Ревность 2

Я не выдержала морального бремени и погрузилась с головой под воду, задерживая дыхание пока терпели лёгкие, пока не застучал пульс в ушах, пока не почернело под зажмуренными веками, под которыми давно черно. Вынырнув, жадно глотала воздух и перестала сдерживать безудержные рыдания. Схватившись ладонями за бортики ванной, подтягивая согнутые в коленях ноги к груди, я плакала долго, до тех пор, пока слёзы не кончились сами. И вот так теперь всегда. Стоило вспомнить о девочке без ноги, меня срывало в бездну отчаяния.

…Однажды я вызнала у Геры телефон директора одного из детских домов нашего города, в который бывший муж ежемесячно отправлял денежную помощь. Людмила Геннадьевна всю профессиональную жизнь курировала детей-инвалидов. Сейчас я отчётливо понимала, что выбрала совсем неподходящее время для погружения в гнетущую атмосферу, требующую неимоверной стойкости и крепости духа. Но тогда под влиянием сиюминутного порыва, угнетённая холодностью Геры и тяжело переживая в одиночку, без поддержки случившийся выкидыш, я решила съездить и посмотреть своими глазами как жили дети-сироты, как проводили свой досуг, чем увлекались. Подольский никогда глубоко не вникал в их быт, интересы, не снисходил до общения, делая исключение лишь для директрисы. Он довольствовался сухими цифрами. «Нужна энная сумма? Не проблема. Обоснуйте и я вам её предоставлю», – такова его жизненная позиция, касающаяся вопросов благотворительности.

Я никогда не понимала, почему он не интересовался судьбой тех, для кого сам невольно выступал ангелом-хранителем. А меня волновало именно это. Хотелось копнуть глубже, погрузиться, вникнуть чем кроме денег можно было помочь. Нужда взглядов глаза-в-глаза, поведанных трагедий, стук детских исстрадавшихся сердечек гнала меня прочь из особняка. И я с открытой личной раной добровольно шла туда, откуда невозможно выйти прежним человеком. Если бы кто-то остановил меня за руку тогда…

Закрывая глаза, я часто видела её взгляд. Не придумали таких слов, чтобы его описать. Необъяснимое сочетание внутреннего стержня с отсутствием надежды. Глядя на ту девочку, неожиданно настигало понимание, что слова не нужны. Она заранее предвидела всё, что люди собирались ей сказать. Знала правду, не ждала чуда, не ждала родителей, не надеялась на помощь. Строила планы, мечтала вырасти и выучиться, хотела стать хирургом, чтобы помогать детям, родившимся с увечьями, таким же как она.

Разве так бывает – знать, что выхода нет, но продолжать бороться…

Родители отказались от неё в роддоме. Не ожидали, что ребёнок родится проблемным, не были готовы, не справились с обрушившимися новостями. Врачи безжалостны: малышка – инвалид на всю жизнь. И родители приняли совместное, наверняка, непростое решение – подписать отказ от ребёнка. Дали себе шанс на сытую, спокойную жизнь, на последующих здоровых детей. Я не бралась осуждать, я не Всевышний. Но кто даст шанс той девочке узнать, что такое настоящая материнская и отеческая ласка? Кто кроме воспитателей и таких же одиноких детей, как она, прочитает ей сказку на ночь? Кто сможет указать и наставить на верный путь в моменты наивысшей нужды и острого отчаяния?

Как я заметила, половине современного общества пришлись по нраву рассуждения об естественном эволюционном отборе, особенно кто ратовал за аборты при распознавании заболеваний плода во время беременности. Их оппоненты, напротив, выдвигали доводы о том, что каждый имел право на жизнь, в том числе плод с отклонениями. Я же истерически хохотала, когда слушала и тех, и других. Что же вы, господа хорошие, посоветовали бы девочке, биологическая мама которой то ли не прошла должного обследования, то ли компетентных специалистов не оказалось поблизости на её беду? Как бы ни было ребёнок появился на свет искалеченный, требующий ежесекундного пристального внимания и специализированного ухода. Сделать аборт само собой отпало, малышка успела появиться на свет. Тут, конечно, захлопал в ладоши второй лагерь – они довольны, ребёнок выжил, вот пусть теперь живёт и радуется, ведь они отстояли его право на жизнь.

Жизнь?! Вы действительно верили, что отказники и сироты с инвалидностью в детских домах жили? Вот прям в полном смысле слова, которое вы вкладывали для себя и своих близких в это понятие? Я не представляла, как кто-то смел называть существование несчастных детей – жизнью и бахвалился этим. Чем вы гордились? Тем, что ребёнок с самых первых дней появления на свет испытывал адские боли? Или тем, что, когда он подрастал и звал маму с папой, на его крики никто не приходил, пока он не срывал голос? Не говоря о выплаканных слезах на тысячу лет вперёд, отсутствии смеха как такового, даже не то, что смеха, хотя бы жалкого повода для улыбки.

Та девочка до моего визита успела пережить множество операций, одна из которых забрала её ногу, но сохранила жизнь. Кто-то снова порадовался, как же прекрасно, что ребёнок выжил. И я соглашусь.

Любая жизнь стоит того, чтобы её прожить!

Но… Тот вопрос, который я бы хотела задать участникам обеих противоборствующих сторон: вы хоть раз задумывались над тем, а чего же на самом деле хотели сами дети? Хоть один из вас, чёртовых советчиков, подошёл к измученному операциями, химиотерапиями, реабилитациями человечку с одним единственным вопросом: а чего хочешь ты, малыш?

Мы могли сколько угодно рассуждать о том, что есть истина, а что – заблуждение. Пока сидели в тёплых кабинетах, спали в мягких постелях и жевали на завтрак колбасу. Но только те, кто на собственной шкуре испытали каково это – изо дня в день жрать горстями обезболивающее вместо завтрака и шептать в сгиб локтя выдуманные знахарские наговоры, чтобы вены не убегали и не прятались, когда наступало время ставить капельницу с выжигающим нутро «лечебным» раствором, от которого пациент если бы мог, то бежал в самые дальние дали без оглядки, сверкая голыми пятками, имели моральное право давать советы. Наверно хорошо, что физическая слабость отключала не только тело, но и мозг, и на мысли о сведении счётов с жизнью тупо не хватало жизненной энергии.

Той девочке требовалась срочная операция. Сумма не маленькая – около трёх миллионов рублей. Директриса добилась через благотворительный фонд, чтобы малышку поставили в очередь, телевизионщики должны были приехать через несколько дней и снять ролик с её участием на сбор благотворительных средств. Но я не смогла просто развернуться и уйти, тот случай, когда ноги буквально прирастали к полу. Всё что я сделала – один звонок мужу и отправленные ему фотографии медицинского заключения с выставленным счётом на оплату. Я не рассчитывала на стопроцентный успех, но на следующий день вся сумма до копейки была переведена, и в тот же день малышка срочным рейсом улетела в столицу. В последствии я узнала, что операция прошла удачно. Упрямая девочка-подросток не собиралась прощаться. В который раз она вернулась, побывав на самой грани. Господи, я заматерелая атеистка, неистово молилась с трудом бормоча бессвязные слова от едкого кома в горле, чтобы девичье мужество, на которое не способны многие стойкие взрослые мужики, но тем паче заслужившее преклонение, принесло свои плоды и не пропало даром. Я знала, верила, она выдержит реабилитацию. Да только горькая ирония в том, что девочка в любом случае искалечена. И её детская мечта стать хирургом, попросту неосуществима. Она никогда не сможет взять в руки скальпель, потому что изуродованные при рождении пальцы не в силах его удержать. Но мне бы хотелось, чтобы она нашла себя в профессии, не в хирургии, а возможно в одной из областей биохимии. Она очень умная и сообразительная, будто в награду за физическое увечье и неполноценность природа наделила её острым и цепким умом. А может в том заслуга одиночества, и чтобы не думать о несправедливой судьбе, она предпочитала погружаться в умные книги. «Будь счастлива, малышка», – прошептала очень тихо, одними губами, чтобы не спугнуть громкими словами удачу.

Зато с каждым прожитым днём я становилась всё злее и ожесточённее. Не на кого-то одного, нет. На всё человечество в целом. На всех, кто допускал жестокость, кто отворачивался брезгливо, словно измазался в фекалиях, кто смеялся, тыча пальцем в несовершенство физического тела. На тех, кто, сюсюкая со своими родными чадами, едва приметив проявленный интерес к уродству учили: «Не смотри. Невежливо рассматривать неполноценного человека». А я вопреки всему продолжала ждать и надеяться, чтобы однажды встретить того родителя, который достал бы из кармана карамельку, вложил в руку своему сыну или дочери и сказал: «Думаю, та девочка будет рада познакомиться и пообщаться с тобой».

И я как в бреду смотрела: отовсюду, от каждого человека, изо всех углов, когда ты на вокзале, в аэропорту, на базаре, в метро, там, где вокруг десятки тысяч людей с безликими пустыми лицами, сливающимися в одно – кто-то бормотал, кто-то грубо толкал, кто-то подошёл и заорал в лицо. А слова одни и те же: «Не смотри! Не смотри! Не смотри!»

Я закрыла уши руками и, зажмурив глаза, чтобы не видеть жестокости, громко завопила через прерывистые, судорожные всхлипы, стараясь перекричать все голоса разом и каждый в отдельности: «Эти дети такие же люди!»

Но нет… не такие же. По своему внутреннему развитию они намного нас превзошли. Во благо или во вред, каждому решать в одиночку. Но. Они знали о нас всё, а мы о них не знали ничего.

Потому надеяться на мою покладистость на вечеринке по приглашению мэра и его жены бессмысленно. Перед разряженными мужчинами и женщинами, благоухавшими не столько парфюмерными букетами известных марок, но прежде всего источавшими вокруг себя запах власти, денег, успеха, смотревшими вокруг свысока, с присущим статусным высокомерием и чванливостью, как обязательное условие для кастового отбора. Если вы не обладали нужными качествами, то не попадёте в когорту всемогущих.

Выйдя из ванной, я сразу направилась в сторону кухни, открыла один из ящиков на верхнем уровне, в котором хранились чайные пакетики, приправы и.. валерьянка. Да, мне двадцать семь, и я знала, что такое валерьянка. После первого в своей жизни визита в детский дом я скупила все запасы в ближайшей аптеке. Запах отвратительный, вкус такой же, но иногда помогало, а порой, как сейчас, мне просто было «нужно». Чтобы найти внутренний источник сил, сказать себе не «я могу», а «я должна». В конце концов были те, кому намного тяжелей, чем мне и кто нуждался во мне гораздо сильнее, чем я сама в себе нуждалась.

Чёрное платье в пол, наглухо закрытое, как и я сама. Мне нравилось, что после валерьянки руки переставали мелко дрожать. Капли в глаза – жизненная необходимость, наравне с обязательным макияжем, чтобы скрыть покрасневшие веки. Небрежная укладка волос в низкий пучок с выпущенными боковыми прядями, иначе меня примут за монашку. Алая помада была бы кстати, но меня могло стошнить от кровавого цвета., поэтому выбрала блеск для губ. Я не собиралась красоваться, я собиралась основательно пробраться в стан врага и втереться в доверие к жёнам толстосумов, от которых прежде сбегала едва завидев.

– Мне показалось или ты чем-то расстроена, Мира? – спросил Пётр, когда мы входили в Олимпию, второй шикарный ресторан нашего города.

– Просто ожидание новостей по детскому проекту оказалось выматывающим, – моя натянутая полуулыбка полностью передавала суть сказанных слов.

– Для тебя Центр очень важен, не так ли?

– Иногда мне кажется, что он и есть моя жизнь. Хотя странно так говорить, ведь пока его можно считать лишь фантазией.

Пётр резко остановился, я держала его под руку поэтому тоже остановилась и вскинула удивлённый взгляд, встречаясь с серым и задумчивым. Его пальцы дотронулись до моего подбородка, не удерживая, лишь касаясь:

– Ты странная.

Прозвучавшие от него слова, сопровождавшиеся спокойным взглядом, неожиданно расслабили, и я широко улыбнулась, отпуская внутренние терзания: – Похожего комплимента мне слышать не доводилось.

Но громкий и неожиданный возглас, раздавшийся из-за спины, на корню уничтожил желание улыбаться, а Пётр неохотно отвёл пальцы от моего лица, не скрывая досады.

– Какая неожиданная встреча! Пётр. Мирослава.

Подольский, судя по всему, приехал позже нас, но сейчас сравнялся, придерживая под локоть спутницу. Едва взглянув на неё, я вдруг утешилась тем обстоятельством, что она не та рыжая, над которой пыхтел мой бывший муж в последнюю ночь, проведённую под одной крышей особняка.

Яркая брюнетка решила воспользоваться подходящим моментом, чтобы продемонстрировать шикарную фигуру, которую не скрывало чёрное платье на бретелях с впечатляющим декольте и с глубоким разрезом вдоль бедра до самой талии. Девица безусловно знала, что пышная грудь и крутые бедра собирали восхищённые взгляды всех присутствовавших мужчин и завистливые от женщин. Она с нескрываемым вызовом в угольно-чёрных глазах и насмешкой, искривившей алые губы, разглядывала меня в ответ.

– Добрый вечер, Георгий. Как жизнь молодая?

– Смотрю это ты, Пётр Аркадьевич, молодишься, с каждым разом твоя спутница становится всё моложе и моложе.

Я смутилась, отворачиваясь, чувствуя себя предметом мебели, но самое неприятное – бывшем в употреблении. Петру всего сорок два, выглядел же он и того моложе. Как-то рановато записывать его в старики, а я для роли нимфетки, напротив, несколько старовата.

– Рядом с Мирушкой даже самые юные прелестницы теряют всякое очарование, – Пётр уложил мою кисть на свою согнутую в локте руку и похлопал по ней. Почувствовав поддержку, я вмиг перестала смущаться, умудрилась даже хмыкнуть и закатила глаза.

– Мне ли не знать, – принял подачу Гера, – но внешность иногда оказывается обманчивой.

Что за бред он извергал? В чём и когда я умудрилась его обмануть?

– Или же кто-то оказался слеп, чтобы разглядеть подлинность.

На этом моя выдержка дала трещину. Обсуждать меня же, когда я стояла рядом – дурной тон.

– Пётр, а как же подарок от нас? – я удачно вспомнила цель нашего визита, заодно представился случай позлить Подольского неслучайно брошенным «нас».

– Не переживай, Мира, я заезжал к имениннице сегодня в обед. Смиренно каюсь, – он склонил голову в низком театральном поклоне, почти доставая подбородком до груди, – вручил его от твоего имени.

– Почему от моего? – искренне удивилась.

– Хм, подарок на мой старомодный взгляд носит достаточно интимный характер, чтобы я дарил его от своего.

В ответ я расхохоталась, восторгаясь его изворотливостью.

– Не буду спрашивать почему поступил именно так, но надеюсь ты мне раскроешь секрет, что именно было в подарке. Иначе может возникнуть неловкость, если именинница решит выразить свои благодарности, либо предъявит претензии.

– Не поверишь, но я бы с превеликим удовольствием продемонстрировал тебе те занятные вещицы из подарочного набора и скажу больше, предпочёл бы сам одеть их на тебя. Но мне остаётся только представлять лицо её мужа, когда супруга осмелится показать ему обновки.

– Ты меня пугаешь, – продолжала посмеиваться, но уже не так бурно. Пётр тем временем возобновил движение, а я запоздало поняла, что Бывший успел скрыться со спутницей, не дожидаясь окончания нашей с Петром беседы.

Глава 7

Поздравив хозяев праздника – чету Краско, в особенности Инессу Вениаминовну – обменявшись дежурными фразами и улыбками, Пётр сопроводил меня за один из круглых столов, где уже восседала пара в годах.

– Добрый вечер, Владимир Афанасьевич. Валентина Михайловна, вы, как всегда, само очарование. Мира познакомься, Владимир Афанасьевич глава известной тебе страховой компании и его обожаемая супруга Валентина Михайловна. – Меня же Пётр представил вовсе неожиданно: – Мирослава Андреевна – мой добрый друг.

– Хм, ни разу не слышала, чтобы кто-либо называл друга злым.

Семейная пара сдержанно и синхронно обозначила улыбку кончиками губ, после чего вернулась к своим наполненным тарелкам.

– Что будешь пить? Может белое вино?

– Нет. Пожалуй, откажусь, – мне хотелось иметь трезвую голову на случай стычек с Подольским. Я не тешила себя напрасными надеждами, что мы сумеем разойтись, как в море корабли. Слишком хорошо зная его характер, уже сейчас я начала настраиваться на возможное выяснение отношений.

– А я пригублю рюмку коньяка. Ты не возражаешь?

– С чего мне возражать? Просто если собираешься выпивать, то позаботься, пожалуйста, о водителе заранее.

– Боишься? – короткий смешок в мою сторону.

– Пётр, – укоризненно посмотрела в ответ. Если человек не понимал очевидного, то имелась ли нужда в объяснениях.

Он тем временем наполнил наши тарелки, тем самым ненавязчиво поухаживал за мной, а на сцену вышел конферансье восхвалять достоинства именинницы, замалчивая естественно недостатки. После пафосных слов которого, неловкость прочувствовали все присутствующие, находиться в одном зале вместе с женщиной-совершенство, спустившейся с небес на грешную землю, как-то недозволительно для простых смертных. Народ откровенно посмеивался, но ведущего ничего не смущало, а бросив взгляд сквозь столы и фигуры людей я заметила, что именинница не сводила с него обожающего взгляда и по внешнему виду казалась весьма довольной. Что ж, кесарю кесарево.

– Я думала, что мы сюда не за едой пришли, – наклонилась и прошептала в самое ухо своему спутнику.

Пётр усмехнулся: – Ты вроде была замужем, Мира. Неужели не заметила, что ни один мужчина, если он не смертельно болен или ранен в ожесточённом бою за поцелуй прекрасной леди, никогда не откажется от еды.

– Извини. Успела отвыкнуть. У меня с этим дела обстоят по-другому.

– Хм, быстро ты отвыкла.

Почему-то стало неуютно, словно я не отгуляла положенный траур после бракоразводного процесса.

– А я разве что-то должна? Не ты ли мне говорил, что бывшего мужа для меня больше не существует?

– И когда только успел?

Захотелось отвесить затрещину Петру Аркадьевичу, который старше меня на… приличное количество лет. Обстановка тоже мало располагала к фамильярностям. Но хотелось нестерпимо, аж руки зачесались. И только минуты спустя я заметила, как мелко тряслись плечи и подрагивали кончики губ Загороднева.

– Ты меня дразнишь?! – возмутилась и неизвестно почему широко улыбнулась этому обстоятельству.

– Наконец ты улыбаешься, Мира. А то я начал опасаться, что так и просидишь весь вечер, будто на иголках. Расслабься, получай удовольствие от еды, компании, – мы оба, не сговариваясь, глянули на нечаянных соседей по столику и вернули взгляд друг на друга, – с компанией не очень вышло. Тогда от музыки, – в это время на сцену для исполнения очередного музыкального номера вышли три молоденькие девушки, одетые… в общем стратегические места прикрыты и спасибо им за это.

– Согласен, обстановка так себе, по крайней мере кормят вкусно, – Пётр мне задорно подмигнул и закинул в рот креветку.

Честно говоря, я извелась от бестолкового времяпровождения. Музыкальные номера сменяли друг друга, чередуясь плоскими шутками конферансье и поздравлениями гостей. Самые влюблённые в именинницу, а может в её супруга, точнее в его чиновничью должность, выходили на сцену и подолгу что-то желали.

– Я попудрить носик, – предупредила Петра, прежде чем удалилась.

Дамская комната странным образом пустовала. Сделав положенные дела, я задержалась у зеркальной стены с умывальниками. Руки давно высохли, но отчего-то я продолжала стоять, опираясь руками о бортик раковины и смотрела в глаза грустной женщине из отражения. Пустой и бессмысленный взгляд карих глаз весьма точно отражал мои внутренние чувства.

– Кто я, и что здесь делаю? – прозвучал вслух вопрос с подвохом.

Дверь открылась и вместе с шумом внутрь вошли три девушки. Я с ними встречалась раньше, но хоть убейте, не помнила имён. Да и нужно ли. Открыла сумочку, чтобы провести блеском по губам. Возвращаться в шумную залу категорически не хотелось.

– Ты ведь Мира? – ко мне обратилась симпатичная брюнетка, с выразительными синими глазами.

– Да, я Мира. А вы? – указала девице на наглость.

– Я Мари́. А ты действительно развелась с Подольским?

Что? Девочки, ну как так-то? Неужели всё, что вас интересует – это свободен ли мужик с внушительным банковским счётом в кармане?

– Я думала, что личная жизнь на то и называется личной, что не подлежит обсуждению. – На мой ответ брюнетка нахмурилась и недовольно поджала пухлые губы. Мне понравилось, поэтому я смилостивилась: – Мы из этого секрета не делали, так что да, мы в разводе.

– Ну ты даёшь, – ожидаемый радостный выдох.

– Имеешь виды? – я не пыталась скрыть сарказм.

– Я нет. Но моя подружка не отказалась бы.

К нам присоединились две её подруги, включая воду и споласкивая руки.

– Ланка осталась без поддержки, – Мари́ кивнула на шатенку с кудрявой гривой волос в ультракоротком мини-платье. Алая помада, черные стрелки вокруг карих миндалевидных глаз. Тигрица на охоте. Я криво усмехнулась:

– Удачной охоты, девушки.

– А ты почему ушла с богатой кормушки? Вроде не страшная, – четвертая участница нашей нелепой беседы окинула меня оценивающим взглядом с головы до пят, – с нарядом ты, конечно, лопухнулась, но если приодеть и накрасить, то думаю легко найдёшь себе крутого мужика.

– Она уже, – Ланка обернулась ко мне скрещивая руки под внушительной грудью. Ткань в области декольте угрожающе натянулась. – Она с Загородневым-старшим.

– О-о, а ты не промах, – Мари́ одарила меня новым взглядом, с неким налётом уважения.

– А ты с кем? – я решила прояснить для себя последнюю деталь. Если Мари́ тоже из клана любовниц, как две её подруги, а не чья-то жена, то я предпочту поскорее отчалить, избавляясь от фонившего глупостью разговора.

– С мужем, с кем же ещё. Ты не знаешь, что ли? – её удивление не казалось наигранным.

Но позвольте, откуда мне знать кто чей муж или чья жена, если я никогда не трудилась запоминать хотя бы имена, не говоря о статусе. Сегодня одна, завтра другая, послезавтра десятая. «Вот и меня настигло колесо судьбы. Был Гера, кто будет завтра…» Я неопределённо пожала плечами: – Так кто твой муж?

– Банкир же. Один из трёх совладельцев Капитал Банка, – три пары глаз смотрели на меня как на юродивую. А я пришла к выводу, что они не далеки от истины.

– А-а, – банк я само собой знала, кто его владельцы мне в принципе было до лампочки. Но поскольку хотелось и более того являлось для меня целью первостепенной важности найти спонсоров для воплощения детского проекта, я напомнила себе, что обещала стать мягче и гибче в общении как раз таки с подобными, хм, девушками. – Хороший банк, – с моих уст должна была прозвучать похвала. «Мира, ты безнадёжна», – моё внутреннее я показало мне жест «рукалицо». Но не тут-то было.

– Это отличный банк.

– Я открыла там депозит, и мне уже пришли проценты, представляешь?

– Там та-а-кой молодой кассир, закачаешься. Ему фотомоделью работать, а не деньги слюнявить в каморке. Всякий раз глядя на него, я жалею, что он всего лишь кассир.

– Просто ты не видела их начальника охраны.

– Почему не видела, видела, но он же ста-рый!

– А между прочим, один из совладельцев до сих пор не женат.

– Да за него никто не пойдёт. Если только отчаявшаяся будущая самоубийца. Он же псих.

Информации становилось слишком много.

– Девочки, давайте по одной. Кассир, охранник – лишнее. Вы мне скажите лучше, банк действительно платёжеспособен?

– Вообще-то, – Мари́ вся подбоченилась, задрала подбородок повыше и обвела всех присутствующих королевским взглядом, – мой муж фуфло гнать не будет.

Я едва сдержала смех, для этого пришлось зажевать нижнюю губу. Но мои новые знакомые оказались не столь бесполезны, как могло видеться вначале. Мне сразу стало понятно, что из себя представляли неведомые трое совладельцев банка, по крайней мере двое из них: тот который псих и муж без фуфла – скорей всего имели за плечами бандитское прошлое. Успев преждевременно обрадоваться, я приуныла. Без поддержки Подольского за спиной, так не вовремя сменившим статус на Бывшего, я ни за что не сунулась бы туда, где имелся малейший намёк на криминал. Не мог Гера чутка подождать со своими изуверскими и кобелиными замашками? Я бы успела подружиться с Мари́. Он бы сопроводил меня на встречу к бандитским банкирам… Собственные идиотские мысли остановил равный по содержательности девичий щебет.

– Ты вроде ничё такая. Давай обменяемся телефонами. Можем тусить вместе иногда.

– Да я вроде как не хожу по тусовкам. И скорей всего покажусь вам скучной, – с изрядным скепсисом и сомнением я поглядывала как Мари́ качала рукой с зажатым в ладони мобильным телефоном, чтобы записать мой номер.

– Так и я замужем. Тем более мой меня никуда не отпустит. Но иногда бывает, что удаётся совместить отдых мужа и встречи с подругами, – она смотрела прямо и открыто, демонстрируя, что отступать не намерена.

Муж-банкир-бандит такое себе качество для возможной подружки…