Из ниоткуда в никуда

– Ты таким не занимаешься.

– Это не ответ.

– Любой художник вправе самовыражаться по-своему.

– Ты бы посмотрел на подобное искусство?

– Я не знаю.

– Лучше подумай над ответом. Мало ли, это может кого-нибудь обидеть.

– Возможно посмотрел бы.

– Если бы стоял выбор смотреть на меня без одежды или на супрематизм – что бы ты выбрал?

– Тебя.

– Тогда последний вопрос – если бы я стала твоей девушкой, ты бы мне разрешил заниматься камхорингом?

– Нет.

– Очень жаль, Феликс, но мы несовместимы.

– Почему? Ты обещала доказательства в конце.

– Хорошо, они будут. В отличие от тебя, я смотрю на вещи реально. В жизни нет никакого вдохновения. Людьми всегда движет возбуждение, просто каждый направляет его, как и куда может. Лично меня восхищает женское тело – в белье или без него – не важно. Привлекательная грудь и пышные ягодицы – вот настоящее искусство. Идеальная геометрия.

– Хочешь сказать, что ты и сама занимаешься эротической фотографией?

– Обожаю, когда на меня голую смотрят и восторгаются.

– Это все провокация. Я тебе не верю.

– Ты сейчас в линзах?

– Что? Нет, я их не ношу.

– А очки где?

Феликс потянулся к переносице рукой, вспомнив, что в последнее время везде ходил в очках. Теперь, когда Василиса заострила на них внимание, он вспомнил, что они спали с его лица, когда он упал на кофейный столик.

– Похоже, оставил дома.

Ни с того ни сего Воскресенская встала, отошла от скамейки на пару метров и оглянулась по сторонам. Удостоверившись, что вокруг никого нет, она завела правую руку за спину и стала медленно поднимать подол своего платья. Юбка скользила по гладкому капрону, пока не обнажила две шелковые ленточки подтяжек для чулок. Немного повременив (похоже, так она дразнила), Василиса буквально на какое-то мгновенье задрала свою одежду еще выше, чтобы показать две выпуклые округлости, украшенные тонкой полоской кружевного белья.

– Теперь веришь?

Феликс попытался что-то сказать, но рот онемел, звуки не шли.

– Теперь я точно ухожу. Прощай.

Василиса Воскресенская испарилась. Феликс Флейман открыл глаза.

XII. История русского степничества

Феликс отодвинул щеколду и выбежал на лестничную клетку. Женя, в надежде, что он еще обернется, проводила молодого человека глазами до лестничной клетки, но он очень быстро скрылся из виду.

«Перестань жалеть себя, – сказала себе Женя, пытаясь сдержать подкатившие к глазам слезы. – Ты ему неинтересна, смирись уже с этим. Ты – Женя, а Женя не создана для серьезных отношений. Этим все сказано».

Женя вернулась в комнату. На полу по-прежнему валялись книги и канцелярия, которую она не успела собрать. Вновь присев у стеклянного столика, Женя обнаружила знакомую вещь – очки. Видимо, они слетели с Флеймана, пока тот падал.

– Вот нелепый, – проговорила она и рассмеялась. Надев на себя очки, Женя встала и подошла к зеркалу. Подражая манере Флеймана говорить с какой-то напыщенностью, она произнесла: – Фантазия и воображение – это два уникальных дара, которые отличают нас от животных… Бред какой.

Безразличный, самодовольный, смешной – Женя не понимала, чем так ей нравится Флейман. Возможно она просто устала быть одинокой, потому цепляется за первого встречного.

– А ведь он даже не спросил, почему я не появилась тогда на собрании.

* * *

Бум, бум, бум – раздался неожиданный грохот, от которого я слетела с кровати. Полусонная и хмурая, я поползла на ощупь в коридор, собирая ногами углы проклятой мебели. Еле раскрыв слипшиеся веки, я посмотрела в глазок – некое существо стояло и долбилось в мою дверь.

– Здравствуйте, – произнесло оно хриплым писклявым голосом в образовавшуюся щель между стеной и дверью.

– Здрасьте, – ответила я и смерила глазами эту странную антропоморфную особь. Отдаленно она напоминала запустившее себя, заплывшее жиром тело, которое уже перестало напоминать не то чтобы женщину, но даже человека.

– Пройдите, пожалуйста, соцопрос, – сквозь зубы процедило оно.

– Что, с раннего утра решили людей доставать?

– Простите. Но уже два часа дня.

– Как два часа?

– Вот, смотрите, – буркнуло оно и показало в пухлой ручке экран своего старого кнопочного телефона. На нем значилось пятнадцать минут третьего.

– Я в два должна была быть уже на станции! – в панике я захлопнула дверь.

Добежав до дивана, я схватила лежащий у подушки телефон и раскрыла будильник – по неведомой мне причине он был отключен.

– Ну, почему? – вырвалось из меня.

В спешке забежав в ванную, я стала считать: две минуты на зубы, одна на одежду, пять – до метро, десять – до вокзала, еще столько же до электрички, и не меньше двадцати до Палкино. Ей-богу, в лучшем случае можно успеть за час.

Но вопреки всем расчетам, мне понадобилось аж двадцать минуты только на одни сборы. По закону подлости все вещи в квартире потерялись: сначала я долго искала косметику (которую никогда не разбрасывала по дому), затем кошелек (лежавший, как обычно, в сумке) и, наконец, куда-то заброшенные ключи. Когда квест был выполнен и все было у меня на руках, я забежала на кухню попить воды и, боже мой, растяпа – опрокинула целый кувшин воды. Пока вытирала тряпкой, промочила все – юбку, кофту, колготки. Пришлось в буквальном смысле все с себя сбрасывать. А тут уже другая проблема – что надеть, блин?!

Задыхаясь, как старая лошадь (физкультура далеко не мой конек), спустя позорные полчаса (!), я еле добрела до входа в метро. А там новое препятствие, уже роковое:

– Евгения, – раскатилось мое имя басом по всему автовокзалу (согласна, преувеличиваю, там и без того было шумно).

Я обернулась. Его сложно было не узнать – с белым глазом, как у жареной рыбы; с неровными заштопанными лоскутами на морде, словно старый плюшевый медведь; с кривым носом, точно сошедший с полотен кубофутуристов, Петр. Только теперь он еще напоминал батюшку или бомжа. Всему виной была неухоженная, топорщащаяся в разные стороны растительность на лице. На замену его стильной барберовской прическе пришел сальный, волнистый, черно-седой конский хвост.

– Как ты? – отбрасывая приветствие, всякие формальности, дабы скорее от него избавиться, сразу спросила я.

– Ничего. Есть минутка поговорить?

– Прости, я опаздываю на встречу. Так что как-нибудь в другой раз.

– Ага, – коротко согласился он, – извини, что задержал.

Я уж было обрадовалась, что Петр удачно от меня отвязался, когда в глубине души пробудилось какое-то странное чувство. В тот момент мне было трудно понять, что со мной происходит, хотя это было именно то самое чувство, которое мучило меня долгое время. Вина. Замерла из-за нее, стою и думаю: «Может этот человек сейчас нуждается в поддержке, а я так демонстративно поворачиваюсь к нему спиной».

– Слушай, – говорю я, – твое предложение еще в силе?

– Не утруждай себя так. Иди, куда шла, – в своей обычной грубой манере ответил он.

– Я и так уже сильно опоздала. Поэтому все равно.

– Ладно.

– Так куда мы идем?

Не знаю, о чем он думал, когда потащил меня кружить в лабиринте серых зданий вокруг автовокзала. Ни парка, ни скамейки, ни даже захудалого дерева здесь не найти. Дороги, автобусы, маршрутки, будки с шаурмой, грязь и невыносимо скучный торговый комплекс – вот весь живописный пейзаж на Южном. Еще забыла упомянуть вечную стройку. Единственная более менее приличная улица – Циолковского (она по крайней мере тихая и чистая). Но именно ее он почему-то обошел стороной. Идет и молчит, боже мой. Точно неразговорчивый гробовщик – жуть! Пришлось брать инициативу в свои руки.

– Чем ты сейчас занимаешься?

– Ничем серьезный. Халтурой всякой на аутсорсинге.

– М-мм.

– А ты?

– У меня все по-старому: учеба, спектакли, репетиции.

– Тебя все-таки взяли в театр? Поздравляю.

– Да-а, – протянула я. Стало как-то совестно оттого, что это произнес потерявший все человек. – Спасибо. Как твоя девушка поживает?

Тут я заметила, как вздулась вена на его шее. Такая жирная, синяя, пульсирующая. Мне представилось, словно она вот-вот лопнет и вместе с тем расплескает целый поток слизи или желчи.

– Мы расстались.

– Сожалею…

– Перестань. Я сам ее бросил. Ей до последнего не хотелось меня оставлять. А мне было противно от мысли, что она остается со мной только из жалости. И все из-за какого-то ублюдка… Сука, прибил бы его, попадись он мне на глаза.

– Он был наказан. Ты знаешь.

– Но это не отменяет тот факт, что он рано или поздно продолжит жить своей обыкновенной жизнью, а мне придется вечно страдать вот с этим. – Петр указал большим пальцем на свое лицо. – Мне отказали во всех театрах в городе. Чего уж там – меня и на обычную работу боятся брать. Вот и приходится хвататься за всякие подработки.

– Я тебя понимаю.

– Как ты меня можешь понять? У тебя все есть, ты занимаешься любимым делом, вокруг тебя полно людей. А я абсолютно одинок.

– Ты не одинок. Готовых тебе помочь куда больше, чем ты даже можешь представить.

– Ошибаешься. Ни в одной стране нет такого одиночества, как в России. Это даже не одиночество, а настоящее изгойничество. И страдают им все увечные и тяжелобольные. Только у нас в стране люди отказываются жить в одном доме с больными раком, а ВИЧ-инфицированных вообще обходят стороной. Любой несчастный, имеющий физический недостаток обречен ловить на себе пренебрежительные взгляды словно это заразно. Понимаешь, о чем я?

– Наверно.

– И от этого никак не избавиться, пока отвращение вместо сочувствия сидит в головах целой нации.

– От меня-то ты что хочешь? – не выдержала я.

Петр покраснел, но уже не от злости, а от стыда.

– Прости. Просто вспомнил того урода и сразу вспылил.

– Ты мне это хотел рассказать?

– Нет. Мне нужен твой совет.

– В чем?

– Ты выслушаешь меня?

– Разве у меня есть выбор? Я отменила ради тебя встречу.

– Спасибо… В общем, в Верхотурье есть монастырь – Свято-Косьминская пустынь. Там живет старец Лука, местный святой. Каждое воскресенье после служения он выходит к людям, долго смотрит на них, а потом просто показывает на кого-нибудь пальцем и подзывает к себе. Все, кто с нуждами приходит – просто шепчут ему на ухо. А он только молчит и кивает головой. А потом, говорят, происходит чудо – все просьбы исполняются и болезни уходят.

– Местные мифы?

– Прошу, дай закончить.

– Прости.

– Пребывая в постоянных страданиях, я вдруг осознал, что меня за все наказал настоящий Бог. За языческую веру, за безразличие, за ненависть к другим. Мне стало страшно, что дальше будет только хуже. И как-то само собой, случайно, я вспомнил про старца Луку. Я даже не помнил, откуда и почему мне известно его имя, но одно я чувствовал точно – в нем могло быть спасение. Но доехав до Верхотурья, я был неприятно удивлен – вокруг кельи святого толпилось столько людей, что его самого не было видно. Все что-то суетились, толкались, ругались, вели себя не по-христиански. И мне стало как-то гадко, что я сразу развернулся и ушел. Уже на выходе меня окликнул какой-то калека. Поманил к себе пальцем и сказал: «Я вижу – ты прошел тернистый путь, но дорога эта не в пропасть вела, а к спасению. Оставь на закрайке все мирское и приходи к Богу, в монастырь».

– И ты согласился?

– Нет, я испугался. Сказал, что вернусь, когда разберусь со всеми проблемами.

– Это был старец Лука?

– Да.

– И ты хочешь, чтоб я подсказала тебе, что делать?

– Да.

– Я не знаю, Петь. Прости.

Вот и весь разговор. Это только в книгах и фильмах отчаявшимся людям говорят возвышенные фразы, после которых кардинально меняются их взгляды на жизнь. Я простой человек, который едва ли когда-нибудь поймет страдания других. Мне нечего было сказать. Выслушать – это большее, что я могла дать.

* * *

Женя сняла очки и повесила их на видное место.

– «Только бы не забыть их вернуть Феликсу», – подумала она, и в тот же миг услышала телефонный звонок. – «Неужели это он?».

Девушка побежала в комнату, но вопреки всем ожиданиям на экране горела фамилия – Асагумов.

– Алло.

– Здравствуй, Женечка. Это я.

– Привет, Сеня. Рада тебя слышать.

– Хотел узнать – ты все еще водишься с этим Флейманом?

– Конечно вожусь. Он же мой друг.

– Не пойми меня неправильно – мне правда не хочется лезть в твою личную жизнь, но я не мог не позвонить в УПИ на кафедру «Перевода», чтобы узнать, что это за тип такой.

– Зачем? – с какой-то несвойственной ей суровостью спросила она.

– Я беспокоюсь о твоей безопасности. Поэтому выслушай, что сейчас скажу.

– Не хочу. Мне все равно.

– Феликс Флейман никакой не переводчик. В базе УПИ вообще нет людей с такой фамилией.

– Хочешь сказать, что я его выдумала?

– Нет. Этот человек обманщик. Беги от него.

Но Женя не стала больше слушать и просто бросила трубку.

XIII. Жестокие игры

Когда закончил гореть алым промозглый октябрь, сухие листья стали тушить бензином и спичками. Небо все чаще стал окутывать пепел из белых хлопьев жгущих кожу снежинок.

Флейман запрокинул голову: хлопья снега стали улетать обратно вверх. Но стоило ему только об этом задуматься, как спутанные белые комки вновь принялись падать на землю. В этих сгустках замерзшей воды было смысла не больше, чем в репетициях, которые продолжал посещать Феликс.

– Тебе не кажется, что снежинки летят с земли на небо? – в унисон мыслям Феликса спросила Женя.

– Нет, – соврал Феликс.

Молчание.

– Погода у нас занимается проституцией.

– Что ты имеешь в виду?

– Она слишком изменчива.

Женя еще раз обвела глазами бесцветный пейзаж – осадки почти перестали падать.

– Как успехи в университете? – вдруг спросила она, вспомнив слова Асагумова. Это был уже пятый раз, когда она хотела это спросить, и только первый, когда по-настоящему решилась.

– Половина семестра позади. Сейчас на всех парах проверочные. Приходится усиленно все заучивать. Но хуже всего практика перевода. Там особо не подготовишься, всегда импровизируешь. К тому же препод очень лютый. Она на последнем курсе принимает решение, выпускать ли студента на госы. Очень печется о своей репутации, всех заваливает, – без запинки проговорил Феликс. – А почему ты спрашиваешь? Раньше тебя особо не интересовала моя учеба.

– Просто, интересно, – ответила Женя и тут же перевела тему. – Та-ак, шесть репетиций позади. Пора уже начинать делать сводные. Ты явно преуспеваешь в сольных актах, но куда сложнее будет в совместных. Предлагаю на следующей неделе уже позвать Машу.

– Машу?

– Да, Лучезарскую.

– Кажется, я с ней еще не знаком.

– Разве? Она меня часто спрашивает о тебе.

Феликс и Женя зашли в подъезд дома на Южном. С приходом зимы он перестал разлагаться, точно плоть при минусовой температуре. Пианист больше не играл – Женя сказала, что он недавно съехал. А в квартире «69» все по-прежнему царил Советский Союз. Скука.

Вдруг заиграла мелодия. Феликс достал телефон – на экране значились инициалы «В.В.».

– Ты не будешь против, если я поговорю у тебя на кухне?

– Да, пожалуйста. Зачем спрашиваешь?

Сдерживая дрожь в руках, Феликс нажал на кнопку соединения и прикрыл за собой дверь.

– Алло, – сдержанно произнес он.

– Скучал по мне? – прозвучал в динамике нежный голос.

– Может быть.

– Прошел целый месяц. Что значит «может быть»? Я надеялась, что ты уже весь извелся в ожидании звонка.

– У тебя есть ко мне дело?

– Да, я хочу сыграть в новую игру.

– Мне некогда с тобой играть.

– Ты сейчас у Жени?

– Только не говори, что опять хочешь со мной встретиться.

– Это будет зависеть полностью от тебя, – посмеялась девушка в трубку. – Она рядом?

– Нет, в другой комнате.

– Отлично, – сказала Василиса, сменив голос на шепот. – Я хочу, чтобы ты снял на телефон ее нижнее белье.

– У тебя все в порядке с головой?

– Задери юбку или сделай это тайно – мне не принципиально. Главное отправь мне снимки в качестве доказательства.

– Я не буду таким заниматься.

– Тогда не получишь награду.

– Какую еще награду?

– Аванс скинула тебе на телегу.

Василиса бросила трубку. Тут же пришло оповещение из мессенджера. Феликс открыл приложение – на загрузке находилось два фото. Флейман открыл первое: на нем Василиса стояла с телефоном в руке напротив ростового зеркала шкафа купе. Ее лицо было обрезано наполовину – до ярких алых губ в матовой помаде. Ниже – бежевое короткое платье с завязанным галстуком-бантиком на воротнике. Еще ниже – черные капроновые колготки. Феликс перелистнул фотографию. На следующей Василиса уже приподняла юбку платья с одной стороны, открыв глазам смотрящего темную полоску шортиков.

Василиса(19:35): Линия шортиков на капроновых колготках такая пикантная, не правда ли?

Василиса(19:36): Получишь продолжение, когда выполнишь задание.

Флейман, раздираемый изнутри нравственностью и вожделением, вернулся к Жене в гостиную. Не теряя времени, девушка уже проводила разминку под музыку из грядущего спектакля.

– Что-то случилось? Ты весь красный.

Феликс пробежал глазами по ее бедрам. Все было целомудренно спрятано под плотной тканью спортивного костюма.

– Да так, пустяки.

– Тебе снова нужно уйти?

– Нет, у нас же репетиция.

Женя выпрямилась и испытующе посмотрела на Флеймана.

– Слушай, а твой костюм для выступлений уже готов?

– Еще нет. А что?

– Просто подумал, что было бы здорово создать у тебя дома более театральную атмосферу.

– Хочешь, чтобы я переоделась?

– Если не сложно.

– Я могу надеть платье из спектакля «Роман с кокаином». Оно в принципе сойдет за винтажное.

– Было бы здорово.

Женя открыла шкаф, взяла плечики с длинным непрозрачным чехлом и ушла в ванную переодеваться. Тем временем Феликс достал телефон и, трясущимися от напряжения пальцами, попытался выбрать режим фотосъемки.

– «Это всего лишь снимок, да? В этом же нет ничего омерзительного?».

Вернувшись, Женя разочаровала Флеймана еще сильнее. Платье рубежа веков оказалось более целомудренным – длинным, почти по щиколотку.

– Разве такое платье не будет сковывать движения?

– Будет, но ради атмосферы я потерплю.

– Надень лучше юбку.

– Зачем? Мне и так нормально будет.

– Оденься, пожалуйста, удобнее.

Женя закатила глаза, взяла юбку и сорочку со спинки стула и снова ушла переодеваться. Феликс сегодня уже видел на девушке эту одежду, потому знал, что колени у нее будут открыты. Оставалось только соблюсти два момента: как-то остаться с телефоном на диване и запечатлеть Женю, пока она кружится в танце.

– Можешь пока прогнать свою сольную часть? Мне что-то нездоровится, – сочинил Флейман, когда девушка вернулась в комнату.

– Простудился? Нет температуры? – спросила она, протягивая руку ко лбу Феликса.

– Ее точно нет, – отпрянув в сторону, ответил он.

– Может тебе лучше домой пойти?

– Нет. Не переживай, у меня такое иногда случается от усталости.

– Ну, смотри.

Женя пожала плечами и повернулась к ноутбуку, чтобы найти свою композицию. Флейман знал, что единственное подходящее движение будет только в конце танца, когда Женя начнет кружиться вокруг своей оси. Вот только уловить подобное и не смазать – задача не из простых.

Женя стала танцевать. Легкая и грациозная, она принялась уверенно повторять заученные движения своей партии. Чувствовалось, что в каждом взмахе руки или мягком переставлении ног была многочасовая работа. Такая усердность восхищала Флеймана. Однако мысль о награде брала вверх, убивая всякое наслаждение от танца.

Вот она вступила в последнюю фазу, повернулась, нагнулась, собралась раскрутиться и… клик!

– Я нигде не ошиблась? – ставя музыку на паузу, поинтересовалась Женя.

– Концовка, кажется, смазалась, – убирая взгляд с экрана, ответил Флейман. – Не хочешь еще раз попробовать?

– Я без тебя уже ее повторю. Давай лучше к твоей части перейдем. Тебе же уже стало лучше?

– Да. Только схожу сначала умоюсь.

Флейман отправился в ванную и включил воду. Достав телефон, он стал разглядывать фотографию, однако та оставляла желать лучшего. На единственный снимок попал лишь смазанный кусочек платья, ног и тонкая полоска зеленых трусов в белый горошек. Но даже вопреки неудачи, он, затаив дыхание, все же отправил его Василисе.

Василиса(19:52): Если честно, не впечатляет.

Василиса(19:53): Я надеялась увидеть полный обзор, а не жалкий расплывшийся лоскуток на бедрах.

Василиса(19:53): Поэтому продолжение с шортиками ты не заслужил.

Феликс(19:53): Ты обманщица. В условиях ты не оговаривала качество снимка.

Василиса(19:53): Твоя правда.

Василиса(19:54): В качестве поощрения вот:

Пришло четыре фотографии. На первой Воскресенская тянет за галстук-бантик, на второй – две полностью распущенные ленты висят на воротнике, на третьей – две верхние расстегнутые пуговицы, на последней – чашечки кружевного белого лифчика.

Зазвонил телефон.

– Как тебе награда?

– Зачем ты мне звонишь? – раздраженным шепотом переспросил Флейман.

– Тебе понравилось или нет?

– Понравилась.

– Тогда следующее задание будет чуть сложнее.

– Подожди, давай на сегодня закончим?

– Тебе разве не интересно получить более откровенное продолжение?

– Интересно, но…

– Тогда слушай: я хочу, чтобы ты потискал Женин зад и снял это на видео.

– Чего?

– Повторю сейчас…

– Почему я должен этим заниматься?

– Как это почему? Разве это не весело?

– Нет.

– А мне кажется, что будет смешно.

– Такое выполнять я точно не буду. Это слишком жестоко по отношению к Жене.

– Значит так ты хочешь награду?

Василиса бросила трубку.

– Эй, у тебя там все в порядке, – прозвучал голос Жени из гостиной.

Василиса(19:55): Если выполнишь, сможешь лично снять продолжение со мной.

Феликс тяжело вздохнул, набрал видеозвонок, спрятал телефон в нагрудный карман рубашки, откуда хорошо выглядывал объектив, и вернулся обратно в комнату. Но стоило ему увидеть Женю, как его тут же обуяла нерешительность.

– Может чай попьем? – растерянно предложил он.

– Видимо, мы сегодня не репетируем?

Недовольная, Женя встала и пошла на кухню. Борясь с нервами, Феликс стал суетливо вышагивать круги по комнате.

– Может остановишься уже? Меня сейчас стошнит, – раздался раздраженный голос из динамика в кармане.

– Тише! Она же услышит, – возмутился Флейман, опустив голову вниз.

– Подожди, подойди ближе к шкафу.

– Зачем?

– Хочу на кое что посмотреть.

Флейман подошел. Среди многочисленных игрушек и художественных книг стояла одна фотография в простой деревянной рамке. На ней Женя лет семнадцати стояла в обнимку со своими родителями: крупным бородатым мужчиной и хрупкой, миловидной женщиной. Судя по внешности мамы, можно было представить Женю лет так через двадцать.

– Тебе видно?

– Да. Так мило. А ведь они даже не догадываются, что сейчас какой-то извращенец будет лапать их дочь.

– Все, я отключаю тебя. Ты меня достала.

– С кем ты сейчас разговаривал? – удивленно спросила Женя, появившись в дверном проеме с подносом в руках.

– Да так, размышлял вслух.

– Книги рассматривал?

– Да-а, увидел у тебя, вот, томик Кафки, – на ходу сочинил Феликс, садясь на кресло возле Жени. – Его «Замок» – моя любимая книга.

– Я так и не смогла ее понять. Может ты мне тогда объяснишь?

– Я сам не знаю, о чем она, – криво улыбнулся он. – Именно поэтому она лучшая.

– Необычный ответ. А у меня нет любимой книги. Я все прочитанное делю на «понравилось» и «не понравилось».

– Любишь все упрощать?

– Скорее терпеть не могу усложнять.

– Разве есть принципиальная разница?

Женя залпом допила чай и направилась к ноутбуку. Флейман проводил ее взглядом.

– Давай уже начнем. Время идет.

Феликс резко встал и услышал барабанящий ритм сердца у себя в голове. Мысленно он уже был готов совершить намеченное, но только не физически. Пальцы по-прежнему дрожали – он сжимал их в кулаки. Она же стояла к нему спиной в поисках нужного трека, совершенно не подозревая об его намерениях. Набравшись смелости, он вытянул руку и прикоснулся к мягкому месту девушки ладонью.

– Ты чего творишь? – возмущенно произнесла она, резко развернувшись к нему лицом.

– Я… Это, – замешкался отвечать Феликс. – Прости, я резко встал и в глазах помутнело. Я не нарочно.

Женя нахмурила брови и посмотрела ему в глаза. Очевидно, она не поверила.