Иннерлэнд: Пересечение миров

Кто-то, поглаживая по спине, заставил выпить таблетки и, спустя пару минут, меня поглотило спасительное беспамятство.

Последующие несколько дней прошли словно в тумане. Отчетливо помню лишь день похорон, когда красивое и умиротворенное лицо Рэя спрятали от всего мира под обтянутым алым шелком деревом и двухметровым слоем земли. Я будто оцепенела: не получалось ни заплакать, ни закричать. Сил хватало только на то, чтобы слегка подрагивающими и побелевшими сильнее обычного пальцами удерживать тлеющий окурок и периодически делать рваные затяжки, травя и без того истощенный организм никотином. После той единственной сцены в больнице я вообще перестала реагировать на внешние раздражители и просто смотрела на все затуманенным взглядом, надеясь, что это – всего лишь дурной сон. Только спустя день после похорон, когда тишина нашей общей квартиры стала невыносимой, пришло осознание реальности происходящего – тогда то у меня и случился новый приступ. Благо его свидетелем стал лишь мой старенький ноутбук, иначе было бы не избежать новой порции таблеток и сочувствующих взглядов.

Несколько дней я не выходила из дома, бесцельно бродя по комнатам в футболке любимого, засыпая в обнимку с его подушкой и питаясь лишь остатками того, что нашла в холодильнике, а когда закончились и они – пила только воду из под крана.

Оцепенение покинуло меня внезапно. В какой-то момент я просто очнулась стоя напротив большого зеркала, вмонтированного в дверь шкафа, с чашкой чая в руках.

“У меня еще остался чай?”

Видимо в сознание меня привел мой мягко говоря непрезентабельный вид. То, что смотрело на меня из зеркала, больше напоминало не живого человека, а полуразложившийся скелет: торчащие скулы и ключицы просвечивались сквозь тонкий слой кожи, пижамные штаны и футболка, все в пятнах от еды и кофе, даже при всей моей любви к вещам оверсайз, стали непозволительно большими, длинные серебристые волосы приобрели болезненно серый оттенок и спутались так сильно, что местами напоминали дреды, всегда бледная кожа, стала почти прозрачной, а под глазами залегли огромные темные круги – явный признак нездорового сна. Я никогда не считала себя особо привлекательной, хотя мама всегда убеждала меня в обратном. Впрочем, большинство родителей считает свое чадо самым прекрасным на свете. Но думаю, даже у нее, увидев во что я сейчас превратилась, язык бы не повернулся назвать меня красавицей.

Будто услышав мои мысли, зазвонил телефон, сообщая о входящем от матери.

– Алло, – слышу облегченный вздох в трубку.

– Соул, милая, с тобой все в порядке? – Взволнованный голос родителя, заставляет тело напрячься.

– Все хорошо, мам. Честно. – Добавляю для убедительности.

– Я позвонила, как только узнала. Мне так жаль. Такая молодая и милая девочка и такое несчастье.

Удивленно вскидываю бровь: “О чем она?”. Озвучиваю свой вопрос вслух.

– Ну как же? Ты разве не знаешь? Твоя подруга – Эмма, она скончалась.

Снова появляется ощущение, что все это дурной сон. А мать тем временем продолжает, не услышав никакой реакции.

– Я думала ты знаешь. Вы же так дружили в институте. Правда потом, после…кхм… – замялась она, подбирая подходящее слово, – после того инцидента, вы давно не виделись. Но я думала, тебе сообщили…

В этот момент в голове будто открыли кран и воспоминания последних лет стремительным потоком потекли в мое сознание.

Я училась уже на третьем курсе, когда к нам перевелась веселая и дружелюбная брюнетка. Она влетела в аудиторию ровно по звонку и с шумом плюхнулась на стул возле меня, доставая тетрадь для конспектов. Сказать, что я удивилась будет недостаточно – несмотря на то, что после школы издеваться над моей странной внешностью перестали, мое вечно угрюмое и молчаливое настроение явно не располагало к общению. Поэтому за все годы обучения никто и никогда не садился рядом со мной.

Видимо что-то в моем взгляде подсказало новенькой, что ее присутствию не очень обрадовались – она наконец справилась со своей сумкой и подняла на меня свои огромные карие глаза.

– Не возражаешь? – Мило улыбнулась девушка.

– Хм… – “Могла спросить прежде, чем раскладывать свои вещи”.

– Меня зовут Эмма. – Все также улыбаясь, она протянула руку.

– Соул, – нехотя ответила я, проигнорировав приветственный жест.

От дальнейшего диалога меня спас преподаватель, так вовремя зашедший в аудиторию. Началась лекция. Эмма что-то старательно конспектировала в блокноте, а я внимательно разглядывала свою соседку: хрупкая, но, кажется немного выше меня, она сосредоточенно покусывала колпачок от ручки в перерывах между записями, а когда ручка использовалась по назначению – пухлую нижнюю губу. Взгляд темных глаз, подведенных тонкими стрелками, быстро бегал по странице, пытаясь уследить за буквами, но им то и дело мешали падающие на лоб пряди длинных черных волос. “Красивая” – все что вертелось в моей голове.

В тот день я так и не сделала ни одной записи.

Примерно месяц прошел с того дня, а Эмма все так же садилась рядом со мной, мило улыбалась и рассказывала какие-то несущественные мелочи. Весь месяц я тайком наблюдала за ней, впитывая каждый жест, каждую эмоцию на красивом, слегка загорелом после летнего отдыха лице, и каждый раз мое сердце трепетало.

Когда Эмма впервые предложила прогулять пары, я согласилась лишь потому, что слишком устала от одиночества. Но я ни разу не пожалела о своем решении – это был самый яркий и наполненный эмоциями день за все мои двадцать лет жизни. Мы гуляли по парку, ели одну сахарную вату на двоих, катались на колесе обозрения. Когда мы пробирались через огромную очередь к очередному аттракциону, Эмма взяла меня за руку и не выпускала пока мы благополучно не взошли на борт американских горок. Она улыбалась и шутила, а ее карие глаза блестели лихорадочным огнем. В тот день я поняла, что хочу поцеловать Эмму.

Моя мечта осуществилась совершенно неожиданно – в один из дождливых ноябрьских дней. Дождь настиг нас совершенно внезапно – обрушился холодным ливнем, промочив насквозь всю одежду за пару минут. Как сейчас помню, как Эмма взяла меня за руку и звонко смеясь побежала к ближайшему крыльцу. Ее рука была теплой и, несмотря на влажность, приятной. Когда мы наконец остановились отдышаться, укрытые небольшим выступом крыши от ледяных капель, и я смогла взглянуть в лицо своей первой и единственной подруги, мое сердце пропустило удар. Она была прекрасна – темные волосы намокли и прилипли к лицу, неизменные стрелки на глазах темными ручейками стекали по щекам, пухлые губы жадно вдыхали прохладный воздух, а рука все еще крепко сжимала мою ладонь.

Заметив мой взгляд, Эмма замолчала. Ее лицо стало задумчивым и серьезным. Несколько секунд, показавшихся мне вечностью и заставивших затаить дыхание, она внимательно рассматривала меня, видимо что-то решая. А потом просто сделала шаг навстречу и накрыла мои подрагивающие от холода и мокрые от дождя губы своими. В тот момент я поняла, что окончательно и бесповоротно влюбилась в Эмму.

Разбрызгивая воду под ногами, мы бежали, прикрывшись сумками от дождя и весело смеялись. А добежав наконец до квартиры, лихорадочно снимали друг с друга промокшую насквозь одежду, попутно согреваясь объятиями и поцелуями. Эмма была приятной и теплой, несмотря на ноябрьский холод. Она податливо выгибалась навстречу прикосновениям и все так же покусывала нижнюю губу. Стоя под горячим душем, мы согревали друг друга так, как могут греть лишь влюбленные. В тот день я впервые поняла, что значит быть абсолютно счастливой.

Время неумолимо бежало вперед. Первые листья то и дело вздрагивали от порывов еще прохладного весеннего ветра, снег уже растаял, а земля постепенно покрывалась тонким слоем свежей травы. Приближался апрель. Раньше я любила весну – время обновлений и прилива сил. В этот год все изменилось.

Эмма как обычно ярким пятном ворвалась в аудиторию, лучезарно улыбаясь и перебрасываясь приветствиями с одногруппниками. Она как обычно заняла место за последним столом рядом со мной. Как обычно достала блокнот и несколько ручек. Все было как обычно, но смутное ощущение внутри желудка говорило мне о том, что что-то произошло. Что-то, чего я не хотела знать.

Эмма дольше обычного занималась приготовлениями к паре, избегая встречаться со мной взглядом. И только когда ручки несколько раз были поудобней перемещены на столе, а блокнот перелистан вдоль и поперек, подняла на меня виноватый взгляд.

– Как прошла поездка домой? – Спросила она нарочито весело.

– Эмма, что случилось?

– Все в порядке, – она говорила, а внутри меня все больше и больше разрасталась тревога.

– Я же вижу что то-то не так.

– Знаешь, пока тебя не было я сходила на вечеринку к друзьям. – Вздохнув, брюнетка опустила взгляд и уже глядя на свои ладони продолжила, – Соул, у меня появился парень.

Тук, тук, тук.

Сердце пропускало удары, больно сжимаясь в груди. Я молчала, не находя нужных слов.

– Он такой классный, Соул. Правда! Он непременно тебе понравится. – Наконец она решилась поднять на меня счастливый, но немного затравленный взгляд.

– Я думала ты меня любишь, – наконец справившись с комком в горле, прошептала я.

– Конечно я люблю тебя!

– Тогда почему?!

– Но ведь это просто эксперименты молодости, разве нет? Мы же обе девушки, и мои родители… – Видимо что-то в выражении моего лица изменилось, заставив ее замолчать.

Она аккуратно дотронулась до моей руки и только тогда я заметила, что мои ногти почти до крови впились в бледную кожу собственной ладони.

– Соул, с тобой все в порядке? – Обеспокоенно спросила моя уже бывшая возлюбленная.

– Я пожалуй поеду домой.

Выдернув руку и быстро закинув вещи в сумку, я направилась к выходу из аудитории.

– С тобой точно все в порядке? Давай я тебя провожу.

– Не стоит. – Ответила не оборачиваясь и, прикрыв дверь, кинулась прочь из здания.

Не контролируя собственные действия, я бесцельно бродила по улицам, то и дело натыкаясь на прохожих, а оказавшись недалеко от одного из сигаретных киосков, остановилась. Почему-то вспомнились наставительные беседы матери и категоричный запрет на курение. Сейчас мне это показалось безумно смешным.

Поразмыслив немного и купив пачку ментолового лекарства, я сделал затяжку и закашлялась. Непривычные ощущения в горле понемногу возвращали к реальности, заставляя вновь почувствовать себя ненужной. Дым неприятно раздирал горло, но я упрямо продолжала вдыхать никотин в надежде на облегчение, которое так и не наступало. В тот день я впервые закурила.

Дальше было много слез и текилы, бессонных ночей и скандалов с матерью. Когда я, спустя две недели, вернулась в институт, Эмма все так же жизнерадостно болтала с одногруппниками, но больше не садилась рядом со мной. Место за моим столом, как и в моей душе, снова опустело.

Бесконечные дни складывались в недели. Апрель подходил к концу. А надежда на мимолетность отношений Эммы и ее нового возлюбленного постепенно таяла. Последним событием, убившим ее окончательно, стал увиденный мной поцелуй на пороге университетского корпуса. Эмма выглядела такой счастливой, но внутри меня все сжималось от боли. Это был последний день, когда я появилась в институте.

Мама, конечно же, стала подозревать что что-то случилось, и задавать много лишних вопросов, но ответ всегда был один: “Все в порядке”. О том, что все совсем не в порядке она узнала уже в июне, когда ей позвонили из деканата и любезно сообщили о том, что меня отчислили. Было много криков и ругани, а потом, когда мама приехала забрать меня домой —слез. Ей очень не понравилось мое состояние: бессонница, апатия, отсутствие аппетита – то, что удалось заметить сразу. А после принудительно похода в больницу обнаружился еще целый список неутешительных диагнозов, среди которых крупными буквами значился нервный срыв.

За неимением хорошей клиники в родном городе на семейном совете, в котором я впрочем не принимала никакого участия, было принято решение оставить меня здесь. Так, спустя три дня с момента посещения врача, меня со всеми необходимыми вещами поместили в одно из отделений психиатрической больницы.

Мое сознание отказалось как-либо реагировать на произошедшие изменения, а в голове раз за разом прокручивался наш последний с Эммой разговор, цепляясь за одну единственную фразу: “Мы же обе девушки”. Тогда я отчаянно захотела стать парнем.

С того дня, как меня исключили прошло уже два года. За год до этого, также весной, я познакомилась с Рэем и мой мир снова заиграл красками. За это время я видела Эмму всего один раз – мы гуляли в парке и случайно столкнулись с ней и ее парнем. Тем самым, который стал причиной нашего расставания. Она была все так же красива и мила, но теперь мое сердце билось спокойно.

Помню, Эмма тогда очень удивилась увидев нас, но все же, как и раньше, приветливо улыбнулась и попросила сфотографировать их на фоне колеса обозрения.

– Тогда и ты нас сфоткай потом, – улыбнувшись, попросила я.

– Кого вас? – Она выглядела слегка растерянной.

– Ну как же? – Удивилась я. – Меня и моего парня Рэя.

Эмма как-то странно посмотрела на меня, видимо удивляясь тому, что я с кем-то встречаюсь, тем более с парнем, но отказывать не стала.

– Странная у тебя подруга, – сказал Рэй, после того, как мы попрощались.

– А мне кажется, что она очень похожа на тебя, – улыбнулась в ответ.

И вот теперь, когда я снова полюбила весну, она опять отняла у меня смысл жизни. Как будто кто-то там наверху отчаянно не желал, чтобы это время года было для меня счастливым.

– Соул, ты меня слышишь? – Голос матери вернул меня к реальности. – Может, мне приехать?

– Не нужно, мам – я вздохнула, стараясь сдержать слезы. – Просто это так странно…

– Что странно, милая?

– Что их обоих не стало весной.

– Кого их? – В голосе матери слышалось явное беспокойство. – Кого еще не стало, Соул?

– Рэй, мам. Мой парень… – снова тяжелый вздох. – Он умер.

– Соул, – как-то подозрительно сочувствующе зазвучал ее голос, – но у тебя нет парня…

Тук,тук,тук.

Мокрые дорожки потекли по щекам. Все-таки не сдержалась. Внутри закипал гнев.

– Мам, ты что издеваешься? Мне и так больно? – Уже не сдерживая рыданий, кричу в трубку. – Мы были вместе целый год! А теперь, когда Рэя не стало, ты говоришь такие страшные вещи.

Под конец фразы мой голос сел, поэтому она прозвучала почти шепотом с легкими хрипящими нотками.

– Милая, как давно ты не принимала лекарства? – Очень тихо спросила мама.

Повисла гнетущая тишина, нарушаемая лишь моими редкими всхлипами.

*      *      *

Я с ужасом открыла глаза, пытаясь понять где нахожусь. Солнце беспощадно слепило, пробиваясь сквозь неплотно закрытые шторы. Щеки неприятно пекли и, проведя ладонью по лицу, я ощутила мокрые дорожки слез на пальцах. Быстро стерев их тыльной стороной руки и все еще щурясь в попытке сморгнуть остатки соленых капель, я посмотрела на спящего рядом Рэя. Он лежал на спине, сбросив одеяло на пол и немного хмурясь во сне. Он был жив.

“Слава Богу, это всего лишь плохой сон”, – с облегчением вздохнула я и опустила голову на любимую грудь.

“Тук-тук, тук-тук” – услышала я биение его сердца и снова слезы мокрыми дорожками потекли по щекам. Рэй заворочался и приоткрыл глаза.

– Эй, ты чего? – Спросил он, почувствовав влагу на своей груди, и мягко погладил меня по волосам.

– Все хорошо, – я улыбнулась и крепче прижалась к Рэю, боковым зрением замечая размытые очертания нашей совместной фотографии на фоне колеса обозрения, стоящей на прикроватной тумбе и свое жутко исхудавшее за одну ночь лицо в отражении стекла.

Иннерлэнд: За другими дверями

Если и есть на свете такая штука, как абсолютное счастье,

то это ощущение, что ты – в правильном месте.

Фэнни Флэгг “Жареные зеленые помидоры в кафе Полустанок”

“Интересно, как чувствовал себя Маугли, когда впервые встретил другого человека? Был ли он растерян, удивлен, взволнован, напуган? Или испытывал все эти чувства сразу?” Мне кажется, сейчас я была прямо как этот выращенный в джунглях мальчик, которому только что сказали, что он человек.

Я стояла напротив черного, почти безжизненного дерева, вокруг, как и прежде, не было ничего, кроме черной травы и далеких гор, разрывающих темно-серые облака своими черными величественными пиками. Мысли метались и шумели в моей голове, как растревоженный рой пчел. “Почему мне не рассказали об этом мире раньше? Это же так круто – выглядеть как хочешь, быть кем хочешь, окружать себя теми вещами, которые тебе дороги, людьми, которых ты любишь. Убрать из жизни все лишнее, раздражающее, отнимающее и без того быстротечное время. Быть Богом… Неужели такое действительно возможно?”

С детства мама внушала мне, что существует некая высшая сила, именуемая Богом, которая наблюдает за нами: защищает от бед, поощряет за хорошие поступки и непоколебимую веру, наказывает за грехи. Именно Бог, по её словам, дарует и забирает жизни, посылает испытания, чтобы проверить нашу веру, и жестоко карает за непослушание. И слова эти подтверждались не только батюшкой в местной церкви, но и ценнейшей духовной реликвией христиан – Библией.

Мне же Бог всегда представлялся этаким суровым старцем, способным делить людей на добрых и злых, совершенно забывая при этом, что общество само воспитывает своих злодеев (впрочем, как и героев) и не всегда человек по собственной прихоти выбирает тот или иной путь. И я бы могла смириться со всей несправедливостью божьего промысла, если бы он не был столь жестоким.

Позже, наблюдая за жизнью окружающих, видя их боль и страдания, я перестала верить в Бога. Произошло это не потому, что я нашла какие-то веские аргументы, опровергающие его существование, а потому, что мне просто не хотелось верить в то, что Бог с таким цинизмом и безжалостностью просто наблюдает за человеческими страданиями или, что еще хуже, сам заставляет людей страдать. И сейчас, находясь в этом странном месте, дающем невообразимые способности, я не знала что мне делать и как себя вести. Но я точно знала, что не хочу быть таким Богом, о котором мне рассказывала в детстве моя мать.

– И долго ты еще будешь стоять тут с таким лицом? – Голос ворона вернул меня к реальности. Конечно если происходящее можно было так назвать.

Только сейчас я заметила, что мои глаза слезятся, а побелевшие сильнее чем обычно костяшки пальцев сжимают края длинной черной футболки.

Разжав пальцы, я осознала, что все это время была в привычной домашней одежде. “Неловко-то как получилось… Интересно, нормально ли это – гулять в чужом мире в пижаме и тапочках?” – Пока я размышляла над уместностью своего внешнего вида, Брайнс снова возмутился:

– Ох, вечно приходят сюда всякие…км, люди. Неужели твои мыслительные процессы настолько слабы, что тебе необходимо так много времени, чтобы переварить услышанное?

– Может, вы прекратите оскорблять меня? Я бы на вас посмотрела, будь вы на моем месте! – захотелось стукнуть эту надменную птицу, да так сильно, чтоб она свалилась с дерева.

– Пфф… ты же понимаешь, что такое никогда не случится?

“Господи, за что мне все это? Что этот ворон о себе возомнил? Конечно я не гений, но не настолько же глупа, как он думает! Да любой бы на моем месте впал в ступор от всего происходящего….”

– Впрочем, ты же человек. А люди обычно не отличаются особым интеллектом, – добавил Брайнс. – Хотя Рэй, пожалуй, исключение. Довольно умный парень и не тратит время на глупые вопросы.

– Ты знаешь Рэя? – При упоминании о возлюбленном, я даже забыла о вежливости.

– Конечно знаю.

“Кажется эта птица считает меня умственно отсталой.”

– Он частый гость в этом мире.

– А где он сейчас? Почему он сам не рассказал мне все это? Зачем отпустил меня одну?

Во рту появился легкий привкус металла – кажется я слишком сильно прикусила губу. Дурацкая привычка.

– Он уже здесь и ждет тебя в Башне Вечности. – Взмахнув крылом, Брайнс остановил еще не сорвавшийся с моих губ вопрос. – Ты встретишься с ним, но только после того, как сама исследуешь этот мир и поймешь его законы.

– Какой мир? Какая башня? Вокруг ничего нет, кроме этого дерева и пустынных полей! – Оставалось только сделать “фэйспалм”. И это меня он называет глупой.

– А ты присмотрись внимательнее, – усмехнулась птица. “Не знала, что они это умеют”. – Видишь там вдали виднеются поля, а чуть левее и дальше – деревня?

Проследив за крылом Брайнса, указывающим куда-то в сторону, я стала усиленно вглядываться в однотипный пейзаж и, спустя какое-то время, действительно увидела то, о чем говорила птица. Мое зрение в этом мире стало определенно лучше.

– Но как? Всего пару минут назад этого не было! – Я почувствовала, как мои глаза здороваются со лбом.

– Конечно было, – снова снисходительный тон. – Просто ты не обращала на это внимания. Люди ведь такие недалекие, дальше собственного носа ничего не видят.

– Допустим. Но где же эта башня, как ее там…? – Кажется я начинала привыкать к надменности Брайнса.

– Вечности, – подсказала птица. – Она в самом дальнем конце Иннерлэнда.

– Инер-чего?

– Иннерлэнда. – Теперь пришла очередь ворона делать фейспалм. – Этот мир называется Иннерлэнд. – Тоном учителя, объясняющего нерадивому школьнику самое простое правило, начал свои пояснения ворон.

– Когда-то весь этот мир был разделен на четыре больших королевства, в каждом из которых проживала своя могущественная раса. Люди были отличными кузнецами и оружейниками, скрофы – при их упоминании Брайнс брезгливо скривился, – не самые чистоплотные существа, слыли отличными торговцами и пивоварами, лесные жители – феи, нимфы и прочие представители магического сообщества, – следили за сохранностью природы, а эльфийское королевство славилось своими алхимиками и учеными. Также были мелкие племена шаманов, различных культов и изгнанников, не имевших существенное влияние на равновесие мира. Но, после того, как земли Иннерлэнда погрузились в хаос многолетней войны и королевства были разрушены, а люди и шаманы и вовсе вымерли, остатки когда-то могущественных рас объединились и наш мир стал именно таким, каким ты можешь увидеть его сейчас.

Далее последовал довольно длинный монолог о самых разных исторических и не очень фактах, которые возможно и были весьма интересны, но из-за слишком большого объема информации, почти не воспринимались. Поэтому из всего сказанного вороном я практически ничего не запомнила. Как ни странно, в этот раз Брайнс не скупился на слова. Видимо ворон все же любил разговоры, но только те, которые показывали его интеллектуальное превосходство над собеседником. А так как я ничего об этом мире не знала, речь его продолжалась довольно долго и, возможно, растянулась бы еще на пару часов, если бы не мое желание поскорее отправиться в путь.

– И все же я не понимаю, почему мне нельзя пройти этот путь вместе с Рэем?

– Не удивительно, ты же…

– Да-да, я всего лишь глупый человек. Благодаря вашим стараниям, я больше никогда об этом не забуду.

– Видимо, ты все же немного умнее, чем я думал, – усмехнулся Брайнс.

– Спасибо. – “Мне показалось, или ворон сделал мне комплимент?” – Так вы ответите на мой вопрос?

– Ты должна пройти весь путь сама потому, что твое восприятие реальности уникально. Это не значит, что ты особенная, – тут же добавил Брайнс, – это значит, что каждый человек по-своему воспринимает все происходящее. А если рядом с тобой будет Рэй, он так или иначе будет влиять на тебя, искажая твою реальность.

– Допустим… – Мой мозг уже отказывался работать. – Я все еще плохо понимаю, что здесь происходит. Возможно, когда я лично все увижу, мне станет легче это понять?..

– А я уж было подумал, что ты не безнадежна… – Вздохнул Брайнс. – Если тебе так не терпится, можешь идти.

Повторять дважды не пришлось: не успел Брайнс закончить предложение, а я уже спускалась по склону небольшого холма, на котором собственно мы и находились все это время, в сторону ярких цветочных полей.

– Но я бы на твоем месте надел что-нибудь более удобное, – добавил ворон как раз в тот момент, когда я, зацепившись тапочком о небольшой камень, собиралась познакомится с землями Иннерлэнда поближе.

Спасло меня очередное чудо: зажмурившись и готовясь проверить землю на твердость, я так и застыла в паре сантиметров от травы.

– Кар-кар, – раздалось где-то над моей головой. Брайнс смеялся?

– Не смешно, – сказала я, отряхиваясь.

“Пожалуй, идея путешествовать по незнакомому миру в тапочках, действительно не самая лучшая.” – Решила я и, зажмурившись, начала перебирать в голове варианты наиболее подходящей одежды. Когда я вновь открыла глаза, на мне уже красовались удобные красные кеды, ярким пятном выделяющиеся на фоне черной травы, и обычные черные джинсы. Потрепанная черная футболка со следами от кофе и парочкой подаренных временем дырок, осталась прежней. Её я решила оставить, как напоминание о привычной жизни с горячим кофе по утрам, старением и хрупкостью человеческих творений. Почему-то мне казалось очень важным оставить с собой что-нибудь из моего мира. Реального мира. А так как кроме надетых вещей со мной больше ничего не было, выбор пал на футболку. Ну в самом деле, не знакомиться же мне с обитателями Иннэрлэнда в пижамных штанах?