Защита общественных интересов в гражданском судопроизводстве

Позволю и я себе комментарий как по вышеописанному делу, так и в отношении отдельных суждений А.Н. Латыева. Согласно закону и устоявшейся доктринальной позиции в основе процессуального правопреемства лежит правопреемство в спорных или установленных судом материальных правоотношениях. Указанный подход в целом следует считать абсолютно правильным. В соответствии с превалирующим взглядом на арендные отношения между собственником вещи и арендатором при заключении договора аренды и передачи вещи материального правопреемства не происходит (собственник сохраняет за собой право собственности, а у арендатора появляется право владения и пользования имуществом), соответственно не возникает оно и при прекращении договора аренды и возвращении вещи собственнику. Исходя из этого получается, что и процессуальное правопреемство в описанной ранее ситуации невозможно. Действительно, если бы дело по иску арендатора рассматривалось в суде первой, апелляционной и других инстанций, или если бы истец отказался от иска, то в случае прекращения арендных отношений о процессуальном правопреемстве говорить бы не приходилось. Кроме отсутствия правопреемства в материальном праве между арендатором и собственником доводом против процессуального правопреемства (без допущения предъявления собственником нового иска) в таком случае служило бы еще и то обстоятельство, что интерес арендатора в известном смысле слабее, чем интерес собственника. Право собственности, в отличие от правомочий, возникающих в связи с арендой, – это право, обеспечивающее наиболее полное господство над вещью, а следовательно, если бы арендатор проиграл процесс, совершил необратимые процессуальные действия, то распространение исключительности судебного акта по проигранному им или оконченному по его инициативе делу (или силы совершенных им процессуальных действий) на собственника имущества привело бы к существенным, или даже можно сказать, радикальным ограничениям права на судебную защиту последнего, а также, следовательно, и его права собственности, которое соответственно уже было бы «усечено» судебным решением вне какой-либо возможности его дальнейшей защиты.

Однако применительно к рассматриваемому случаю, как представляется, процессуальное правопреемство все-таки можно было бы допустить и даже при отсутствии правопреемства в материальном праве. В основе такого подхода лежит правовая целесообразность, о которой говорилось выше. Дело в том, что в описанной ситуации вопрос о правопреемстве в процессе возник исключительно в рамках исполнительного производства, т. е. тогда, когда нарушение права пользования арендатора уже было подтверждено судом. Несмотря на то что у собственника и арендатора права (правомочия) пользования абсолютно самостоятельные, право арендатора не может быть шире того правомочия пользования, которое входит в право собственности; права арендатора производны от права собственности, т. е. можно сказать, что эти права, возникая одно из другого (при наличии юридического факта договора аренды и передачи вещи), юридически сходны, однонаправленны, а следовательно, если было установлено нарушение и необходимость защиты права аренды арендатора, то точно в такой же защите нуждается и само право собственности (при воле собственника на это). Поскольку же вопрос о нарушении права арендатора уже был решен судом (факты, с которыми связано нарушение, судом установлены), то несмотря на то, что право собственности носит самостоятельный характер, ему в таком случае нужна точно такая же защита от тех же самых нарушений (в связи с теми же самыми фактами). В связи с этим допущение правопреемства в таких случаях можно считать целесообразным (если на это есть воля собственника и в силу каких-либо причин он не считает нужным оставить решение без исполнения или предъявлять новый иск), так как если бы в действительности собственником был в конечном итоге предъявлен новый иск и основание этого иска было бы точно таким же, что и у иска арендатора, а кроме того, совпадали бы и предметы доказывания по делу, то по логике вещей исход дела по иску собственника очевидно должен был быть точно таким же, как и в деле по иску арендатора. Следовательно, в повторном процессе в действительности, при желании на то собственника, нет никакой необходимости, а допущение процессуального правопреемства в такой ситуации приводит как к ускорению в защите самостоятельных прав собственника, которая основана на тех же самых фактах, что и защита прав арендатора, так и к ограничению в необходимости рассмотрения дел, чей исход очевидно предрешен. Вряд ли абсолютно основателен довод А.Н. Латыева, что процессуальное правопреемство в данном случае невозможно также потому, что ответчик по изначальному делу может иметь самостоятельные возражения против собственника, которые не имели юридического значения в деле по иску арендатора (сразу заметим, что такая ситуация вряд ли типична). Дело в том, что если собственник изберет путь нового иска, а не процессуального правопреемства, то такие возражения, конечно же, могут быть заявлены ответчиком в этом новом деле, однако если собственник пойдет по пути процессуального правопреемства, то при наличии неких юридических фактов, которые имеют значение исключительно для правовых отношений между собственником и тем лицом, которое по иску арендатора было признано нарушителем, такое лицо вполне может предъявить свой самостоятельный иск к собственнику, в котором на соответствующие факты оно и будет ссылаться в качестве его основания и тем самым подтверждать свои права в отношении соответствующего имущества.

Один из примеров целесообразности, ведущей к оптимизации, уже нашел закрепление в законодательстве, но тем не менее всё еще остается предметом научной дискуссии. Речь идет вот о чем. Классический подход, который очень долгое время находил отражение в законодательстве и поддерживался абсолютным большинством ученых, заключался в том, что право на заключение мирового соглашения имеют исключительно стороны, а также третьи лица, заявляющие самостоятельные требования, которые по сути своей являются самостоятельными истцами. В качестве научного андеграунда, не получившего в советской литературе широкой поддержки, выступала позиция, согласно которой в заключении мирового соглашения также могут принимать участие и третьи лица, не заявляющие самостоятельные требования. Такую позицию достаточно аккуратно высказывал А.Ф. Клейнман. М.С. Шакарян, не поддерживая указанную позицию, писала, что такого рода соглашения выходят за пределы данного процесса и не могут влечь прекращения дела без согласия сторон[381]. Однако видно, что М.С. Шакарян писала не о том, что такие соглашения в принципе невозможны, а лишь о том, что они недопустимы без согласия на них тяжущихся. Наиболее развернутое обоснование допущения мировых соглашений с участием третьих лиц было дано в работах Р.Е. Гукасяна. Однако указанный ученый пошел еще дальше, чем А.Ф. Клейнман, и предположил, что такие соглашения допустимы также и с участием лиц, которые не участвуют в процессе, но заинтересованы в заключении мировых соглашений[382].

Федеральным законом от 26 июля 2019 г. № 197-ФЗ в ГПК РФ была добавлена ст. 153.8 «Заключение мирового соглашения», в соответствии с которой мировое соглашение может быть заключено сторонами на любой стадии гражданского процесса и при исполнении судебного акта. Третьи лица, заявляющие самостоятельные требования относительно предмета спора, вправе участвовать в заключении мирового соглашения в качестве стороны. Третьи лица, не заявляющие самостоятельных требований относительно предмета спора, вправе выступать участниками мирового соглашения в случаях, если они приобретают права, либо на них возлагаются обязанности по условиям данного соглашения. Получается, что в настоящее время третьи лица, не заявляющие самостоятельные требования, могут быть участниками такого соглашения, но, по логике законодателя, такое соглашение без сторон невозможно, и оно в любом случае должно вести к окончанию спора между ними. Подобный подход хоть и не бесспорен, но дает эффект оптимизации, поскольку в рамках одного дела позволяет решить и даже устранить вопрос о будущем возможном споре между стороной процесса и третьим лицом, не заявляющим самостоятельные требования.

Мешает оптимизации и сложившееся и противоречащая доктрине судебная практика, согласно которой при предъявлении встречного иска необходимо соблюдение досудебного порядка[383]. Дело в том, что встречный иск – это самостоятельный способ защиты интересов ответчика от иска соответственно при наличии установленных в законе условий его рассмотрение совместно с первоначальным иском бывает либо необходимо, либо целесообразно. Обязывание соблюдения досудебного порядка в таких случаях не способствует предотвращению судебного спора, поскольку таковой уже рассматривается судом, но в нередких случаях затягивает рассмотрение изначального иска (если суд откладывает рассмотрение дела до соблюдения досудебного порядка по встречному иску) либо может приводить к формированию двух дел вместо одного (в той ситуации, если суд начинает рассмотрение изначального иска, а встречный иск по причине несоблюдения досудебного порядка им не принимается к рассмотрению). Также замечу, что если в качестве встречного предъявляется иск, который до этого уже был предъявлен в другой суд, но еще не был им рассмотрен, то несмотря на закрепленное в процессуальных кодексах правило, согласно которому суд возвращает исковое заявление или оставляет исковое заявление без рассмотрения, если в производстве этого или другого суда имеется возбужденное ранее дело по спору между теми же сторонами, о том же предмете и по тем же основаниям, – считаю, что такой встречный иск (при наличии тесной связи с изначальным иском) надо принимать и рассматривать, поскольку их совместное рассмотрение позволяет разрешить два спора в одном деле и зачастую способствует более правильному решению правового вопроса. Оставлять без рассмотрения в таких случаях следует то исковое заявление, которое было подано в другой суд, даже несмотря на то, что это произошло по времени раньше, нежели предъявление встречного иска[384]. Однако еще в большей мере способствовало бы как оптимизации, так и совместному рассмотрению связанных друг с другом правовых вопросов правило, позволявшее бы решать вопрос об объединении в одно производство дел, рассматриваемых разными судами. Напомню, что в настоящее время такое возможно, только если дела рассматриваются в одном суде (ч. 4. ст. 151 ГПК РФ).

В литературе предлагалось множество мер, с одной стороны, направленных на уменьшение судебной нагрузки, а с другой – обеспечивающих восстановление нарушенных прав и интересов или даже способствующих минимизации правонарушений. Так, заслуживает внимания предложение о наделении свойством исполнимости соглашений, достигнутых в рамках переговоров. Думается, что это возможно в случае их нотариального удостоверения[385]. В литературе также отмечалось, что определенным образом стимулировать снижение судебной нагрузки могло бы расширение случаев, когда нарушитель, отказавшийся от восстановления права во внесудебном порядке, испытывал бы дополнительные неблагоприятные последствия. В частности, за основу в таких случаях предлагается брать положения ст. 13 Закона РФ «О защите прав потребителей» 1992 г., в соответствии с которыми за отказ от удовлетворения требований потребителя в добровольном порядке суд взыскивает с изготовителя (исполнителя, продавца, уполномоченной организации или уполномоченного индивидуального предпринимателя, импортера) штраф в размере 50 % от суммы, присужденной судом в пользу потребителя[386].

Вероятно, введение дополнительных неблагоприятных последствий могло бы стимулировать лиц к восстановлению нарушенных ими прав и интересов во внесудебном порядке, однако при расширении подобных мер надо действовать предельно аккуратно, ведь применение их к лицам, добросовестно заблуждающимся в вопросе о наличии или отсутствии нарушения, было бы вряд ли оправдано и справедливо, при этом определить, действительно ли лицо заблуждалось в этом отношении, или нет, не всегда просто. В других же случаях у обязанных лиц отсутствуют реальные возможности по немедленному исполнению этой обязанности, что может стать основанием для отсрочки или рассрочки исполнения решения. В связи с этим допущение подобных мер (дополнительных штрафов) возможно не в качестве общего правила и применительно не к любому лицу, а в виде исключения по усмотрению суда в том случае, если из установленных по делу обстоятельств со всей очевидностью следует, что то или иное лицо не могло не знать и не понимать, что является нарушителем, и очевидно могло исполнить свою обязанность. В то же время вполне допустимо в случае нарушения прав и интересов слабой стороны в рамках публичных правоотношений и (или) отказа от восстановления прав таких лиц во внесудебном порядке в ситуации, когда основания для восстановления были, взыскание в пользу потерпевшего заранее установленных законом или определяемых судом денежных сумм из бюджета[387]. Думается, что аналогичное решение вопроса могло бы подойти и к тем отношениям, которые не являются административными, но тем не менее одна из сторон которых очевидно слабее другой, а нарушителем является тот, кто сильнее (речь, например, о трудовых отношениях), однако в таком случае взыскание денежных сумм должно будет производиться за счет нарушителя.

Из всего сказанного видно, что тот путь оптимизации правосудия, которого в настоящее время придерживается законодатель, а также ВС РФ, в действительности ведет к выхолащиванию процессуальных гарантий (процессуальной формы), без которых правосудие невозможно[388].

Оптимизация судебной нагрузки вполне возможна и без дальнейшего упрощения судебного порядка, если следовать теми путями, которые были предложены в правовой доктрине, а в некоторых случаях и в судебной практике.

Такой орган, как суд, а также осуществляемая им деятельность очень важны для общества, поскольку способны вызывать полезные для него эффекты, тогда как отсутствие суда неминуемо наносит обществу ощутимый вред. Об отсутствии или дефиците суда можно говорить тогда, когда порядок рассмотрения дел не обеспечивает достижение целей судопроизводства, существуют весомые препятствия в доступе к суду. В свою очередь, дефицит защиты права, прежде всего судебной, может привести ко многим неблагоприятным последствиям, например, к оживлению такого явления, как саморасправа.

В заключение напомним: американский юрист, член Верховного суда США Оливер Холмс в последней четверти XIX в. обращал внимание на то, что зачастую привычная и естественная идея предполагается существующей вечно. Тем не менее «многое, что мы считаем общепризнанным, должно было с большим трудом быть придумываемо и с большим трудом осуществляемо ранее»[389].

Эта мысль актуальна и сегодня. Многие правовые явления возникли в результате сложнейших социальных процессов, правовых открытий и даже завоеваний, путем которых устранялись существующие в обществе проблемы, обеспечивалась реализация различного рода интересов. Большинство из таких явлений в настоящее время представляют собой великую ценность.

Отсутствие понимания этого приводит к тому, что зачастую с неимоверной легкостью правотворцы и даже представители доктрины допускают отказ от правовых ценностей, что весьма опасно для общества, не соответствует общественным интересам и делает более чем вероятным возвращение тех проблем, которые когда-то уже были решены человечеством.

Глава 3. Понятие общественного интереса как объекта защиты. Возможности суда по его защите

3.1. Общественный интерес как объект судебной защиты

3.1.1. В предшествующих разделах этой работы нами ставился (и еще будет затронут) вопрос о понимании общественного интереса, можно сказать, в социолого-правовом контексте. Поднималась также проблематика общественного интереса в правосудии, целей судебного процесса, судебного решения и его значения для общества в целом, а не только для отдельного лица. В этом разделе сконцентрируемся на общественном интересе как объекте судебной защиты, хотя нужно учитывать, что все поднятые ранее и, вероятно, уже решенные (в большей или меньшей степени) вопросы важны для правильного понимания такого объекта.

Следует учитывать, что проблематика интереса в том числе как объекта правовой охраны и судебной защиты становилась предметом изучения действительно значительного числа ученых – представителей теории права, а также практически всех отраслевых наук. В связи с этим приходится остановиться лишь на тех их воззрениях, которые мы считаем существенными применительно к магистральной теме этого исследования.

Начнем с некоторых положений – вводных для данной главы, которые тем не менее основываются на выводах, в том или ином контексте сделанных в предыдущих главах.

Известно, что интересы были объектом судебной защиты с самого начала формирования судебных органов (и их прообразов). Однако пристальное внимание к ним возникло приблизительно в XIX в.

Один из классиков права Р.Ф. Иеринг полагал, что субъективное право и есть законный интерес[390].

Позиция ученого вызвала критику со стороны коллег, и именно это можно считать отправной точкой многолетней дискуссии о соотношении таких явлений, как субъективное право и правовой интерес.

Следует заметить, что более поздние исследователи не отождествляли такие явления, как право, свобода и правовые интересы (в контексте их правовой охраны и защиты), однако признавали, что любое субъективное право, а также свобода обусловлены интересами.

Предметом обсуждения стал, в частности, вопрос о том, входит ли интерес в содержание субъективного права, или является лишь его предпосылкой, или, наоборот, целью[391]. В частности, Д.М. Чечот писал, что интерес служит целью существования субъективного права, так же как для целей передвижения служат транспортные средства[392]. Н.С. Малеин указывал, что осознанным интересом определяются цель и мотив поведения. Заключение сделки есть правомерное средство удовлетворения интересов, которые имеют материальный или духовный характер. Правовой результат сделки – передача имущества в собственность или временное пользование – служит удовлетворению этих интересов[393].

Получила распространение позиция, согласно которой отдельное субъективное право может служить удовлетворению сразу нескольких интересов[394]. При этом не исключалось, что интересы могут охраняться и защищаться и не посредством субъективного права. Например, В.П. Грибанов обращал внимание на социальное значение каждого субъективного права как средства, через которое обеспечивается соблюдение коренных интересов общества в целом, а также индивидуальных и коллективных интересов участников регулируемых правом отношений. Кроме того, он указывал также, что право, каким бы совершенным оно ни было, не может обеспечить удовлетворения всех без исключения индивидуальных интересов ввиду их значительного разнообразия, а также постоянного возникновения в жизни новых потребностей и соответствующих им интересов. Поэтому законодательство всегда предусматривает лишь такие субъективные права, которые направлены на удовлетворение основных, общих для всех членов общества, типичных интересов. «На случай же появления таких интересов, но не обеспеченных субъективным правом, закон предусматривает возможность их непосредственной правовой защиты…»[395]

Думаем, что приведенная позиция в целом верна. В свою очередь, заметим следующее. Ранее мы уже обращали внимание на то, что регулирование правом общественных отношений в основном направлено на обеспечение общественных интересов. Субъективное право, появляющееся в результате воздействия права в объективном смысле на общественные отношения, является мерой возможного поведения его обладателя, и в первую очередь через такое право реализуются его интересы. Оно же выступает и ограничителем (пределом) реализации интересов, как минимум затрудняющим такое поведение его обладателя в «своих» интересах, которое могло бы в ином случае стать произволом, попирающим интересы любых других их носителей. В связи с этим, конечно же, любое субъективное право призвано служить как интересам его обладателя, так и общественной пользе. Хотя вместе с тем понятно, что указанная общественная польза права в объективном и субъективном смысле существует, только когда с помощью (или через) него в действительности, а не мнимо, обеспечивается баланс различного рода интересов при достаточном многообразии их носителей, на что, впрочем, мы также уже указывали в других разделах этой работы.

В данном случае обратим внимание вот еще на какое, на наш взгляд, важное обстоятельство. Объективное право, основано на, так сказать, презумпции определенного рода интересов, иначе говоря, на нашедших в таком праве, а следовательно, и в субъективных правах, предположениях – в чем заключается тот или иной интерес различных лиц[396]. Например, считается, что такой интерес состоит в большей мере в принадлежности имущества определенному лицу, чем в отсутствии имущества; в возмездности сделки он очевиднее, чем в ее безвозмездности; в сохранении правового положения он проявляется отчетливее, нежели в его изменении или признании отсутствующим. По общему правилу, полностью правосубъектное лицо своей волей, конечно же, может преодолеть подобную модель иерархии интересов.

Очень хорошо презумпцию интересов можно видеть в отношении недееспособных и малолетних лиц, поскольку их воле либо вообще не придается юридического значения, либо придается, но в ограниченном объеме. Соответственно, следует полагаться на то, как интересы указанных лиц определены в нормах права.

Так, интерес несовершеннолетних (вне зависимости от их позиции, если она есть) заключается в том, что их родители обязаны их содержать; несовершеннолетних и недееспособных – в приумножении, а не в сокращении их имущества и т. д. Подобное положение вещей, очевидно, имеет древние корни и выражает сложившееся представление о том, что человеку полезно.

В целом все сказанное применимо и в отношении общественных интересов. Однако в их случае надо учитывать следующее: общество, как мы отмечали, не является абсолютно безмолвным носителем интересов. В тех случаях, когда речь идет о правовом регулировании, совершенно недопустимо, чтобы творцы позитивного права через него заключали всех и каждого «в клетку» исключительно собственного понимания пользы, не учитывая, что те все, из кого состоит общество, – разнообразны, при этом либо не замечая интересов подчас значительных частей общества, а то и напрямую запрещая их реализацию.

В связи с этим не будет лишним напомнить, что в науке дискутируется вопрос: носит интерес субъективный или объективный характер. Мы согласны со сторонниками подхода, предусматривающего сочетание субъективного и объективного в интересе. Имеется в виду, что на то, как появляются определенного рода интересы, влияет множество факторов. В первую очередь характер этого процесса предопределяет сама природа человека как вида существ, населяющих планету, а также множество иных факторов, влияющих на отдельную социальную группу и индивида: от биологических до социальных. Соответственно, интересы у людей существуют объективно, но сами они и их характер зависят от субъекта, на формирование которого повлияли всевозможные факторы.

Далее заметим, что, вопреки позиции В.П. Грибанова, существование интересов, охраняемых и защищаемых вне субъективных прав и свобод, вызвано далеко не только тем, что объективное право не успевает учитывать вновь возникающие интересы в обществе, но и многими другими причинами.

Остановимся на этом вопросе более подробно. В ГПК РФ, кроме субъективных прав и свобод, в числе объектов защиты перечислены также и законные интересы[397].

Нам хорошо известно о существующей дискуссии о соотношении таких понятий, как «законные», «охраняемые законом», «юридические», «правовые интересы»[398].

Тем не менее принимавшие участие в дискуссии ученые свои позиции по указанному вопросу выстраивали, в первую очередь руководствуясь позитивистским подходом к праву. Не отрицая того, что и в рамках даже такого узкого подхода интерес может пониматься по-разному, в рамках нашего исследования под правовым интересом будет пониматься такой интерес, который может быть и не учтен позитивным правом или даже запрещен им, но соответствует праву в широком его смысле. Однако и ему суд (исходя из его роли в обществе, о которой мы писали ранее) должен давать защиту путем его выявления, признания его значения и правовой силы и обеспечения реализации[399].

В отношении «охраняемых законом интересов» нужно понимать следующее. Определенные интересы, которым придается правовое значение, не нуждаются или даже не могут олицетворяться через субъективные права. В чем конкретно заключается законный интерес, зачастую несложно понять из положений закона, регулирующих общественные отношения определенным образом и делающих возможным инициирование судебного процесса лицами, не являющимися субъектами какого-то правоотношения, в защиту своих, а не чьих-то чужих интересов. Именно такой интерес становится объектом защиты в случае судебного признания недействительности сделок, которое в ряде ситуаций возможно и не по иску их сторон[400], незаключенности договора и во многих других.