Краткий курс практической метафизики

Вот почему единая всемирная церковь, в которой совместно молятся христиане, язычники, шаманисты и т.д. – это изобретение лукавого. Чтобы можно было из единого центра контролировать всех и, главное, не допустить спасения душ верующих. Экуменизм – это духовное преступление, которое невозможно оправдать никакими политическими выгодами. Каждый должен идти своим путем, т.к. не случайно каждый рождается в той или иной стране, с той или иной верой. Можно заимствовать отдельные психотехники, использовать опыт других путей для повышения эффективности своего пути, но нельзя менять путь. Ибо, повторим слова Рамакришны, "человек, шедший в Калькутту и искавший самую короткую дорогу, вынужден был каждый раз начинать свой путь сначала и, в конце концов, не дошел до Калькутты".

2.4 Бхакти-марга и христианство

При рассмотрении Бхакти-марги следует обратить внимание на существенное отличие Православной аскезы от Бхакти. Все видения, представления божества в образной форме, к которым стремятся бхакта, в Православии не только не приветствуются, но и считаются прелестью, т.е. заблуждением. Православный мистический путь – исихазм − отличается трезвостью и, как следствие, большей безопасностью. Видения более характерны для католических святых. И это вполне закономерно, если учесть, что большинство их "духовидцев" – женщины, а большинство наших преподобных – мужчины, которые менее эмоциональны и которые поэтому значительно менее подвержены истеричности.

Например, одна из самых почитаемых святых католической церкви, Тереза Авильская (1515-1582), перед смертью восклицала: "О, Бог мой, Супруг мой, наконец-то я Тебя увижу!". Такое понимание конечной цели жизни у "невесты Христовой" не случайно – после многочисленных ее видений явившийся "Христос" заявил Терезе: "С этого дня ты будешь супругой моей… Я отныне не только Творец твой, Бог, но и Супруг". Тереза вспоминала: "Душу зовет Возлюбленный таким пронзительным свистом, что нельзя этого не услышать. Этот зов действует на душу так, что она изнемогает от желания". Д.Мережковский пишет: "Тереза падает в изнеможении под этими ласками, закатывает глаза, дышит все чаще и по всему ее телу пробегает содрогание. Если бы нечестивая, но опытная в любви женщина увидела ее в эту минуту, то поняла бы … что все это значит, и только удивилась бы, что с Терезой нет мужчины" [18]. А В.Джеймс о мистическом опыте Терезы Авильской писал: "ее представления о религии сводились, если можно так выразиться, к бесконечному любовному флирту между поклонником и его божеством" [4].

По-видимому, и современники сомневались в доброкачественности мистического опыта св. Терезы, ибо в свое оправдание она говорила: "Как дурной сон не освежает, но еще более утомляет голову, так и некоторые создания воображения только обессиливают душу. Вместо обогащения души – они вселяют в нее одно томление и отвращение, тогда как истинно небесное видение дает несказанные духовные сокровища и чудотворное оживление телесных сил. Я привожу эти рассуждения для тех, кто осуждает меня, говоря, что мои видения – дело Врага человеческого или игра моего воображения… Я могла бы показать им те богатства, какими Божья длань одарила меня: они мое подлинное достояние. Все, знающие меня, видят, как я изменилась. Мой исповедник сам подтверждает это. Перемена, произошедшая во мне, явственна для людских глаз; она не скрыта в глубине, но сияет ослепительным светом. Я не могу поверить, чтобы Сатана, – если он виновник всего этого, – прибегал с целью погубить меня и низвергнуть в ад, к средствам столь противоречащим его намерениям: к искоренению моих пороков, к преисполнению меня мужеством и иными добродетелями. Ибо я ясно вижу, что хотя бы одного из этих видений достаточно для того, чтобы обогатить меня всеми этими сокровищами "[цит. по 4].

Т.о. все не так просто, как казалось критикам св. Терезы. В конце концов важен результат, а не сопутствующие ему, иногда отталкивающие внешние проявления духовной борьбы. Вот, например, что было с Рамакришной: "Он потерял всякую власть над собой. В отчаянии он валялся на земле, на глазах у посетителей; он был предметом жалости, иронии, возмущения. Какое значение это могло иметь? Одно только было важно: он был на грани высшего блаженства, но перед ним стояла стена, преграждающая ему путь" [5].

Вот и видения св. Терезы Авильской коррелируются с опытом других мистиков, говоривших о неизреченности высший состояний духа: "Однажды, во время молитвы, пишет она, я получила способность сразу постигнуть, каким образом все вещи могут быть созерцаемы в Боге и содержаться в Нем. Я видела их не в их обычной форме, однако с поразительной ясностью, и вид их остался живо запечатленным в моей душе. Это одна из наиболее выдающихся милостей, дарованных мне Богом… Вид этот был до такой степени утонченный и нежный, что описать его нет возможности" [4].

Св. Тереза также говорит о благотворном влиянии на душу своих экстатических состояний: "Часто душа, слабая и изнуренная страшными муками до наступления экстаза, выходит из него с обновленным здоровьем, рвущаяся к деятельности… словно Господь желает, чтобы и тело, покорившееся желаниям души, разделило ее счастье… После подобной милости душа достигает такой высокой степени мужества, что, если бы в этот момент понадобилось отдать свое тело на растерзание ради славы Господней, – это принесло бы ей только чувство радости. В такие минуты мы даем обеты, принимаем героические решения, в нас зарождаются возвышенные желания, мы ощущаем страх перед миром и ясно сознаем наше собственное ничтожество… Какая власть может сравниться с властью души, которая с высочайшей вершины, на какую вознес ее Господь, взирает на все лежащие у ее ног мирские блага и не чувствует себя плененной ни одним из них. Как стыдится она своих прежних привязанностей! Как дивится своей прежней слепоте! Какое глубокое сострадание она чувствует к тому, кого она видит еще находящимся во мраке! Она скорбит, что была чувствительна к славе и почестям, и о том заблуждении, которое заставляло ее считать славой и почестями все то, чему мир давал это название. Теперь она видит в земной славе только одну беспредельную ложь, жертвой которой является весь мир. Она постигает, озаренная горним светом, что в истинной славе нет ничего лживого, и что для постоянной верности этой славе необходимо оказывать почтение всему, заслуживающему почтения, и считать ничтожным, или даже менее чем ничтожным, все преходящее и все неугодное Богу…" [цит. по 4]. Трудно представить, что столь возвышенные и богоугодные состояния души св. Терезы были результатом только "бесконечного любовного флирта".

Аналогичным путем шла и другая "невеста Христова" – Анжела из Фолиньо (1248-1309). В "Книге Анжелы да Фолиньо", написанной ее духовником братом Арнальдо, изложен ее духовный опыт, который явно свидетельствует о том, что это был путь Бхакти. Православную оценку ее "откровениям" дал видный религиозный мыслитель ХХ в. А.Ф.Лосев: "Соблазненность и прельщенность плотью приводит к тому, что Святой Дух является блаженной Анжеле и нашептывает ей такие влюбленные речи: "Дочь Моя, сладостная Моя, дочь Моя, храм Мой, дочь Моя, услаждение мое, люби Меня, ибо очень люблю Я тебя, много больше, чем ты любишь Меня". Святая находится в сладкой истоме, не может найти себе место в любовном томлении. А возлюбленный все является и все больше разжигает ее тело, ее сердце, ее кровь. Крест Христов представляется ей брачным ложем" [19].

Естественно, что православные писатели, тот же Лосев, категорически отрицали какую бы то ни было святость католических духовидиц: "Что может быть более противоположно византийско-московскому суровому и целомудренному подвижничеству, как не эти постоянные кощунственные заявления: "Душа моя была принята в несотворенный свет и вознесена", эти страстные взирания на Крест Христов, на раны Христа и на отдельные члены Его Тела…".

Давая общую характеристику католического мистицизма, А.Ф.Лосев в [19] пишет: "Это конечно, не молитва и не общение с Богом. Это – очень сильные галлюцинации на почве истерии, т.е. прелесть. И всех этих истериков, которым является Богородица и кормит их своими сосцами; всех этих истеричек, у которых при явлении Христа сладостный огонь проходит по всему телу и, между прочим, сокращается маточная мускулатура; весь этот бедлам эротомании, бесовской гордости и сатанизма – можно, конечно, только анафематствовать, вместе с Filioque, лежащим у католиков в основе каждого догмата и в основе их внутреннего устроения и молитвенной практики. В молитве опытно ощущается вся неправда католицизма. По учению православных подвижников, молитва, идущая с языка в сердце, никак не должна спускаться ниже сердца… Православная молитва пребывает в верхней части сердца, не ниже. Молитвенным и аскетическим опытом дознано на Востоке, что привитие молитвы в каком-нибудь другом месте организма всегда есть результат прелестного состояния. Католическая эротомания связана, по-видимому, с насильственным возбуждением и разгорячением нижней части сердца. Епископ Игнатий Брянчанинов писал: "Старающийся привести в движение и разгорячить нижнюю часть сердца приводит в движение силу вожделения, которая, по близости к ней половых органов и по свойству своему, приводит в движение эти части. Невежественному употреблению вещественного пособия последует сильнейшее разжжение плотского вожделения".

Столь негативная оценка практики коллег из католической церкви может быть объяснена как незнакомством с сутью бхакти-марги, так и вполне естественной и оправданной реакцией психологической защиты на чуждый Православию путь к Богу. Однако отвергать вообще путь Бхакти как пагубное заблуждение неверно – Рамакришна доказал своим примером, что идя этим путем, можно не только достичь Бога, но и Абсолютной Истины. Слияние с Богом через любовь – в частности, как отношениями между возлюбленным или супругом с божеством, является – одним из канонизированных способов в Бхакти и Тантре. Другое дело, что для нас этот путь совершенно противопоказан, поскольку вся современная западная культура, к которой принадлежим и мы, пропитана эротикой. Поэтому нам трудно очищать подсознание от libido, и поэтому лучше держаться от всего этого подальше. Так что если негативное отношение к Бхакти иерархов Православной церкви и неверно вообще, то оно верно по отношению к своей пастве.

Характерное для Бхакти стремление превратиться в Бога в его феноменальной, видимой форме, ярко проявилось в деяниях одного из самых высокочтимых католических святых – Франциска Ассизского (1182-1226). Он был первым в истории христианства, у кого стали появляться стигматы – кровоточащие раны на руках, ногах и в других местах, где они были у Христа. Был аскетом, строго соблюдал обеты бедности, целомудрия и послушания. По преданию Франциск совершил много чудес: он воскрешал мёртвых, исцелял слепых, лечил парализованных и т.д. Отличался крайним нищелюбием и милосердием; помогал страждущим, в т.ч. животным и птицам (ахимса). Т.е. с точки зрения индийского спиритуализма практиковал карма-маргу. Но во внутреннем, духовном делании был типичным бхакта, поскольку старался превратиться в Христа (как Рамакришна превращался в Кали). В своих молитвах просил две милости у Бога: "Чтобы я мог пережить все те страдания, которые Ты, Сладчайший Иисусе испытал в Твоих мучительных страстях" и "Чтобы я мог почувствовать ту неограниченную любовь, которой горел Ты, сын Божий". И в молитвенном экстазе он таки чувствовал себя превратившимся во Христа. Но в отличие от католических монахинь, в любви к Христу у него не было никакой сексуальной составляющей – это была чистая, истинно христианская любовь, по заповеди: "Любите друг друга".

Православные критики обратили внимание на полное отсутствие у Франциска чувства своей греховности. Это полностью соответствует позиции Рамакришны по данному вопросу: "Некоторые христиане и брахманисты видят всю религию в понятии о грехе. Их идеалом благочестия является тот, кто молит: "О господи, я грешник, удостой, отпусти грехи мои!" Они забывают, что понятие греха отмечает только первый и низший этап духовности… Люди, не отдают себе отчета в силе привычки. Если вы будете вечно говорить – я грешник, вы останетесь грешником навсегда. Вы должны повторять: – "Я не скован, я не скован… Кто мог сковать меня? Я сын Бога, царя царей"… Пусть действует ваша воля, и вы будете свободны…"[5]. А вот о. Сисой Великий на смертном одре говорил: "Поистине я не знаю, сотворил ли я хоть начало моего покаяния". Глубокое понимание своего несовершенства, усиливающееся по мере приближения к Богу, является характерным для православных подвижников. И причина этого более чем основательна.

Изучение наставлений индийских гуру (настоящих, а не шарлатанов, зарабатывающих на Западе своими псевдонаставлениями) показывает, что все они касаются решения метафизических проблем. Достаточно просмотреть наставления Раманы Махарши (см.[20-23]). И сравнить с наставлениями Православных отцов в "Добротолюбии" [24], которые в основном посвящены этической подготовке, вопросам борьбе со страстями. Следовательно, в нравственном отношении все те индийцы, которые интересуются духовными проблемами, значительно совершеннее нас. Они всю свою жизнь были в атмосфере строгого (и для них естественного) выполнения жестких нравственных норм индуизма. Вся жизнь индуса, от зачатия до погребального костра – в лоне их религии и нравственности, всегда сопровождается соответствующими обрядами. Поэтому они вполне подготовлены к заключительному этапу борьбы за освобождение от мира иллюзий, к решению метафизических проблем на практике. Последователям авраамических религий, к которым относится и Православие, увы – нужно еще избавлять свои души от всяких нечистот. И если, в соответствии с наставлением Рамакришны, внедрять в подсознание путем самовнушения "Я не грешник", "Я сын Бога, царя царей" и т.п., то там произойдет конфликт противоположных установок, который закончится в лучшем случае неврозом. А то и психозом, если хорошо поусердствовать.

Но самое принципиальное отличие православного мистицизма от католического – отказ от образного, чувственного видения Бога, ибо сказано: "Бога человекам невозможно видети, на Негже не смеют чини Ангельстии взирати…" Поэтому преп. Нил Синайский (V в.н.э.) предупреждает: "Не желай видеть чувственно Ангелов, или Силы, или Христа, чтоб с ума не сойти, приняв волка за пастыря и поклонившись врагам – демонам". И Симеон Новый Богослов (ХI в. н.э.) говорит, что те, кто на молитве "воображает блага небесные, чины Ангелов и обители святых", находятся в прелести. Тем более, если "… видят свет телесными очами своими, обоняют благовония обонянием своим, слышат гласы ушами своими и подобное". Все святые и преподобные Православной Церкви согласны в негативном отношении к чувственному восприятию сверхъестественного. Стремление к стяжанию безвидного Духа Святого, к благодати, неописуемой и невыразимой – вот что коренным образом отличает православный мистицизм от Бхакти-марга и мистицизма католического, который по своей сути и есть Бхакти. Поэтому и психотехника православного мистицизма, исихазма, принципиально отличается от Бхакти.

Часть 3. ДЖНЯНА

3.1 Джняна-марга

Путь, которым должен идти каждый, кто ищет высшую Реальность, зависит от психофизиологии и менталитета человека. Для одних это йога, другим больше подходит бхакти. Но для людей интеллектуального склада это конечно джняна-марга, путь знания.

Начало этого пути состоит в изучении метафизики − онтологической основы разных философских доктрин, начиная от материализма и заканчивая абсолютным идеализмом. На этом интеллект исчерпывает свои возможности в постижении Абсолютной истины. Его высшее достижение – признание факта наличия Реальности, которая обусловливает мир видимости. Т.о. тот, кто избавился от веры в реальность эмпирического мира, прошел уже значительную часть пути джняны.

Чтобы идти дальше, к конечной цели, нужно использовать иные средства

познания. Для джняни это интуитивное понимание, праджня, в отличие от интеллектуального знания первой половины пути. Это джняна-йога, если использовать термин "йога" в широком смысле. Но для возникновения интуитивного понимания и, в особенности, достижения конечной цели, необходима всестороння подготовка – не только ума, но и всего психофизического организма в целом. Поскольку для освобождения от авидьи недостаточно одной только медитации время от времени. Нужно всего себя посвятить стремлению к Абсолюту, подчинить этому стремлению всю свою жизнь. Т.е. этим нужно заниматься "профессионально". "Любители", люди, не имеющие такой возможности, конечно тоже достигают определенных результатов. Однако высшая и абсолютная Истина – не в этой жизни.

В соответствии с моделью сближения различных путей к Абсолюту, по мере приближения к конечной цели, требования к идущим различными путями также сближаются. Благодаря наличию четкой систематики удобнее всего эти требования изложить на примере требований раджа-йоги.

Необходима ахимса, сопереживание и сочувствие всем страждущим, иначе невозможно осознать свое единство со всем сущим. Необходимо целомудрие, т.к. только благодаря сублимации сексуальной энергии возможна эффективная духовная деятельность. И необходима правдивость, ибо лжец теряет способность отличать истину от заблуждения. Поэтому и джняна теряет всякий смысл.

Свадхьяя – это, само собой разумеется, это главный аспект джняны. В тапасе (аскетике) для джняни главное – тапас мысли. Людям интеллектуального склада свойственна мечтательность – представление в форме мыслеобразов всяких приятных вещей и ситуаций, как если бы они уже осуществились на самом деле. Но тогда исчезает и желание бороться за что-то реальное, т.к. без всякого труда можно представить это как уже имеющее. Поэтому контроль над мыслями, трезвление – главный тапас для джняни. Сантоша, удовлетворенность имеющимся, избавляет от желаний стремится к чему-то постороннему и помогает сосредоточиться на главном. Культивирование этих качеств создает надежный фундамент для продвижения вперед.

На высших стадиях созерцания необходимо иметь очень выносливое и сильное, в смысле здоровья, тело. Экстазы, которые возникают по мере приближения к Абсолюту, создают крайне высокую нагрузку на сердечно-сосудистую систему. Известно, что Вивекананда не вышел из самадхи, т.к. в этом состоянии у него произошел инсульт [см. 5]. Перевернутые асаны укрепляют сосуды и тренируют сердце. Пранаяма благодаря контролю за дыханием способствует подчинению мыслей. Поэтому желательна практика хатха-йоги, хотя, естественно, не в том объеме, который требуется в раджа-йоге. Только тех ее элементов, которые нужны для джняни.

Известны три способа достижения конечной цели джняна-йоги. Все они начинают с избавления от идентификации себя с телом и своей личностью. Это естественно, поскольку цель – постижение абсолютного "Я", Атмана путем понимания, что в реальности эмпирического "я" нет, это только иллюзия, а существует только "Я".

Первый способ – отрицание, "нэти, нэти", что в переводе с санскрита означает "не то, не то". Для этого джняни задает себе вопросы: "Я это тело? Я это ум? Я это чувства? Я это моя личность?" и т.д. Отвечая отрицательно, джняни осознает, что он может выйти за пределы своего тела, ума, ego, что он действительно не тело, не ум, не личность, и т.о. приблизиться к субъекту, воспринимающему все эти объекты.

Второй способ – объективация, т.е. превращение всего, что кажется "я", субъектом, в объекты. До тех пор, пока не останется то, что уже нельзя объективировать, т.е. абсолютный субъект, "Я". Очевидно, что оба способа близки и преследуют одну и ту же цель – избавление от ложного "я", в результате чего появляется переживание истинного "Я".

Но есть и третий способ джняны, который прямо ведет к осознанию своей тождественности с абсолютным "Я", открытый Раманой Махарши и названный им Атма-вичарой. Этот способ считается самым эффективным и поэтому на нем будет сосредоточено основное внимание.

3.2 Рамана Махарши

Бхагаван Рамана Махарши (1879-1950), при рождении Венкатараман Айяр, происходил из селения, расположенного на территории нынешнего южного штата Индии Тамилнада. Принадлежал к касте браминов.

 Он рос здоровым, нормальным мальчиком, которого привлекали футбол, плавание и борьба. Обладал изумительной памятью, позволявшей ему повторить урок, прослушав его только раз. Единственное, что отличало его от других детей – ненормально глубокий сон.

 Первое событие, подтолкнувшее Венкатарамана к пробуждению, связано с посещением его семьи родственником, который сказал, что вернулся из паломничества к храму Аруначалы в Тируваннамалае (1895г.). Это название пробудило в нем неясное ожидание чего-то, что поможет разрешить все его проблемы, и вполне определенное желание отправиться к священной горе Аруначале.

В возрасте 16 лет у него возникло спонтанное осознание своей тождественности с Атманом. Вот как он это описывал [20]: "Все случилось совершенно неожиданно. Я сидел один в комнате на первом этаже дома моего дяди. Я редко болел и в этот день, как обычно, чувствовал себя хорошо. Но вдруг сильный страх смерти овладел мной. Ничто в состоянии моего здоровья не могло послужить поводом к этому, да я и не пытался найти объяснение или причину страха. Просто ощутил, что "я собрался умереть", и стал думать, что надо делать в этом случае… Шок страха смерти заставил мой ум обратиться вовнутрь, и я мысленно сказал себе: "Сейчас пришла смерть, но что это значит? Что есть то, что умирает? Это умирает тело". И я сразу инсценировал приход смерти… "Ладно, − мысленно сказал я себе, – это тело умерло. Оно будет отвезено, как труп, к месту кремации, сожжено и превратится в прах. Но умру ли я со смертью тела? Разве тело – это "Я"? Оно безмолвно и инертно, но я продолжаю чувствовать полную силу своей индивидуальности и даже слышать голос "Я" внутри себя, отдельно от него. Значит "Я" – Дух, превосходящий тело. Тело умирает, но Дух, превосходящий его, не может быть затронут смертью. Это означает, что "Я" – бессмертный Дух". Все это не было тусклой мыслью, а вспыхнуло во мне ярко, как живая Истина, которую я воспринял непосредственно, почти без участия мыслительного процесса. "Я" было чем-то очень реальным, единственной реальной вещью в моем состоянии, и вся сознательная активность, связанная с моим телом, была сконцентрирована на этом "Я". С этого момента "Я", или истинное Я, Атман, мощным очарованием сфокусировало на себе мое внимание. Страх смерти исчез раз и навсегда. С этого времени погружение в Атман не утрачивается".

Может показаться, что речь идет о бессмертии личного "я", но это связано только с двусмысленностью терминов "Я" и "я". То, что Рамана имеет ввиду только истинное "Я", следует из исчезновения у него страха смерти.

После Осознания он уже не мог жить, как раньше. Он ушел из дома, чтобы больше никогда туда не возвращаться, и отправился к священной горе. Добравшись до Тируваннамалая, Рамана вошел в Великий Храм, посвященный Аруначалешваре – Ишваре, проявленному как Аруначала. До конца 1896 года он пребывает в Великом Храме, в различных его помещениях, находясь в состоянии самадхи. Один садху взял на себя заботу о присмотре за Брахманой Свами, как стали называть Венкатарамана. Обычно он сидел неподвижно в медитативной позе, соблюдая молчание. Пищу ему были вынуждены вкладывать в рот, т.к. он не обращал внимания на предложенную еду. Скоро появилось множество паломников, которые приходили посмотреть на юного Свами или упасть перед ним ниц. Все понимали, что здесь Реализация.

Чтобы избавиться он назойливых посетителей, Венкатараман, менее чем через полгода своего прибытия в Тируваннамалай, согласился переселиться в святое место Гурумуртам, на окраине города. Здесь он продолжил свой обычный образ жизни. Тело его было крайне запущено, т.к. он его полностью игнорировал. Он никогда не мылся; волосы отросли и стали густыми и спутанными. Ногти выросли настолько, что скручивались. Тело было ослаблено настолько, что он с трудом передвигался, когда начал возвращаться к внешне нормальной жизни.

После почти годичного пребывания в Гурумуртаме, Свами перебрался в манговую рощу по соседству. Здесь он оставался около шести месяцев и именно здесь начал накапливать то знание священных текстов, которым обладал впоследствии. Его почитатель, Паланисвами, приносил книги по духовной философии на тамили, которые Свами прочитывал, и давал краткие обзоры их сути, поскольку его духовное знание позволяло ему с первого взгляда понимать изложенное в них. Благодаря удивительной памяти он все из прочитанного помнил. Таким же образом он изучил санскрит и два других языка южной Индии – телугу и малаялам, читая книги на этих языках.

В начальный период пребывания в Тируваннамалае пребывание в самадхи часто отключало восприятие феноменального мира.Он рассказывал об этом так: "Иногда я открывал глаза и видел утро, иногда – вечер; я не знал, когда солнце поднимается и когда садится". Полное погружение в Атман с невосприятием внешнего мира является нирвикальпи самадхи. Это состояние экстаза не является постоянным. Человек может возвратиться в мир, если выдержит его. "Величайшее состояние, полное и окончательное – сахаджа самадхи… Это чистое, непрерывное Сознание, физический и ментальный планы, но с полным сознаванием проявленного мира и полным использованием умственных и физических способностей, состояние совершенного равновесия, совершенной гармонии, за пределами даже блаженства"[20].