Из ниоткуда в никуда

– В таком случае, я огорчена несправедливостью и обделенностью судьбой.

– Разве тебя не радует возможная перспектива?

– Меня скорее пугает возможная обреченность.

– «Сейчас», – подумал Феликс и чуть приблизился к Жене.

– Не нужно, – произнесла она и отпрянула чуть назад.

– Почему? Мы же оба этого хотим.

– Скажи, тебе ведь нет дела до нашего театра?

– С чего ты взяла?

– Я чувствую, что ты напросился не от желания играть. И уж тем более не из-за меня.

– Ладно, ты права. Я хотел сблизиться с…

– Можешь не называть ее имя. Я уже знаю.

– Но…

– Не оправдывайся. Пусть все останется, как есть.

– Все же выслушай меня. Мне нравилась она, это правда. Но то была лишь симпатия, которая быстро развеялась.

– Не понимаю, зачем тогда ты продолжаешь репетировать?

– С недавних пор мне постоянно снится один и тот же сон.

– Не переводи, пожалуйста, тему.

– Я не перевожу. Это и есть объяснение: в этом сне я все время ищу кого-то, но не нахожу. А наутро просыпаюсь с невыносимой тоской. И не могу ее никак побороть. Только когда вижу тебя, все уходит. Понимаешь, что это значит?

Флейман вновь попытался приблизиться к девушке. Поддаваясь чувственному порыву, Женя прильнула к его губам. В ответ он прижал ее к себе так сильно, что ощутил своей кожей каждый изгиб ее теплого тела. Она же, замерев в его объятиях, почти перестала дышать. Впервые за все проведенное с ней время Флейман обнаружил внутри себя приятную нежность и покой.

На протяжении последующего часа она любила его всем своим существом: сердцебиением, дыханием, взглядом. Он целовал ее, гладил по плечам и спине, она – зарывалась в его волосы. И было как-то все равно, что происходит в мире, что будет завтра. Есть только душевная близость, и больше ничего.

* * *

Сонная она тихо лежала на его груди. Он удержал бы эту идиллию всеми силами, как можно дольше, если бы его сердце не жег холодный металл, свисающий с ее шеи. Флейман уже видел его однажды – серебряное распятие, почерневшее под ногами Христа у самого черепа.

– Что случилось? – спросила она, заметив тревогу в его глазах.

– Откуда у тебя этот крестик?

– Не помню. Мама еще в детстве его подарила.

– Ты давала его кому-нибудь поносить? Последние пару месяцев?

– Что за странные вопросы?

– Да так, ничего… Мне нужно сделать один важный звонок, – смотря ей в глаза, произнес Феликс.

– Хорошо. Можешь пойти на кухню, – приподнимаясь на локтях, ответила она.

Флейман взял телефон и отправился на кухню. Плотно затворив дверь он набрал номер Василисы.

– Алло, – прозвучал голос с неестественной ему нежностью. – Ты уже готов получить награду?

– Я решил, что останусь с ней, – резко оборвал девушку Феликс.

– Это все, что ты собирался сказать? – холодно спросил голос.

– Да. В отличие от тебя – она настоящая.

– Ты правда думаешь, что все на этом завершится?

– Да.

– Глупый. Ты еще не понимаешь, что нас может разлучить только смерть.

В трубке раздались гудки.

* * *

Женя свесила голову с дивана и заметила на полу странный прямоугольный предмет. Маленькая книжечка в кожаном переплете была просто брошена на ковер. Девушка сразу догадалась, что это может быть паспорт Феликса. Любопытства ради она потянулась за документом. Он сам открылся на нужной странице.

– Петр Ершов? Кто это? – недоумевающе спросила она.

XV. Сломанные люди

1. Правдивая история Петра Ершова

Сослуживцы рядового Ершова всегда удивлялись тому, как две капли воды он похож на капитана Флеймана. Бывали даже анекдотичные случаи, когда офицеры приходили к нему отчитываться. Тот сначала вскакивал, отдавал воинское приветствие, недоумевающе их выслушивал, краснел, мямлил и в итоге оставлял все как есть. Потом, конечно, получал за это награды в виде нарядов вне очереди. Но все равно ничего не мог поделать со своей робостью.

Однажды подобное недоразумение произошло со штабным полковником. Через час к рядовому Ершову прибежал младший сержант Фролов и захлебываясь в одышке проговорил:

– Товарищ капитан… К себе… Живо.

Ершов послушно пошел. Ему было не привыкать выслушивать: «гнида», «падла», «шакал» и тому подобные ругательства в свой адрес. Посему в тот день он был вполне готов узнать, кем еще он является в этой жизни.

В тесной прокуренной каморке капитан Флейман сидел один. Грудь его покрывала уже засаленная белуга; китель был аккуратно повешен рядом на спинку деревянного стула.

– Садись, Ершов, – велел рядовому офицер.

Ершов исполнил приказ начальника и сел напротив. На столе он увидел блестящую от света лампочки Ильича полураспитую бутылку водки.

– Пьющий? – заметив интерес в глазах рядового, спросил капитан.

– Никак нет, товарищ капитан.

– А за меня выпьешь?

– Да.

– «Так точно» надо говорить, рядовой.

Флейман налил полный граненый стакан себе и стеснительному подчиненному.

– Пей.

– Много, товарищ капитан.

– Пей, я сказал.

Ершов сделал два глотка и сильно закашлялся. Водка просилась обратно.

– Слабак, – гаркнул Флейман.

Офицер и солдат замолчали. В печке-буржуйке громко треснуло полено.

– Нет больше Таньки. И детей больше нет. Никого больше не осталось, – вдруг запричитал офицер, пустив по щеке слезу.

Ершов громко отхлебнул водки. Капитан ревел, а тот молча хлебал и хлебал, пока совсем не опустел граненый стакан.

На следующий день в штаб пришло распоряжение – отправить разведотряд в село Дубровка близ города Смоленска. Пролетающий мимо истребитель «ЯК-7» засек пару немецких скрытых в кустах противотанковых «Фердинандов». Полковник Ярычев знал, что никто лучше отряда капитана Флеймана не справится с этим заданием. Так и было решено.

Выступили рано утром. Путь до Дубровки пролегал через густой сосновый бор. Весь покрытый ямами, болотами и ухабами, он мог замедлить даже повидавшего войну солдата. А такому неподготовленному рядовому, как Ершову, такой переход казался настоящим испытанием.

Все ушли далеко вперед, а рядовой Ершов все плелся в самом хвосте, смотря по сторонам. Он не выискивал врагов, а лишь надеялся засечь редкую пичужку.

Вдруг зашуршало в кустах. Ершов медленно опустил винтовку на землю, подкрался поближе и присел. Маленький вьюрок мирно копошился в листве. Защебетал. Ершов, подражая пению птицы, вытянул в дудочку губы и засвистел.

Раздался взрыв. Затем пулеметная очередь. Ершов испугался и, позабыв про оружие, бросился бежать в сторону штаба. Преодолев целый километр, он наконец вспомнил про оставленную винтовку, представил страшный трибунал и вернулся назад. Уже там, на месте, у него взыграла совесть, и он вообразил, как его товарищи сейчас отстреливаются в окопах. Найдя в себе силы, сковывая дрожь в ногах, он упал на живот и пополз на звуки стрельбы.

Вскоре все стихло. Ершов дополз до опушки, где предположительно сражался его отряд, и увидел то, что заставило бы любого испытать животный ужас – массу из грязи и мяса во все поле. Но было не время глазеть: просвистело над ухом, и рядовой одним рывком скатился в послеснарядный кратер.

Картина на дне шокировала солдата еще больше: до боли знакомый капитан собирал свои кишки, стоя на коленях в густой коричневой жиже.

– Что ты палишь, гнида? Помогай доставать, грязь же попадет, – заорал капитан, но тут же замер, накренился набок и упал. Разобранная грудь стала тяжело вздыматься.

– Если хотите, я п-помогу вам у-уумереть, – заикаясь проговорил солдат. Офицер посмотрел на него вымученными болью глазами.

– «Разрешите обратиться», солдат.

– Виноват.

– Бей уже.

Ершов снял с плеча винтовку и отсоединил штык-нож. Немного подумав, он занес руку над грудью офицера, но остановился и засомневался, что точно знает, где находится сердце.

– Давай.

Рядовой ударил офицера в шею, но лезвие соскользнуло и лишь наполовину застряло в плоти.

– Слабак, – гаркнул Флейман, харкнув кровью.

Солдат закрыл глаза и повторил попытку. Штык попал в ту же рану, но теперь уже провалился, как в подтаявшее масло. Человек скончался.

Вытирая замаранным рукавом слезы, меняя их на свежие капли крови, Ершов осознал, что появился единственный шанс стать другим человеком. Мертвым не нужны звания, медали и регалии. А у Ершова еще вся жизнь впереди – бесславная, в шкуре рядового. Сдерживая тошноту, он похлопал по нагрудному карману и нашел там офицерский военник. Поблагодарив судьбу, что ранее не ударил в сердце штыком, сохранив документ в целости, солдат поместил свое удостоверение в пустой отсек одежды. Акт подмены завершился на капитанских погонах.

Так, среди разложения и вони трупов, Ершов пролежал весь день и половину ночи. В три часа появился другой разведотряд. В живых никого не нашли, кроме поседевшего заикающегося капитана.

– С-слабак, – гаркал он. – Гнида.

2. Недоразумение

Каждый год семья Флейманов праздновала День Победы с особым размахом. Приглашались родственники со всех близлежащих городов: Верхней Пышмы, Березовского, Первоуральска, Нижнего Тагила. Мария Павловна, жена главы семейства, начинала приготовления за сутки: резала салаты, выпаривала мясо, пекла пятикилограммовые пироги. Младшее поколение в это время выдраивало все углы, вылизывало полы, выбивало одеяла и подушки. Такой всеобщей сплоченности нельзя было увидеть ни в какой другой день в течение года.

Помимо батареи водочных бутылок, главным украшением стола всегда был Евгений Флейман – герой, ветеран и просто хороший человек. Его подвиг, когда он повел свой отряд на борьбу с остатками немецко-фашистских захватчиков под Смоленском, наизусть знал каждый мальчишка во дворе. Ведь о чем же еще было рассказывать всем подряд пожилому капитану в отставке?

В ту весну гости стали подтягиваться уже к часу дня. Первым на пороге возник любимый тагильский дядька по линии жены. Раньше родственника в дом проник только пакет с бутылками и салом, который тот зачем-то ежегодно привозил и увозил обратно с собой. Затем появился женин двоюродный брат и две родные сестры со своими детьми. Замыкало шествие младшее поколение Флейманов: дочь и младший сын. Отсутствовал только старший.

Решили, что семеро одного не ждут. Открытие празднества началось с вкушения многоградусной жидкости. Склянки только и успевали опрокидываться по стаканам и закатываться под стол, разливая на пол недолитые капли. Евгений, по своему обыкновению, сначала прихлебывал выпивку, а уже потом опрокидывал ее в глотку по прямому скату. Мария Павловна, точно бы участница марафона, бегала с тарелками туда-сюда, предлагая гостям все новые и новые яства.

Часы пробили четыре. Это было то самое время, когда Евгений Флейман начинал свой традиционный пересказ фронтового подвига. Налив очередную рюмку, глава семейства встал, облизал губы и прокашлялся. Он уж было хотел открыть рот, когда затрещал дверной звонок. Мария Павловна побежала открывать.

– Здравствуйте, – раздалось с порога. Это был старший сын, Константин. – Отец, подойди, пожалуйста. У меня есть для тебя сюрприз.

Евгений Флейман нахмурился из-за прерванного обычая, но все равно поставил рюмку и вышел к сыну. Константин улыбнулся и отошел чуть вбок, чтобы освободить проход. Все это время за его спиной стоял какой-то старик.

– Ну, здравствуй, Женька, – улыбаясь, сказал человек в обшарпанной военной форме. Всю его грудь украшали ордена и медали; плечи – майорские погоны.

– Д-день д-добрый, – выпучив глаза, промямлил Евгений.

– Не узнал, что ли? – неловко улыбаясь, спросил новый гость. – Это я – Василий. Ну! Николаев.

– Это я его отыскал, полгода на поиски ушло. Вот только с аэропорта вернулись. Ездил, встречал. Представляешь, из твоего родного города прилетел.

– Да? Здорово, – медленно проговорил капитан. – Машк, принеси гостю стул.

Все вернулись к столу. Евгений вновь поднял рюмку, но пересказывать подвиг не решился.

– Давайте выпьем за гостя, – предложил глава семейства.

– Представь хоть его нам, Женьк. Мы же с ним не знакомы, – остановил вдруг тагильский дядька.

– Это Василий. Николаев.

Все с улыбкой ожидали продолжения, но Евгений Флейман замолчал и в одиночестве отхлебнул из рюмку.

– Все-таки не помнишь меня, Женька? – расстроено спросил гость.

– Нет, – честно ответил ветеран.

– Жаль. А ведь мы выросли с тобой в одной деревне. Вместе призвались. Вместе КМБ прошли.

– Прости, контузило меня. Забыл все.

– Таньку свою тоже не помнишь? Детей? Ведь ни разу на могилку к ним не приехал.

– Жень, о ком он говорит? – вдруг встряла в разговор Мария Павловна.

– Это недоразумение. Он меня с кем-то спутал.

Майор посмотрел на товарища полными грусти глазами.

– Простите, мне следует уйти, – извинился и встал гость.

– Я вас провожу, – тут же поднявшись со стула, предложил Константин.

– Не утруждайте себя. До свидания.

Мария Павловна ушла в коридор закрыть за офицером. В комнате за столом стало тихо.

– Прости, отец. Мне не следовало устраивать подобное без твоего ведома.

Евгений Флейман пожал, как ребенок, плечами, вышел из-за стола и ушел в свою комнату. Гости недоумевающе посмотрели друг на друга, но расходиться не стали и через пять минут уже пили водку, как ни в чем не бывало.

В десять часов вечера Евгений Флейман застрелился из наградного оружия. На его столе нашли короткое письмо с подзаголовком «Правдивая история Петра Ершова».

Примерно через шесть месяцев после происшествия Константин сменил фамилию Флейман в паспорте на Ершова.

3. Прикладное христианство

Прежде чем выйти к мирским на слушание, отец Петр широко зевнул. Он не успел подставить ладонь, чтобы прикрыть разинувшуюся пасть, и оттого испугался, что через глотку к душе прокрадутся бесы. Следовало перекреститься. Свернув губы трубочкой и сложив пальцы в «троицу», священник сделал традиционное движение справа-налево и сверху-вниз. На душе стало спокойнее.

Сглотнув вылезшую из глубины горла желчь, отец Петр вышел к народу. Распахнув двери, он увидел только одну женщину в темном платке и такого же цвета юбке до пола. От увиденного на душе священника стало совсем светло.

– Мир вам и вашему дому, – сказал батюшка, низко кланяясь прихожане. – Вы по какому вопросу пожаловали?

– Здравствуйте, преподобный отец, – ответила женщина с более низким поклоном и поцеловала протянутую руку священника. – Хотела узнать у вас – можно ли сына записать на крестины?

– А почему нельзя? Конечно, можно, – расплываясь в сытой улыбке, сказал служитель церкви. – Вы же крещеная, надеюсь?

– Конечно!

– А причащались?

– Разумеется, давно еще.

– Как давно? Насколько давно?

– Лет пять назад. Где-то перед крещением.

– Как пять? Как вам вообще совести хватило в церковь прийти? Причащаться важно не реже, чем единожды в месяц, – забобычил священник.

– Простите, пожалуйста, – краснея, извинилась женщина.

– А в церковь как часто ходите?

– О, я из верующей семьи – мне походы в церковь с детства прививали. Это всегда было даже своего рода праздником.

– И все-таки, как часто?

– Раз в два-три месяца.

Отец Петр схватился за сердце и перекрестился.

– Ну, матушка, прогнать вас за такое должно. Если бы не Закон, который велит пускать в храм всех грешников и прокаженных – погибать вам в миру.

На глазах женщины выступили слезы.

– Ну-ну, будет, матушка. Покрестим вашего малыша, – испугавшись реакции женщины, стал утешать священник.

– Благодарю вас, преподобный отец, – смахивая слезы платком, сказала прихожанка.

– Как звать хоть чадо?

– Феликс.

– Как-как?

– Феликс. Для домашних просто Феля.

Священник покраснел от возмущения.

– Да как так можно дитя языческим именем называть? – вспылил пуще прежнего отец Петр. – Когда родился?

– Двадцать девятого июня.

– Как я и думал – еще и в святой праздник. Не должно в день Петра и Павла иными, нежели апостольскими именами чадо нарекать.

– Что нам теперь делать? – все же зарыдав, спросила мать.

– Крестить Петром. А после сходить в ЗАГС и поменять имя в свидетельстве о рождении.

– Спасибо, спасибо вам, – целуя руку батюшке, сказала мать.

Отец Петр растаял в улыбке. Еще никогда прежде он не был так горд, что наставил заблудшую на путь истинный.

4. Месиво

Впервые детям целого двора на улице Пехотинцев решили устроить праздник и привезти новый сыпучий песок. Ходил даже слух, что его заказали из самого Египта – настоящий, сахарский. Сложно было поверить, что отныне у ребятни будут ровные куличики и отменная каша-малаша. По такому случаю местные даже собрались сделать масштабное открытие с конкурсами, песнями и разрезанием ленты.

День обещал быть жарким. Уже в десять утра все бездомные кошки и собаки попрятались в тени теплотрасс и подвалов. От нещадного зноя замолкали даже птицы. И даже Марина, двадцатитрехлетняя тетя маленького Пети, понимала, что это лучшее время, чтобы приятно провести время со своим молодым человеком среди холодных стен квартиры. Единственной нерешенной проблемой оставался повешенный на нее спиногрыз.

– Петя, пойдешь смотреть на открытие песочницы? – войдя в детскую, обратилась Марина к ребенку.

– Пойдем, – радостно восприняв предложение, ответил Петя.

– Один.

– Мне одному гулять не разрешают.

– Я разрешу. Никто не узнает.

Марина, как и большинство студентов ее возраста, не могла себе позволить отдельное жилье. Приходилось снимать у близких родственников – семьи Ершовых – с подработкой в качестве няни. Отец семейства, Константин Ершов, месяцами пропадал в командировках; мать – работала шестидневку до семи.

– Правда можно одному?

– Конечно, иди одевайся.

– А можно игрушки с собой взять?

– Сколько хочешь.

Марина спустилась на первый этаж с мальчиком на лифте и, подтолкнув его вперед прямо из кабинки, тут же вернулась обратно в квартиру. Не теряя ни минуты, она пригласила по телефону своего парня и спокойно села у окна в ожидании гостя. Спустя пять минут, грязное и заляпанное, оно стало сильно ее раздражать. Терпеть такое оказалось невыносимо, и потому она решила протереть злосчастное стекло.

Взяв тряпку и моющее средство, она распахнула раму и вылезла наружу – с пятнадцатого этажа все дети казались копошащимися насекомыми. Абсолютно точно с ее прогрессирующей близорукостью получилось разглядеть только подъезжающий КамАЗ. Дети стали отходить чуть назад – опрокинулся кузов. Даже с такой высоты получилось расслышать, как какой-то мужик из толпы крикнул, что песок не сахарский. Настоящий, дескать, должен быть красным.

Подошли почетные разрезатели. Марине стало любопытно понаблюдать за процессией. Она подалась чуть вперед, как вдруг почувствовала сильное головокружение.

– Три, – кричали жители с Пехотинцев.

– Два, – вторили им дети.

– Один.

Огромный черный мешок с трескучим хрустом грохнулся на песочницу, проломив все чистые доски. Сахарский песок медленно стал краснеть.

Двор на улице Пехотинцев оглушил крик детей. Родители резко похватали свое потомство и разбежались в разные стороны. Стоять и смотреть остался только маленький Петя. Что некогда было Мариной стало багряным месивом.

5. Нежданная поездка

Каждый год семья Флейманов-Ершовых отмечала поминки деда по-тихому, в узком семейном кругу. Изредка, если и приглашались родственники, то только самые близкие. Мария Павловна, жена усопшего, начинала приготовления за сутки: резала салаты, выпаривала мясо, пекла пятикилограммовые пироги. Если оставалось время, то вдова выдраивала все углы, вылизывала полы, выбивала одеяла и подушки.

Главным украшением стола всегда был портрет Петра Ершова – ветерана и просто хорошего человека. Его несовершённый подвиг, когда он повел свой отряд на борьбу с остатками немецко-фашистских захватчиков под Смоленском уже все забыли, и едва ли нашелся хотя бы один мальчишка во дворе, которому бы это было интересно узнать.

В ту весну гости молчаливо сидели и почти что скучали. Когда пришло время расходиться, Мария Павловна подошла к младшему сыну и шепнула ему на ухо:

– Сережк, довези меня до кладбища.

Сергей Флейман был под водочным градусом, оттого идею матери воспринял без особого энтузиазма.

– Темно сейчас, мам. К тому же я выпил. Может все-таки завтра?

– Нет, сынок. Сейчас надо.

Сын вздохнул, пожал плечами и отправился одеваться. Мать же закуталась в домашний халат, взяла паспорт, деньги и сберкнижку.

Ехать было далеко – до Горного Щита. Сергей терпеть не мог эту трассу до кладбища – темная и разбитая, она всегда была настоящим испытанием для его старенькой «Девятки». Но отказывать матери было неправильно.

– Плохо иметь большую семью, – прохрипела Мария Павловна, наблюдая за мимо проносящимися столбами.

– Почему? – непонимающе спросил сын.

– Хоронить приходится часто.

– Да ладно тебе, ма. Не так уж и часто.

– Женьку жалко. И Маринку жалко, – запричитала мать, пуская по щекам слезы. – Помнишь, какая дружная семья у нас была? Каждую неделю собирались. А сейчас что? Два раза в год, и то на поминки.

Сергей не знал, что ответить на это.

– Представляешь, каково мне жить после смерти Маринки? В постоянном страхе, что мои дети или внуки умрут раньше меня. Не хочу, чтобы так было. Отмучиться бы уже.

Сын виновато пожал плечами. Мать отвернулась к окну и замолчала. Больше они не разговаривали.

Под гулкое тарахтение мотора на Сергея стала накатывать дрема. Он пару раз тряхнул головой, чтобы развеять сон, но данный способ оказался не действенным. Тогда он попытался себя щипать и шлепать по лицу, но и то было тщетным. Вскоре машину повело и выкинуло на фонарный столб.

От сильного столкновения Мария Павловна погибла. Прибывшие на место аварии через полчаса дпсники нашли Сергея рыдающим рядом с машиной. На водителе не было ни царапины.

Через месяц состоялся суд, где неумышленному убийце (и по совместительству водителю в нетрезвом виде) назначили срок – два года.

6. Мухи

В один знойный майский день в целом районе города Екатеринбурга отключили электричество. Обесточено было все: дома, магазины, больницы, школы и даже морг. Последнему приходилось хуже всего – тела начинали раньше времени тлеть и разносить убийственный смрад по всей округе.

По жестокой иронии судьбы семье Ершовых пришлось в этот же день забирать тело усопшей бабушки. Поехали полным составом: отец, мать и сын. В идеале младшего нужно было оставить дома, но, к сожалению, не нашлось никакого варианта с нянькой.

– Постой у машины, пока мы с мамой ходим, – сказал маленькому Пете отец.

Мальчик послушно кивнул и пошел пинать маленькие камушки. От ударов друг об дружку серая щебенка звонко гремела, рикошетила и каталась по пыльному асфальту. Один из камушков отскочил так сильно, что угодил в ногу сидящей у входа в морг старухи.

– Простите, пожалуйста, – подойдя к ней, извинился Петя. Бабка ничего не ответила.

Петя подошел к старухе поближе. Сухая и сморщенная, она вся была закутана в теплые шерстяные платки и ветоши, напоминающие половые тряпки. Из толстой косынки на голове выбивались серые засаленные пряди. Глаза ее оказались полуоткрыты, но видны были только белки. На пустые точки, где должны быть зрачки, то и дело садились мухи. Назойливые насекомые, которыми кишела улица, казалось, ползали по всему телу человека: бегали по губам, терли свои лапы в ушах, вылетали изо рта и носа.

– Простите, – повторил мальчик, но ответ все равно не последовал. Старуха похоже была мертва.

– Гроб-то сделали на десять сантиметров больше нужного, – выходя из здания, причитал отец.

– Уже поздно что-либо менять. Она и так уже плохо выглядит. Даже крышку придется заколачивать, – отвечала ему мать.

На голоса Петиных родителей рот старухи раскрылся. Почудилось, что она сейчас начнет таять, словно свечка, но вместо этого она заговорила:

– Гроб больше усопшего – к новым смертям. Ждите еще двух покойников. Смерть любит троицу.

7. Смещенный центр тяжести

Петя Ершов стоял и плакал у гроба отца. Кто-то из сослуживцев сказал, что он не мучился, когда умирал – в шею попала пуля со смещенным центром тяжести. Она гуляла по всему телу, наматывая органы, пока не вышла из бока. Смерть была мгновенной.

Затем появились незнакомые мужики, оставили у гроба по паре красных гвоздик и стали бить себя в грудь, что они отомстят, какому-то неведомому врагу. Говорили, что будут всегда помогать и поддерживать, но Пете было как-то все равно. Потому что мальчик знал, что это номер два и счетчик уже запущен.

Онатоже была там – неподвижно висела в углу на потолке и едва уловимо перебирала лапками. Петя понимал, что спешитьонане будет и нанесет последний удар, когда он про нее забудет и отведет свой взгляд в сторону.