Она того стоит

Проект отнял у меня много времени. А с учетом работы новых преподавателей каждая хорошая отметка становилась ложкой дегтя в моей отличной статистике. К концу полугодия эти принципиальные учительницы отобрали у меня мечту о золоте. Я получил «хорошо» по русскому и геометрии за первое полугодие. Меня столкнули с пьедестала. Конечно, я был подавлен. Однако с двумя четверками я еще мог рассчитывать на серебряную медаль. Для поступления в высшие учебные заведения цвет не имел значения. Теперь я решил любой ценой бороться за свое будущее и отстоять свой шанс на дорогу отсюда.

На новогоднем мероприятии в школе не было прежней магии. Я обижался на себя за свое упущение. Вернулся домой около десяти часов вечера. Все уже спали. Сел на кухне перед телевизором; по Первому каналу шел «Скрудж» с Биллом Мюрреем. Я не пошел в постель – кинул плед с подушкой прямо на пол кухни и после фильма свернулся здесь калачиком. В тесном пространстве и на полу оказалось уютней, чем в кровати. Там я бы не заснул от мыслей об утраченном золоте.

Теперь учеба мне не приносила удовольствия. Я перегорел от разочарования. Думал лишь о том, как удержать позиции и не сойти с дистанции. Даже купил сборник готовых домашних заданий, чего раньше никогда не делал. Мне надо было знать верные ходы наверняка, чтобы больше ни одна четверка не испортила мое будущее. Однако я не списывал бездумно, а все проверял. Иногда находил ошибки в книжных ответах. В очередной раз убеждался, что нельзя целиком полагаться на других.

Я все больше задумывался, зачем мне знания по физике, химии, алгебре. Все ведь забудется, как только выпущусь! Я сравнивал себя с животным, которое дрессируют. Разве ему нужны трюки сами по себе? Животное выполняет задание ради вкусняшки. Мне же награду придется ждать целый год, причем без гарантий, что я ее получу.

В мае мне исполнялось шестнадцать лет, и я решил отпраздновать по-взрослому. Объявил одноклассникам, что проставлюсь водкой и пивом. В моем доме царил сухой закон, поэтому нужно было найти, где вся наша компания могла бы провести время. Один из одноклассников предоставил гараж родителей. Все девушки отказались от моего приглашения. Я взял с собой три литра пива и бутылку лимонной водки «Эталон». Тогда купить их без паспорта не было проблемой. Нас собралось шестеро. Мы открыли багажник «девятки», чтобы было слышно музыку. Не закусывая все опрокинули по стопке, запили пивом. Через полчаса я снимал на камеру, как парни танцуют парами. Тот, кто остался один, кружился с бутылкой пива.

Сам я сильно опьянел, так что даже не замечал, как часто опорожнял мочевой пузырь при окружающих. По дороге домой меня сильно тошнило. На глазах у двух пенсионерок я изрыгнул все, что выпил. Женщины спросили, не вызвать ли мне скорую. «Да мы уже почти дома», – сказал V., провожавший меня.

Едва я переступил порог дома, мать встретила меня презрительными упреками. Мне хотелось спать. Через пару часов я открыл глаза. На моей кровати сидел дед. Он вспомнил, как зимой, когда мне было восемь лет, мы уехали в лес, чтобы покататься на лыжах. Я нажал кнопку замка на двери, случайно захлопнув машину с ключами. Запасные остались дома, до которого было не меньше десяти километров. Дед не хотел оставлять машину без присмотра в лесу – любой мог разбить окно и угнать ее. Сам он не решился портить свой новый автомобиль и оставил меня рядом с «семеркой», чтобы я приглядел за ней. Когда дед бежал до дома, то стал сожалеть, что предпочел сохранность машины моему здоровью. В итоге все закончилось хорошо: он вернулся быстро, а я не успел замерзнуть. Однако он до сих пор корит себя за то, какой выбор сделал. В заключение дед сказал, что каждый из нас имеет право на собственное решение, но надо помнить: впоследствии может так статься, что никогда с ним не смиришься. После этих слов он пошел к себе домой.

Я ел торт на кухне в полном одиночестве. Никто не смог принять тот факт, что на свое шестнадцатилетие я устроил пьянку вместо семейного торжества.

Тем летом я захотел научиться водить. Дед, пусть и нехотя, согласился помочь мне с этим. Мы выехали на автодром на краю города. Он объяснял все с недовольством – боялся, что я испорчу его машину. Еще постоянно вмешивался в управление и даже резко высказывался в отношении меня. Я никогда не видел деда таким. Неожиданно мы совсем заглохли. Оказалось, что в топливном баке образовался вакуум. После этого случая больше не хотелось садиться за руль.

В последние школьные летние каникулы я переключился на чтение заданной литературы. На одном дыхании прочитал «А зори здесь тихие…» Бориса Васильева. Редкая книга меня так захватывала. Пожалуй, лишь одна – «Мертвые души». В свою очередь, «Война и мир» мне совсем не давалась. Я изо дня в день заставлял себя читать дальше, но терялся во французской речи и десятках персонажей. После многократных попыток я бросил этот монументальный роман. Сосредоточил внимание на отреставрированной советской экранизации Сергея Бондарчука. Общая структура казалась надуманной. Все персонажи словно находились в летаргическом сне. Но батальные сцены невообразимо впечатляли. Я сравнивал этот фильм с другими эпичными полотнами, причем не в его пользу. Исторический эпик Дэвида Лина «Лоуренс Аравийский» я смотрел не отрываясь, как и прекрасный фильм Стэнли Кубрика «Барри Линдон». Эти творения, без толики занудства, дышали соответствующей эпохой. Все-таки не всегда дело лишь в глазах смотрящего, само произведение может иметь недостатки. Хотя, поставив «Ватерлоо» с четкой структурой повествования, Сергей Бондарчук прочувствовал наполеоновскую эпоху, как никто другой.

Этим же летом 2006 года проходил очередной чемпионат мира по футболу. Казалось бы, всего четыре года прошло с первого увиденного мной мундиаля, а я уже так вырос. Мы с дедом смотрели, как Оливер Кан выходит на замену в матче за третье место. Он уже не был основным вратарем, его легендарное время прошло. Не только для меня так быстро менялось многое.

За неделю до 1 сентября меня предупредили, что на линейке я буду нести девочку из первого класса. В голове возник образ: сутулый парень тащит на плече ребенка, который вот-вот с него упадет. Я отказывался, просил назначить кого-нибудь другого. Однако завуч сказала, что лучший из юношей-старшеклассников должен передавать эстафету новому поколению. А ведь эта традиция, в самом деле, часто приносит удачу, подумал я, – старшеклассник, совершающий круг с первоклассницей на плече, как правило, становится медалистом. И я согласился.

Но когда пришла пора взять на плечи девочку, я не смог ее поднять. Присутствующие начали неодобрительно шептаться. Я наклонился и попросил ее обхватить меня за шею. Девочка сидела, можно сказать, на моих руках. Громкий звон колокольчика оглушал мои уши. Со стороны я выглядел не таким сгорбленным – будто тяжелая девочка тянула меня к земле.

В прошлом учебном году администрация города подарила школе видеокамеру, чтобы развивать начатое мной с V. видеопроизводство. Завуч попросила нас сделать еще один фильм, чтобы можно было отчитаться о новых достижениях. Я уже поднаторел в монтаже, сделав несколько любительских клипов, и больше не хотел, чтобы V. вмешивался в мое видение. В прошлый раз он, помимо работы над монтажом, указал себя в титрах и как режиссера-постановщика. Я не стал с ним спорить, хоть он и не руководил съемками. В этот раз мы с ним договорились, что он будет оператором и вторым режиссером. Я должен был стать основным автором в титрах. Мне показалось привлекательной идеей рассказать о церквях нашего города. Я поискал информацию в краеведческой литературе и примерно за месяц сделал реферат и сценарий. В этот раз я не хотел заучивать текст. Записал его на диктофон, чтобы повторить перед камерой из наушника. Я слышал, что так делал Марлон Брандо на съемках «Острова доктора Моро».

Первый день съемок мы начали с руин одного из храмов. Отец рассказывал мне о том, что под землей может храниться золото купцов. Я попросил двух одноклассников взять кувалду и лом. После нескольких отснятых дублей попробовал долбить пол, но быстро понял, что бесполезно. V. к тому времени уже ушел. Я по кругу начал снимать элементы разрушений старой кладки, уделяя все внимание экрану. Вдруг сзади стали доноситься крики. Мне прямо по плечу прилетело кувалдой. Одноклассники хотели пошутить, забросив ее в кадр. Они запустили кувалду в воздух, но им не хватило силы, чтобы она перелетела через меня, и та легла мне на плечо. Из этого эпизода я сделал вывод, что высшие силы меня все же оберегают. Кувалда могла упасть мне на голову и проломить череп либо разбить камеру. Будто судьба дала мне легкий шлепок за то, что я хотел крушить остатки святого места. Так я отделался небольшим ушибом плеча. Правда, несколько лет спустя я узнал, что у меня был выбит плечевой сустав. Кувалда была виновата или что-то еще, точно сказать уже невозможно. Буквально полгода спустя мне также повезло, когда одноклассник в спортзале кинул баскетбольный мяч в затылок. Я этого не видел. Внезапно нагнулся завязать шнурок. Над моей головой с силой пушечного ядра пролетел мяч. Я был в шоке от того, как люди не думают о последствиях своих идиотских выходок. Не стал спускать это с рук. Взял волейбольный мяч и прицельно три раза расстрелял в корпус покушавшегося на меня. Как у капитана школьной команды подачи у меня были мощными.

На четвертый день съемок около новой церкви, на территории женского монастыря, мы неожиданно встретили одноклассниц. Одной из них была отвергнувшая меня три года назад Алена. Она дружила с девочкой, которую к нам недавно перевели. Оказалось, мать-настоятельница – ее родственница. Я попросил организовать нам интервью. Через несколько дней нас пригласили в обитель. Мы были первыми мирскими мужчинами, вошедшими в это сакральное женское пристанище. Нам запретили снимать, но записывать звук позволили. В келье стояло несколько заправленных кроватей и небольшой стол, заваленный документами. За него села игуменья Елена. Она рассказала много интересного о прошлом монастыря, о его святых и реконструкции церкви. Если бы не кончился заряд камеры, мы бы беседовали дольше.

Мне так нравился материал, что я не хотел ничего вырезать. Разбил фильм на главы, сопровождая цитатами из Ветхого и Нового Завета. Это был полноценный документальный фильм без научно-популярных предположений. Здесь была реальная история без спекуляций и надуманного конфликта. Я добавил в фильм музыку из фильма Мартина Скорсезе «Последнее искушение Христа».

Готовый документальный фильм «Духовное наследие» шел около часа. Для показа в классе нам выделили два урока истории подряд. Аудитория не была готова слушать о четырехсотлетней истории православия в нашем городе. Даже историк сказал, что следует сделать хронометраж поменьше. Чтобы хоть как-то развеселить класс, я уговорил О. Ю. продемонстрировать фильм о фильме. Он длился 14 минут и включал все забавные моменты со съемок. Для комичности я добавлял узнаваемую музыку из «Миссии невыполнима» и «Шоу Бенни Хилла». Все думали, что это V. сделал ролик. Вплоть до последнего титра, где я указал, что монтировал этот «цирк» сам. Одноклассники не могли поверить, что я решился высмеять себя. О. Ю. ругался, что потерял драгоценное учебное время на хохму. Однако именно это осталось в памяти, а не обычный урок, который бы забылся, как и многие остальные.

Приятный десерт никак не менял того, что основное блюдо было несъедобным. После занятий я спросил V., в чем, на его взгляд, проблема фильма. Он ответил, что в моем монтаже. V. считал, что сделал бы гораздо лучше. Однако я не хотел делить с ним творческий контроль. И не только из-за его несерьезного отношения к работе. У него завязались отношения с Аленой после встречи у церкви. Она до сих пор мне нравилась, о чем он не знал.

Я решил спросить зрительское мнение у матери насчет фильма. Она сказала, что сцены интервью с игуменьей надо значительно сократить, а также сделать богаче визуальный ряд во время закадрового текста. Мне было сложно резать свое же произведение. Словно по живому. Представляю, что испытывал Мартин Скорсезе, когда Харви Вайнштейн заставил обрезать «Банды Нью-Йорка» почти на час. А что сделал Ридли Скотт со своим «Царством небесным» после тестовых просмотров? Вырезал все, что делало этот фильм особенным. Все-таки автор должен сам решать, когда его продукт готов.

В итоге я укоротил фильм почти наполовину. Было динамично, но атмосфера масштабности исчезла. V. второй вариант понравился больше, как и моей матери. Мы пришли на местную студию с просьбой по старой памяти пустить наш фильм в эфир. Они сначала ругались, что мы не привлекли их к созданию проекта, но в итоге согласились. Фильм дважды показали по телевидению. Проект снова занял первое место по району среди научно-исследовательских работ. К тому же он еще прошел отбор на областной конкурс, что было впервые для нашей школы.

Закончилось третье полугодие моего забега к серебряному пьедесталу. Я радовался, что осталось продержаться всего полгода. На новогоднем мероприятии мы были самыми старшими и общались лишь с параллельными классами. Тех, кто младше, мы особо не знали. Они нам были неинтересны. Это был наш вечер, но все уже устали друг от друга. Некоторые сбежали на праздник в другую школу. Почти все одноклассники ушли домой рано, уступив новому поколению наше место.

В этом году мне предстояло серьезно подумать, кем я себя вижу в будущем. Идти за искрой вдохновения либо за стабильностью? ВГИК или юридический университет? В Москве у меня никого не было. Мама не собиралась отправлять меня в неизвестность. Тем более она считала, что режиссер – слишком фантастичная профессия для нашей семьи. Она хотела отдать меня в институт прокуратуры по целевому направлению. После этого пришлось бы вернуться в родной город на пятилетнюю отработку. Меня не устраивала такая перспектива. Кроме того, получить это направление можно было лишь в случае, если мой психиатрический диагноз аннулируют. Моя мать уже давно не связывалась с этим. На продление статуса ребенка-инвалида она возила меня лишь раз.

На очередной медкомиссии в военкомате мне дали направление в областную психбольницу, чтобы определить мою годность к прохождению срочной службы в армии. Меня определили в тот же стационар, где я лежал ровно восемь лет назад. Если бы отказался, то на следующий год мне бы пришлось ложиться во взрослое отделение с другими условиями нахождения там.

Я с отцом попал на встречу к заведующему отделением. Теперь им был мужчина средних лет с понимающим, отзывчивым взглядом. Он сидел в просторном кабинете, где раньше была игровая комната. Ее, в свою очередь, перенесли в другой конец коридора. Зачем-то произвели интерьерную рокировку. Мне это показалось знаком, что теперь мое состояние оценят компетентно, а не с ног на голову, как в прошлый раз. Я сказал, что не могу пропускать много занятий в школе, потому что впереди сложные экзамены. Заведующий отделением был адекватным человеком и заверил, что сможет отпустить меня после трех недель на учебу.

Когда я шел за постельным бельем, то увидел в коридоре симпатичную девочку, которая звонко смеялась с подругой. Я отвернул взгляд, подумав: «Как жаль, что она дурочка». В двух палатах для подростков были свободные места. Мне повезло попасть в ту, где не было докучливых пациентов. Там лежал огромный лохматый деревенский парень в пожелтевшей рубашке. Он зачем-то надел галстук перед тем, как со мной познакомиться. У него был огромный старый чемодан, в который он то и дело заглядывал. Оттуда периодический исходил зловонный запах. Над ним издевались парни из соседней палаты, поэтому он старался не выходить в коридор. Постоянно говорил, что скоро его отпустят к бабушке. Все его называли Зелибобой, что на самом деле соответствовало его образу. Другой парень, в огромных очках с длинными жирными волосами, пытался угодить всем, чтобы к нему не лезли. Говорил, что лечится от бессонницы. Часто грыз ногти. А вот третий, Павел, не вызывал каких-либо подозрений по поводу своего психического здоровья. Он вел дневник, писал рассказы. По вечерам несколько раз читал написанное. Это были истории о мальчике, попадавшем в иные миры. Повествование было слишком сумбурным, чтобы понять суть написанного. Однако с Павлом было очень просто общаться. Он имел типаж благородного старшего брата, который всегда придет на помощь. Лишь через неделю я увидел, в чем его проблема. В обед в общей комнате все смотрели фильм «Морпехи» Сэма Мендеса. В это время перед телевизором крутился мальчик лет восьми. Павел попросил его отойти, но тот начал кривляться. Тогда Павел кинулся на него, повалил на пол и замахнулся. Я крикнул, чтобы он остановился. Вечером перед отбоем Павел сказал, что не может контролировать себя в подобных ситуациях. Как-то в школе он сильно избил парня, не помня, как это сделал.

Первую неделю я читал книгу по истории для подготовки к экзамену. Как-то во время этого занятия ко мне подсела девочка, которую я раньше заприметил.

– Привет, – без лишних эмоций сказал я.

– Привет. Ты все время с этой книгой. Не надоело?

– Трудно концентрироваться. Иногда перестаю понимать, в каком столетии нахожусь. – Я показал ей обложку, улыбнувшись.

– А ты в каком классе учишься?

– В одиннадцатом. А ты?

– Не скажу.

Ее позвала подруга, и я заметил:

– У тебя красивое имя.

– А тебя как зовут?

– Возвращайся и отвечу.

Аня сделала дразнящее выражение лица и улыбнулась напоследок.

Меня пригласили в кабинет к врачу. Это была привлекательная женщина лет тридцати. Я засматривался на нее, когда она опускала голову, заполняя документы. Пышное каре в эти моменты закрывало ей глаза. Мне приходилось выполнять много тестов подряд, чтобы скорее вернуться в школу. Она спрашивала, страдаю ли я от мысли, что с пропущенными уроками теряю привычный образ жизни. Я честно ответил, что боюсь лишь потерять медаль, к которой шел два с половиной года. Она дала мне задание нарисовать слона. Я не имел больших способностей к рисованию, поэтому вписал по центру средних размеров слона с поднятым хоботом. Нарисовал ему большие уши, как у Дамбо. Она спросила, почему они такие. Я ответил: «Так оригинальнее». Не знаю, какой вывод она сделала. Самый раздражающий тест был на слуховую память. Требовалось двадцать произнесенных слов воспроизвести сначала в обычном, а потом в обратном порядке. У меня хорошо развита зрительная память, а на слух мне трудно выполнять задание. Потом я должен был закрыть глаза и описать окружавшую меня обстановку. Я самонадеянно начал флиртовать с доктором. В первую очередь сказал, что запомнил красивую девушку в белом халате с невероятными карими глазами. Сам в итоге покраснел от этих слов. Еще был тест на правильное построение событий на картинках. Сначала их было три, потом четыре и в завершение шесть. Из последних я составил странную версию событий, потому что не мог понять суть. Она обратила внимание на пару деталей, связанных с зеркалами. Тогда я догадался, в чем ошибся. От большой нагрузки внимательность стала снижаться. Однако в школе я никогда не уставал. Один раз не спал всю ночь, а затем пошел на занятия. Все из-за того, что О. Ю. дал мне книгу Эдварда Радзинского про Сталина. В течение двух недель я прочитал лишь треть. Когда историк сказал, что ее надо срочно вернуть, мне ничего не оставалось, как читать без остановки до самого конца. С восьми часов вечера до завтрака я был прикован к книге, а потом отправился в школу на шесть уроков. На последнем у меня появились яркие мушки в глазах. Я уже ничего не соображал. Думал, лишь бы меня не вызвали к доске. Придя домой, я сразу же отключился. Через час кто-то начал громко стучать в дверь. Я еще находился в сонном бреду. Мне причудилось, что пришел Берия с расстрельной группой. Я стоял у входной двери и рассуждал, стану ли «врагом народа», если не открою. А потом пришел в себя, увидев V. и Green.

На вторую неделю моего пребывания в стационаре мне стало очевидно, что я здесь теряю впустую много времени. Мне хотелось чем-то себя занять – например, устроить состязание. К вечеру Павел написал очередную прозу, а я – стих.

Все впереди Шаг за шагом вверх поднимаюсь,К холодным перилам рукой прикасаюсь,Ноги встали у двери железной,Но нет за ней жизни прелестной.Двери открыты, шаг за порог,Жизнь тебе ставит подножку, дружок,При всех ты споткнулся, упал,Под арии хохота униженный встал,Гордость в глазах, обида в душе.Жизнь такой же не будет уже.Гонимый нуждой шагал и шагал,Но завязла нога – остановился и встал.Вдруг обернулся. Уже опоздал.Двери закрыты, потерян былой идеал.Хотел быть свободным, быть полноценным.Закуют и замажут в бетоне цементном.Силы найди и спартанскую смелость,Чтоб сохранить свою душевную целость.Настроенья сменяются одно за другим,Ощущение такое, что жизнь здесь проспим.За окнами шум, жизни исток,На тонкой шее колышется женский платок.Вокруг будто весело, все хорошо,Но на самом деле все это не то.Просто иллюзия атмосферы закрытой,Нервной ниткой между всеми прошитой,Приносит вред огромный, ни с чем не сравнимый,Самой высокой шкалой не измеримый.Но время стоит, будто в озеро впало,На старой проблеме стрелка минутная встала.Чтобы с места сдвинуть ее,Усердье нужно твое,А оно просто так не берется,За муки, труды лишь достается.В песочных часах, крупицы меняясь,Путь прежний проходят, в горловине теряясь.Считаешь их, от мучительной скуки спасаясь.Без толку запертым здесь оставаясь.Хочется действий, хочется дел,Ведь у терпенья есть тоже предел.Если ты вызов бросил однажды,Не утолить тебе смелости жажды,Жребий брошен – иди, победи,А дальше сладкая жизнь у тебя впереди!

Раздались громкие аплодисменты. Я не мог представить, что, декламируя стихи с койки в палате психбольницы, буду утопать в рукоплесканиях пациентов. Сама мысль об этом казалась безумной. С завистью хлопал и тот, кто начал литературные вечера. Он больше никогда не читал нам.

С Аней мы все чаще проводили время вместе. Оказалось, ей лишь летом исполнится пятнадцать. Однако внимание мальчиков постарше ей очень нравилось. Как-то я сидел на скамье с соседями по палате, а она решила лечь на нас. Мне досталась ее соблазнительная попа. Я передавал ей стихи через подругу. Первое послание было таким:

Радость безмятежная Ласково в грудь тебе счастье кладут,В душе появляется теплый уют,Надежда и вера в завтрашний деньЗаставят столетний цвести даже пень.Каждый вздох доставляет блаженство,Наступило в мире наконец совершенство.Мысли чисты от грусти, печали,Будто свободы триумф отмечали.Сегодня чувства лишь те,Что были в недавней мечте.И даже заканчивать не хочется стих.От радости становишься безмятежен и тих.

Мой интерес к Ане совсем не понравился парню из соседней палаты. До моего прихода в стационар она общалась с ним каждый день. Как-то он со своими друзьями пришел ко мне в палату выяснить отношения. Начал швырять мой учебник истории. В первый раз я не стал поддаваться на провокацию – вышел из палаты, будто мне безразлично. Однако во второй раз, когда они скинули мою постель на пол, такие нападки уже нельзя было игнорировать. Я запрыгнул на пустую кровать, чтобы занять положение выше их, и стал громко крыть их матом. Они испугались. Сказали, что я полный псих, и ушли. Больше они не лезли ко мне. Я мог без опасений общаться с Аней.

Она страдала селфхармом: каждый год наносила себе травмы и отправлялась сюда. Кожа на ее ладонях всегда была в царапинах. Она показала мне шрамы на запястьях, на внутренней стороне бедер – куча синяков. Меня это не напугало. Я влюбился.

Еще месяц назад я чувствовал себя совсем неинтересным для женского пола. У меня долгое время была мечта: я делаю домашнее задание, а тут ко мне в дверь стучит девушка и предлагает пойти в постель. Я думал, всем одинаково хочется ласки.

Помню, однажды – это было в феврале – передо мной открылись слегка оголенные плечи Галины, сидящей на первой парте. Она так и не превратилась из гадкого утенка в лебедя. Я подумал, она может согласиться на близость. После шестого класса у нее не было отношений (если принимать в расчет те наши встречи). Испытывая жуткий дискомфорт, я приобрел в аптеке презервативы. Водку покупать было проще. Я отправился к Гале. Стоя на лестничном пролете перед ее квартирой, я ждал: на ступеньке сидела черная кошка, и мне не хотелось, чтобы она перебегала мне дорогу. Все это время я собирался с духом. Тогда я понял, что моя мечта о внезапной гостье не может осуществиться, если я сам боюсь сделать это. Черная кошка устала ждать, пока я решусь, – ушла по краю ступенек вниз. Я глубоко вдохнул и постучал в дверь.

– Привет, – удивленно сказала она.

– Можно войти?

– В чем дело?

– Ты одна?

– Одна. А что случилось?

– Можно пройти в комнату?

Мы сели на диван. Я повернулся к ней и взял за руку.

– Я подумал, что мы уже давно друг друга знаем. Уже скоро разъедемся после выпускного. У тебя нет парня. Я тоже один. Предлагаю стать тайными любовниками.

Ее лицо вытянулось от изумления, она резко выдернула руку.