Афера с незнакомцем

– Ничего, – спасовала под его пристальным взглядом слабая я. Переступая немеющими ступнями. Не может быть, чтобы… К таким потрясениям опять моё сознание не было готово – и вряд ли когда-нибудь будет готово.

– Вук, помягче, – попросила Ольга. – Будущих матерей не стоит запугивать – это отразится на качестве потомства.

Сокол издал пронзительный свист, вздернув голову кверху. У него был брезгливый вид профессора, которого заманили на пьянку бомжей.

– Кто ещё хочет сегодня поговорить со мной? Чайник? Стены? Ты, Рейган? – обращаюсь к коту. У кота круглые глаза и жалобный вид, будь его воля, он бы влез мне в живот, лишь бы не видеть сокола. Беднягу начало мелко трясти.

– Ну что ты нервничаешь по пустякам? – закатила глаза Оля. – Каждый выглядит, как умеет. И разговаривает. Сокол ничем не хуже других.

Ну сокол. Ну разговаривает. После небольшой задержки сажусь, нет, скорее падаю, в кресло, продолжая прижимать к себе кота. Или это кот меня прижимал к себе?

Ольга, со свойственным ей спокойствием, смотрела на меня, изредка поглаживая птице горло. Сокол, прикрыл глаза, не желая больше лицезреть никого из нас, что совсем не переводило его в разряд безопасных лиц.

– Это Лель тебя подослал? – спрашиваю Ольгу. И сама понимаю, что этого быть не может. Слишком он почему-то боялся, что кто-то из его родственников сюда явится. А с Ольгой мы знакомы уже сто лет, наверное, еще ДО Леля.

– Меня нельзя прислать – я не письмо, – дернула плечиком гостья. На первый – и на второй, и на третий взгляд – она ничем не отличается от себя обычной. Те же жесты, мимика, стиль речи. – Ну прекрати уже этот цирк, – обратилась она ко мне, а я внезапно ощутила тонкий черемуховый аромат. И увидела не потолок, а пронзительно голубое весеннее небо, на его фоне тонкие ветви с набухшими почками, услышала ярый птичий гомон. – Не делай вид, что не понимаешь. Мы с тобой взрослые люди и…

– Кто ты? – спрашиваю у чужачки. А знала ли я когда-нибудь эту женщину, прикидывавшуюся моей подругой? Ту, которая говорила, что посменно работает в нескольких роддомах акушеркой, а на досуге преподает народные танцы в доме детского творчества. Я ведь все о ней знала исключительно с ее собственных слов.

– Мавра, – сказала Оля. Её взгляд задержался на моём горле, точнее на бусах Леля. Вблизи было видно, что она старше, чем казалось, – сейчас вопрос не в том, кто я, а в том – кто ты?

Машинально касаюсь ладонью подарка Леля. Прижатый к груди другой рукой, оглушительно шипит в предынфарктном состоянии Рейган.

– Бесконечно доброе, феноменально умное, необычно привлекательное, бесподобное существо, а ты? – процедила я.

– Ясно. – На лице гостьи появилась понимающая ухмылка.

– Что ясно? – чувствую, что начинаю заводиться. Явилась неизвестно кто, еще и ухмыляется. Враги так себя не ведут, конечно…

– Отчего к тебе Лель зачастил, – отозвалась, глядя мне толи в душу, толи в зрачки.

– Ко мне? – растерялась я. Имя Леля было как неожиданный удар в солнечное сплетение, хотя подсознательно ждала чего-то подобного. Хватаю ртом воздух, собирая рассыпавшиеся мысли. – Ты знаешь Леля?

– Кто ж этого блаженного не знает, – фыркнула гостья. – Все мир пытается спасти любовью. И говорит о тебе все это время так, что создается впечатление твоего присутствия на семейных собраниях. – Та, которую я знала под именем Ольги, почесала переносицу ногтем. На свету блеснул алый перстенек. – Мнения домашних разделились. Одни считают, что ты божедурье, которой повезло. Другие, что ты – баба ветрогонка – вздорная особа, замыслившая навариться на подвернувшейся случайности. Так кто же ты? – выжидающе посмотрела на меня.

– Убирайся, – вспыхнула я. – Или…

Сокол забил крыльями, издав раздраженный клекот.

– Ах, какой взгляд! Ты меня сейчас им просто пришпилила, как к стене бабочку, – рассмеялась она, поглаживая крылатого разбойника. – Характер. Лелю никогда не нравились тихони, – гостья погладила ему спинку и светло-серый с темными полосами хвост.

– Вон из моего дома, – ледяным тоном велела я.

– А не то что? Леля позовешь? – фыркнула та, откровенно забавляясь ситуацией.

– И позову. Прямо сейчас.

Мы застыли друг против друга. Прошла минута. На исходе второй минуты я почувствовала себя глупо. Когда у тебя есть вечность, ты можешь просмотреть каждую соломинку в стоге сена, одну за другой, пока не найдешь иголку. Вечности у меня в запасе не было. Ну и что делать? Взаправду кричать Леля?

– Хорошо, – сдавшись, сказала я. – А Лелю ты кто будешь? И чего от меня хочешь?

– Ты опять за своё? – возвела очи Оля.

– Да, я упертая. Так кто же ты?

– Родня близкая. Или дальняя. Это смотря откуда считать. Зови меня Ольга, – ответила гостья. И настала моя очередь возводить очи.

Обходной маневр с называнием собственного имени – ну-ну. Славянская бытовая магия запрещала называть другому человеку свое имя, так как знание имени давало власть над его хозяином. Поэтому никто не говорил «моё имя такое-то», а было принято употреблять разные шутки-прибаутки или более вежливые обороты вроде «меня зовут».

– Как твоё имя? – прямо спрашиваю чужачку, мысленно перебирая имена славянских богов и нечисти. На ум, правда, кроме Перуна, Даждьбога и загадочного Михрютки не приходило – сама не пойму, откуда это имя в голове взялось.

Ольга хмыкнула:

– А ты быстро учишься. Моему братцу с тобой повезло. Или не повезло?

Братцу? Да, у Леля вроде была сестра. Что-то смутно припоминаю из курса лекций по религии древнего мира.

– Если не ошибаюсь, Леля – вечно юная богиня весны, любви и продолжения рода? – Сама поражаюсь тому, как много разной информации, оказывается, есть в моей голове. Мысли мечутся, как стайка подростков, на вечеринку которых раньше времени вернулись родители хозяина квартиры. Одно дело хихикать по поводу каких-то далеких родственников Леля, и совсем другое – встретиться с ними лицом к лицу.

– Она, она самая, – ехидный голос, принадлежащий соколу, разбил повисшую тишину. – А вот со мной будет сложнее.

Кот, едва заслышав его голос, вновь вжался в меня, словно решил поиграть в «Чужого» наоборот: не выбираться из человеческого живота, а влезть туда целиком. Морщусь, отдирая от себя его когти. Птиц сказочно-мифологических я знала не так уж много, поэтому брякнула самое известное сказочное мужское имя:

– Финист Ясный Сокол.

Птица изумленно раззявила клюв, резко и шумно развернув крылья. Оля, то есть Лёля, залилась хрустальным смехом.

– Не в бровь, а в глаз, да, Вук? – обратилась она к ловчей птице. – Так что хоть она и человек, но человек не простой. Ой, не простой, кто бы меня не пытался убедить в обратном.

– Обычный я человек, – ощетиниваюсь. Не люблю, когда не понимаю смысла происходящего. – Так чего вы от меня хотите?

– Поговорить, – Леля опускается на диван с таким видом, что понимаешь – оттуда ее не сдвинут три эвакуатора. Её сокол мрачно следит за каждым моим движением – в интересах моей мебели, чтобы мрачный вид у него был вызван запором.

– О чем, господи, ты, боже мой?! – хватаюсь за голову. Я совсем-совсем не этого хотела.

– О божественном в том числе. Мавра, пойми, если бы я не хотела, чтобы ты знала, кто я, то не явилась бы сюда таким образом. Вселяться в человека – брр, – она передернула плечами.

– Ты вселилась… – В голове тут же всплыли фрагменты фантастических фильмов, где зло внедрялось в человеческие тела.

– О, убери эту гадость из мыслей, – женщина брезгливо морщит носик, словно я поднесла к ее лицу дохлую мышь. – Людей хлебом не корми, дай себя лишний раз попугать разной дрянью. – Я ничего не делала с душой твоей Ольги. Просто временно ее потеснила.

– А как ты сюда попала?

– Было незаперто, – пожала плечами гостья.

– Я имею в виду этот мир. Лель сказал, что богам и им подобным сущностям сюда вход заказан. Получается, ты не можешь, как Лель, являться сюда в своем облике?

– Не могу. Или не хочу. Это не важно, – она моргнула и неуверенно улыбнулась. – Важно сейчас то, что ты натворила.

Слушаю ее краем уха, куда больше прислушиваясь к самой себе. Богиня юной женственности, весенней возрождающейся природы, проклюнувшихся всходов, зачатия. Вторая – но не по значимости – Рожаница. Воплощение могучей силы, пробуждающей в мертвом жизнь. Но ничего этого я не чувствую. Никакой магии. Передо мной обычная молодая женщина, хм, с говорящим соколом. А, может, она чревовещательница?

– Мавра, ну сама послушай, что ты думаешь, а? – закатила глаза Оля-Леля. – Тебе необходимо, чтобы явилась я тебе во вспышке света, превратила твою квартиру в цветущий весенний сад, несла всякую глубокомысленную чушь под пение жаворонков?

– Нет. Но… ты не обижайся, только. Ну не похожа ты на богиню, – говорю, старательно пихая ногой бубнящий внутренний голос.

– А Лель был похож на бога для тебя? – фыркнула она. Я смутилась. – Вот что есть богиня в твоем понимании? – тоном усталой матери пришедшей с работы спросила она.

– Ну, – не найдя вот так сразу подходящих слов, развожу руками. – Сила, власть, красота неземная…

– Всем этим отчасти наделено каждое существо во вселенной. Дело лишь в том, какой ярлык ты повесишь, и во что будешь верить. Для бабочки-однодневки – ты всемогущая богиня и почти бессмертное существо. Мавра, думаешь, если ты дашь определение всем вещам на свете, жить станет проще?

– Да. Отчасти, – добавляю не так уверенно.

– Я решила, что производить на тебя впечатление спецэффектами бессмысленно, но могу явиться снова, во всем могуществе. – Перехватив мой рассеянный взгляд на сокола, улыбнулась, нежно огладив голову птицы: – Сокол-сапсан – в переводе с калмыцкого значит «русский сокол». Правда, он красавец? Изогнутые крылья, выдвинутая вперед светло-серая голова с изогнутым клювом. Всем своим видом эта птица символизирует яростный порыв, фантастическую скорость в сочетании с неотразимым ударом. Охотится лишь на летящую птицу и никогда не питается падалью. Верен своей подруге до конца жизни и готов умереть за нее в неравной схватке. Муж очень беспокоится за мою безопасность, поэтому Вук сопровождает меня сюда.

– Дал тебе в охранники сокола? – Ее манера резко менять тему разговора начинала вызывать у меня зубовный скрежет. – Не сочти за грубость, но птица – не лучший вариант телохранителя. При всех ее достоинствах. Я еще понимаю собака там или…

– Вук и есть мой муж, – с любовью произнесла она. – Просто на землю ему нет хода в истинном облике, увы.

Слушаю Лелю и понимаю, что сил удивляться у меня больше нет. Просто принимаю все как данность. А испугаюсь или буду шокирована потом, не сейчас. Обнимаю покрепче кота, молча изучая лицо гостьи. Не красавица в общепринятом смысле слова, но излучает такое обаяние, что забываешь о ее внешности почти тут же. И бояться ее я совершенно не хочу. Что-то внутри меня уверено талдычит, что гостья – друг.

– Говорят, черная полоса это расплата за счастливые дни… И где же я столько счастья отхватить успела, скажи? – обращаюсь к Оле-Лёле. – Жила, никого не трогала, и на тебе – вы на мою голову свалились.

– Еще кто на чью голову свалился, – парировала она. – Вот с какой стати тебе понадобилось залетать именно от моего брата?

– Мне понадобилось?! – подскочила я. – Да у вас там такой бардак творится, что представить страшно. Я читала заклинание на возврат любви, а вместо этого получила вот. – Мы обе смотрим на мой живот. Кот, распластавшийся на нем, прижал уши и угрожающе заурчал-завыл.

– Магия – очень тонкая вещь, открою тебе секрет, Мавра, – терпеливо, как воспитаннице яслей, сказала Леля. – Читать по сиюминутной прихоти древнее заклинание на неизвестном тебе языке, словно шепоток от поноса… Чем ты думала вообще?

– Ой, только не надо снова читать мне лекции. Лель это уже делал.

– Да? И рассказал о том, что твоя шальная выходка всколыхнула самые разные слои мироздания?

Лель предпочитал отделываться туманными ответами на все мои вопросы, сразу уводя разговор на свои любимые темы. Только я уже слышать не могла ничего о меню и распорядке дня беременной человеческой самки.

– Нет. Об этом можешь рассказать поподробнее.

– Мир, после… нашего ухода, – разговор дается гостье не так легко, как кажется, – был поделен на сферы влияния. Давно устоявшиеся. Официально, наш народ считается изгнанным, а здешняя территория принадлежит христианским святым. Да, мы можем бывать здесь, но это личные визиты, ограниченные по времени. Забвение запирает старые пути, отторгает саму нашу суть, как чужеродную, хотя когда-то…

Вопрос не в том, почему меня окружают психи. Вопрос в том, почему я чувствую себя комфортно в обществе больных на голову!? Не знаю точно, как сходят с ума, но это их безумие такое абсурдно-логичное, что ему хочется поддаться. Ведь реален же ребенок у меня в животе, так почему бы не быть реальной стоящей передо мной богине?

– Что ты собираешься делать с ребенком? – деловито интересуется она, в который уже раз перескочив на новую тему. – Будешь претендовать на божественный престол или создавать собственную религию? Если ты до сих пор не растрезвонила всему миру о непорочном зачатии, надо полагать, и в дальнейшем будешь молчать? – Мотаю головой – ни создавать религию, ни осчастливливать научный мир собой я не собираюсь. Прятаться от ополчения христианских святых и журналистов, не говоря уж об учёных, которые просто с ума сойдут от счастья, узнав про нас с малышом, мне сейчас не хотелось. – В таком случае можно будет утрясти это дело с их правозащитниками, – с облегчением улыбнулась Оля-Леля. – А у тебя есть что-нибудь вкусное в доме? – вдруг жалобно спросила она.

От такой резкой смены темы (это у них фамильное, точно) вздрагиваю.

– Кажется, было что-то в холодильнике. А что ты хочешь? – озадачилась я.

– Она хочет, чтобы ее взяли за длинный любопытный нос и оторвали его! – сердитый голос за моей спиной мог принадлежать только одному типу… – Какими судьбами, сестренка? – с наигранным весельем осведомился он.

– Лель! – гостья скорчила гримасу, хлопая коровьими ресницами и успокаивающе оглаживая сокола. – С родственницей вот новой знакомлюсь, – радостно добавила она. На появление брата Леля явно не рассчитывала. – Грех такую девицу-красу от своих прятать.

Оборачиваюсь, поудобнее перехватывая кота. Кот держится из последних сил – впечатлений сегодня ему хватит на всю жизнь.

Обычно аккуратный, подтянутый, сейчас Лель был небрит и как-то взъерошен. Ни следа от былой небрежной элегантности: белая рубашка расстегнута на три пуговицы, края ее торчат из серых джинсов, заправленных в мягкие красные сафьяновые сапоги, изукрашенные (нагибаюсь посмотреть) растительным узором. На голове заломленная набок сизая шапка с пером в центре, словно позаимствованная со сказочной картинки у Ивана-царевича. В руках лук в расшитом футляре.

– Я уже миллион лет Лель, а ты все такая же глязопялая сорока! Кто тебя просил сюда приходить? – он был очень зол, и еще, кажется, немного смущен. – Да еще и его сюда тащить! – Лель ткнул пальцем в сокола.

– Никого я не тащила, – Оля-Леля встряхнула волосами. – А если ты, баламошка королобый, не понимаешь, что тебе желают добра…

– Яа? – вспыхнул бог. – Ты со своим как лучше вечно заваришь кашу, расхлебывать которую потом должны другие. Когда ты уже поймешь, что надо помогать, когда просят, а не ставить телегу впереди лошади! Это моя жизнь и никого не касается…

– Досталось же божедурье в братцы родные. Этот ребенок касается всех!

Брат с сестрой застыли друг напротив друга, словно кошка с собакой, готовые сцепиться. Подумаешь, секреты-конфликты у них. Другого места не нашлось для их выяснения, конечно, кроме моего дома.

– Брейк! – встаю между ними. – Этот ребенок, живущий во мне, касается, прежде всего, меня. И мне решать, кому быть рядом с нами. – Оба зыркнули на меня с такой яростью, что просто чудом не спалили на месте. – А кого не устраивает – вон там дверь, – договаривала я уже менее уверенно, понимая, нет у меня реальной силы, чтобы выставить их за порог. И они тоже это прекрасно понимали, конечно.

– Мы поговорим об этом ещё, – Лель посмотрел на меня с улыбкой. Не знаю, что у него были за мысли, но вид он имел облизывающегося Серого Волка, провожавшего взглядом Красную Шапочку. – Попозже. Сейчас нам с Лелей надо уйти, – цапнув за руку сестру, он щелкнул пальцами другой руки в воздухе, и в следующее мгновение на кухне их с птицей уже нет. Лишь в нагретом воздухе квартиры остался специфический запах хищной птицы.

5

Во мне живут три личности: первая пытается захватить мир,

вторая уже владеет миром, а третья, устав от борьбы с первыми двумя,

пытается вспомнить номер психушки (с).

После таких потрясений уснуть казалось нереальным. Можно было бы принять снотворное, но боюсь за ребёнка: хватит уже того случая с отравлением таблетками. Лучше поработаю немного.

– Фаустина, – созваниваюсь со старшим оператором. – Есть работа? Могу помочь.

Горячий чай дымится на подставке, укутанная в тёплый плед на кресле, и я готова работать всю ночь. Фантазии роятся в голове.

– Соединяю, – говорит Фаустина. Ей почти шестьдесят, у неё бессонница, маленькая пенсия и сексуальный голос. Начальство на неё не нарадуется, клиенты балдеют, очарованные голосом сирены.

– Але? – на проводе очередной робкий юноша.

– Привет, дорогой…

Остаток ночи мы с котом, тяпнув по паре капель валерьянки с коньяком, провели, занимаясь каждый своим делом. Изначально, я попыталась объяснить Рейгану, что все поделено в доме по-честному: у него своя миска, у меня свои тарелки. У него своя подстилка, у меня свое постельное белье. Он ест корм, я человеческую еду. Я смотрю ноутбук, он стиральную машинку. Но как-то незаметно кот сумел меня переубедить – наверное, во сне загипнотизировал мурчанием, когда лежал на моей подушке справа.

Беседы на сексуальные темы с одинокими мужчинами утомляли больше, чем секс. Под конец, чувствуя себя выжатой как лимон, сдаю службу сменщице, рассчитывая поспать хоть пару часиков перед работой. Забираюсь под шелковую простыню. Рейган давно дрыхнет без задних ног, растянувшись на соседней подушке. Двуспальная кровать кажется в темноте бесконечной, когда некому подкатиться под бочок. До сих пор не могу привыкнуть спать одна. Переворачиваюсь на правый бок.

Как назло, сон не шёл. Не помогли ни стакан горячего молока, ни пересчёт овечек. Кажется, бессонница имеет большие шансы стать моей близкой подругой. Хорошо, говорят, успокаивают в таких случаях йога, медитации. Йогой я пробовала заниматься в юности, увидев картинки в папином журнале «Наука и жизнь». Старательно заворачивала ноги за уши, зубрила мантры, протирая попой тонкий коврик. Через какое-то время решила, что можно подумать о доске с гвоздями. Но так как делать такую доску было некому – папа уехал в командировку, а сама я с молотком не дружила, – решила просто поспать на голых досках. Потом мне показалось, что это не по-йоговски как-то, надо бы усложнить. Насыпала себе под футболку детскую мозаику, улеглась на дощатый пол, а рядом насыпала горстку семечек, чтоб хоть какое-то удовольствие получить. Лежу, колет ужасно, жестко, терплю, семечки щелкаю, в темноте спальни. Вдруг мне показалось, что очередная семечка отличается на ощупь от остальных – какая-то мягкая она. Я долго ее ощупываю, не могу понять, что это. Встала, включила свет – оказался живой таракан! С тех пор медитировать мне больше не хочется. Переворачиваюсь на левый бок.

Окна не закрываются уже месяца два, наверное, в квартире. Но только глубокой ночью кожей ощущается робкое дуновение прохлады. Тишина спящего района давит. В такие глухие часы, если ты не спишь, обостряются чувства, лезут в голову дурные мысли.

– Люся, открой дверь! Я в форточку не пролезу, – хриплый мужской голос под окнами очень хорошо слышен в ночи. У кого-то в это время жизнь бьёт ключом – им спать некогда.

Слава богу, неведомая Люся дверь открыла с первой просьбы, потому что вновь воцарилась тишина. Стрекотание сводного ночного оркестра кузнечиков и сверчков благополучно возобновилось. Переворачиваюсь на спину. Раздражает путающееся в ногах одеяло и каменная подушка, на которую невозможно устроить голову. Кот равномерно урчит во сне, не зная о моих проблемах. Переворачиваюсь на левый бок.

Очень странное ощущение знать, что внутри тебя где-то растёт твоя маленькая частичка. С каждым днём маленький червячок становится всё более похожим на человека. Лель не говорит, как на моём малыше отразится божественное отцовство (от недостатка информации перечитала мифы народов мира, где хоть что-то говорится о детях богов и смертных), а у меня сердце обрывается каждый раз, как об этом подумаю. В жизни бы не подумала, что беременность – это так сложно. Все чаще заглядываю на форумы для беременных.

Переворачиваюсь на живот, вздрагиваю, и переворачиваюсь на правый бок поспешно. Да, никаких особых чувств к малышу будущему я не испытываю, но и убивать не собираюсь. Он же не виноват, что меня – вместе с ним – угораздило впутаться во все это. Убить ребенка ради собственного будущего счастья? А в чем оно – моё счастье? Может, как раз в материнстве? Представляю маленького золотоволосого мальчика у себя на руках. Он улыбается и что-то лепечет, показывая мне куда-то за спину… Переворачиваюсь на левый бок, по пути воюя с ночнушкой, спеленавшей меня. Дурацкое ощущение, что тебя обнимают чьи-то нежные руки. Сдергиваю ее, выбрасываю на пол, но легче не становится.

Ложусь на спину. Кладу ладонь на живот, пытаясь уловить какое-то шевеление. Нет, рано еще, конечно. Малыш или малышка, сейчас видны разве что под микроскопом, наверное, а вокруг уже такие страсти кипят. Понять Леля и его родню можно, дети – это надежда на продолжение рода, которому грозило вымирание. Пусть не совсем боги, но и не люди уже. О полубогах я помню из мифов Древней Греции, только я ведь не гречанка и местные особенности могут отличаться от тамошних. В любом случае мой ребенок будет расти как положено ребенку, вот когда вырастет – пусть сам решает, кем хочет стать. Переворачиваюсь на правый бок.

А, может, и не было никакого Леля? Забеременела я от Кольки, и с тоски навыдумывала, бог знает чего, как тот мужик из анекдота с черепахой. Заходит к психиатру мужик: – Доктор, я каждое утро, как только проснусь, сразу же иду к аквариуму проверить, как моя черепаха себя чувствует, даю ей воды, еды, беру с собой в парк, пару часов погуляем – и домой. Так каждый день. – Уважаемый, я даже не представляю, на что вы можете жаловаться? – Доктор, У МЕНЯ НЕТ ЧЕРЕПАХИ!

Вдруг и у меня не было никакого Леля, и беременность себе я тоже придумала? Каждый сходит с ума как умеет, как говорится. Переворачиваюсь на правый бок. Электронные часы показывают начало пятого. Устало прикрываю глаза.

– Ой, Лелю-люлю-люлю! – запел звонкий женский голос, и припев подхватил целый хор.

В испуге вскакиваю… и падаю в душистую траву, что-то роняя с колен. Озираюсь по сторонам. В ночи то там, то здесь горят костры, чьи огни видны сквозь деревья. В ясное звездное небо уносятся людской смех и песни. Это место мне знакомо – сюда меня привозила Оля-Леля справлять Купалье. Шелестит листвой молодая береза, украшенная разноцветными лентами. Ее утром с песнями украшали девушки и женщины, погнав мужчин за дровами для костров.

Хорошо, когда всё идёт по плану. Хуже, когда ты в этот план не посвящён. Так что же такое со мной произошло? Поднимаюсь на ноги, машинально подбирая с земли пышный венок из цветов и трав. Тот самый, который я сплела тогда и потеряла потом в суматохе праздника, не успев пустить его по воде, чтобы неведомый суженный мой его выловил где-то. Нет, это все конечно интересно, но пора уже и проснуться. Щипаю себя за руку. Больно! Так это не сон? Вот только путешествий во времени не хватало.

– Я знаю, ты давно ждешь принца на белом коне, – прозвучал бархатистый мужской голос у меня за спиной.

– Да, – замираю на месте.

– Я пришел, – нежно сказал он, а на плечо мне легла тяжелая рука.

– Круто, – оборачиваюсь, сбрасывая чужую руку, – и где принц? – меряю взглядом чубатого блондина в косоворотке и шароварах.

– Н-не знаю, – протянул блондин, и посмотрел на меня с детской обидой.

– Ну, увидишь принца – передай, что я его все еще жду, – говорю ему, и ухожу к людям, туда, где горит большой костер.

Под аккомпанемент бубнов, футбольных дудок, барабанов самодельных, песнопений, символизируя мистический союз Огня и Воды, Мужчины и Женщины, в свете купальского костра шло разгульное веселье. Празднуя «свадьбу» двух начал, люди водили хоровод, символизирующий круг времен и возможность черпать из него энергию жизни (это меня просветил бородатый дядька с живым петухом в руках, стоявший слева). Когда костер достаточно прогорел – пришел черед очистительных прыжков через Огонь.

Помню, воодушевившись всеобщим настроем, я тогда тоже собралась прыгать, приготовилась, но… не решилась. Потопталась в веселой толпе и отошла, испытывая смутное сожаление. Ну не за этим же я сюда вернулась! Вернулась? Никуда я не возвращалась. Мне просто нужен был отдых, возможность привести мысли в порядок. А здесь этому точно не произойти. Надо срочно проснуться, проснуться, проснуться. Я должна проснуться. И тут грохнуло так, что я в испуге присела. С недоверием поднимаю глаза к небу. Толстая мокрая капля смачно поцеловала меня в лоб – и на мир обрушился ливень.