Солонго. Том 2

– Да, я ждала Баэрту, но важнее конечно, чтобы у Саргэлэн все было хорошо. Ты привез важные новости.

– Да, у меня много новостей и для твоего отца. Нападения на караваны участились, есть много людей, примыкающих к каравану, да и купцы уже не те, что раньше. Когда был старый глава каравана, то была купеческая честь, были правила, торговые договоренности, а сейчас стало по-другому, на купца может напасть его сосед и отобрать товар и его никто не накажет, Рашид скажет чтоб сами разбирались и махнет рукой. Вот так сейчас решают все раздоры. Никто из купцов не чувствует себя сейчас спокойно. Вот и я уже давно толком не сплю, стал болеть, то спина болит, то ноги… Это все потому, что верить никому не могу, мысли плохие, так и родится болезнь…– вздохнул Хасан,– ну да ладно… все проходит, так сказал один мудрец. А что в Племени? Все ли у вас здесь хорошо? Тихо ли?

– В Племени бывают и тревожные дни. Разбойники и маленькие дикие Племена совершают набеги на нас, но у нас хорошие сильные воины, мы отражаем любое нападение. Тархан создал прекрасный отряд. Иногда он действует на упреждение. Система доставки писем у нас работает хорошо, новости по Степи летят так быстро, как птицы. Но сейчас , после того, как я поговорила с Гая и рассердила Тархана, не позволив продать ему оружие, мне нужно написать обо всем отцу, но с другой стороны, это будет предательством мужа. Отношения наши могут испортиться. Я не знаю, что мне делать…

– Ну здесь смотря, что для тебя важнее. Или испортить отношения с отцом, не рассказав ему обо всем, а он ведь все равно узнает. Прости, Солонго, но я сам расскажу ему все. Если Тархану Оуюн Хаган запретил принимать решения, значит не доверяет ему. Я верю твоему отцу, он всегда принимает правильные решения, а Тархан молод и горяч и, прости, не всегда умен. Нельзя допустить, чтобы он ослушался твоего отца, это принесет много бед. И для вас, и для всего Племени. Подумай, если позволить Тархану продавать оружие, то потом этим же оружием придут убивать вас! Ты все правильно сделала! Если Тархан ослушается и продаст, то Оуюн Хаган, узнав об этом, разгневается и сам убьет твоего мужа! Подумай об этом и не имей сомнений, что ты права,– Хасан похлопал меня по руке, заглянув в глаза,– ты очень смелая, Солонго, не побоялась пойти против мужа, он ведь может наказать тебя. Может даже лишить жизни… Ведь он твой муж, а по Закону Степи его никто не осудит, если он убьет нерадивую жену…

– Не убьет. Он не посмеет, Хасан. Тогда отец придет и разгромит его и поставит другого Вождя.

– Ну все равно, ты будь осторожна и напиши все отцу, он должен знать, что происходит в Племени. А Тархан обещал слушать Оуюн Хагана. Он не может безнаказанно нарушить обещание.

– Благодарю тебя, Хасан, ты разрешил мои сомнения, – сказала я, ощущая, что мне и правда стало легче.

Мы еще поговорили немного, обсудив разные новости, потом Хасан мне сказал:

– Знаешь, я вижу, что скоро твоя жизнь очень изменится, я вижу знаки этих перемен. Я хочу опять посмотреть твою руку.

– Посмотри, конечно, хотя какие перемены могут быть у меня? ведь жизнь моя вошла в то русло, когда все неприятности, которые ее омрачали, благодаря отцу, были устранены.

– А ты довольна своей жизнью? Все именно так, как ты хотела?

– С виду, да. Но на самом деле мне сложно с Тарханом. Да и дети… Они не принесли мне столько радости, сколько принесли, например Рахат и Нарану.

– А чего же еще тебе не хватает?– спросил Хасан, капая коричневую, едко пахнущую жидкость на мою ладонь. Все линии от нее стали более четкие и даже самые маленькие, образовывающие невидимую сеточку, выявились и узор стал четким. Хасан всматривался в линии на ладони, шевеля губами, будто читал что-то. Поворачивая ладонь и сгибая ее, разглядывал мою жизнь. Закончив, он прикрыл глаза, потер лоб рукой и помолчав, заговорил:

– Да, Солонго, я был прав… Большие перемены будут в твоей жизни. Все линии сходятся в одной точке. Ты многое потеряешь и многое приобретешь.

– Я не понимаю, Хасан, скажи мне так, чтобы мне было ясно. Что за перемены? Когда они произойдут?

– Скоро, уже совсем скоро… Я не могу тебе сейчас сказать, гадатели по руке не могут приоткрывать завесу тайны до поры.

– Почему? Что это за тайна?

– Потому что, зная ее, ты будешь ждать перемен, как ждут караван после зимы, ты будешь представлять какая будет у тебя жизнь, а некоторые вещи сделают тебе больно и встревожат тебя.

– А зачем же тогда гадают по руке? Не для того ли, чтобы знать, что произойдет в жизни?

– Да, конечно, но гадатель, который видит правду, может предупредить опасность, или болезнь, дать совет и направить события так, чтобы избежать беды.

– То есть, если беда будет и она написана на руке, то ее можно избежать?

– Да, можно, если знать ход событий.

– А линии при этом остаются прежними?

– Нет, они тоже меняются. Иногда, когда я даю совет, он может показаться глупым, или даже совсем абсурдным, люди не всегда слушают меня, делают по-своему, а потом страдают.

– Я помню, что ты сказал мне, что у меня будет четыре ребенка. То есть, значит, что у меня будет еще один?

– Посмотрим. Ребенок виден… да, виден…– задумчиво произнес Хасан и замолчал.

– Хасан, дорогой, дай мне совет.

– Все хорошо, сейчас тебе не нужны мои советы,– улыбнулся друг,– только один, есть только один совет. У тебя не должно быть сомнений в своей правоте. Ты все делаешь правильно. Будь верна себе. И у тебя все будет хорошо, даже если тебе будет казаться, что это не так.

– Спасибо, мне нужно идти, я обещала женщинам, моим помощницам, бывшим рабыням пойти на базар,– сказала я, поднимаясь и уже уходя.

– Мы увидимся еще,– улыбнулся Хасан.

В юрте было тихо, дети с Гулкыз что-то разбирали на топчане, Жайнагул молча пекла лепешки. В углу, на мужской половине сидел Тархан. Мне показалось, что вокруг него было пульсирующее черное облако. В руках у него были четки, которые он яростно перебирал, шумно сдвигая бусины трясущимися от ярости руками. Лицо его было бледно. Я вздохнула, предвидя бурное выяснение отношений и молча прошла в свою юрту, муж в два прыжка оказался там же, резко задернув полог, схватил меня за руку, с силой дернул, чтобы развернуть меня к себе. Глядя на меня белыми от злобы глазами, зашипел мне в лицо:

– Ты… ты.. как ты могла?! Ты что о себе возомнила?! Ты как посмела?! Я! Я здесь главный! Я решаю! -схватив меня за косу и обмотав ею мою шею, стал душить меня,– убью тебя! И выброшу собакам, прямо в степь!

Я захрипела и постаралась вырваться. Он швырнул меня так, что я отлетела и упала на алтарь. С него посыпались статуи Божеств и потом скатился светильник, масло из него потекло на ковер. Бывшие в его руке четки он с силой натянул и они лопнули, бусины рассыпались и горохом покатились по юрте. Тархан был страшен в гневе. Отдышавшись я сказала:

– Ты можешь убить меня, но по-твоему не будет. Отец все узнает и лишит тебя и власти, и жизни. Ты не мужчина, Тархан! Настоящий мужчина и Вождь верен своему слову. Ты обещал отцу не продавать оружие, без его ведома.

– Ты меня еще учить вздумала?! Я сохранил тебе жизнь только из-за детей. Но теперь я точно знаю, что ты ядовитая степная змея и я удавлю тебя при первой возможности. И тебе не поможет ни твой отец, ни твои хваленые Божества!

Страха внутри не было, я не боялась смерти и помнила слова Хасана, что не должна сомневаться в своей правоте. Тархан взбесился из-за того, что чувствовал, что я не боюсь его, но отступать не собирался.

– Я буду продавать оружие, тому, кому захочу. Я его изобрел, я ночами не спал и думал, как сделать так, чтобы оно было самым лучшим, значит и решать мне! Зачем я по-твоему все это делал? Я все время думаю, как сделать наше Племя богатым, как изготовить больше сабель и кинжалов, как сделать лук, чтобы одновременно стрелял несколькими стрелами. Зачем все это? Чтобы продать и подороже. А твой отец лучше бы остался в Оргьене и стал монахом, от его проповедей больше было бы толку.

– Я не хочу это слушать, Тархан! И покрывать тебя перед отцом больше не буду! Я жалею, что не писала ему обо всем том, что ты делал. Что скрывала твои ошибки и что поддерживала тебя в твоих мыслях, что ты настоящий Глава Племени! Ты не Глава Племени, потому что забота о людях, это не только забота о том, чтобы у них было больше монет, чтобы купить на базаре новые халаты и пиалы, но и чтобы Племя было в безопасности.

– Что ты понимаешь, женщина! Именно этим я и занимаюсь! Никто не сможет победить нас с нашим оружием и сильными воинами!

– Пока оружие не используют, чтобы напасть на нас. А если ты продаешь его не зная кому, то быть беде! И еще, Тархан. Я обещала отцу записывать все твои торговые договоры и вести летопись, а то, что ты теперь не зовешь меня на переговоры, я напишу отцу.

– Побереги себя, Солонго, я твой муж, помни, что я расправлюсь с тобой, как только подрастут дети,– часто дыша, тихо произнес Тархан и выбежал из юрты, на ходу перевернув стоящий у входа кувшин.

Я немного посидела, собираясь с мыслями и вышла к Жайнагул и Гулкыз.

– Вы готовы идти на базар?– как можно спокойнее и беззаботнее спросила я

– Все ли хорошо у тебя, Солонго?– встревоженно спросила Гулкыз.

– Да, все хорошо, собирайтесь. Я побуду с детьми,– взяв на руки Тумэна. Хоргонзул шмыгнула носом:

– Я тоже пойду.

– Пойдешь с отцом, а сейчас останься в юрте.

Я дала женщинам два увесистых мешочка с монетами и они ушли.

– Мама,– обратилась ко мне дочь,– почему отец недоволен тобой? он хотел наказать тебя, ты непослушная, да?

– Все хорошо, Хоргонзул, мы немного поругались.

– А отец сказал, что ему надоело, что ты не слушаешься. А жена должна всегда слушаться, да?

– Да. Я слушаюсь, конечно, просто немного поссорились, так бывает.

Она посмотрела на меня глазами моей свекрови и также, как она, недовольно поджала губы. Я содрогнулась, присутствие свекрови было таким явным, что я зажмурилась и подумала, что она так похожа на бабку, что их можно было бы спутать, если бы не разница в возрасте.

Вскоре вернулись Жайнагул и Гулкыз, довольные и нагруженные мешками с одеждой и украшениями. Гулкыз оживленно что-то говорила дочери, Жайнагул кивала, соглашаясь с ней. Желтоватое лицо ее порозовело и глаза возбужденно блестели. Войдя в юрту, чтобы отдать мне оставшиеся деньги, они шепотом переговаривались, увидев, что Тумэн заснул. Я была рада за женщин, настроение их явно улучшилось. Я встала, положив ребенка на топчан и накрыв его шалью, взяла монеты и вышла на воздух, решив пойти на базар и купить все необходимое. Я хотела отвлечься от грустных мыслей. Я медленно шла вдоль рядов, вдыхая неповторимый запах специй, сушеных фруктов и тканей. Базар гудел, как растревоженный улей диких пчел. Постаравшись сосредоточиться на тканях и халатах, я стала мерить все подряд, выбирая себе новые наряды, дополняя их шалями, поясами и украшениями, но мысли мои все же вились вокруг слов Тархана, что он продаст оружие. Что это будет не Гая, я была уверена, узнав, что я все знаю и что я дочь Оуюн Хагана, умный купец никогда не пойдет против. Скорее всего он попытается наладить отношения с отцом и купить оружие, заручившись его поддержкой.Но были и другие, я помнила, как заговорили все вместе. А Базарган? Что он хотел предложить Тархану? Как же мне это узнать? Он конечно не хазар, но персы тоже очень хитры. Перс! Он же перс, как и Хасан! Вот у кого я спрошу! Может быть он что-то знает, или сможет помочь мне! Я развернулась и пошла к шатру Хасана.

–Эй, женщина! Мешок оставила! Или халаты не нужны тебе?!– закричал мне купец.

– Я взяла мешок и, пробираясь сквозь толпу, направилась к Хасану. У шатра ждали люди. Я потопталась и села на один из нескольких больших камней, принесенных специально чтобы можно было присесть в ожидании приема. Люди терпеливо стояли, ожидая своей очереди. На камне рядом со мной сидела беременная молодая женщина, жена одного из мастеров, кожевенников. Солнце начинало припекать, оно приближалось к зениту. Женщина периодически ерзала и тяжело вздыхала. Лицо ее покрылось испариной и я спросила:

– Мэдэгма, как ты?

– Ох, что-то тяжело мне…

У нее был уже большой круглый живот и я обратилась к людям чтобы пропустили ее. Никто не возражал и она, как только вышла женщина, смахнувшая слезу, вошла к Хасану. Почти сразу полог откинул Хасан и, увидев меня, быстро сказал:

– Срочно нужна повитуха, начинаются роды.

– Но Баэрты нет, а остальные только ее помощницы…

– Тогда заходи, будешь помогать мне… Времени терять нельзя. Боюсь, что ребенок запутался в пуповине. Приходите все завтра, сегодня я занят,– обратился он к людям,– Солонго мне нужна вода, много воды, пусть принесут. Ее трогать уже нельзя, она вот-вот родит. Я побежала по базару и натолкнулась на Тархана, он вел за руку Хоргонзул, она была наряжена в новый халат, на шее было массивное взрослое ожерелье и в ушах были длинные, нелепо смотрящиеся на ней серьги. Она важно вышагивала с гордостью поглядывая на отца.

– Тархан, пусть кто-нибудь принесет воду в шатер Хасана, у Мэдэгмы начались роды, медлить нельзя. Шатер возле больших камней за лавкой башмачника. Тархан отреагировал мгновенно, схватив за рукав первого встречного мужчину и приказав принести воду, я тут же пошла и взяла много полотняной чистой ткани в лавке одного из купцов и вернулась к Хасану. Прямо на ковре лежала женщина. Готовя разные снадобья, Хасан наказал ей дышать, вдыхая и шумно выдыхая воздух. Принесли воду, Хасан попросил полить ему на руки и поднять длинные рукава халата. Также он наказал отрезать ткани и обвязать его, закрепив ее на шее и поясе, вторую часть нужно было подсунуть под Мэдэгму, которая обезумела от боли и металась по ковру. Периодически затихая, смотрела в одну точку. В шатре Хасана становилось душно, я набрала в ладонь воды и попив, остаток плеснула себе в лицо. Время пролетело незаметно, Хасан спокойно давал распоряжения и я, забыв обо всем, помогала ему. Наконец родился ребенок, Хасан держал его за ноги и шлепнул, ребенок закричал.

– Девочка! У тебя родилась дочь,– сказал он измотанной родами женщине,– хорошая такая, красавица,– продолжал он, показывая матери синеватого сморщенного младенца. Она устало улыбалась, протягивая к младенцу руки. Хасан обтер его тканью и дал матери.

– Сейчас надо сходить и привести мужа. Она пока что не сможет встать. До завтра она останется здесь.

– А ты? Где будешь спать ты?

– Я пойду на берег к купцам. С персами буду спать. Возьму у них ковер и покрывало, сейчас ночи уже теплые.

– Мне нужно кое о чем попросить тебя, Хасан… Я в общем-то за этим и шла…

– Что-то случилось?

– Ты помнишь, когда вы приехали и были в гостевой юрте, Базарган начал что-то говорить, но Тархан прервал его. Ты не знаешь, чего он хотел от мужа?

– Я могу догадаться. Но это не точно…

– Говори, Хасан.

– Я слышал на одной из стоянок как он разговаривал с одним, примкнувшим к нам персом. Он не был купцом и сказался путешественником. Мол ищет древние рукописи в разных местах… мы спали под небом и я еще не успел уснуть, слышал, как этот путник уговаривал Базаргана сделать так, чтобы через ваше кочевье проходили караваны с рабами. И обещал за это много денег. Базарган славен своей жадностью. Он согласился. Но я знаю, что Оуюн Хаган не позволит, а значит, что Тархан не посмеет ослушаться.

– Ошибаешься, Хасан! – сказала я, показывая ему след от косы на шее, – видишь? Он рассвирепел сегодня и чуть не задушил меня. Сказал, что будет делать так, как считает нужным… Боюсь, что он ослушается отца. Он обещал убить меня, как только подрастут дети.

– Ну это уж вряд ли, – улыбнулся Хасан.

– Да, я так и сказала, что ему придет конец, если посмеет. Я не боюсь его. Но то, что он может продать оружие без спроса, или позволить караванам с рабами проходить через наши земли, я опасаюсь. Я хочу написать отцу, но если Тархан увидит, что я снаряжаю гонца, заберет письмо.

– Не переживай, Солонго, ты можешь передать письмо через меня. Это будет немного дольше, но за то уж точно дойдет до Оуюн Хагана.

– Благодарю тебя, Хасан!

Я не медля пошла писать отцу, зная, что Тархана сейчас нет в юрте и никто мне помешать не может. В который раз я порадовалась, что Тархан не умеет ни писать, ни читать. А также мне хотелось написать и отправить письмо Алтенцецег, ведь уже было понятно, что отвечать Батнасану муж не собирался. Это тоже было плохим знаком, ведь игнорирование писем с предупреждениями не сулило ничего хорошего. Но я знала о недальновидности мужа и собиралась упомянуть об этом в письме сестре.

У юрты в новом халате и украшениях играла с братьями Хоргонзул, она прыгала через палку, поднимая облако пыли, лицо мальчишек и ее было в пыли. Жайнагул и Гулкыз рядом не было. Это удивило меня, обычно женщины не оставляли детей одних. Я окликнула их, наказав умыться и идти в юрту.

– Хоргонзул, где Жайнагул и Гулкыз,– спросила я дочку.

– Мы с отцом вернулись с базара и он ушел с Жайнагул куда-то, а Гулкыз пошла за водой.

Я села на топчан и дала грудь Тумэну, Мэргэн и Хоргонзул крутились рядом.

– Мама,– обратилась ко мне дочь,– отец сказал, что я очень красивая, да?

– Да, Хоргонзул, конечно красивая. И халат тебе он красивый купил, и серьги с ожерельем.

– Он сказал, что я красивая, потому что похожа на бабушку и что мы к ней когда-нибудь поедем.

Я посмотрела в маленькие глаза дочери и сказала:

– Да, дочка, ты очень на нее похожа.

Я подумала, что дочь является вечным напоминанием о свекрови, о том несчастливом периоде, когда я была вынуждена общаться с ней, а теперь моя дочь, моя родная девочка так похожа на нее. Это так подшутила надо мной жизнь… А ведь я очень хотела дочку и представляла себе ее совсем иначе.

В юрту вошла Гулкыз с ведрами, полными воды.

– Гулкыз, присмотри за детьми, мне нужно написать письма,– сказала я женщине,– а где Жайнагул?

Она опустила глаза и не сразу нашлась, что ответить. Пожевав губами, она сказала что-то неопределенное, я не стала выяснять и пошла в свою маленькую юрту писать письма отцу и Алтенцецег. Я рассказала сестре все новости, порадовалась за рождение ее первенца и за то, что узнала от Хасана о рождении ребенка у Мягмара и Саргэлэн. Когда я писала письмо, в памяти всплывали те счастливые моменты, когда мы жили все вместе в одной юрте, какая дружная была у нас семья, вспомнилось и то, что с Мягмаром мы были очень близки, мы лучше всех понимали друг друга. Я вздохнула… Прошлого ведь не вернешь… Неужели мы никогда не соберемся вместе? Неужели я никогда не узнаю своих племянников?… на миг мне стало грустно, но я отбросила эти мысли и быстро закончив письмо, начала писать отцу. Оно давалось мне с большим трудом. Мне было сложно описать все так, чтобы гнев отца не обрушился на Тархана немедленно. Я утаила от него, то, что Тархан душил меня и обещал убить, я просто изложила все, как есть, упустив те детали, которые касались наших с ним отношений. Но все же чувство вины перед мужем и ощущение, что где-то я предаю его, не отпускало меня. Я отложила письмо и задумалась. Вспомнила слова Хасана, что мне нужно выбрать, да, в жизни каждый момент нам приходится выбирать, порой, казалось бы незначительный эпизод может сыграть большую роль. Хасан сказал, что у меня не должно быть сомнений в своей правоте. Это так… но все же… Я тряхнула головой и решительно закончила письмо. Свернув письма и завязав их красным шнурком, я запечатала их и поставила свой знак, печать, которая уже какое-то время была у меня. Мне прислал ее отец, я всегда носила ее при себе. Она была отлита в виде монеты с небольшим хвостиком, расплющенным, чтобы удобно было держать пальцами. На ней было написано мое имя на фоне птицы, раскинувшей крылья, в монете была небольшая дырочка и я продела в нее шнурок. Так я могла повесить эту печать на шею. Теперь нужно найти гонца для письма к Алтенцецег, а письмо для отца я отдам на следующий день Хасану. Я пошла искать гонцов, которые были в стане воинов на окраине кочевья. День клонился к закату и дивные степные запахи разных трав наполнили воздух. Я шла, вся в своих мыслях и не сразу заметила Тархана, прогуливающегося с кем-то вдоль реки. Против заходящего солнца я не поняла кто идет с ним рядом. Только подойдя ближе я разглядела Жайнагул. Я удивилась, что бы ей делать у реки с Тарханом. Они были спиной ко мне и я не стала подходить, но увиденное неприятно укололо меня. Я быстро пошла и, разыскав гонца, наказала ему на рассвете отправиться и доставить письмо моей сестре, а сама сразу вернулась в юрту и легла спать с детьми, обняв их. Тархан пришел поздно, мне не спалось, я сделала вид, что сплю и он, тихо нырнул под наше свадебное покрывало, что мне было очень неприятно. Что он делал сЖайнагул? Тут мне пришла мысль, что он, поругавшись со мной, захотел разозлить меня, как уже было с Жайнагул, когда он оказывал ей знаки внимания. Но мне казалось это глупым и я решила утром поговорить с ним и добиться чтобы он не давал никаких надежд бедной женщине.

Утром я проснулась еще до рассвета, ожидая когда проснется Тархан и как только он открыл глаза и потянулся, я заговорила:

– Тархан, я видела тебя вчера у реки с Жайнагул. Что ты с ней там делал?

– Жена, я хотел поговорить с тобой об этом. Я решил взять Жайнагул второй женой , ее мать согласна, к концу лета, после нашего военного похода, в который мы скоро отправимся, я хочу чтобы свадебное покрывало было готово. Гулькыз поможет тебе.

Я не поверила своим ушам. Как?! Я сжала край топчана, зажмурилась. Это все снится мне? Медленно приходило понимание, что это не шутка и не сон.

– Я не дам согласия, Тархан. Можешь не стараться, этого не будет!

– Дашь. Я заставлю тебя дать согласие,– он рывком подскочил ко мне и схватил за косу, я увидела перед собой его бешеный взгляд,– Я возьму Жайнагул второй женой. Я так решил,– и выбежал из юрты.

Сердце бешено колотилось. Неужели так может быть? Ком подступил к горлу и я, поднявшись, быстро пошла в свою юрту, где дала волю слезам. Я плакала от чудовищной неблагодарности этих женщин, от низости, от ненависти Тархана, от лжи, которая оказывается меня окружала. Как?! Я только вчера дала им монет, чтобы они купили все, что хотят, а вечером, Жайнагул, нарядившись в новый халат и надев украшения, гуляла по реке с моим мужем?! Как давно это началось? Неужели я была так наивна, что ничего не замечала и верила? Немного успокоившись и придя в себя, мне захотелось посмотреть как же будут вести себя мать и дочь, которых я освободила от рабства и приблизила к своей семье. Вскоре появилась Гулкыз и не поднимая на меня глаз, занялась разжиганием очага, немного погодя пришла и Жайнагул. Они вели себя, как всегда, разве что сияющий торжествующий взгляд Жайнагул выдавал ее. Не дождавшись, когда они что-нибудь скажут, я первая начала разговор:

– Жайнагул, вчера я видела тебя у реки с Тарханом. Что за прогулки ты себе позволяешь с моим мужем?– строго сказала я

– Чем ты недовольна, Солонго? Он и так уже давно ест мои лепешки и я делаю всю домашнюю работу и забочусь о нем и о детях, – с вызовом глядя на меня, сказала Жайнагул

– Ты что о себе возомнила. Жайнагул?! Тебе мало было, что я освободила тебя, я сделала для тебя и Гулкыз все, но тебе, оказывается, все мало!

– Солонго, почему ты сердишься,– вступила в разговор Гулкыз,– Тархан сам предложил Жайнагул стать его второй женой, потому что он доволен ей. Разве по законам Степи мужчина не может взять вторую жену? Она еще молодая, сможет родить Тархану детей, ведь чем больше у Вождя детей, тем сильнее род. Я, как мать, уже дала согласие Тархану. Он сказал, чтобы мы с тобой начали делать свадебное покрывало. Вот радость-то будет, когда мы набросим его на мою Жайнагул!– не сдерживая радость всплеснув руками, сказала Гулкыз.

От возмущения я даже не нашлась, что сказать. Меня, как большое облако, накрыл гнев, я уже не могла контролировать его и подскочив к Жайнагул наотмашь ударила ее по лицу, вложив в удар всю силу. Жайнагул не удержалась на ногах и, отлетев, упала на топчан. Дети, наблюдая эту сцену, тихо сидели, забившись за алтарь, заплакал маленький Тумэн. Гулкыз подбежала к дочери и заголосив, стала поднимать ее, на щеке Жайнагул алел след от моей ладони, рука у меня болела, от удара свело пальцы. Я потрясла ей и опять пошла на Жайнагул, я хотела выкинуть ее из юрты вместе с матерью.

– Что ты делаешь, Солонго?!– заголосила Гулкыз, схватив меня за руку и пытаясь остановить меня.

– А я расскажу все Тархану, он накажет ее,– тихо сказала Жайнагул.

– Ах ты подлая, низкая тварь!– трясясь от гнева воскликнула я, опять намереваясь наброситься на Жайнагул,– пошла вон! Я не хочу видеть тебя в нашей юрте!

– Это еще кто пойдет вон!– зло ухмыльнулась Жайнагул.

– Солонго, успокойся, прошу тебя! Почему ты не рада, что Жайнагул будет женой Тархана? Ведь и дети давно к ней привыкли, и женой она будет хорошей, будет радовать Тархана.