтолкнул и он поплыл параллельно снегу, слегка покачиваясь и вращаясь. Некоторое время я наблюдал, как он удаляется, потом повернулся уходить. Внезапно сзади меня блеснула яркая световая вспышка. Взметнулись вверх клубы снежной пыли и по ушам ударил тяжелый грохот взрыва. Ощущение было такое, как будто в сотне метров от меня разорвался снаряд средней мощности.

Когда я добежал до места взрыва, шарика психополя не было. В глубоком снежном насте курилась паром огромная воронка. Взрыв маленького, двухсантиметрового шарика разметал наст до земли. Представляете себе количество высвободившейся энергии? Только учтите, что в момент выстрела артиллерийское орудие развивает мощность порядка трехсот тысяч лошадиных сил!

Я мысленно почесал затылок и усмехнулся. Что прикажете делать человеку, который походя, сам того не желая, раскрыл секрет таинственной шаровой молнии?

Не думаю, что во мне заключено больше энергии, чем в любом другом. Но в отличие от других я умел, хотя бы частично, использовать эту энергию по своему желанию.

В тот день у меня впервые мелькнула мысль, что возможно мы, люди, идем вперед в своем развитии неверным путем. Завороженные успехами науки и техники на определенном отрезке времени, мы потеряли верное направление. Принялись создавать вокруг себя техносферу, отдаляясь от природы, загрязняя ее.

Я попытался заглянуть в будущее и мысленно представить себе обычного человека, в совершенстве владеющего искусством преобразования собственной психоэнергии в тепло, в механическое движение, в электромагнитное поле.

Понадобятся ли тогда людям коптящие и рычащие чудища, с каждым годом все больше заполняющие просторы Земли, снующие всюду и отравляющие воду, почву, атмосферу? Человек будущего сможет мгновенным волевым усилием перенести себя в любую точку, мановением руки создавать комфортабельные жилища и скульптурные шедевры, возникающие в воображении. Он сможет связаться с любым человеком без помощи радиосвязи, видеть сквозь толщу земных пород. Наверняка научится жить и созидать, не нарушая природного равновесия. В конце концов он, возможно, с помощью психоэнергии сможет достигнуть звезд, а не с помощью гипотетического фотонного звездолета…

Шло время, а я все стоял в темноте ночи над остывающей снежной воронкой. Шуршала невидимая поземка по жесткому насту. К ночи небо очистилось от облачности и на нем мягкими огоньками мерцали звезды. Северная часть небесного купола была подернута невзрачной колеблющейся дымкой. Так обычно выглядело на этой широте воспетое поэтами Северное сияние.

В километре от меня тускло светилось торцевое окно нашего передвижного жилища. Потом окно погасло. Сан Саныч закончил свои дела и лег спать. Можно было возвращаться, но я медлил.

Может быть мысли, посетившие меня только что, были тем самыми ответами на извечный, самый простой и одновременно самый трудный для человека вопрос о смысле собственного существования. О смысле жизни вообще. Семья, дети, обязанности и, возможно, преобразование нашего несовершенного мира?

Иначе для чего Природа дала нам разум? Почему она время от времени создает людей, обладающих даром? Не для того, чтобы они, как в средневековье, горели на кострах инквизиции, подвергались гонениям, объявлялись шарлатанами?

Кажется я знал, что мне нужно делать и к чему стремиться. Учиться самому, совершенствовать способности и, главное, искать способы передачи этих способностей другим людям. Вот только хватит ли у меня сил и умения? Этого я тоже не знал.

Медленно текли дни, складывались в недели и месяцы. Полевой сезон во второй половине выдался трудным. Работа продвигалась вперед медленно, с натугой. Январь и февраль замучили сплошными пургами, которые не давали работать. И еще лес. Весь юго-запад участка работ представлял собой буераки, поросшие лесом и кустарником.

Мы били просеки, искали объезды. Тыкались, как слепые котята, мордой в озера и овраги. Получалось, что за рабочий день мы иногда не могли пройти больше трех-четырех километров профиля при всем напряжении сил и умения.

Только в марте нам повезло. Мы пробили лес в направлении северо-запада и вышли в тундру. Скорость разбивки профилей сразу выросла в три раза. За день мы проходили теперь около десяти-двенадцати километров. При плохом рельефе и зарослям кустарника в поймах, это достижение.

Пурги, наконец, решили дать передышку и мы за несколько дней оторвались от сейсмоотряда до девяноста километров. Но тут подошла к концу солярка в нашей пятикубовке. В сейсмоотряде к концу марта на ходу осталось всего два трактора. Начальник отряда Валерий Павлович Поданев по рации деликатно дал мне понять, что не видит смысла гнать к нам на такое расстояние трактор и делиться соляркой. Я бы на его месте поступил точно так же.

Пришлось самим бросать работу и вместе с емкостью и ЦУБом выбираться на зимник и ловить экспедиционные Уралы с соляркой и углем. На это ушло семь дней хорошей погоды.

В начале апреля подстерегла другая беда. Задымил и закидал масло тракторный дизель. С каждым днем масла уходило все больше и больше. Я поставил диагноз, который заставил Москалева разразиться серией отборной ругани.

Пришлось глушить трактор и разбирать дизель. Диагноз подтвердился – прогорел поршень первого цилиндра. Представляете, что это значит – раскидать мотор и в полевых условиях менять поршневую?

На это ушел почти весь апрель и сейсмики опять приблизились к нам вплотную. Когда дизель заработал, я молил бога, чтобы у нас не было задержек до конца сезона. Главное, я физически ощущал, что у меня дома не все ладно.

Светлана и раньше не была любительницей писать письма. Она писала редко. Раз или два раза в месяц. Коротко описывала проделки ребятишек, передавала приветы. Так было в начале сезона. А в феврале как обрезало. Ни одного письма.

Я рвался домой, просил разрешения на вылет. Не пускали, мотивируя свой отказ производственными интересами, давили на сознательность. По моей просьбе наша экспедиционная радистка Людмила Сергеевна звонила в камералку к жене и передавала скупые слова привета и немного сведений о детях.

Улетая я просил Светлану приходить на центральную радиостанцию для переговоров, но наша северная радиосвязь неустойчива и не с моей старенькой Ангарой было пытаться пробить помехи и связаться с Дудинкой напрямую. Прямая связь у меня получалась всего два-три раза в месяц и только не тогда, когда жена приходила в помещение радиостанции.

Тревога моя нарастала. Впервые за восемь лет нашей жизни со Светланой у меня мелькнула мысль: не нашла ли она себе другого? Я с трудом удерживался от искушения применить свое магическое умение на практике. Слишком свежо было воспоминание о неудачной попытке мысленной связи с Уяром. До сих пор помню страх, охвативший мать, и ее отчетливую мысль о том, что она сходит с ума. Как Светлана относится к моим колдовским способностям, я догадывался.

Сезон мы закончили в середине мая. Поставили последний пикет на берегу речки Самоедской, сделали последнюю привязку к пункту триангуляции и всего за одни сутки, бросив на полпути свои грузовые сани с ГСМ, выскочили на базу с ЦУБом и встали на свое место на берегу Чопки…

Я вылетел в Дудинку двадцатого мая. Гремели лопасти, свистели двигатели, с каждым оборотом неся меня ближе к дому. Громко разговаривали парни, стараясь перекричать вертолетный гул, улыбались. Мужики откровенно радовались приближающейся весне, солнцу, концу полевых мытарств и вылету в форпост северной цивилизации – Дудинку.

Я продолжал думать о молчании жены, о встрече с подросшими за сезон ребятишками. Хотелось поскорее увидеть улыбающиеся рожицы и смотреть, как они будут реагировать на подарки от знакомого зайчика.

Сели мы в гидропорту в начале пятого часа вечера. Я не стал дожидаться, когда остановятся лопасти и начнется разгрузка сейсмокос в стоящую поодаль дежурную машину. Закинул рюкзак за плечо и пошел знакомой, не раз хоженой за двадцать лет дорогой по раскисшему снегу мимо контейнерного склада Дудинского порта и мерзлотников.

Вот и наша девятиэтажка, знакомый подъезд, дверь с собственноручно прибитой табличкой. Я достал из кармана ключи, открыл дверь и вошел в квартиру. Дома никого не было. Слишком рано. Светлана на работе, ребятишки в садике. На полу в детской комнате царил кавардак. Юлькин медвежонок таращил на меня блестящие пуговицы глаз с кровати сына.

Я прошел в большую комнату, открыл балконную дверь и бросил в кучу сваленных в углу вещей свой рюкзак с грязным бельем. Потом с остервенением содрал с себя полевую одежду и отправил ее туда же. Взял в шкафу пару чистого белья и пошел в ванную.

К приходу Светланы и ребятишек из садика я успел помыться, побриться и даже приготовить детям подарки от знакомого зайчика: несколько банок сгущенного молока и пару смешных рожиц, которых собственноручно вырезал из оленьего рога долгими зимними вечерами.

Когда двери дрогнули и в замке повернулся ключ, сердце у меня екнуло. Я придержал дверную ручку и спросил грозным голосом:

– Кто там? Если разбойники, то вам в квартиру вход запрещен!

– Папа! Папочка прилетел! – запищали за дверью дети. – Это мы, твои Вова и Юля! Твои цыплятки!

Я открыл дверь и они вихрем ворвались в тесное пространство коридора, с визгом полезли на руки.

– Папка!

– Папулечка мой! Почему тебя так долго не было? Мы с Вовой так по тебе соскучились!

– Пап… А ты нам привез подарки от знакомого зайчика?

Ребятишки смеялись, попискивали от восторга, лезли целоваться. Перебивая друг друга спешили сообщить свои огорчения и радости. Только Светлана стояла молча, не раздеваясь, и смотрела на нашу встречу и поднятую кутерьму странным взглядом. Моя тревога еще больше усилилась. Она не подошла, как бывало, не обняла и не подставила губы для поцелуя.

Пришлось делать вид, что я ничего не заметил. Заставил ребятишек раздеться и повел в детскую, чтобы совместными усилиями навести в комнате порядок.

До позднего вечера мне пришлось заниматься с детьми. Ремонтировать игрушки, читать сказки, укладывать спать, когда пришло время. Дети засыпали плохо, хитрили, норовя удрать из кроваток. То они проверяли, здесь ли папа, то просили пить и не хотели выпускать мои руки из маленьких пальчиков.

Светлана все это время вела себя тише воды, ниже травы. Тихо проходила из кухни в большую комнату и обратно. Гремела посудой. Потом уселась на кухне лепить пельмени, заказанные на завтра ребятишками.

Когда дети, наконец, уснули, я осторожно освободил свои пальцы из маленьких ладошек и вышел на кухню. По-прежнему делая вид, что ничего не замечаю, я подошел к жене и попытался обнять. Она мягко, но решительно отстранилась.

– Не надо, Юра.

– Почему не надо, Света? Что случилось?

– Случилось, Юра. Я встретила человека. Хорошего человека. Понимаешь?

– Нет, Света. – решительно сказал я. – Не понимаю и не хочу понимать! Я знаю только одно – четыре с половиной месяца меня не было дома. Когда вернулся – вижу свою жену, которая ведет себя странно.