Корректор

2. Тяготение

Рабочий день выдался мучительно долгим.

Но к вечеру отпустило, и до Светкиного появления Алекс успел пожарить куриные крылышки, которые умудрились подгореть, хотя он почти не отходил от плиты. Ну, как не отходил – пару раз «на минуточку» заскакивал в ванную.

Сбросив сумку и сапоги, Светка босиком прошла в кухню. Не обращая внимания ни на еду, ни на Алекса, радостно вытиравшего полотенцем руки, она молча уселась, расстегнув жакет. Под ее обстоятельным взглядом Алекс сник и медленно опустился на стул.

– Светик, что?

– Ты ничего мне не хочешь сказать?

Алекс болезненно дернул лицом, решив, что вопрос касается зеркала. «Как могла узнать?»

Не дождавшись ответа, Светка продолжила, ехидно ухмыльнувшись:

– Как дела на работе? Как сдача проекта? Как руководство группой?

– Так ты об этом? – облегченно выдохнул Алекс.

– Об этом?! – вскипела Светка. – А есть еще что-то? Давай, выкладывай. Я устала тебя пытать. Ты жрать перестал. Не спишь ночами. Что я должна думать? Ты заболел? А может, влюбился?

Алекс натужно хохотнул – вышло по-козлиному и глупо.

– В кого я влюбился? Хватит чушь пороть. И не болею я. Нормально всё. Устал просто. Может человек устать? Вот сдадим проект, возьму отпуск. Отдохну, восстановлюсь и еще наверстаю…

– С чего же ты так устал? – прервав, наступательно продолжила Светка. – Женькой руководить? А мне как? У меня двенадцать болванов, один другого краше, плюс еще один, в директорском кресле. Ты скажи, если здоровый мужик в тридцать лет так устает, то что дальше будет? Это нормально?

Алекс молча хлопал глазами. Такой он Светку еще не видел. И хуже всего, что в ее словах был резон – холодный, жестокий и рассудительный.

– В общем так. Если мы дальше вместе, то ты завтра же идешь к врачу.

– Как завтра… У нас сдача проекта… Зачем такая спешка? Не факт, что я реально болен.

– Не факт? А что? Что тогда? Ты всю жизнь был трудоголиком, вечно торчал на работе. Это как-то компенсировало твою неприспособленность к жизни. Ты ведь гвоздя не мог забить или с ремонтом договориться. Была только твоя работа. А сейчас? Сейчас что? Если при этом ты здоров. Нет, Санечка, даже не завтра, а сегодня. – Она кивнула на окно. – Поликлиника еще открыта. Это не шуточки, Сань. Ты в зеркало посмотрись.

Вздрогнув при упоминании зеркала, Алекс обреченно потопал в прихожую.

* * *

Так стартовал марафон обследований и анализов. Невропатолог, дотошностью вопросов напоминавший следователя, сразу прописал таблетки, которые Алекс стал демонстративно глотать для успокоения супруги.

К исходу третьего дня, когда полуголая Светка бегала между комнатами и шкафами, собираясь в экстренную командировку, Алекс вручил ей листок с печатью, наблюдая, как медленно морщатся её лоб и брови. Пару раз он ловил короткие взгляды. Дочитав, Светка вздохнула, отложила листок и, разразившись тирадой про некомпетентность врачей, стала звонить Ланочке.

Вот тут Алекс напрягся, потому что эта взбалмошная кладезь новомодных псевдоучений могла насоветовать что угодно. К счастью, обошлось малой кровью – курсом иглоукалываний известного корейского целителя, врачевавшего в подвале соседнего дома, между обувным магазинчиком и конторой по установке окон.

После трех дней в руках эскулапов Алекса тянуло на работу. Дотащив Светкин чемодан к такси и мило распрощавшись, он направился к метро.

И ладно. Пусть теперь у Женьки башка болит. Поглядим, как он отпляшет со сдачей проекта.

Всё бы ничего, но Джулия не появлялась третий день. Это томило и угнетало на фоне искусственной легкости и покоя.

Когда она не появилась и на четвертый, Алекс решил, что дело в таблетках, принесших безмятежность и как-то отключивших Джулию в его мозгу. Но при этом пилюли совершенно не ослабили его страсть. Напротив, страсть только нарастала. И теперь ему, как наркоману, требовалась доза видений у ванного зеркала.

Сунув таблетки в дальний ящик комода, Алекс буквально поселился в ванной, за столешницей стиралки, поставив туда ноутбук и низкий складной стульчик взамен бака для грязного белья и халатов. Вполне себе рабочий уголок, и отличный вид на зеркало сбоку. Вот только длинные худые колени оказались не пристроенными. Потыкавшись так и сяк, он развел их по сторонам. Поначалу было неудобно, но вскоре Алекс перестал их замечать, углубляясь в историю Феррары, первого независимого и суверенного государства северной Италии.

Древний город, а ныне центр одноименной провинции, в средние века был влиятельным герцогством, не уступавшим по значению и богатству Венеции, Флоренции или Милану. Наибольший расцвет Феррары приходится на трехсотлетнее правление дома Д’Эсте, когда герцогство разрасталось, притягивая ремесленников, художников и музыкантов. Городской университет стал одним из крупнейших и престижных центров науки.

Упадок Феррары начался с 1598 года, когда из-за отсутствия законных наследников Альфонсо II, умершего в 1597 году, герцогство было ликвидировано святейшим престолом, а его земли вошли в состав Папского государства.

Алекс поднялся, включил чайник на стиралке.

Значит, до смерти папеньки Джулии осталось пять лет. В принципе, совпадало всё, только упоминания Джулии так и не удалось обнаружить.

Страх не увидеть ее нарастал, возвращая неуверенность и тревогу. Сон вновь разлаживался. А аппетит? Аппетит толком не вернулся даже в те дни, когда Алекс горстями глотал пилюли.

* * *

Раскрыв глаза в темноте, он ощутил себя бодреньким, как и бывает в затяжной бессоннице. Наощупь включил смартфон и понял, что спал меньше трех часов, и что сегодня суббота. Считал дни, проверяя, не врет ли мобильник. Затем пытался уснуть. И в этих попытках встретил рассвет, потом глухие звуки первых прохожих и дворников.

Когда двор наполнился шагами и голосами, Алекса сморил сон, прерывистый и тревожный. Проснувшись, пил кофе, смотрел какой-то тупой фильм. Потом позвонил Женька и позвал его к себе на пиво. Алекс на лету придумал ремонт в ванной и, естественно, отказался. Затем отбивался от предложения помочь с ремонтом. Уже напоследок передал привет Ленке и тут же попал впросак, забыв, что Женька нынче в любви и согласии живёт с Илоной.

Мобильник был сжат в приступе злости к другу. За всё, а особенно за его баб, с которыми тот разбегается по два раза в год. И каждую поначалу непременно зовет женой, позднее стервой и дурой.

Во второй половине дня явилась «мама». Он вынужден был так называть Любовь Даниловну для равновесия, потому что Светка так звала его маму. Стоит признать, со свекровью она сошлась естественно и непринуждённо. Алекса иной раз заедало, когда они вдвоем на него ополчались. Или бывало втроем, если считать еще и «маму».

И что? Законный выходной. С какого рожна он должен оправдываться за стул, компьютер и чайник в ванной? Значит так надо, кому какое дело. Не нужны ему ни уборка, ни пирожки.

Пирожки, кстати, Алексу пришлось поглощать с улыбкой и нахваливать, в то время, когда кусок в горло не лез.

После вечерних раздумий, он уже не видел странностей в исторических деталях. Там не было ничего, что нельзя почерпнуть из всемирной паутины. Значит, он мог когда-то знать, а потом забыть. А сейчас мозг собрал этот пазл в картинку.

Расчесывая до язв шрам над бровью, временами Алекс возвращался к версии иррациональной, где два реальных человека видят друг друга в зеркалах. Причем каждый считает другого плодом своей фантазии. Это отдавало чем-то потусторонним, а значит и невозможным, и потому отторгалось мозгом.

Хотя теперь крепла еще одна версия, по которой Алексу всё это пригрезилось. И не было никакой Джулии. Не было и не будет. Его бросило в жар. Тут боковое зрение выхватило что-то справа.

Подскочив, Алекс медленно пошел к зеркалу.

Джулия была серьезна и грустна. Без украшений, с забранными чепчиком волосами, в строгом аккуратном платье. Он не сильно разбирался в нарядах того времени, но, похоже, так должны одеваться простолюдинки.

– Где ты была всё это время? – в голосе выплеснулись укор и мольба.

– Мы ездили в Верону. На рыцарский турнир и недельные торжества по случаю женитьбы Чезаре, двоюродного племянника мачехи. – Она всматривалась в его лицо, наклоняя голову то в одну, то в другую сторону. – А ты похудел. Словно тебя одолела какая-то хворь. Но разве может болеть тот, кто не существует в реальности? – она улыбнулась глазами, едва заметно вздёрнув уголки губ.

– Это не хворь! – Алекс напоминал прорвавшийся гейзер. – Это любовь, Джулия! Я до безумия люблю тебя! Я страдал и жутко боялся не увидеть тебя снова.

– А как мне знать, не обманываешь ли ты в этот раз? – Она явно играла. – Ведь в прошлый ты пытался меня обмануть.

– Я? Нет… Ты не так поняла… Сейчас я тебе всё объясню…

От глупой банальности сказанного, и понимания, что объяснить он вряд ли сможет, Алекс замешкал и покраснел.

– Синьор Александр, – сказала она с лукавым прищуром. – У меня было время обдумать нашу последнюю встречу. И я поняла, что ответы на тех же языках вполне естественны. Ведь ты часть меня, и должен ими владеть. А над своим вопросом, представь, я и сама замешкалась. – Подняв ладонь, она стала медленно загибать мизинец. – Вести диалог я могу на семи языках. Сносно говорю еще на четырех (загнула второй палец). А понимаю еще пять, и, возможно, кое-как смогу объясниться. – Загнув третий палец, она задумалась и добавила, – Даже шесть, если считать испано-сардинский.

– Да пойми же ты, Джулия! Я существую не в твоей голове. Я существую сам по себе, в собственном мире. Ином мире. Совершенно другом. Здесь я родился, вырос, учился…

Алекс проглотил язык, когда собирался добавить «работаю». Возможно, подумал, что Джулия не поймет или решит, будто по социальному статусу он ей не ровня.

– У меня есть родители, друзья, родственники (о супруге он тоже промолчал). Понимаешь?

Глаза Джулии округлялись. Задумчивый взгляд уходил куда-то внутрь. Алекс очень хотел понять ход ее мысли, но спросить не решился.

– Мой мир, он такой же людской и обитаемый, но другой. Совершенно другой. Я не вру, но не могу доказать тебе это. И думаю, что ты не поверишь этой правде, потому что во времени и обществе, где ты живешь, все убеждены, что Земля является центром мироздания, и существует лишь ваш мир.

– Боже! – она положила ладони на щеки. – Не может быть!

Собравшись что-то добавить, Алекс запнулся и с интересом уставился в ее лицо. Потому что не мог понять, отрицает она или восхищается.

– Неужели? – продолжила она, словно сама с собой, глядя сквозь него огромными глазами и покручивая головой. – Воистину говорят, что по вере дано будет. Да и синьор Филиппо так убедительно говорил. И я поверила в эти его иные миры… И даже отец Антонио, обвинявший его в ереси и всех смертных грехах, услышав это, лишь пожал плечами и сказал, что могущество Творца безгранично, и если он создал наш мир, то мог создать и иные, и пусть в святом писании об этом не сказано, но вполне возможно, что Создатель не посвятил нас в то, что не имеет касательства к нашему миру… И вот появился ты… Ну как, как я сама не догадалась? И почему в зеркале?

Алекс стоял, не понимая абсолютно ничего, но не решался прервать. Тут она сфокусировала на нем взор и убрала ладони от порозовевшего лица.

– Ты, правда, из иного мира? Не обманываешь? Можешь поклясться на распятии?.. Ой, а какая у вас там вера?

– Та же что и у вас. То же распятие, Святая Троица и Дева Мария.

– Боже праведный! – Лицо ее просияло счастьем. – Воистину… И в ином мире… Слышал бы об этом отец Антонио.

Прослезившись, она сложила ладони и прошептала короткую молитву под нос, затем подняла сияющие счастьем глаза.

– Боже… Боже спаситель… Как хорошо, как легко сразу стало. И так прекрасно, что ты не в моей голове. Что ты не болезнь моя, а мой гость.

Раскрасневшиеся щеки, частое отрывистое дыханье и неестественно округлившиеся глаза выдавали чарующий восторг, тягу к неведомому, пусть и опасному, когда любопытство влечет за черту страха.

– Иной мир… А он где? Он какой? В нем как? – застрочила она вопросами, не давая ответить. – Я вижу, что у вас такие же залы и камины. А у вас есть земля, реки, озёра? Есть день? А ночь? Светит ли днем Солнце, а ночью Луна?

– Да, Джулия. И земля, и реки, и озёра. И Солнце днём, и ночью Луна.

– Как здорово. А вообще…? А ветер, дождь?.. А… А еще… А скажи, Александр, ваш мир как-то связан со звёздами? Синьор Филиппо утверждал, что иные миры существуют на звездах, и их бесчисленно. Но я совершенно не понимаю, как это может быть.

– Он прав, – сказал Алекс, еще не зная, почему она так быстро приняла версию иного мира, и что она под этим понимает. – Каждая звезда подобна Солнцу, это и есть иные миры. Видимо синьор Филиппо читал труды Джордано Бруно. Тот первым утверждал про иные миры.

Алекс не знал точно, когда жил Джордано Бруно, но предполагал, что в те же века, и скорее всего раньше.

– Прав?.. И звёзды подобны Солнцу? Синьор Филиппо говорил точно так. И вот ты здесь. Человек из иного мира отражается в моем зеркале, – Обхватив голову руками, она закрыла глаза и мелко потрясла головой. – Боже. Моя головушка не выдержит. Человек из иного мира. И как я сама не догадалась? Возможно, догадалась бы, если бы он говорил только это. Но синьор Филиппо рассказывал так много, и такого, что невозможно принять на веру. Вот, например, он проповедует учение некоего синьора Коперника, умершего полвека назад. Этот синьор считается астрономом, хотя когда-то он получил ученую степень доктора канонического права у нас, в университете Феррары. Затем доктор права стал заниматься астрономией и написал труд, согласно которому не Солнце вращается вокруг Земли, а напротив, Земля вращается вокруг Солнца. – Она сделала паузу с улыбкой снисходительного порицания, затем продолжила. – Вот что бывает, когда доктор права начинает заниматься астрономией. Ну ладно, Коперник. А столь ученый человек, как синьор Филиппо? Мне даже слегка неловко за него. Он на полном серьезе проповедует эту несуразицу. Ты можешь себе представить?

Слушая рассказ и глядя в ее вдохновенное личико, Алекс воспарил к таким небесам, где уже не имело значение устройство мироздания.

– Действительно, – усмехнулся он. – Полнейший бред. Земля плоская, это же очевидно.

– Что?! – ее брови сжали лобик умильными морщинками. – Ваша Земля плоская?

Алекс замер с открытым ртом.

Улыбнувшись после небольшой паузы, она ответила за него:

– Скорее всего, нет. Просто вы об этом еще не знаете. Наша Земля – огромный шар, а Солнце и Луна вращаются вокруг него. Ваша Земля, скорее всего, тоже шар, просто ваша наука отстает от нашей. И ты, – она показала на Алекса пальцем, – синьор Александр, имеешь шанс совершить научное открытие в своем мире.

Прищурив глазки, она хитро спросила:

– Скажи, у вас есть океаны? (Алекс кивнул) Ваши корабли совершают дальние плавания? (Он снова ответил кивком) А корабли исчезают за горизонтом?

– Конечно, исчезают, – решительно ответил Алекс. – И Земля у нас тоже шар. Я пошутил про плоскую Землю. И океаны, и континенты, у нас, такие же, как и у вас, один-в-один.

– Как это здорово. – Она похлопала в ладоши. – А у вас есть Рим? А Феррара?

– …Есть, – помявшись, ответил он.

– А скажи, Александр, – ее глаза сияли неутоленным любопытством. – Во всех мирах Земля одинакова? Хотя… Это же объяснимо. Если Господь создал человека по своему образу и подобию, то и иные миры мог создать по подобию нашего, главного. Ведь так? Как бы я хотела рассказать о тебе синьору Филиппо… О чем ты думаешь, Александр?

А думал он уже о другом.

– Джулия! (она несколько раз моргнула) Ты слышала что-нибудь о Джордано Бруно?

Она снова много и часто заморгала, затем задумалась так, что даже закатила глаза.

– Нет, – ответила она через пару секунд. – Про этого человека я не слышала. А кто он? Хотя… Джордано… Джордано… – она усмехнулась. – Странное совпадение. Я слышала, что много лет назад, когда синьор Филиппо состоял в ордене доминиканцев, его монашеское имя было Джордано. Но он давно снял с себя монашеский обет. Отец Антонио считает это наибольшим его грехом, но теперь он светский человек, ученый и философ.

– Как его фамилия?

– Я не знаю. Для меня он всегда был синьором Филиппо. Давним знакомым папеньки. Он приезжал к нам весной, и должен был остаться, чтобы давать мне уроки философии. Но в первый же день у них с отцом Антонио вспыхнул жаркий спор при мне и папеньке. Кстати, среди прочего, по поводу иных миров и измышлений Коперника. А когда папенька поддержал отца Антонио и выступил против Коперника, Филиппо страшно разгневался и заявил, что покидает нас и едет в Венецию преподавать мнемонику синьору Мончениго, который давно его приглашал к себе. Он заявил, что синьор Мончениго остался единственным приличным человеком в кругу его знакомых. И на другой день убыл в Венецию.

Она резко обернула голову вправо.

– Да, матушка Агнесса! Я здесь. Сейчас. Сейчас же иду… Мне пора, – вздохнула она, повернувшись, и виновато пожала плечиками.

– Откуда родом синьор Филиппо? Напомни…

– Из Ноллы, – сказала она, убегая.

«Нолла, Нолла» – повторял Алекс про себя, включая ноутбук.

Пальцы его дрожали, раскладка клавиатуры не хотела переключаться, а дыхание было, как после стометровки.

Когда раскрылась страница энциклопедии, глаза буквально впились в текст, а сердце молотило в такт каждому прочитанному слову.

Джордано Бруно, урожденный Филиппо Бруно, имел прозвище Ноланец по месту рождения – Нолла близ Неаполя. Умер 17 февраля 1600 года в Риме. Монах-доминиканец, философ-пантеист, автор многочисленных сочинений. Из-за своих трудов и высказываний навлек на себя подозрение в ереси, был вынужден покинуть орден доминиканцев и скитаться по Европе, занимаясь преподаванием различных дисциплин.

Взор Алекса помутился, а дыхание участилось так, что он вскочил. Бесцельно покрутившись, подбежал к ванне, наклонился, открыл кран и подставил затылок под холодную струю.

Вскоре отпустило, и он был в состоянии соображать.

Вне всякого сомнения, синьор Филиппо – это Джордано Бруно. За восемь лет до казни. – Думал он, вытираясь махровым полотенцем. Когда голову пронзила острая боль, Алекс понял, что долго простоял под холодной водой. Зато дышалось легко, и разум был ясен.

И тут же захотелось чая. Горячего свежего чая и чего-нибудь сладкого. Включив чайник, Алекс стал мыть заварник от плесени.

Боль вернулась, едва он задался вопросом: что всё-таки происходит у ванного зеркала? После чего Алекс решил просто принять как данность, что там протекает реальный 1592 год, без выяснения причин, как такое возможно. Во всяком случае, пока.

Честно сказать, стало легче. И от принятого решения, и от выпитого чая, и от застарелого обломка шоколадки «Аленка».

Вернувшись к ноутбуку, он спокойно продолжил чтение.

Через пару минут сердце забилось чаще, когда в тексте встретился Джованни Мончениго, венецианский аристократ, которого Бруно взялся обучать искусству памяти, или мнемонике.

23 мая 1592 года Мончениго направил свой первый донос на Бруно в венецианскую инквизицию. 25 и 26 мая были направлены новые доносы, после чего Бруно был арестован и посажен в тюрьму. А 27 февраля 1593 года, по настоятельному требованию святейшего престола, Бруно был передан римской инквизиции, в чьих тюрьмах он провел 7 лет, закончившихся казнью. Это был последний костер, фактически завершивший эпоху инквизиции.

Откинувшись на стуле, Алекс сцепил ладони на затылке и закрыл глаза.

Сегодня 18 мая. До доноса осталось пять дней… К чему всё это?

Бесцельно, и, как ему казалось бездумно, слоняясь по комнате, он ощущал нарастающую внутреннюю борьбу. Ещё не до конца поверив в реальность пересечения времен, Алекс стал наполняться великой целью, всё больше и больше ощущая потребность спасти Джордано Бруно от ареста и казни. И даже некую безотчетную ответственность за огрехи истории.

Само собой, эта цель ни шла ни в какое сравнение с его любовью. Ради Джулии он бы отказался не только от Бруно, но и от всей истории, и даже науки. С радостью ступил бы на плоскую Землю, или на шар, вокруг которого Солнце прокатывается по заоблачной тверди, небесные столпы подпирают хляби, льющие дождь, а огненная колесница пророка Илии испускает молнии и гром. Алекс с величайшей радостью принял бы всё, лишь бы в том мире и на той Земле встретить реальную Джулию.

Но вместе с тем, желание спасти Бруно от казни крепло, обретая плоть и кровь.

Зачем? Понятия не имею. Да и не моего это ума дело. Уж коли всё это происходит со мной, то я становлюсь исполнителем воли, истекающей из сфер столь высоких, что не могут быть поняты моим разумом.

Зачем? Да хотя бы потому, что никто не должен быть безвинно убит, тем более сожжен заживо. Каждый достоин жить, тем более такой мыслитель, как Бруно. Поэтому я обязан приложить все силы.

С этими думами Алекса настиг сон. Хотя спать оставалось всего-ничего.

* * *

Неделя началась безликим серым фоном.

Куда-то метался взмыленный Женька, принося от шефа замаранные красным чертежи. И понимая, что в большей части косяков теперь повинен именно он, Алекс по мере сил старался их исправлять. Но некоторые возвращались по второму, а теперь уже и по третьему кругу.

Понедельничным вечером, когда Алекс вышагивал взад-вперед у зеркала, подбирая слова, он впервые не заметил Джулии.

– Александр? – ее голосок заставил встрепенуться. – Ты чем-то взволнован?

– Послушай, Джулия. Сколько времени уйдет на доставку письма из вашего замка в Венецию?

– Конный курьер управится за полдня.

– Отлично. Ты можешь написать синьору Филиппо?

Её личико напряглось в удивленном непонимании.

– Синьор Филиппо неженатый мужчина. Для подобного письма мне требуется разрешение папеньки. Я уверена, что он не откажет, но должна объяснить причину. И о чем я, по-твоему, должна написать? Александр? Не говори загадками.

– Синьору Филиппо угрожает опасность.

Коротко вскрикнув на вдохе, она испуганно округлила глаза и прошептала:

– Боже…

– Да, самая настоящая опасность. Через три дня Мончениго напишет на него донос в венецианскую инквизицию. Где обвинит его в ереси, богохульстве и всех смертных грехах.

Лицо Джулии, впившейся тревожным взором, медленно менялось от испуганного к удивленно-снисходительному. Уголки губ дрогнули в едва заметной улыбке.

– Александр, – её глазки игриво сузились. – Ты точно из иного мира, а потому мало что понимаешь в нашем. Синьор Мончениго – приличнейший человек, хоть и находится во власти денег, как все венецианцы. Но какой смысл ему доносить? Если не донес отец Антонио, этот ревностный католик, то с чего донесёт Мончениго, которого волнует лишь прибыль в торговых делах. Повеселил ты меня, Александр из другого мира.

– Это правда, – решительно продолжил он. – Ровно через три дня. А потом еще через два, и через день снова. Всего три доноса. После чего Филиппо арестуют и посадят в тюрьму венецианской инквизиции.

– Ох, Александр, – ее тон был шутливым и поучительным. – Знал бы ты эту инквизицию. Венеция не Рим. Там свои законы. Венецианскому патриарху даже папа не указ. Их тюрьмы давно паутиной заросли. А звон монет услаждает их слух более церковных хоров…

Она осеклась на полуслове, напрягла личико, будто вслушивалась.

– Колокол. Как не вовремя… Вернее, как скоро бежит время. Мне надо идти. Отец Антонио служит мессу во славу и продолжение рода Д’Эсте. – Джулия грустно вздохнула. – Маргарита не может забеременеть, а папенька обрести законного наследника.

– Джулия! – решительно перебил Алекс. – Это очень серьёзно. Насчет синьора Филиппо. Я не шучу.

– Ах, Александр, – в голосе проскочила тень раздражения. – Выбрось эту чушь из головы. Мне пора уходить, и я не успею сказать главного: нам предстоит расставание.

Поймав полыхнувший ужасом взгляд Алекса, она игриво улыбнулась.

– Ненадолго. Всего пару дней. Мы с Маргаритой… ну с мачехой, едем в Верону.

– Вновь рыцарский турнир? – спросил он после затянувшейся паузы. – В чью-то честь?

– Да, – едва слышно ответила она. – Вновь турнир… И теперь в мою…

– О как! У тебя именины?

Некоторое время она смотрела усталым изучающим взглядом, словно раздумывала отвечать или нет.

– Нет. Смотрины. Мачеха подыскала мне очередного жениха.

В миг, когда Алекс превратился в каменную статую, эти слова будто повисли в воздухе. Хотя, судя по зеленоватому оттенку лица, его статуя скорее была из меди.

– Что случилось, Александр? Отчего ты так побледнел?

Её прищуренные глазки и игривый голосок выдавали, что она понимает причину, но причина его бледности ее забавляет, и даже приятна.

– Пока, – сказала она в ответ на его молчание. – Я приду завтра. Но раньше, часа на три-четыре. Если ты будешь здесь, мы успеем поговорить… Да, да! Я бегу! – кому-то прокричала она, удаляясь.