Нектар небес

Внезапный порыв ветра срывает желто-оранжевые листья с деревьев и проносит вокруг нас. Смотрю на небо и во все более расширяющиеся прорези в облаках вижу конденсационные следы. Понятно. Дети богатых родителей опять занимались ночью аэрорейсингом – воздушными гонками на спортивных гравилетах – спортгравах. Любимое развлечение мажоров. Это, конечно же, тоже строжайше запрещено законом, но разве им кто-то хоть слово скажет? Вспоминаю, что я их слышала сегодня ночью, но так была погружена в свои мрачные раздумья, что совершенно не обратила на них никакого внимания.

Мы входим в школьный двор через открытые ворота, проходим по нему, поднимаемся среди толпы таких же школьников, как и мы, по ступенькам крыльца, на котором стоят две женщины – лейтенанты «сизов» в женской серой форме с белыми воротниками, по одной с каждой стороны от двустворчатых дверей школы, – и проходим в обширный вестибюль.

Едва только зайдя, вижу стоящего прямо напротив входа Гуся – Гуськова Валентина Юрьевича, учителя биологии и нашего классного руководителя. Невысокого, худощавого, приятной внешности мужчину лет тридцати двух – тридцати трех, с красивой густой светлой шевелюрой вокруг интеллектуального лица. Сердце проваливается в пятки. «А может быть, все-таки не меня?! А может быть, Ленку?!» – звучит в голове маленькая, мерзкая, подлая мыслишка, которую я, стыдясь, прогоняю прочь. Возможно, у Лены сейчас в голове точно такие же мысли в отношении меня, и, возможно, хотя, конечно, нельзя думать плохо о подружке, она их не гонит прочь.

– Здравствуйте, девочки, – спокойно и приветливо говорит нам наш классный.

– Здрасьте!

– Здрасьте!

– Здрасьте! – одна за другой отвечаем мы.

– Кристина, идем со мной к директору, – так же спокойно, но уже не приветливо говорит он.

Ну вот и все! И никаких объяснений уже не нужно! Все ясно и так.

– Зачем? – задаю я вопрос, чтобы услышать ответ, который и сама прекрасно знаю.

– Думаю, что ты и сама прекрасно знаешь зачем, – говорит мне, не теряя спокойствия и демонстрируя предельную честность, учитель.

– Крис, держись! – восклицает Наташка, которая, так же как и я, все уже поняла.

– Держись! – эхом повторяет за ней Ленка, тоже никогда не страдавшая от недостатка сообразительности, а в ее глазах пляшет с трудом скрываемый огонек счастья, излучающий одну только мысль: «Как же хорошо, что это тебя выбрали, а не меня!» Мысль, приносящую ей неслыханное облегчение. Я не могу ее за это винить. Ни капельки. – Может, все еще обойдется и тебя забракуют! – добавляет она.

Буду надеяться!

– Всем нашим привет! – коротко и как можно спокойнее отвечаю я.

– Остальные – в раздевалку и на урок, – командует классный и ведет меня к массивной дубовой двери директорского кабинета, которую открывает без стука и пропускает меня вперед. Слышу, как он закрывает дверь за моей спиной.

Мое ватное тело плохо слушается меня, а сознание как в тумане.

За директорским столом в ярко освещенной комнате со светлыми потолком и обоями и темным полом прямо передо мной восседает директор нашей школы Тимур Тимофеевич Семиреков, он же Тим-Тим. Высокий и статный мужчина лет сорока шести – сорока семи, всегда в безукоризненно сидящем строгом костюме и галстуке. На стене за его спиной здоровенный портрет премьера. Слева от стола сидит, небрежно развалившись в кресле, офицер «сизов», мужчина лет тридцати, с не по возрасту большими залысинами на голове с коротко стриженными светлыми волосами, у него в руках форменная фуражка с кокардой и черный кожаный портфель с блестящей золотистой пряжкой. На плечах погоны с одним белым просветом и четырьмя белыми маленькими звездочками, по две с каждой стороны. Младший ротмистр. Средний офицер. Серьезно. Самое высокое воинское звание из тех, что я видела сегодня. Наверное, командир этого отряда «сизов». Перед столом, спинкой ко мне, стоит стул, а на столе две бумаги. Все это приготовлено явно для меня.

– Здравствуй, Журавлева. Тебе оказана высокая честь быть отобранной в число возможных кандидатов для добровольной уступки тела ради будущего лучших из нас. Гордись! – монотонно и гнусаво директор произносит всю эту ахинею, в которой правдиво только то, что меня все же отобрали, что понимают все присутствующие, и в первую очередь он сам. – Проходи, садись, изучай документы и следуй за представителем конфедеративной власти.

Я не знаю, что надо делать в этом случае, но наслышана о всяком. Кто орет, кто ревет, кто упрашивает, чтобы отпустили, а один даже в драку полез, но ничего из этого не помогло. Всех скручивали и доставляли куда надо. У меня получается лишь совершенно идиотское:

– Уже?!

В ответ тишина.

На непослушных ногах обхожу стул, сажусь на него, беру со стола и изучаю бледно-зелено-серый бланк извещения и бледно-розово-серый бланк предписания, в которых читаю только что мне сказанное, с ужасом видя на каждой из предоставленных мне бумаг свое лицо, смотрящее с недавней казенной цветной фотографии с какой-то печатью, и свою фамилию, имя, отчество и дату рождения, и кладу их обратно на стол. Премьер с огромного портрета на стене бесстрастно взирает на меня. Директор забирает себе эти документы, подписывает лист о моем ознакомлении с ними в его присутствии, акт в двух экземплярах о моей приемке-передаче представителю конфедеративной власти (нам рассказывал классный на уроке об этих документах), ставит там, где это требуется, школьную печать и передает бумаги офицеру, оставляя у себя лишь школьный экземпляр акта приемки-передачи, который потом покажут моим близким, то есть деду, когда его вызовут для этого в школу.

– Все, приемка-передача окончена, – все так же гнусаво возвещает Тим-Тим. Ловлю себя на мысли, что он ни разу еще с того момента, как я сегодня вошла в его кабинет, не посмотрел мне в глаза. – Оставь рюкзак здесь, на случай если тебя забракуют, – завтра вернешься и заберешь, а если нет, то учебники передадут в библиотеку школы, а рюкзак со всем твоим барахлом отдадут родственникам.

– Я поняла, ясно, – сдавленным хрипом отвечаю я, снимаю, не вставая со стула, рюкзак и ставлю его на пол перед своими ногами. – Но у меня только дед.

– А это не важно, – гнусит Тим-Тим и машет в мою сторону рукой. – Так, все? – спрашивает он сам у себя и сам себе же отвечает: – Да, вроде все.

– Да, на сегодня все, – противным скрипучим голосом говорит офицер, первый раз вступивший в разговор в моем присутствии, подтверждая тем самым слова директора, и убирает документы к себе в портфель. Звучит щелчок механической пряжки, и офицер, надев форменную шапку, с директором обмениваются рукопожатиями.

– Журавлева, без вещей на выход, – командует «сиз», и я встаю и направляюсь к двери в верхней одежде и шапке, которые, естественно, так и не успела снять. Гусь, все это время молча стоявший за моей спиной, посмотрев мне в глаза, лишь коротко кивает мне. Разговаривать со скилпом после его передачи представителю власти преподавательскому составу строжайше запрещено. Можно лишиться работы.

В голове как бомбы взрываются мысли: «Дед, прощай! Все прощайте! Я – скилп!»

Глава 4

Иду как в тумане. За моей спиной офицер своим скрипучим голосом прощается с директором и моим классным, а потом обращается ко мне.

– Журавлева, выходим из здания, – говорит он.

Выходим так выходим, а что делать-то? Бежать? Куда? Прохожу к выходу с младшим ротмистром за спиной. Оказавшись на крыльце, я вновь вдыхаю прохладный воздух и чувствую, как на редкость сильные женские руки – тех самых милых дам, которых я заметила еще при входе, – берут меня под локти. Завидев нас на крыльце, лейтенант тут же залезает в машину и включает мигалки на крыше. Наша процессия идет через двор, перед нами расступаются люди, и я ловлю на себе сочувствующие взгляды.

– Всем молчать! К отобранной не обращаться! – орет за моей спиной младший ротмистр.

Оглядываюсь назад и успеваю заметить машущую мне из окна второго этажа Наташку. Хочется махнуть ей в ответ, возможно в последний раз в жизни моего сознания и пока еще моего тела, но воинственные тетки крепко держат меня за локти своими ручищами, больше похожими на клешни, а идущий сзади младший ротмистр грубо пихает рукой в спину.

– Не оглядываться! – орет он уже на меня.

Прощай, Наташа! Девки, парни, прощайте все! Простите, пожалуйста, если кому-то что-то сделала плохое, я не со зла!

Подходим к машине с уже включенным и прогретым электродвигателем, на крыше красным и синим цветами мигает «люстра», двери по команде водителя услужливо открываются навстречу нам. Тетки затаскивают меня вместе с собой на заднее сиденье и усаживаются по бокам от меня, а младший ротмистр устраивается поудобнее с неразлучным портфелем на переднем пассажирском сиденье справа от водительского места по ходу движения машины. В салоне тепло – исправно работает печка. За рулем лейтенант, которого я увидела первым из всей этой компании, еще при подходе к школе. Он нажимает на торпедо какие-то кнопки, и двери бесшумно закрываются, рулевое колесо вместе с рулевой колонкой уходят куда-то вперед и вниз, и включается автопилот. Передние сиденья отделяются от нашего перегородкой из толстого бронестекла, выезжающей откуда-то снизу, полностью отгораживая нас от передней части салона электромобиля. Стекло темнеет, как и стекла задних дверей, становясь непрозрачным. Значит, не удастся мне полюбоваться видами родного города… Может, оно и к лучшему. Меньше болезненных переживаний.

«Уи-и-иу! Уи-и-иу!» – взвывает сирена, вырывая мой разум на мгновение из горестных мыслей, и машина плавно, но быстро набирает скорость и везет нас в маленький городской аэропорт, находящийся в части Платонина, расположенной с противоположной научно-производственному комплексу «Гротель» стороны города, чтобы никто из приезжих ни в коем случае не увидел никакую новейшую и, естественно, суперсекретную военную технику. Машина с сиреной и включенными мигалками проезжает на красный свет на светофорах. Чтобы это знать, прозрачные окна вовсе не нужны. О том, как в аэропорт возят скилпов, знает весь город, видели много раз, я в том числе своими собственными глазами.

Проходит минут пять-семь, и машина останавливается, глохнет наконец-то сирена, к моей большой радости, и меня выводят прямо на летное поле аэропорта Платонин.

Я выхожу и оглядываюсь в надежде все-таки увидеть хоть кусочек родного города, но вижу лишь застекленное и вполне себе современное здание аэропорта и получаю неприятный тычок в спину.

– Стой и не оглядывайся, – говорит мне младший ротмистер за спиной, и я стою перед таким же младшим ротмистером, в точно такой же форме. Офицеры приветствуют друг друга, отдавая честь, и после козыряния и рукопожатия привезший меня младший ротмистер передает ожидавшему бумаги – опять подписи и печати, наверное, очередной акт приемки-передачи, который мой новый конвоир убирает в точно такой же форменный портфель с золотистой пряжкой. Ну вот, теперь, по видимости, точно все.

Мои конвоиры заканчивают на этом обмен бумагами, как я прекрасно понимаю, на меня, и опять козыряние, рукопожатие – и дождавшийся скилпа младший ротмистер берет меня под левый локоть, и я вместе с ним делаю два шага к трапу-эскалатору, который совершенно бесшумно поднимает нас на площадку перед входом на борт гиперзвукового пассажирского гравилета под названием То-524, что означает первые две буквы от фамилии легендарного авиаконструктора Тополева и номер модели пятьсот двадцать четыре. Летательный аппарат этот внешне представляет собой гигантских размеров куриное яйцо, длиной метров сто и шириной метров сорок в самом толстом месте, летающее острием вперед и развивающее скорость до пяти ма́хов (что означает в пять раз быстрее звука). Нос у него, в отличие от настоящего куриного яйца, острый, а с каждого из четырех боков параллельно направлению движения есть небольшие, но четко выраженные выступы наподобие крылышек, которые необходимы для работы гравидвигателей. Сейчас он как бы лежит на боку, а точнее, стоит на мощном трехточечном шасси, огромные колеса которого диаметром в половину человеческого роста. С двух сторон по три ряда иллюминаторов – из-за трех пассажирских палуб, вмещающих посадочные места для тысячи трехсот человек. Все эти технические подробности, рассказанные мне дедом и отцом, позволяют отвлечься от мрачных мыслей о месте, куда мы летим, думать о котором нет никаких душевных сил.

Гравилет выкрашен в бело-серебристо-бордовую раскраску «Нектара», а на белой части борта его эмблема – две скрещенные руки, обращенные ладонями друг к другу, а между ними сияющая звезда, испускающая характерные лучики, что символизирует процедуру передачи сознания от одного человека к другому. Эмблема черного цвета.

Поднимаю голову вверх и вижу в голубом небе с бело-серыми облаками, на которых золотистыми ободками отражаются утренние солнечные лучи, метрах в трехстах над нами четыре трезубца – звено новейших истребителей. При испытании палубной модификации такого как раз и погиб отец. Они будут сопровождать нас в полете, поскольку мы, скилпы, – особо ценный груз. Оказавшись на верхней площадке трапа эскалатора, прохожу во внутреннее помещение, напоминающее тамбур электропоезда, но откуда он здесь? Быстро соображаю, что это не обычный серийный пассажирский гравилет, а специально переделанный для «Нектара» экземпляр, изготовленный, вероятно, по какому-нибудь спецзаказу, и, наверное, он у них не один такой.

Меня встречает миловидная женщина лет тридцати пяти в бело-серебристо-бордовой форме «Нектара» – такой же раскраски, как и корпус гравилета.

– Здравствуй, проходи, душенька, – приятным голосом говорит она.

Вот уж никак не ожидала обращения «душенька» к самой себе при таких, как сейчас, обстоятельствах. Вхожу в тамбур и прохожу в салон. Я не ошиблась. Это действительно не серийный гравилет, а эксклюзив для «Нектара». Передо мной помещение раза в три меньше салона средней пассажирской палубы, известной мне лишь по фотографиям, обычного гравилета, с закрытыми пластиковыми светонепроницаемыми шторками иллюминаторами и пассажирскими креслами, расставленными вдоль искривленных бортов спинками к ним, так что сидящие в них люди смотрят на сидящих напротив в точно таких же креслах в полутора метрах от них. Таким образом, передо мной четыре, по два с каждого борта, изогнутых ряда кресел, на которых уже сидят такие же несчастные парни и девчонки, как я. Между ними, в центре салона, несколько кресел, на которых сидит группа «сизов» и сотрудников «Нектара». Помещение отделано светло-серыми материалами с изображенными на них красно-зелено-синими цветами с длинными тонкими лепестками и темно-коричневыми стеблями на белых пятнах, с матово-белого потолка идет свет от ламп рабочего освещения в прямоугольных плафонах такого же белого цвета.

Все взгляды людей, сидящих в этом салоне, обращаются на меня. Миловидная женщина, по всей видимости выполняющая функции стюардессы, или, как они сами себя называют, бортпроводницы, проводит меня к одному из кресел, стоящему спинкой к борту с закрытыми иллюминаторами, и усаживает в него, пристегивая ремнем безопасности. Слева от меня сидит симпатичная полная девушка, рядом, слева от нее, еще две девушки, а напротив них два парня. Один из них, ближе ко мне, здоровенный, с явно накачанными мускулами, и я сразу же даю ему прозвище Качок. Парни с темными волосами, темными глазами и приятными чертами лица. Внешность девушек мне рассмотреть не удается по причине неудобного ракурса обзора. Женщина закрывает сдвижную дверь в салон, и вместе с «сизом», встречавшим меня у трапа, они проходят к креслам и занимают места среди своих коллег.

Люк наружу, по всей видимости, закрыт бесшумно, и трап убран. Так же бесшумно гравилет убирает шасси и поднимается вертикально вверх на тысячу метров. Вместе с ним поднимаются выше, естественно, и истребители. Это стандартная схема взлета, о которой мне рассказывали отец и дед.

Вообще-то, в наш район и из него ведут электромобильное шоссе и железная дорога, которые перекрыты блокпостами «сизов». Но нас предпочитают перевозить по воздуху. Этот гравилет забрал уже почти всех скилпов страны на сегодняшний день, начав с Дальневосточного района, но поскольку Платонинский район находится в западной части Е-Кона, то нас обслуживают одними из последних. После нас только Синевоградский и Железноруденский районы. К которым мы, как я понимаю, сейчас и направимся с гиперзвуковой скоростью.

Несколько минут летим молча.

– Привет, меня Маша зовут, – слышу шепот слева от меня и поворачиваюсь на звук.

На меня смотрит девушка с пышными формами, симпатичным округлым лицом, темно-русыми волосами, локоны которых выбиваются из-под красной вязаной шапочки, широким, слегка вздернутым носищем с милыми веснушками вокруг него, большими светло-серыми глазами и приятным голосом. «Пышка» – вот первое, что приходит мне на ум при взгляде на нее. «Подходит, – думаю я. – Все, буду звать тебя Пышка или просто Пыш». Последнее, пожалуй, соответствует ей лучше. Прозвище, наверное, было бы забавным, если бы не обстоятельства нашего знакомства.

– Привет, я Кристина, – отвечаю я. – Очень приятно.

– Мне тоже, – говорит моя новая знакомая. – Это был, случайно, не Платонинский район?

– Платонинский, – вновь отвечаю я и утвердительно киваю головой. – Здесь, наверное, не объявляют места приземления?

– Нет, не объявляют. Я сама догадалась, – говорит Пыш. – А я из Глушининского. В ваш район обычно сразу после нашего прилетают.

– Да, точно! – отмечаю я. – Там еще различные материалы и детали для гравилетов делают.

Наш разговор прекращается. Так проходит несколько минут. Слышу, как мальчишки рядом с нами тоже о чем-то говорят приглушенными голосами. Говорить в полный голос никто из нас не хочет по причине нахождения около нас стерегущего конвоя. Из разговора парней похоже, что они уже были знакомы до этого полета. Возможно, даже были приятелями, поскольку Качок называет собеседника Толяном, а тот его Валерой.

Ясно. Валерий и Анатолий.

Девушки рядом с Пыш о чем-то перешептываются так тихо, что я едва их слышу. Никто, кроме нее, не желает со мной знакомиться. Ну что ж, не хотите – не надо. Я сама навязываться не стану.

– А следующий, по-моему, Синевоградский? – спрашивает притихшая было на несколько минут Пыш. Наверное, вспоминала название района.

– Да, верно, Синевоградский, – в третий раз отвечаю я и во второй утвердительно киваю головой. – Он самый.

– Мы там скоро будем? – интересуется моя новая знакомая.

– Минут через пятнадцать-двадцать, – прикидываю я в уме время полета до следующей остановки на такой скорости.

– Так быстро? – Брови девушки ползут вверх от удивления и встают домиком, что напоминает мне обаяние Наташи при такой же мимике лица, но сейчас мне не до того, чтобы оценивать чье-то обаяние.

– Ну конечно, мы же на гиперзвуке, – говорю я, как само собой разумеющееся.

– Это когда очень быстро? – уточняет Пыш.

Все ясно. В вопросах авиации и космонавтики она нулевая. Ладно, займусь ее образованием, все равно делать нечего, заодно и отвлекусь от мрачных мыслей, которые не просто лезут в голову, а уже поселились в ней. Я начинаю коротко, но как могу доступнее рассказывать про гиперзвук, про плазму, которой окружает себя летательный аппарат, чтобы его достичь, и про гравидвигатели, которые его, собственно говоря, и заставляют летать.

Вдруг замечаю тишину. Пыш, похоже, переваривает полученную от меня информацию, глядя при этом в одну точку, не говоря ни слова, а парни перестали разговаривать и молча удивленно смотрят на меня. Замолкаю и смотрю на пустое кресло впереди. Я пока не возобновляю рассказ о гравилете, а миловидная женщина и офицер с неразлучным портфелем направляются к выходу. Понятно. Приземлились на очередной точке нашего маршрута. Проходит минут десять, и они возвращаются с очередными жертвами – двумя крепкими парнями приятной наружности, волос не разглядела из-за шапок, которые они, в отличие от других парней, еще не успели снять. Женщина усаживает их на сиденья скилпов в противоположной части салона. С чего бы это? Может быть, потому что наши заказчики принадлежат к каким-то различным категориям? Не знаю. Качок и его собеседник уже не смотрят на меня и продолжают прерванный, возможно из-за меня, разговор. Проходит еще минут двадцать, мы приземляемся на заключительную перед «Нектаром» остановку, и к нам заводят последнюю на сегодняшний день жертву – высокую, стройную девушку с вытянутым строгим, но при этом красивым лицом, темными глазами и темно-каштановыми волосами, нервно сжимающую кожаную шапку в руках. Женщина усаживает ее рядом со мной.

Все, понимаю я. Теперь летим в «Нектар». Такие полеты, собирающие скилпов по всей стране, происходят примерно раз в месяц. Чтобы через день из-за каждого пассажирский гравилет не гонять. Скилпам, разумеется, не говорят, что их уже отобрали. Вот и меня небось отобрали уже месяц назад, если не больше, но узнать это мне не суждено.

– Привет, меня Маша зовут, – здоровается снова шепотом с вновь прибывшей девушкой Пыш. Наверное, у нее от страха такая общительность появилась, а с парнями знакомиться стесняется.

– Привет, я Марина, – отвечает вновь прибывшая девушка. – Очень приятно.

– Мне тоже, – говорит Пыш.

– Привет, я Кристина, – отвечаю я. – Очень приятно.

– И мне, – произносит в ответ Марина.

– Скоро уже «Нектар», – сообщает Пыш.

– Да, – соглашаюсь я и опять утвердительно киваю головой.

– А это кто? – спрашивает Марина у Пыш, кивая головой в сторону девушек слева от нее, которых я, увы, и рассмотреть не успела.

– Это Ирина и Зульфия, – отвечает ей Пыш. – Но они очень застенчивые.

– А-а-а, – нестройным хором произносим мы, вполне довольствуясь таким объяснением.

На этом наш девичий разговор угасает сам собой. Осматриваю скилпов и вижу, что все одеты примерно одинаково: похожие шапки, шарфы, куртки, джинсы и кроссовки, с учетом женской и мужскоймолодежной моды, естественно. В другой части салона замечаю девичий профиль с прекрасными золотистыми прямыми волосами под черной модной кепкой.

«Скилп – их обладательница, наверное, уже не рада им, – думаю я. – Что, в общем-то, неудивительно».

Мы втроем продолжаем сидеть молча. Девушки Ирина и Зульфия вроде бы тоже замолчали. Чтобы эти тягостные минуты побыстрее пролетели, заканчиваю тихим голосом свой прерванный рассказ об авиакосмической технике, который вроде бы заинтересовал Пыш. Она, к моему удивлению, слушает его внимательно, не произнося ни звука. Еще большее удивление вызывает у меня Марина, тоже слушающая мой рассказ, повернув в мою сторону голову. Не думаю, что девчонки вдруг заинтересовались этой темой. Скорее всего, им просто, как и мне, хочется хоть чем-то занять свои мысли в этом томительном ожидании. Но все имеет свой конец, мой рассказ тоже, и после его окончания мы трое погружаемся в молчаливое созерцание серых сидений напротив и своих коленок.

Парни явно не хотят с нами знакомиться, а мы, соответственно, с ними, да и зачем: здесь роман не заведешь, скоро нас всех уже как личностей не будет, а наши молодые красивые тела будут расхаживать по улицам и домам столицы и богатых анклавов, став носителями чужих мыслей и чувств. Я там никогда не была – ни в столице, ни в анклавах, но думаю, что в этих отвратительных для меня местах уже все забито такими, как мы. Существует легенда, что один молодой человек, сын очень богатых и влиятельных родителей, страдавший раком крови последний стадии – лейкозом, когда ему уже ничего не помогало, категорически отказался от пересадки сознания в уже готовое тело юноши, созданное специально для него в «Олимпе», а когда его попытались заставить силой, пригрозил взорвать себя и всех, кто находился в тот момент в его комнате, ручной гранатой, только после этого его оставили в покое. Он так никого и не взорвал, его убили метастазы, а приготовленного ему юношу передали кому-то другому, кто с удовольствием поселился в его молодом, сильном, здоровом теле с прекрасной внешностью и безукоризненным загаром. Правда, это всего лишь легенда, но так хочется верить, что такие люди все-таки есть – даже среди совершенно бессердечных «правителей жизни» и их совершенно бессовестных отпрысков.

Проходит минут пятнадцать, и нам сообщают о приземлении гравилета на бетонку «Нектара». Все-таки потрясающая техника этот гравилет. Не чувствуется ни набора высоты, как рассказывали мне дома, в сорок тысяч метров, ни разгона до скорости «эм-пять», как говорят специалисты, ни последующего торможения со снижением и, естественно, посадкой на специально сделанную для этого площадку.

Офицер, встречавший нас у трапа, встает и выходит вперед, подходит к двери из салона, затем останавливается и разворачивается к нам лицом.

Глава 5

– Внимание, скилпы! – говорит он командирским голосом, беря ситуацию сразу под свой полный контроль. – Вас здесь на настоящий момент тридцать пять человек – десять юношей и двадцать пять девушек. Наших сотрудников и охраны намного больше, поэтому любая попытка неповиновения будет жестко пресечена, забракованных сегодня же доставят домой.