Открыть глаза

– Да, я все понял, – кивнул я головой. – Скажите, доктор, я сейчас окажусь вне стен клиники, это будет что-то вроде внутреннего двора?

– Что-то вроде, 639, – почти прошипел от вежливости Зизимор. – А почему вы спрашиваете?

– Хочу подышать свежим воздухом. Понимаете, случилась эдакая оказия. Понимаете, меня тут больше чем на неделю заперли в палате с закрытыми окнами, морили голодом и почти все это время я провел у компьютера. Так что я до сих пор еще не понимаю, как я не свихнулся.

– Ничего, вы привыкните, 639, – улыбнулся Зизимор. – Всему свое время.

Лифт тем временем добрался до первого этажа, и мы вышли наружу. Теперь Мизантропов предусмотрительно подождал, пока я первым не выйду из лифта, а потом уже вышел и сам.

Первый этаж представлял собой большой холл с очень высокими потолками, выделанный полностью из непрозрачного затемненного стекла. Был он абсолютно пустой. В нем даже никаких стульев не было, и своей пустотой он производил довольно странное впечатление: какой-то заброшенности что ли. Мы прошли широкие входные двери и вышли из здания.

Я почему-то сразу посмотрел наверх. Скорее всего, дело было в освещении. Свет шел не так как от солнца и тени были неправильные, что может быть и раздражало глаза с непривычки. То, что я увидел наверху, я ожидал увидеть меньше всего. Наверху не было никакого солнца! Ни солнца, ни неба. Все пространство над головой, на высоте где-то тридцати метров, закрывал огромный, гигантский, хромированный купол. Под самым куполом, насколько я мог разглядеть, проходила какая-то структура наподобие решетки, с множеством свисающих с нее на толстых проводах прожекторов, которые и освещали все пространство под собой. Пораженный, я довольно долго разглядывал купол и прожектора, пока у меня не заболела шея, и не зарябило в глазах от света. Я привел голову в нормальное положение и поморгал глазами. Сам двор клиники был окружен высокими металлическими гладкими стенами, плотно соединенными с опускавшимися к ним вплотную краями купола так, что разглядеть, что скрывается за ними и за куполом не представлялось возможным. Сам двор выглядел как огромный парк или оранжерея. Везде росли самые разные деревья, кустарники и трава, образующие чащи и поляны, сквозь которые проходили асфальтированные дорожки. По ним гуляло множество людей, одетых в пижамы, наподобие моей. Я заметил, что между ними ходили и санитары, выглядевшие такими же гориллоподобными, как и Мизантропов.

– Теперь, гуляйте, 639, – сказал Зизимор, и мне послышались ядовитые нотки в его голосе. – У вас есть два часа. Потом идете обратно в палату и, пожалуйста, не опаздывайте. Сигналом для окончания прогулки послужит длинный гудок. По нему вы должны будете немедленно вернуться обратно в здание. Я буду ждать вас здесь, на крыльце. В противном случае последует наказание. Просто, повторяю, просто гуляйте. В палате я заметил, что вы играли в какую-то игру. Можете поинтересоваться у других пациентов, какие они любят игры и договорится с ними о совместном игровом сеансе, чтобы одному не было скучно. Помните, что сидя за компьютером, вы ускоряете процесс лечения и адаптации своего организма и приближаете тот момент, когда мы выпустим вас отсюда не только здоровым, но и имеющим иммунитет от эпидемии и вы сможете помогать нам в борьбе с ней. У нас на счету каждый человек.

– Но если у них иммунитет, то куда деваются люди? – увидев удивленное выражение лица Зизимора, я пояснил. – Вы сказали, что у вас на счету каждый человек, и я подумал, что…, – я помнил о тех двух сумасшедших с топорами, но надеялся услышать что-то еще.

– Эпидемия – это далеко не вся проблема, – поджал свои черноватые губы Зизимор. – Колыхаев уже упоминал, что некоторые из людей научились контролировать свои приступы, вызванные эпидемией. Они образовали множество преступных группировок, начиная от небольших местных банд и заканчивая настоящими картелями и синдикатами, пытающимися контролировать целые города, районы и области. Это очень сильно осложняет нашу ситуацию. Наш район один из самых опасных и зачастую приходиться прорываться с боем. Их главари умело используют вспышки ярости своих подчиненных и направляют их в нужное русло. До нас дошли слухи, что они придумали какое-то лекарство против эпидемии, но пока нам не удалось узнать что-либо еще.

Час от часу не легче, подумал я.

– И еще, доктор. Мы сейчас находимся вне здания?

– Да, 639, – утвердительно кивнул головой Зизимор.

– Так какого лешего, здесь все закрыто, как будто это большой павильон для съемок кино? – само собой вырвалось у меня.

– А на что там смотреть? – снова, как и в прошлый раз, когда я спросил его о календаре, Зизимор удивленно пожал плечами. – Там, собственно, пустота, 639. За стенами клиники начинается поле, в котором ничего нет, но одним только своим видом это нечто пагубно влияет на людей, не говоря уже о том, что будет, если кто-то вдруг случайно окажется в радиусе его действия. Его влияние на живых существ еще до конца не изучено и может произойти все что угодно, 639. Кажется, Колыхаев рассказывал вам об этом.

– Знаете что, доктор, восемь дней голодовки не очень благоприятно влияют на мозговую деятельность.

– Вы сами виноваты, 639, – понизив голос, ответил Зизимор. – Вас никто не просил бить Мизантропова и пытаться сбежать неизвестно зачем.

– Да перестаньте же повторять каждый раз «639», «639», как какая-то машина, которую заклинило! – вежливость Зизимора, на мой взгляд, иногда доходила до полного кретинизма, но еще меня взбесил его ответ. – Если так и дальше пойдет, вы будете произносить это дурацкое число через слово. Я не хочу, чтобы меня так называли.

– Простите, пожалуйста, – Зизимор опять поджал губы, – но доктору Колыхаеву кажется, что вы так скорее привыкните к этому, но как же вас называть? Вы ведь, – Зизимор сквозь линзы очков внимательно посмотрел мне в глаза, – не помните своего имени?

– Нет, не помню, – ответил я, – но я хочу, чтобы меня, к примеру, называли… Сергеем.

– Почему Сергеем? – Зизимор удивленно приподнял брови, наморщив свой лоб.

– Не знаю. Первое имя, какое пришло мне на ум. Согласитесь сами, гораздо человечнее, когда человека называют по имени, хоть и не его родным, но все же не номером, как модель робота.

– Мы обсудим этот вопрос с доктором Колыхаевым. Так как теперь я буду вашим личным лечащим врачом, – Зизимор сделал ударение на словах «вашим» и «личным», словно хотел показать этим, что его отдают ко мне в рабство на веки, – то все просьбы и пожелания изъявляйте мне, а уж потом, при необходимости, я посовещаюсь с доктором Колыхаевым. Теперь вы можете погулять, 6… м-мм, хм… Здесь очень красиво. Мизантропов останется здесь, и в случае нужды обращайтесь к нему, а мне нужно идти.

Зизимор ушел, а Мизантропов остался на месте, поглядывая на меня и, как мне показалось, скрывал улыбку. Наверное, соленый чай вспомнил.

Я немного помедлил и решил, что нужно постараться найти кого-то, с кем можно было бы переговорить и желательно соседей по палате, так как Зизимор как-то упоминал, что они у меня есть. Я считал, что найдя соседей, я найду и способ общаться с ними и без прогулок. Я пошел наугад по одной из асфальтовых дорожек.

Сначала я хотел поспрашивать людей, которые разговаривали между собой, как я заметил, одни вполголоса, а другие как обычно, но подойдя поближе к ним, я увидел, что на груди у каждого висит жетончик с его личным номерком вроде моего. Тогда я просто пошел, вглядываясь в номерки на пижамах, пытаясь для начала найти хотя бы шестисотые. Блуждая таким образом по парку, я понял, что в клинике находились люди совершенно разных наций, цвета кожи и возрастов. Это представляло дополнительные трудности. Кроме своего родного языка я никаких других не знал или попросту не помнил. Это несколько изменило мою первичную цель и теперь я искал русскоязычных пациентов. Я подходил к человеку и пытался заговорить с ним, но каждый раз мне отвечали на непонятном языке. Некоторые из людей, заметив, что я прохожу мимо, заинтересовано оглядывались на меня. Иногда меня самого останавливали и в свою очередь пытались со мной заговорить, но, поняв, что имеют дело с иностранцем, разочарованно отворачивались. В своих поисках я довольно часто встречал детей возрастом от шести-семи лет, но в основном были подростки. Только вели они себя не как дети. Дети резвятся, бегают, смеются, играют, а я наблюдал детей, которые передвигались неспешным шагом и остальным своим поведением ничем не отличались от взрослых и зачастую разговаривали с ними наравне, как с ровесниками. Было слегка непонятно наблюдать такое.

Сколько же здесь всего пациентов? И у всех этих людей, выходит, тоже потеря памяти. Кем они были там, за стенами клиники, когда их нашли солдаты и доставили сюда? Бездумными куклами, бесцельно бродящими по пустым улицам, или одними из тех, с топорами, что озверело набрасываются на всех без разбору, пытаясь удовлетворить свою ненасытную жажду крови? Раздумывая над всем этим, я пришел к выводу, что хорошо, что каждый попавший сюда не помнит своего кошмарного прошлого, потому что здравый человек просто не смог бы жить со всем этим.

Передо мной мелькали лица, но я продолжал вглядываться в номерки и пытаться найти кого-нибудь, кто говорил бы на понятном мне языке, когда кто-то легонько дернул меня за штанину. Я остановился, посмотрел назад и увидел мальчишку, лет девяти, с круглой коротко стриженой головой, пухленькими щечками и блестящими губами. На вид он был несколько бледноват и кроме толстенькой фигуры, ничем другим примечателен не был. Он несколько смущенно улыбался и смотрел на меня своими кругленькими немигающими светло-карими глазами, выражающими немое удивление, словно мальчик хотел о чем-то спросить меня, но не решался заговорить первым. Казалось, он весь состоял из сплошных округлостей, как будто целиком был собран из воздушных шариков, на которые надели пижаму, а на самом верхнем нарисовали уши, глаза, нос и рот. Тоже в виде кружочков.

– Ну, здравствуй, малыш, – поздоровался я с ним.

Я присел на корточки и, приветливо улыбнувшись, посмотрел на номерок мальчишки. 212. Было бы здорово, если бы он говорил по-русски. – Как тебя зовут?

Малыш хихикнул и показал пальчиком на номер жетончика. 212. Ах ты! Все никак не могу привыкнуть к тому, что людей в клинике номеруют, как каких-то тюремщиков.

– Что ж, мне можно не представляться, – пробормотал я в ответ.

– Ты здесь недавно? – несколько резко от смущения спросил меня мальчик по-русски.

Отлично!

– Да всего-то неделю, малыш, а ты?

– Почти год.

– Ого! – воскликнул я и приподнял брови, изображая изумление. – Целый год! Ты, наверное, здесь все знаешь. Можешь мне рассказать о том, как здесь живут, а то я здесь новенький и ничего толком пока не понимаю.

– Здесь здорово, – широко улыбнулся 212. – У меня есть много друзей и своя игра. Ты сейчас совсем один, но у тебя скоро тоже появится много друзей. Тебе всего лишь нужно найти свою игру и в ней уже будут все твои друзья. У тебя ведь есть компьютер в палате? Он у всех есть.

– Да, у меня есть компьютер, – ответил я. – Но что-то я тебя не совсем понял. Какую свою игру я должен найти и как в ней окажутся все мои друзья?

– Ты такой странный, – опять хихикнул мальчишка. – Это же очень просто. Я тебе все расскажу. Я тоже сначала ничего не знал, а потом доктор Маринин мне все рассказал.

– Доктор Маринин? Кто это?

– Это наш доктор. У нас на этаже есть свой доктор. На каждом на этаже есть свой доктор, – терпеливо объяснял мальчик. – Вот у тебя кто твой доктор?

– Э-э-э… у меня мой доктор Зизимор.

– Зизимор? – переспросил мальчонка, смешно нахмурив черные брови, что вместе с его пухленькими, чуть румяными щечками придавало ему немного комическое выражение лица. Почти одними губами он сосредоточено повторил, – доктор Зизимор… а, вспомнил, – лицо 212 озарила светлая улыбка. Мальчик хихикнул. – Это такой в очках, с черной бородой. Он такой смешной.

– Смешной? Да, смешной, – я решил поддержать мальчишку в его мнении насчет Зизимора. – А доктор Колыхаев? Как он тебе?

– Он – хороший и очень умный, – с готовностью горячо ответил мальчик. – Он говорит, что компьютеры могут нам вылечиться от болезни, чтобы мы могли когда-нибудь выписаться из клиники.

– А тебе самому хочется выписаться?

– Ну, – немного замялся 212. Он опустил глаза. – Не очень. Мне здесь нравиться. Здесь интересно. Здесь можно делать все, что ты хочешь. Хочешь, ешь, хочешь не ешь. Спать можно ложиться когда угодно и вставать тоже. Играть можно хоть до самого утра. Мне здесь нравится. Никто ничего не заставляет делать.

– Ты хотел рассказать мне про свою игру и друзей в ней, – осторожно напомнил я.

– Да, точно! В компьютере много таких игр, в которые можно играть сразу всем. Ты должен выбрать себе игру и так ты познакомишься с другими, которым тоже нравится эта игра. Они тоже будут в нее играть и ты вместе с ними.

– Ну, теперь мне более понятно. А если компьютер мне надоест, что мне делать?

– Как надоест? – мальчишка смешно выпучил на меня глаза и вдруг рассмеялся. – Ты такой же смешной, как доктор Зизимор, – затем мальчик нахмурил брови и серьезно произнес. – Игры не могут надоесть, никогда. Ты, наверно, еще не играл?! Пошли со мной, я проведу тебя к нашим. Мы расскажем тебе о нашей игре. Если она тебе понравиться, мы станем твоими друзьями. Ты согласен?

Выбор игры

Я еле успел встать с корточек и совсем не успел открыть рта, чтобы ответить, как мальчишка потянул меня за рукав пижамы. Я пошел за ним. Кто это, интересно, наши? Он повел меня дальше по дорожке. Мы прошли мимо фигурной зеленой изгороди, изящно увитой частым плющом, затем прошли через березовую рощу и сошли с дорожки прямо на траву. Мальчишка вдруг без всякого предупреждения свернул прямо в ближайшие кусты боярышника и при этом по-прежнему крепко держал меня за рукав. Он по-бычьи нагнул голову, защищая лицо, и стал продираться сквозь колючие и цепкие ветки. Я побоялся за жетончик, потому как ветки боярышника могли сорвать его с пижамы и ладонью свободной руки прикрыл его. Просто не хотелось опять раздражать и без того нервного Колыхаева. Неделя насильственной голодовки заставляет принимать по-настоящему верные решения. Мой рост позволял мне сохранять голову в неприкосновенности, и я боялся только того, что шипы могут продырявить мою пижаму.

– Ты здесь всегда ходишь? – с любопытством спросил я своего маленького спутника.

– Здесь быстрее, – яростно просипел коротышка, воюя с зарослями боярышника.

В моменты, когда мальчик отворачивал голову в сторону, я заметил, что его лицо раскраснелось, а глаза были крепко зажмурены. Вот уж детская логика: где существует хоть какой-то намек на приключения, туда и путь. Наконец, кустарник закончился и мы выбрались на открытое место. 212 так неожиданно остановился, что я, зазевавшись, чуть не перелетел через него. Мы оказались перед группой парней и девчонок, подростков, расположившихся среди частых корнистых, довольно старых, просмоленных сосен. Кто-то стоял, сложив руки на груди, кто-то устроился среди вздыбленных корней деревьев, кто-то уселся прямо на песок. Все они с любопытством посмотрели на меня. Среди них я отметил юную девочку лет пятнадцати с настороженными серыми глазами. У нее была короткая мальчишеская стрижка, что удачно сочеталась с черными жесткими волосами, каждой прядью и кудряшкой торчащими в стороны. При нашем появлении она встала и как-то недовольно оглядела меня и еще более недовольно посмотрела на 212-го, но мальчишка, похоже, нисколько не смутился.

– Вот! – гордо сказал он, показал на меня рукой и выкрикнул, словно оправдываясь, – Он – новенький, – словно эти слова доказывали, что я здесь совсем не зря.

– 212, – немного громче, чем требовалось, четко произнесла девушка, стараясь, чтобы ее голос прозвучал, как можно холоднее. – Сколько раз тебе повторять, что приводить кого попало нельзя, негодный ты мальчишка!

Веселое и довольное лицо мальчишки немного потускнело, но в тот же миг засияло с новой силой.

– Ты всегда меня ругаешь, но я знаю, что ты меня любишь, и я тоже тебя люблю.

Неожиданно он подбежал к ней и, встав на цыпочки и вытянувшись, поцеловал ее прямо в щеку и тут же с радостной миной на лице ловко, как мячик, отскочил в сторону. Многие из ребят улыбнулись и рассмеялись поступку 212-го. Сама девушка от такого каверзного нападения глубоко негодующе вздохнула, набрав полную грудь воздуха, но тут снова заметила меня и, отвлекшись, она решила разобраться с 212-ым потом, выпустив из груди весь приготовленный для выражения негодования воздух. Она резонно решила, что появление незнакомца несколько важнее. Девушка подошла ко мне и протянула руку.

– Так ты здесь новенький? – спросила она.

– Да, вот пытался немного сориентироваться в этом огромном парке и встретил его, – я кивнул на 212-го, который тем временем неслышно подкрался и встал за девушкой, слушая наш разговор. Я посмотрел на жетончик девушки. З47.

– Он почти насильно потащил меня сквозь кусты и вот я здесь, – я с деланным вниманием оглядел пижаму. – Надеюсь, пижама не пострадала. Мне выдали только один комплект.

– Ох уж, этот постреленок! – девушка вздохнула. – Это его любимое занятие: кого-нибудь выслеживать и тащить к нам.

– Так вы его друзья?

– Да, к несчастью. Он славный парень, только непоседа от природы. Все-то бы ему бегать и за кем-то следить.

– Он сказал, что у вас есть какая-то любимая игра.

– Есть, – кивнула головой девушка. – Почти все, кто попадает в клинику, находят для себя свою игру и знакомятся с теми, кому она тоже нравится. Наша игра шутер «Стрелки». Если понравится играть, то можешь присоединиться к нам.

– Честно говоря, не знаю, что думать, – сказал я. – Я недавно посмотрел фильм про то, что твориться там за стенами клиники и все еще не могу оправиться от него. Это какое-то безумие. Не очень хочется верить, что все это на самом деле.

– Ты прав. То, что происходит во всем мире ужасно, но не волнуйся, здесь мы в безопасности. Доктор Колыхаев очень многое сделал для всего человечества. Он хочет снова возродить мир таким, каким он когда-то был и мы все должны помогать ему в этом.

– Помогать?

– Мы должны как можно больше времени проводить у компьютеров, – доктор Колыхаев открыл, что электромагнитные волны, исходящие от них, помогают организму быстрее излечиться от эпидемии, – чтобы снова стать здоровыми людьми, пройти подготовку и вернуться во внешний мир, не боясь снова заразиться болезнью.

– Давно ты здесь? – спросил я.

– Где-то около года. Я не считала. Не нахожу это нужным. Вы не бойтесь, клиника – хорошее место. Я тоже сначала чуждалась всех, как дикий волчонок, но теперь освоилась и поняла, что в клинике намного лучше, чем снаружи. Там люди, зараженные эпидемией, убивают друг друга, а здесь мы в безопасности. Самое главное, нужно понять, что лечиться необходимо и не надо нарушать правил, установленных доктором Колыхаевым, он этого не любит.

В этот момент, казалось, сразу отовсюду раздался протяжный вибрирующий гудок, приглушив последние слова девушки. Через несколько секунд он смолк, затем снова набрал силу и медленно затих.

– Вот и конец прогулки. Было приятно познакомиться. Пошли, я провожу тебя до здания клиники.

До меня только сейчас дошло, что я действительно потерял ориентацию, сначала блуждая по бесконечным дорожкам, а потом так внезапно, почти насильно, напропалую, протащенный мальчишкой сквозь кусты. Все пациенты, иногда переговариваясь между собой, пошли в одном направлении. Я и 347 вышли на одну из асфальтированных дорог и пошли к клинике. Девушка шла ускоренным шагом, словно боялась опоздать.

– Куда ты так спешишь? – спросил я, равняясь с ней. – Боишься, что прием больных на сегодня закончиться и клиника закроется?

– Лучше не опаздывать, – на ходу ответила 347. – Доктор Колыхаев не любит, когда хоть в чем-то отступают от расписания.

Пройдя несколько небольших рощиц и, миновав чистое до прозрачности искусственное озеро, мы вышли к центральной кленовой аллее, ведущей к главному входу клиники. Здесь, у крыльца клиники, собралась довольно большая толпа пациентов. Они словно чего-то ожидали. На самом крыльце я увидел несколько стоявших санитаров и врачей. Доктор Зизимор был там же. Он стоял, вытянув свою бородатую и очкастую физию, и что-то высматривал в толпе. Я догадался, что он ищет меня и помахал ему рукой.

– Эй, доктор, я здесь! – крикнул я.

Зизимор немного поводил своим бородатым рылом, и, заметив меня, в ответ крикнул:

– Поднимайтесь ко мне, 639! Зачем вы там стоите?

Действительно, зачем? Я собирался протиснуться через всю толпу, но девушка слегка тронула меня за плечо.

– Будешь в палате, зайди в «Стрелки». Не пожалеешь. Классная игра, – наскоро шепнула она мне.

Я кивнул головой и принялся протискиваться сквозь толпу, пробираясь к ступенькам крыльца. Когда мне это удалось, я взбежал по лесенке и очутился рядом с Зизимором. Я пробежал всего несколько метров, но остановившись, вдруг покачнулся в сторону. Резко закружилась голова, но почти сразу прошла. Все же Зизимор попридержал меня рукой.

– Это слабость, – умным голосом пояснил он мне, – после вашей вынужденной голодовки. Через пару дней вы будете в норме. Ну, расскажите мне о своей первой прогулке, 639. Вы уже с кем-то познакомились?

– Да, доктор, познакомился. С довольно милыми ребятами, – дальше я сказал то, что он и хотел услышать. – Они предложили мне поиграть в некий шутер «Стрелки».

– Это хорошо, – Зизимор одобрительно кивнул головой. – А что это за ребята, с какого они этажа?

– Один, совсем еще маленький, с номером «212», еще я разговаривал с девушкой под номером «347». Славные малые. У них там что-то вроде кружка. Колыхаева хвалили, так что, похоже, все мои подозрения и в самом деле были беспочвенны. Простите меня, я вел себя как дурак.

– Ничего, ничего, 639, – мягко протянул Зизимор. – Колыхаев прощает вас, но в следующий раз будьте более разумны.

Голодом поморил веселый старикашка и простил, подумал я, но вслух сказал:

– Хорошо, постараюсь. А что это все собрались перед клиникой. Какое-то собрание что ли?

– Нет, – сказал Зизимор. – Это для того, чтобы не создавать толкучку в холле. Пациенты проходят на свои этажи в строгом порядке по нумерации жетонов по триста человек. У нас действует всего шесть лифтов и каждый за раз может вместить до пятидесяти человек, но сейчас я сделаю для вас исключение. Пойдемте, я проведу вас до вашей палаты.

Мы зашли в здание клиники. Вслед за нами тронулся и Мизантропов. Вскоре я уже снова был в своей палате и Зизимор, пожелав мне спокойного вечера и, напомнив про компьютер и его полезные свойства, вышел в коридор, заперев за собой дверь. Я включил компьютер и сел за стол.

Немного поколебавшись, я все же решил просмотреть еще один из фильмов правды. Я запустил проигрыватель. Попавшийся мне фильм был посвящен тому, что те люди, которые смогли контролировать приступы болезни, стали объединяться в преступные группировки и как я понял, исключений из них на этот счет не было. Были показаны многочисленные кадры мародерства: ограбление заброшенного магазина, поджог какого-то кинотеатра, разгром музеев, бесчисленные убийства зараженных, зачастую совершенно бессмысленные, жестокие, сделанные только ради развлечения. Я понимал, когда убивали тех из зараженных, кто представлял непосредственную опасность для жизни других людей, но зачем же было убивать тех, кто просто шел и никого не трогал? Дальше были показаны различные хроники, свидетельствующие о стычках между солдатами госпиталя и членами преступных группировок. Судя по увиденному, банды терпеть не могли солдат клиники и пытались уничтожать их, нападая на отдельные отряды при всяком удобном случае. Голос за кадром сказал, что наши укрепленные пункты слишком сильны и бандиты просто боятся штурмовать их, трусливо нападая лишь на небольшие отряды. На улицах разыгрывались самые настоящие кровопролитные бои, доходившие иногда до рукопашной схватки. Были показаны штурмы домов, в которых засели бандиты, уличные перестрелки. В основном, банды старались занять военные части, здания милиции и другие объекты, в которых могло находиться какое-либо оружие и транспорт. Одной из банд удалось овладеть крупным оружейным арсеналом на юге города, вследствие чего она представляла собой наибольшую угрозу. Как правило, в крупных бандах господствовал армейский порядок и жесткая иерархия. Члены банды регулярно тренировались в стрельбе из различного оружия, но были и простые шайки, которые хаотично образовывались для какого-нибудь налета и распадались после поживы. Как я понял, солдаты клиники тоже регулярно тренировались, улучшая свои бойцовские качества в обращении с огнестрельным оружием, а также различными упражнениями укрепляли мышцы тела. Мельком показали гигантскую воронку, раскинувшуюся на многие километры, – результат попадания ядерной бомбы. Везде царила разруха: многие дома были разрушены почти до самого основания, улицы полны брошенных машин. Асфальт порой был так искорежен, что сквозь трещины и разломы виднелись черные, зияющие ямы и разорванные трубы коммуникаций. Повсюду валялся самый разный хлам, отходы и прочий мусор. Голос за кадром объяснил это все тем, что военные, что подверглись заражению космическим вирусом, принялись атаковать свои собственные города. Результатом подобных атак, как наземных, так и воздушных, и были разрушенные дома и множество трупов, зачастую скрытых под грудами уличного мусора так, что виднелись лишь отдельные части тела.